Болтовня на работе.
Каждое лето, спасаясь от жары, окна в комнатах ОКБ раскрывались настежь – кондиционеров в то время еще не было. Если в комнате работал любитель щелкать по дороге на работу подсолнечные семечки, то горсточку семечек он насыпал на подоконник. Прилетали одна за другой синички, взяв в клюв зернышко, летели на ближайший сучок дерева и там очищали зернышко от лузги, делая это аккуратно, зернышко за зернышком. Если на подоконник прилетал воробей, он, не подпуская синичек, бил по куче клювом, разбрасывая её во все стороны, и насыщался, не сходя с места.
Иногда любитель семечек несколько штук клал себе на стол. Синичка, не найдя угощения на подоконнике, брала зернышко со стола. А если любитель этого развлечения клал зернышко на руку, синичка брала его с руки. Все работающие в комнате отрывались от работы и любовались смелостью птички. Осенью и весной, когда выпадали теплые дни, а батареи отопления пылали жаром, одно из окон для доступа свежего воздуха ненамного приоткрывалось. Синичка, иногда буквально протискиваясь в открытую щель, добиралась до положенных для неё семечек, и, взяв зернышко в клюв, тем же путем выбиралась наружу. Синичка, как китайский Дэн Сяопин находила в закрытом политически и экономически обществе единственную целесообразную щель свободного конкурирующего рынка.
Если в такой день в помещение попадал ненароком воробей, он моментально терял голову и бился о закрытые окна. Он не замечал специально для него широко открытое окно, и если мы пытались его направить в это окно, то он прятался от нас за люстру или за шкаф, как наши политики прячутся от действительности.
Хозяина с плёткой у нас не было, все были «свои», МОЖНО БЫЛО И ПОГОВОРИТЬ. Деления на «красных» и «белых» в нашей бригаде тоже не было. По одним вопросам с нами были согласны одни, по другим вопросам мы соглашались с другими. Соответственно разными были оценки Афганской интервенции, отношение к Америке и другим зарубежным странам, отношение к диссидентам. Коллектив не был однороден. Мы, в частности, и многие другие, считали диссидентов героями, у которых хватало решимости и смелости бороться за нашу «свободу» – мы не считали их противниками социализма. Среди некоторых наших друзей на противоположном политическом краю была не просто нелюбовь, а отвращение к ним – они были уверены, что это враги советской власти и России – раз власти, то и России. Большинство же относилось к ним безразлично, считая, что они не враги, а «выпендриваются», себя показывая.
- Эти, которые вышли на Красную площадь, когда наши танки вошли в Чехословакию, – свободные люди. Они сами решили выйти, никто их не заставлял. Они знали, на что шли.
- Их совесть заставила выйти.
- Вот именно, это хорошо, что человек у нас может поступить, как ему совесть велит.
- Зная, что его возможно посадят.
- А ты бы вышел?
- Вопрос «под дыхало», ты знаешь, может быть, и пришла бы в голову такая дурь, но это маловероятно.
Я не оговорился, сказав о наших друзьях. Несмотря на наши споры, мы оставались друзьями, наше политическое бессилие позволяло нам на все плевать. На работе потрепались и пошли по домам, а при поездке на сельхозработы все одинаково старались прихватить с поля что-либо домой, если овчина стоила выделки.
Большие разногласия и споры вызывало наше отношение к западным странам. Некоторые наши товарищи считали западные страны естественным врагом, и, соответственно, наше вторжение в Афганистан оправдывали угрозой Америки со стороны юга. Мы считали это абсолютной чепухой, но все мы не могли решить, что можно ожидать от Китая. Для всех нас в то время это была Терра инкогнито, и все равно вторжение в Афганистан многие, как и мы, считали глупостью и преступлением. Правитель, посылающий своих граждан за рубеж своей страны убивать – преступник. При разговорах на этот счет, разумеется, вспоминали войну – с нашей стороны это была оборона, совсем другое дело.
Отношение наше к гонке вооружений тоже укладывалось в отношение к западным странам. Многие в нашем коллективе считали реальной угрозу со стороны «Запада». Для трудящихся (!) запада, наш образ жизни был, судя по лекциям московских пропагандистов, примером отталкивающим – такого социализма ни кто не хотел, но руководители Запада видели в нас пример и поддержку революционным и авантюристическим движениям в периферийных странах, и, безусловно, желали уничтожения «государства рабочих и крестьян», как пропагандистского клише.
При этом, большинство из нас было уверено, что о войне «запада» с нами в атомную эпоху, не может быть и речи. Мы считали, что окружают они нас базами и подлодками, не нападать на нас намереваясь, а опасаясь нашей дурости, а вот в дурости нашей после нападения на Афганистан, ни кто не сомневался.. Поэтому наше судорожное стремление поддерживать «баланс сил», чтобы можно было, не оглядываясь на Америку, вершить «победную поступь социализма по планете», было ошибкой, губительной для экономики. Наши мощные вооруженные силы, истощая нашу экономику, сами пожирают государство, которое предназначены сохранять. Этот непомерный груз как раз и тащит на дно строй, а вместе с ним и политическое руководство.
Запад добивался смены нашего экономического строя и принципов формирования руководства – в этом тоже ни кто не сомневался, и надеялся, что это произойдет благодаря инъекции в наш организм ростков демократии – в этом сомневались.
В эти годы благостного застоя, на мой взгляд, наступил знаменательный период в жизни нашей страны. Похоже (повторяю: на мой взгляд) в молодежном составе руководства Партии стало проявляться недовольство тем положением вынужденных аскетов, которое они вынуждены были занимать. Появилось желание как-то расшатать этот столп идеологии «равенства», не забывая при этом об угрозе быть обвиненными во враждебной деятельности, если за этим будет проглядываться какая-то организованность. Единственным способом это осуществлять, было взращивание ростков демократии в рамках существующего строя, используя его собственную структуру..
Так идеологические семена западных стран упали на благоприятную почву.
Первым нанесла удар идеологическая структура партии, допустившая возможность сравнения нашей и зарубежной жизни, и сравнение, с подачи московских лекторов, было для нас самих не в нашу пользу, а причина напрашивалась сама собой – главным отличием «запада» от нас была сменяемость на западе руководства демократическим путем. Таким образом, введение демократии и полная смена седовласого руководства, в мыслях среднего звена руководства партии и ее рядового состава, была подготовлена.
Ну, а мы, двигая логарифмическими линейками, и строя графики, прилежно участвовали в гонке вооружений и чесали языками, решая глобальные мировые проблемы, придерживаясь противоположных точек зрения. Но в одном были едины все: это в ненависти к очередям, в которые, естественно, по вине руководства выстроился весь Советский Союз. Так что перемен ждал весь народ – и сверху, и снизу..
Ждали инициаторов.
Экономика не стояла на месте, но и высшие руководители видели, что динамизм не соответствовал мировым тенденциям. Это не могло их не беспокоить. В руководстве еще были талантливые организаторы, и они пытались искать рецепты достижения прежнего динамизма. Но экономические реформы, рассчитанные на инициативу нижестоящих руководителей, в рамках нашего социализма не сулили этим руководителям богатства и поэтому глохли в кабинетах этих руководителей. Мечта построить коммунизм оказалась мыльным пузырем и не могла вызвать самоотверженность, которая была у созидателей первых пятилеток.
Копеечная заинтересованность не могла современных «начальников» вдохновить, на копейку они и так уже жили лучше других, получая зарплату в два, а то и в три раза большую зарплат рабочих и инженеров. Да и что они могли сделать…. В это время шла пьеса «Таблетку под язык», о том, как бьются руководители над неразрешимой задачей повышения производительности труда. Рабочему, который стоит в очереди, было наплевать на производительность труда.