Рассказ
Компания собралась в кафе сразу после пяти часов вечера. У одних еще со вчерашнего болели головы. Других просто потянуло выпить сегодня. Исключение составлял лишь Василий Акимович Долгопятов. Он инвалид Великой Отечественной войны. Да и по возрасту числился в нетрудоспособных. Домой он вернулся с войны на костылях. Ногу оттяпало снарядом прямо по самую задницу.
Василий Акимович пришел в кафе часа в четыре. Он предварительно заглянул в продмаг и купил там чекушку водки. К сбору компании, которая сразу же приступила к складчине, он свою посудину уже опустошил. Но в складчину внес свою долю. Тракторист Ванька Мязин вызвался сбегать в магазин. Все были веселы и доброжелательны друг к другу. Сегодня в Обществе с ограниченной ответственностью, которое образовалось вместо колхоза, выплатили, наконец, зарплату. Так что впятером сбросились на пять бутылок водки.
На такие намерения буфетчица кафе Настя Маслова всегда смотрела с большой неодобрительностью. Доходы уходили мимо. Дело в том, что Настя и сама приторговывала водкой из –под прилавка. Только та водка была с наценкой, как в ресторане. Поэтому прижимистые сельские мужики предпочитали бегать в продмаг. Настя все это прекрасно видела. Но рот держала на замке. Иначе о том, что она незаконно торгует водкой, станет немедленно известно, кому положено. Могут быть неприятности.
Компания за столом Василия Акимовича собралась привычная. Кроме тракториста Ваньки Мязина в складчине поучаствовали Коля Чиков, Витька Голев и Андрей Обашкин. Коля Чиков в свое время работал на колхозной пожарке. Колхоз распался, и бывший пожарник оказался не у дел. Подрабатывал на шабашках, если кто –нибудь позовет к себе на личную стройку. Да, как говорят в селе, подворовывает по возможности, где представится удобный случай.
Витька Голев вроде числился на работе в лесхозе. Но там все уже сошло на нет, и он тоже болтался по селу с края на край. Правда, про него говорят, что он связан с «блатными». Каждое утро Витька выходит за ворота своего дома и терпеливо курит. В этот момент, когда люди идут на работу, к нему подъезжают на разном транспорте и подходят пешком. Витька либо выслушивает, либо сам говорит коротко что –то собеседнику. Тот кивает в знак согласия головой и двигается дальше по своим делам.
Выходило так, что Витька Голев у уголовников был вроде связного. Большинство селян верили ходившим в округе сплетням. Витька уже оттрубил пять лет за грабеж торгового ларька. И охотно общался с теми, кто побывал на зоне.
Андрей Обашкин о своем трудоустройстве голову не ломал. У него признали рак и дали вторую группу. Как ни странно, но он очень быстро смирился со своей незавидной участью. Жена от него ушла, и он жил один и постоянно находил возможность каждый день вволю напиться. Когда его пытались урезонить. Тебе, мол, при твоей страшной болезни надо бы воздержаться от водки, он неизменно отвечал: «Мне теперь все равно жить осталось самую малость. Берегись не берегись – все одно могила. Не сегодня, так завтра».
Все терпеливо ждали из магазина Ваньку Мязина. Зал кафе освещался тускло. В патроны вкручены лампочки малой мощности. Экономят на электричестве. Убогий вид помещения от полумрака казался еще более убогим. Хотя какое это кафе? Самая занюханная столовая. Она и была таковой в советское время. Это теперь подняли ее статус, чтобы брать с посетителей дороже.
Ванька, как и полагалось, вернулся с пятью бутылками водки. По давнишней традиции за столом командовал Василий Акимович. Он достал первую бутылку, открутил крышку, налил всем по сто граммов, сказав при этом: – «Фронтовая доза». И потом уж произнес тост:
–За победу.
Этот тост был неизменным все годы жизни Василия Акимовича. Витька Голев, перед тем как выпить свою долю, счел нужным добавить:
–Вздрогнем.
Все молча, выпили и стали закусывать капустным салатом, взятым в кафе и домашним салом, которое достали из своих карманов. Василий Акимович строго следил за порядком в компании. У этой породы мужиков он был непререкаемым авторитетом. Еще Васей Долгопятовым он был призван на фронт. Вернулся домой в 45 –м на костылях. Он не впал в панику от своей утраты. Еще в госпитале у него созрела твердая мысль: без дела он сидеть не будет. Поэтому через неделю после возвращения домой он обратился к отцу, который учительствовал в начальной школе, с просьбой достать ему бумаги. Он будет писать роман о своих фронтовых дорогах.
Отец Аким Федотович согласно кивнул головой. Но выполнять просьбу сына он совершенно не представлял, каким образом. После войны выпуск бумаги в стране был не налажен. В классе Акима Федотовича дети писали на кусках газет. Из роно пообещали выдать за плату по две тетрадки на ученика: одну – в линейку, другую – в клетку. Учителю выбирать было не из чего. Он вернул детям их деньги за тетрадки и сказал, что у него с покупкой ничего не получилось. Придется еще какое –то время попользоваться кусками газет.
Тетради приватно перекочевали в хату Акима Федотовича. Василий Акимович Долгопятов каждое утро садился за стол, чтобы сочинять свое произведение, дети садились за парты, чтобы блеклыми чернилами из подсолнечных семечек на желтой с печатными строчками бумаге царапать свои каракули.
Теперь Василий Акимович не любил вспоминать те послевоенные времена. Работал он тогда с раннего утра и до поздней ночи. Отцу приходилось ломать голову, где достать керосину для домашнего коптулька, чтобы сын творил без помех из –за света.
Василий Акимович налил по второй. И тут произошло ожидаемое, но никем не желаемое явление. Явление к их столу Максима Антоновича Павлова, который подошел к компании с явным намерением занять свое место за столом. Физиономия его отливала густой синевой после длительного запоя. Лица членов компании стали недовольными. Им нисколько не импонировало появление лишнего рта.
Особенно злым, на уровне ярости, было лицо тамады. Он молча взял большой стакан, из которого кто –то пил чай, когда ужинал, и когда этой компании тут и в помине не было, налил его до краев и молча подал Максиму Антоновичу. Тот с большим трудом, но аккуратно выпил все до капли. И тут же рухнул на пол. Андрей Обашкин и Иван Маслов тут же встали со своих мест, в углу зала составили стулья, и уложили на них Павлова. После чего возвратились на свои места. Витька Голев недобро ухмыльнулся и сказал:
–И надо же этой скотине испортить наше застолье. Надо же выползти из преисподней именно этой сволочи.
Все согласно кивнули головами.
–Его погодки почти все поумирали. А его, проклятого, земля держит. – Это злобно выговорил Василий Акимович. Андрей Обашкин возразил:
–Таких, видно и земля не принимает.
Василий Акимович с этим не согласился:
–По делам его жить ему на земле не положено.
Над столом повисла тяжкая тишина. Василий Акимович взял вилку и стал резко рвать ломоть крупно порезанного сала. И надо же этому черту из прошлого появиться, чтобы это прошлое очень ярко и очень горько всплыло в памяти. Настолько горько, что Долгопятова всего передернуло.
Когда его, обезноженного, медсестра везла в поезде к родителям, в нем все горело желанием сесть за письменный стол. У него такой боевой опыт, что не надо никакой творческой фантазии. Стоит только изложить все, что сохранила память – получится книга, которую все будут читать нарасхват.
Но как только Василий Акимович написал текст всего на двух ученических страницах, понял, что он впрягся не в свою телегу. Когда он лежал в госпитале, он взахлеб читал все, что в художественной литературе было написано о современной войне. И все было ясно и понятно.
Но вот сам взялся за перо – сразу в нем проявилась собственная цензура. Почему, когда читал книги о войне, ему не приходило подобных мыслей? А вот теперь после написанных двух страниц ученической тетради ему стало совершенно ясно: в его личной боевой биографии было очень много такого, о чем писать совершенно нельзя. Когда все это происходило в жизни, оно казалось вполне закономерным и справедливым. А на бумаге события эти обретали отвратительно страшные очертания. Он понял, что реальная жизнь одно, художественная литература – совершенно другое. А как же тогда быть с правдой жизни, которую от так страстно стремился отразить в своей книге?
На фронт Вася Долгопятов попал летом 42 –го. Как раз после принятия страшного, но необходимого 227 –го приказа. Еще не втянувшись во фронтовую жизнь, не заматерев мужеством, видел, как за уход с позиций расстреливали каждого десятого. Как об этом можно написать?
Позже был свидетелем расстрела командиром роты бойца, струсившего идти из окопа в атаку. Он об этом ни у кого не читал. Но он лично это видел. И теперь понимал, что бумага этой жуткой правды не стерпит. И если ему все –таки удастся написать свою книгу, его проклянут его читатели.
И еще одно открытие сделал для себя начинающий писатель. Даже то, о чем он, казалось бы, писал с большим вдохновением, в словах выходило скучно и казенно. Выходило, что мало располагать интересным убедительным материалом. Надо еще его умело изложить. Иначе мужественная героическая сцена становилась скучной и непривлекательной.
Особенно у Васи не получались сцены описания природы. Он не имел представления о названиях цветов. Из деревьев знал тополь, дуб, березу и вербу. Когда Василий для разрядки тяжелой батальной сцены пытался создать картину окружающего мира природы, получалось так плохо, что у него появлялось желание сжечь все ранее написанное.
Пока Василий Акимович ушел весь в себя, вниманием за столом завладел Андрей Обашкин. За окнами натужно выла февральская метель. К ночи заметно усилился мороз. К батареям отопления не притронешься. А в зале было холодно. Андрей скорбным голосом рассказывал о зверствах Павлова, когда он работал налоговым инспектором. Он воскрешал в памяти 1946 год. Семья Обашкиных была беднейшей в селе. Дед с бабкой уже еле волочили ноги. Отец на фронте пропал без вести. В хате четверо детишек мал –мала меньше с больной матерью.
Но семью от налогов никто не освобождал. Налоги были неподъемные. К ним еще плюсовался заём. Дело, вроде, добровольное. Но подписаться надо обязательно. Денег же выгадать было не из чего. Год выдался неурожайный. То, что выросло на огороде, – только на полуголодное пропитание семьи. Колхоз ни копейки денег не платил. Только несколько пудов зерна. На печеный хлеб в зиму не хватит.
Зимним утром в хату Обашкиных пришли трое. Двое из райцентра, Третий – Павлов. Как только зашел в хату, начал безобразно материться:
–Ты, Ульяна, мать –перемать, налог платить собираешься?
–Хоть щас меня убей, Максим Антонович. В хате нет ни копейки! Можете все перерыть – ничего не найдете!
Испуганные дети мигом забились на печку. Дед с бабкой, согбенные, прошаркали в теплушку.
Павлов еще больше взбеленился:
Ты знаешь, мать –перемать, с каким трудом наша страна после войны восстанавливается? Не будем мы сами помогать, кто нам поможет? Ты, Ульяна, работаешь на руку наших врагов!
Мать горестно развела руками:
–Ну, нет у нас ни копейки! Нет! Забирайте из хаты последнее.
Павлов прикусил язык. Все трое от налоговой инспекции и сами понимали: взять тут совершенно нечего. Но и уходить ни с чем было нельзя. Павлов итак лицом черный, угольно почернел:
–Ну, гляди, Ульяна, мать –перемать, мы забираем корову! Сдадим в «Заготскот», а деньги пойдут на погашение налога.
Мать все встрепенулась:
–И у тебе хватит совести так обездолить детей погибшего фронтовика?
Павлов ощерился:
–Еще неизвестно, погиб ли он, или под чужой юбкой в дезертирах скрывается.
И трое дюжих мужиков вышли из хаты, взяв путь к сараишку, в котором зимовала корова. Мать ринулась следом за ними. Дед с бабкой вцепились в руки Андрея и его брата Пашки и потащили их, босых и раздетых, на улицу.
Налоговые инспекторы уже заналыгали корову и выводили ее из сарая. Мать упала прямо на снег на колени. Дед с бабкой дернули Андрея с Пашкой, и они тоже плюхнулись на колени. Босые ноги от сильного мороза стали ледяными. Холод охватил все тело. Замашные рубаха и штанишки плохо грели. Штаны на коленях сначала намокли, и тут же их прихватил мороз. Мать завопила на всю улицу:
–Молю вас! Не забирайте корову! Она единственная наша кормилица! Будьте же вы милосердны! Л –ю –д –и –и –и –и!!!
Налоговые инспекторы оцепенели. Один из них повернул корову головой к сараю и шлепнул ее по боку. Корова, не медля, зашла в сарай. Дюжие мужики буркнули потухшими голосами:
–Деньги надо найти. Иначе корову сведем в «Заготскот» в счет погашения налога.
Андрей не вздрагивал от плача. Но крупные слезы катились по его щекам. Василий Акимович был абсолютно спокоен. Остальные поникли головами, боясь дать слабину и заплакать. Андрей напомнил им давнюю историю, которая была не единственной. Такие жуткие сцены случались во многих дворах села.
Долгопятов спокойно произнес:
–Если его земля к себе не принимает, надо этому помочь. Такой человек жить не имеет права.
Андрей Обашкин вяло махнул рукой:
–Пустой разговор. Я и курице голову не мог отрубить, когда жил с бабой. Она за это меня задолбала. Ей самой этим приходится заниматься.
Василий Акимович пожал костистыми от возраста плечами:
–Тогда тебе к Жуку за водкой идти. «Продмаг» уже закрылся. А у Жука каждую минуту лавочка открыта.
–Зачем еще водка?
–Тебе не нужна – нам для дела понадобится. А ты принеси водки и иди домой.
Все начали копаться в своих карманах. Кто бумажками кидал найденные у себя деньги на стол, кто – металлическими. Наскребли на две бутылки. Василий Акимович решил, что этого достаточно и передал общий котел Андрею Обашкину. Андрей послушно встал, надел шапку и вышел из кафе на улицу. К Жуку поплелся.
Василий Акимович постучал пальцем по столу, давая знать, что будет говорить он. Разговор за столом мгновенно затих. Долгопятов тихо, но властно сказал:
–Для меня это дело никакого труда не составляло бы, если бы не мое увечье. Поэтому путь возьмется кто –то из вас Есть желающие?
Витька Голев согласно кивнул головой и в его глазах все увидели злой огонек. Все за столом, за исключением Василия Акимовича заметно сжались. Поняли: этому человеку лишить жизни другого – раз плюнуть.
Витька заговорил:
–Беру с собой Ваньку Мязина. У него дома во дворе трактор стоит.
Василий Акимович, заметив, как осунулись и побледнели лица сидевших, успокоил их:
–Да никакого убийства не будет. Сам сдохнет.
Настя Маслова предупредила мужиков, чтобы они закруглялись. Сейчас она на кухне перемоет посуду и выдворит всех отсюда. Долгопятов успокоил ее, что они сейчас уходят.
Андрей Обашкин принес две бутылки водки и Долгопятов кивком головы отпустил его домой. Остальным объяснил:
–Водку больше пить не будем. Она понадобится потом. Иван и Витька! Слушайте меня внимательно. Сейчас вы эту падаль постарайтесь вывести на улицу, чтобы Настя вас не заметила. Чтобы подумала, что он сам отсюда уполз. Если замычит – влейте в него водки. Потом оставьте за кафе. Ты, Ваня, пойдешь, заведешь трактор, погрузите в тележку этого сборщика налогов и отвезете в поле. Там ему еще вольете водки. Да не скупитесь, чтобы от холода не пришел в себя. Мороз ныне крепкий. Он сделает свое дело. И метет здорово. Бросите в поле – завтра и следов от этого поддонка не останется.
Ванька Маслов неловко мялся у стола:
– Я трактор заведу – а если жена спросит: куда, что мне сказать?
Витька Голев мгновенно дал совет:
–Скажешь, что мне нужно матери два мешка зерна отвезти. Кур стало кормить нечем.
Ваньке все пути для отступления были отрезаны. И он потащилась с Витькой Голевым в угол зала, где похрапывал Павлов. Когда его начали поднимать, Павлов стал умолять налить ему хоть стопку. Голев открыл бутылку и сунул горлышко прямо в рот приговоренному. Тот жадно стал глотать. Но Витька отодвинул бутылку и закрутил пробку. Вдвоем они взяли Павлова под руки и вывели из зала.
«Ну что ж, половина дела сделано», подумал Долгопятов. Он встал из –за стола, попрощался с Настей Масловой и услышал, что трактор подъехал к тыльной стене кафе. Все идет нормально. Тяжело опираясь на палку, он медленно зашагал из зала. Когда оказался на улице, трактор гудел уже на выезде из села.
Впрочем, Василий Акимович тут же забыл про отправленного на замерзание Павлова, о зловещем замысле, который сейчас осуществляется по его воле. На войне он много видел, как убивали его товарищей по роте. Самому приходилось убивать. Сначала после этого била крупная дрожь. Но шли дни, недели, месяцы, и смерть стала явлением обычным, будничным. Как давно все это было! Но равнодушие к убийству осталось до сих пор.
А потому его мозги сейчас вовсе не занимала близкая кончина налогового инспектора времен войны. Он досадовал на свою бездарность в литературном творчестве. С описанием картин природы ничего не получалось. И он пошел на самый постыдный вариант. Брал книги в сельской библиотеке и пейзажные моменты крал оттуда. Вроде, нашел выход. Только время иногда поджимало, и он вырезал нужные страницы из библиотечной книги и цеплял их скрепкой в нужном месте в рукописный текст. Библиотекарша сельской библиотеки обнаружила такое обращение с шедеврами мировой литературы и подняла скандал. Василий Акимович просил у председателя колхоза его председательскую лошадь и ездил к библиотекарше домой с подношениями, чтобы уладить дело.
Аким Федотович был человеком рассудительным. Он пристально наблюдал за творческими мучениями сына и у него стали возникать сомнения в целесообразности этого занятия. Он предложил сыну послать несколько глав своего труда Шолохову в Вешенскую. Василий Акимович сначала заартачился. Издательство, мол, даст оценку, стоящее это творение, или напрасный труд. Потом все –таки отца послушался. Аким Федотович сам отнес на почту бандероль и вся семья с нетерпением стала ждать ответа.
И он через три месяца пришел. Письмо Михаила Александровича было отпечатано на машинке. Знаменитый писатель обращался к начинающему предельно вежливо. Вроде, и не ругал. Но и не похвалил ни единым словом. Шолохов начал свое письмо с того, что писательство – дело очень трудное и абсолютному большинству людей просто недоступное. И ему, Василию Акимовичу, если он всерьез решил посвятить себя литературе, надо много и упорно учиться.
Прочитав это письмо, начинающий писатель бурно вскипел. Много он понимает, этот Шолохов. Сам ни единого дня на фронте не был, а указывает ему на конкретные ошибки в описании фронтовой жизни. Пусть издательство решает, чего он стоит. И продолжал терпеливо просиживать с раннего утра и до поздней ночи за письменным столом. Для повышения качества текста он стал из вновь вышедших о войне книг переписывать и батальные сцены. Так продолжалось, пока Василий Акимович окончательно не пришел к выводу, что он сказал все, что считал необходимым о недавней страшной войне.
Вместе с отцом они упаковали стопки отпечатанной бумаги в фанерный ящик и отправили роман в книжное издательство с просьбой немедленно сообщить о получении посылки. Успокоительный ответ из издательства пришел неожиданно быстро. В нем было сказано, что роман автора отдан одному из работников издательства на прочтение.
И потом длительное и томительное ожидание. Почти через полгода издательство прислало пространное письмо. В отличие от шолоховского оно не блистало особой деликатностью. Первым делом работник издательства укорил начинающего автора в плагиаторстве. Он указал буквально на все заимствования описания природы из классиков. И что очень удивило Василия Акимовича, указал, откуда были взяты эти заимствования. Его очень впечатлило, что в издательстве работают такие начитанные люди с поистине необъятным кругозором.
Автор письма повторил мысли Шолохова, что литературный труд изматывающий. Он по силам людям одаренным. У Василия Акимовича, к большому сожалению, этого пока не наблюдается. Ему следует либо много и упорно учиться, либо подумать о другой профессии.
Две недели после получения этого письма начинающий автор беспробудно пил. Ему даже поставили возле кровати отхожее ведро. С дикого похмелья он не мог пристегнуть свой протез, чтобы сходить на улицу в нужник. Отец с матерью даже становились перед ним на колени, просили выйти из запоя. И он не сразу, но внял их мольбам. Собрали свой семейный совет. У Акима Федотовича был давний друг, который заведовал местным сельпо. Отец сходил с бутылкой к этому другу и Василия Акимовича взяли бухгалтером в это торговое заведение. С того момента он не писал больше ни строчки в целях литературного творчества. Да и художественные книги прекратил читать.
В семье заговорили о том, что сыну пора бы и создать себе семью. Но и тут дело не обошлось без трудностей. Еще со школьных лет была у Васи Долгопятова невеста Рая Балагурина. Всю войну, пока Василия не привезла домой медицинская сестра, они переписывались. Рая встретила фронтовика как желанного кавалера. Она приходила к нему домой, пока у него не было протеза.
Но не все обстояло так уж гладко. Отец Раи погиб на войне. А мать не хотела отдавать дочь замуж за инвалида. На этой почве в семье Балагуриных шли постоянные скандалы. И это длилось не месяц, не два. Но Рая стояла на своем. Грозилась даже залезть в петлю. И только после этого на семейном фронте Василию Долгопятову, наконец, повезло. С Балагуриных взять было нечего. Они оказались беднее церковной мыши. Зато Аким Федотович проявил завидную щедрость. Впервые после войны свадьба в селе буйствовала два дня. И казалось Василию, что на личном фронте у него полная победа. Верилось в то, что это до конца дней их жизни. Только как говорят в народе, человек предполагает, а Бог – располагает.
С такими воспоминаниями Василий Акимович, наконец, дохромал до своего одинокого домика. Он по –хозяйски сгреб деревянной лопатой снег с порога, открыл на наружной двери массивный висячий замок и прохромал в сенцы. С удовлетворением подумал: наконец –то отогреется. Но в доме было не так уж и тепло. Василий Акимович подошел к газовому котлу на кухонной стене и прибавил температуру нагревания воды в системе. Посмотрел на часы. Было начало двенадцатого. Пора и на покой. Он уже давно стал старым человеком. Вроде, в течение всего дня ничего тяжелого работать не приходится, а часов с девяти его уже давит усталость и тянет на боковую Кровать у него осталась не застеленной с утра. Он немного ее привел в порядок и лет в постель. И быстро уснул.
Проснулся Василий Акимович с легким туманцем в голове. Несмотря на свой более чем преклонный возраст, он практически не страдал от похмелья. Так, легкое недомогание. Наверно, потому что у него оставался вопреки возрасту здоровый организм.
Долгопятов пристегнул свой протез, умылся, побрился и совсем уж было собирался пойти в меру своих возможностей прочистить дорожку до сортира. Но как –то очень тихо, без топота в сенцах открылась дверь на кухню и в дом бесшумно вплыл, а не вошел Витька Голев. Он, молча, пожал Василию Акимовичу руку и лишь потом поинтересовался, завтракал ли тот. Заметив отрицательное покачивание головы, достал из кармана брюк бутылку водки:
–Давай тогда помянем налогового инспектора.
Василий Акимович достал из шкафчика буханку хлеба, из холодильника – порезанное на тарелке сало. Витька тем временем нашел на кухне стаканы и наполнил их водкой. Василий Акимович прихромал к столу и, кряхтя и постанывая, уселся на стул:
–Давай молча. Хорошего о покойнике сказать нечего. А плохое, говорят, Бог не велит.
Оба разом, молча, выпили, вооружились вилками и, порезав каждый для себя кусочки хлеба, приступили к салу. Закусив поминальную рюмку, Василий Акимович спросил:
–Ни с кем не встретились?
–А с кем? Какой дурак в такие метель и мороз в поле выезжает? Ни души не было.
–А в селе никто навстречу не попался?
–Нет. Не попался. Все по домам сидели. Да не волнуйся ты, Василий Акимович, все прошло хорошо. Давай лучше еще выпьем.
После второй рюмки Витька Голев стал очень разговорчивым. Сыпал сельскими новостями без передыху. Долгопятов слушал и не слушал рассказчика. Новости были такие мелкие и никчемные, что не вызывали никакого интереса. Выходит, Витька у «блатных» действительно кем –то вроде связного: все бабьи сплетни у него на учете. За болтовней одного и задумчивым молчанием другого допили водку. Витька встал, заверил, что все сделано надежно. Никто ничего не знает, и не узнает. И он, наконец, покинул дом Долгопятова. Василий Акимович зло посмотрел ему вслед. Ему очень хотелось и Витьку отправить вслед за налоговым агентом Павловым.
Витька Голев ничего плохого не сделал Долгопятову. Но Василий Акимович терпеть его не мог. Ему было противно, что этот человек грабит сельские ларьки. И по селу ходит разговор, что он периодически ездит в областной центр и там вместе с подельниками проворачивает крупные воровские операции.
«До чего дожился», – подумал о себе Долгопятов, – «С мелкими воришками водку распиваю. Знали бы товарищи по фронту, руки бы никто не протянул».
Он уже давно был недоволен собой, собственной жизнью и многими из окружающих его людей. Долгие годы все идет наперекосяк. А ведь надеялся, несмотря на свое тяжелое ранение, преодолеть все и построить достойную жизнь. Да сначала все вроде бы обещало, что так оно и будет.
Сразу после женитьбы Василия Долгопятова на Рае Балагуриной Аким Федотович взял кредит, облюбовал пустующее месть в ряду хат так, чтобы было близко к сельпо, нанял плотников и довольно споро началась постройка нового дома.
Молодожены были ласковы и внимательны друг к другу. По природе Вася Долгопятов властный парень. Зато жена его Рая покладистая и спокойная. За три года после свадьбы молодые Долгопятовы произвели на свет сына и дочку. Так что Жене было не до работы. Да и Василий получал более чем скромную зарплату. В сельпо были невысокие ставки. Но все как –то получалось. И за пустой стол садиться не приходилось. И приоделись понемногу. На улицу выходили без стыдливости за свою бедность.
А вот, поди ж ты, не сладилось. Оказалось, у Василия Акимовича ревности выше крыши. И сколько он не настраивал себя на то, что с ним все вполне нормально, приходилось сознавать, что в ведении домашнего хозяйства Раисе он совсем не помощник. Часто его это бесило. В этот момент он почти физически ощущал свою неполноценность и ущербность. Иногда он даже приходил к выводу, что зря женился. Для своей супруги он чувствовал себе обузой.
Рядом с Долгопятовыми жил молодой мужик Захар со своей семьей. Был он человек мастеровой. А из Василия Акимовича работник по домашним делам из –за своей инвалидности никакой. Вот Рая и приглашала Захара то одно подремонтировать, то другое. Однажды Василий Акимович шел из своего сельпо домой на обед. Дохромал до своих ворот и внезапно увидел, что Захар и Аня стоят у двери их домашнего свинарника. Захар был с левой стороны. Он что –то втолковывал Рае. Но правая рука его покоилась на правом плече жены Долгопятова.
Захару он ничего не сказал. Но как только они зашли в дом, Василий Акимович избил Раю до полусмерти. И потом, многие годы спустя, как только жена ни пыталась его убедить, что между ей и Захаром ничего не было, ревность доводила мужа до бешенства.
В советское время у сельских людей денежки водились. А вот купить на них нужные вещи часто не удавалось. В магазинах товара не было, а вот в сельпо за магарыч можно приобрести. По этой причине Василий Акимович часто был в рабочее время на парусах. А уж домой доползал совсем пьяным. У пьяного вспыхивала дикая ревность. Рае доставалось сполна. Бил ее муж долго и нещадно. Вот и зачахла его, когда –то горячо любимая Рая. И прибралась в могилу, когда дети еще учились в школе. После похорон матери они сразу перешли жить к дедушке. От него и отправились в самостоятельную жизнь. К отцу за жестокое обращение с матерью, особых родственных чувств они не проявляли.
Теперь, сидя перед пустой бутылкой, Долгопятов судил себя самым строгим судом. Собирался жить достойно, а получилось по –свински.
В тот момент, когда Долгопятов и Голев сидели за бутылкой, молча поминая налогового инспектора, жена Павлова еше не беспокоилась, где шатается ее беспутный пьянчуга. Она только подумала, что муж ее кому –то на целые сутки стал досадной обузой. И какая –то женщина изо всех сил в душе проклинает нежеланного и ненужного гостя. Потом ее отвлекли от этой мысли бесконечные сельские дела, которые, сколько ни старайся и ни хлопочи, никогда не переделаешь.
Но на второй день она забеспокоилась. Думала, думала, где его искать. И ничего не придумала, как пойти к участковому милиционеру. Тот был дома. Он терпеливо выслушал женщину, потом хмыкнул каким –то своим мыслям, и сказал:
–Куда этот пьяница денется. Наверно, с кем –то так закунаковал, что оба утратили ощущение времени. Ты вот что. Если завтра не появится, приходи, напишем заявление на его поиск.
Прошел и третий день пропажи супруга. Жена Павлова пришла к участковому с твердым намерением написать заявление. Документ быстро состряпали по форме, участковый отнес его в районный отдел милиции, а вечером зашел в дом Павловых и сказал, что делу дан ход. Поиски пропавшего супруга, выходит, начались.
Следующим утром в селе появился следователь. Вместе с участковым они допросили всю компанию, которая вместе с Павловым пила водку, когда тот еще не пропадал. Допрашиваемые держались спокойно. Обстоятельно отвечали на вопросы следователя. Все твердили одно и то же: Павлов с трудом, но из кафе ушел сам. Ушел, когда все еще сидели за столом. Что с ним произошло потом, нам неведомо.
Примерно то же сказала и буфетчица Настя Маслова. Она подтвердила, что компания еще была за столом, а пропавшего она в зале не обнаружила. Следователь утратил интерес к этим свидетелям, и они вместе с участковым пошло по селу. Но это не дало никакого результата. Никто ничего не видел и ни от кого ничего не слышал. Селяне были люди осмотрительные. Даже если кто что и видел, никому не скажут. Так жить спокойнее и безопаснее.
Со временем в районном отделе милиции стали поговаривать, что дело это «висяк». Надо дождаться весны. Может, и обнаружится «подснежник». А нет – значит одним «глухарем» прибавилось.
Пришел март и в поле остались лишь небольшие снежные проплешины в низинах на затененных местах. И тут в районный отдел милиции поступил телефонный звонок. Тракторист, разбрасывающий минеральные удобрения на озимом поле в низине, обнаружил неизвестный труп. Механизаторы, которые оказались неподалеку, труп тоже не опознали.
Наряд милиции срочно отправился в поле. Тело привезли в морг на осмотр судмедэксперту. Тот на трупе следов насилия не нашел. Лицо и руки успели обглодать лисицы, поэтому портрет сделать было нельзя. Вызвали жену Павлова. Она тут же узнала своего непутевого мужа по одежде и некоторым другим приметам. Поскольку следов насилия обнаружить не удалось, решили, что Павлов напился до чертиков и потерял ориентацию в пространстве. А потому ушел не домой, а в поле. На том дело и закрыли.
Но, как говорится, судьба – не дура. Она сама наказала виновных в гибели налогового инспектора. Василий Акимович, главный организатор убийства, в середине осени внезапно умер от инсульта. Дня три сильно страдал. А потом застонал, заойкал и скончался.
Витьку Голева посадили в тюрьму за ограбление магазина в областном центре. Поскольку у него вторая судимость, ему дали длительный срок. Только просидел он недолго. Витьку за какой –то проступок в тюрьме убили уголовники.
Ванька Мязин стал каким –то одичалым. Впал в запой и почти ни с кем не разговаривал. Пил в одиночку. Поговаривали, что и умом немного тронулся.
Повезло одному Андрею Обашкину. Пять лет он терпеливо ждал своей кончины от рака. К врачам на прием не ходил. Лекарств никаких не принимал. Только водку пил ежедневно. В этом деле спасала пенсия по инвалидности. Она ему была определена пожизненно.
Но в стране стали проводить обязательную диспансеризацию. Погнали из –под дубины в поликлинику и Андрея Обашкина. Когда он сдал все анализы и их тщательно посмотрели, выяснилось, что никакого рака у Андрея уже нет. То ли врачи первоначально ошиблись. То ли мужик вылечился водкой и полным спокойствием. Он настолько приучил себя к близкой кончине, что никаких переживаний по этому поводу не испытывал.