Здравствуй, дружище! В лохматом 1977 году Леня Сухов, Вадик Симоненко (Царствие ему небесное!)и я поехали на гастроли.От нашего студенческого театра факультета журналистики Легендарный Севморпуть. Агитбригаду возглавлял Олежка Виноградов. Известный голубой нашего Университета им. А.А. Жданова. Как тебе это натужное А.... А? Нас передавали с коробки на коробку. С ледокола "Киев" на сухогрузы.С ледокола "Красин" снова на сухогрузы. По штормптрапу несколько раз приходилось лезть. Особый оргазм испытываешь, когда сухогруз уходит от тебя метра на два, а потом приходит. И летишь ты на трапе, как цирковая мартышка! И вдруг - херак! Есть контакт.
И у какого-то мыса, у Таймыра, ледокол "Красин", который вел караван, ушел вперед. Мол, вы уже большие мальчики, сами тут разберетесь. А может, Диксон приказал. И что-то мне сцыкотно стало. Чую носом - писец рядом.Мороз по коже бегает. А я уже после советской армии, и там три раза ко мне костлявая сука приходила.Звала - ком цу мир! Поэтому, знаем - плавали...
Вбегаю в рубку, а мореманы стоят и беломор мрачно садят. О, думаю, значит - действительно, зверек белый. Вспоминаю, что забыл "Зенит" в каюте, мля! Кэп отдает приказ - свистать всех наверх, надеть спасжилеты! Боцманюге бросает - дуй в трюма, послушай,что там, да вот возьми артиста, пусть тоже слушает. Боцманюга - есть! Побежали мы с ним в преисподнюю.
Он флягу вынимает - будешь? Это шило, учти. Я - буль, буль.... Хеее... А накануне спрашивал боцмана, сколько человек выдерживает в забортной воде? Восемь минут,- сказал он. Я же еще тогда не написал "Реквием по "Комсомольцу", я тогда еще ничего не написал. Человек больше выдерживает. История К - 278 - тому пример. Тут боцман, ну на то он и боцман - достал из кармана ватника два ржаных сухаря. Закусили. А у меня после шила горло горит, в желудке пожар. А тут - сухарь. Мать их ети, волков этих морских! Шило - сухарем! А в трюмах - оркестр.Глюк такой, что святых выноси. Шпангоуты трещат. Боцман мне - пили по левому борту, слушай. Через три минуты - здесь. Я и помчался. А когда у тебя во лбу шило - похер веники. Этот звук напоминал выстрелы из мосинки. Иные шпангоуты стонали. Нас обжимало.Сильнейший ветер дул с моря, и давил нас ледяным полем. Прибежал я к боцманюге, как гончий Бафута. Он поглядел внимательно - не сцы, юнга! И покарабкались мы наверх с рапортом. А там уже все в полной сбруе. Лёнечка Сухов, бард наш, с гитарой. Я ему - маэстро, урежьте марш! А Лёня с укором - Терёха, ты уже вмазал, а мы с Вадькой - ни в одном глазу!
Боцманюга это услышал - флягу из кармана - нате. И сухарь - из другого. Два этих пацана хлебнули - поперхнулись. В армии не служили, салабоны! А ветер нас жмёт, а снег мельтешит... И берег все ближе и ближе. А там у него - камушки.Остался километр какой - то. Но лед- то рядом, думаю, в случае чего - на лед. А боцман тут и говорит - ты, артист на лёд не смотри, он, зараза, весь битый тут у берега. Ну, а вертолёт, спрашиваю. Да откуда? - он говорит. Только с "Красина", дак пока долетит, вспотеешь кувыркаться.Думаю себе - ну, хули делать? Затянул потуже лямки на спасжилете: прощай жена Лизка, прощай дочка Настька. А ни хера, еще поживём! И, знаешь, Серёга, я вспомнил в этот момент, что мой охотничий нож в каюте остался. А без него в тундре - трындец. Рванулся было за ним - а боцман, его тоже Серёгой звали, меня за жилет цап.
- Сиди на ровной жопе, стуудент! Ждать команды!
И сунул мне под нос кулак величиной с дыню колхозницу. Тут накатил на нас с моря туман. В двух метрах не видать ничего.Сплошная вата. А у нас в агитбригаде были еще три девушки. Кроме голубого Олежки.Особенно грустно было смутреть на узбечку Саёру. Она уже была синей как слива - венгерка. Я обнял поэтэссу Люду. Пообещал - не дам тебя трахнуть белому медведю! Как она бросилась от меня к лееру!Чуть за борт не сиганула. Белый медведь её испугал... И тут из тумана мы услышали далекий, протяжный гудок. Это "Красин" шёл на помощь.