Андрюшку «Крекса» нельзя было назвать ловеласом, но женщин он как всякий нормальный мужик любил и обожал. После того, как «Крекс», наконец, расстался с девственностью, затянувшейся из-за присущего множеству невысоких юношей комплекса Наполеона, он всячески «добирал своё», навёрстывая упущенное.
Жарким августом в начале 80-х, поддавшись на уговоры младшего брата, я совершенно неожиданно очутился в Гурзуфе. Первым, встреченным нами по приезду, оказался Андрюшка, в одиночестве дремавший за столом в Коктейль-холле. По-товарищески пригласив нас ночевать к себе, «Крекс» ещё усугубил за «приплызд» и с трудом потянулся с Борькой в сторону «фанзы» на Строителей, а я остался праздновать жизнь вместе со старыми друзьями, не виданными с прошлого лета.
Уже глубокой ночью мы с Игорем «Прайсом», поддерживая друг друга, мирно брели по Ленинградской в направлении желанной лестницы на улицу Строителей. Когда мы поравнялись с известным каждому отдыхающему домом № 22, Игорёк неожиданно затянул популярную песню Корнелюка «Милый, я всё забыла пока Тебя ждала!» на совершенно незнакомый мне мотив, но с присущей ему мощью в голосе. Внезапно двери Отделения Милиции чудесным образом распахнулись, и нас тут же «под белы руки» препроводили в камеру. Находившийся в помещении одинокий «пионер» при нашем звучном появлении (Игорь петь не переставал) забился в дальний угол деревянных нар и испуганно затаился. Подложив себе под голову знатную кепку «Прайса» и накрывшись его не менее знаменитой жилеткой, я тут же отошёл ко сну. К моменту моего пробуждения через три часа ситуация не изменилась: «Прайс» продолжал вокалить, периодически, чтобы «промочить горло», вбрасывая портвейну, передаваемого Игорьку поклонником его таланта, сержантом, через «наблюдательную» форточку из «дежурки». Всё это время не сомкнувший глаз «пионер» с тихим ужасом наблюдал за происходящим. Увидев, что я проснулся, Игорь бодро сказал: «Ну что, Костенька, отдохнул? Может, уже пойдём?!». Как по мановению волшебной палочки дверь камеры открылась, и дружелюбный сержант, любитель советской эстрады, проводил нас к выходу. Пройдя буквально пять шагов, у маленького старого рынка мы напоролись на весёлую команду киевлян во главе с Сашкой «Киллером», сразу предложившими нам так любимого их вожаком «Бахчисарайского фонтана». Наступивший рассвет застал нас за дружеской беседой с употреблением не заканчивающегося вкусного шипучего напитка под купленный тут же арбуз.
«Сухое с фруктами» продолжалось до появления Борьки с «Крексом», вышедшими на мои поиски с утра пораньше. Перебивая друг друга, они поведали непонятную историю о стремительном и загадочном исчезновении отдыхавшего вместе с Андрюшкой Женьки «Джеффа». Прибредя накануне ночью в комнату проживания в бараке на Строителей, на диване друзья обнаружили только странную записку «Я схожу с ума!», написанную нетвёрдой рукой на обрывке туалетной бумаги. Больше никаких следов пребывания Женьки они не нашли. Периодически такие эскапады случались – молодой организм просто не выдерживал высокого накала отдыха: обилие употребляемых напитков и изобилие охочих до ласки женских тел приводило к резко наступившей усталости, для преодоления которой требовалась смена обстановки.
Всей компанией вместе с киевлянами мы проследовали на аллеи, где самые «ранние пташки» уже начинали праздновать жизнь. Внезапно к Андрюшке стремительно бросились обниматься две какие-то весело хохочущие «моркови». Когда мы с братом подошли поближе – ситуация прояснилась: эти харьковские дивчины вместе с нами справляли в квартирке «Крекса» прошлогоднюю Ноябрьскую годовщину. Предыдущим летом у брата с одной из них приключилась Гурзуфская «любовь», и они обменялись телефонами. В конце октября девушка позвонила и, «ничтоже сумняшеся», сообщила, что они с подругой собираются на праздники в Москву и поинтересовалась, не поможет ли Борька достать им модные фирмовые джинсы-«бананы» и поспособствовать с проживанием. Уже зная о освобождающемся на Ноябрьские Андрюшкином «флэту», брат проявил широкое гостеприимство и пригласил подружек провести у «Крекса» праздничные дни. К моменту приезда девушек Борька по заранее запрошенным размерам уже сшил одну пару «Levi’s» и заканчивал вторую. Пока он в своей комнате вносил в «фирменное» изделие последние штрихи, на кухне Андрюшка с харьковчанками активно отмечал знакомство. После успешной примерки и радостного приобретения вожделенных «бананов» всемирно известной американской фирмы, и, к тому же, сидящих как влитые, обновки немедленно обмыли. После чего вчетвером перебрались к «Крексу» продолжать. Дальнейшее веселье подробно освещено в рассказке «Андрюшкина квартира».
Тогда на все посягательства Андрея задорная, симпатичная и очень понравившаяся ему девушка дала недвусмысленный ответ: «Только после свадьбы!», на что «Крекс» пойти не решился. Решив теперь восполнить недополученное, Андрюшка, после обильного отмечания «приплызда» харьковчанок, вновь пошёл на новый приступ. Услышав полученный «Крексом» тот же рефрен про бракосочетание, Борька предложил немедленно устроить «комсомольскую свадьбу», и этим убрать злополучный камень преткновения с альковной тропы горящего желанием Андрея. Полулежащий по-соседству в компании «Ипполита Матвеича» и братьев-близнецов «Негров» Шура «Помидор», с удовольствием предложил свою кандидатуру в качестве «посажённого отца». «Негры» - Костя и Вова - наперебой напрашивались в свидетели, а «Ипполит» пообещал в качестве величальной исполнить свою коронную «Казацкую Забайкальскую».
Сказано – сделано! Часам к шести в комнате, где кроме новобрачного «Крекса» проживали ещё трое «пионеров» из Нечерноземья, дым уже стоял коромыслом. По обе стороны «молодых», водружённых в торце импровизированного свадебного стола, разместились все уже упомянутые и примкнувшие к ним гости, а «посажённый отец» Шура восседал на председательском месте между новобрачными. Выглядел он торжественно – в джинсовой куртке третьего срока носки с оторванными рукавами и с соской-пустышкой на шее, явно призывающей «плодиться и размножаться!». Сторону невесты за столом представляли её подруга-землячка и скромно притулившиеся и явно очумевшие от обилия именитых крымских завсегдатаев Андрюшкины соседи - «пионеры». Зато со стороны жениха – весь цвет московского Гурзуфа. После скупого, в тему и очень к месту, отеческого напутствия «Помидора», прозвучали более практичные и ядрёные советы и пожелания остальных дорогих гостей. Тосты, шутки, прибаутки, веселье до упаду, в буквальном смысле этого слова. Первым выбыл из соревнований «молодой», и его положили отдохнуть в койку. Наиболее стойкое старшее поколение не уставало веселиться, «Ипполит», наконец, исполнил свою «коронку». В зависимости от количества выпитого песня звучала, как «Казацкая Забайкальская», «Казахская Забайкальская» или «Казанская Забайкальская», что, по большому счёту, никакой роли не играло. «Ипполит» озвучивал на ему одному известный мотив только первую строку «Шёл казак (казах или казан) по Забайкалью через горный перевал», после чего плёнка шла по кругу. «Негры» Костя и Вова с двух сторон окучивали свидетельницу, а «Помидор» излагал заинтересованным слушателям свою не совсем пристойную версию использования соски-пустышки. Под оставшуюся в одиночестве и расслабившуюся «новобрачную» «тихой сапой» подбивал клинья один из соседей – «пионеров». Окончания гулянья я не помню: в какой-то момент сильно утомлённый празднованием прилёг на диванчик у стены и крепко уснул.
Пробуждение «было лишено приятности»! Проснувшись «муж», вознамерился исполнить «супружеский долг», но не обнаружил «суженой» под боком. В кромешной тьме комнаты и не разбираясь особо Андрюшка попытался нащупать «дорогую пропажу». Разбуженный Борька на мгновенье включил свет: ему хватило секунды, чтобы убедиться в решительном отсутствии «новобрачной» в помещении и разобраться с диспозицией напитков на столе. В полной темноте он наполнил три бокала: себе, мне и Андрюшке, который, выпив, угомонился и снова отошёл ко сну. Второй раз побудку устроил один из «пионеров»: решив выйти по нужде, он спьяну перепутал окно с дверью и выпал в глубокий овраг, тянущийся вдоль задней стены барака. Его крики окончательно вывели нас из состояния дрёмы, и мы вышли на поиски «молодой».
Первой мы обнаружили валяющуюся на дороге соску-пустышку, заставившую нас задуматься, всё ли в порядке с «Помидором», а затем дремлющих под сенью развесистых кустов одного из «Негров» по соседству с Серёгой Кроллом. Только спустившись с бесконечно длинной лестницы, пройдя по Ленинградской, миновав «Пятак» и вступив на променад, зоркий «Крекс» с отчаянием и печалью удостоверился в «супружеской неверности»: вероломная изменщица в обнимку с одним из соседей - «пионеров» мирно спала на лежаке городского пляжа. Недолго полюбовавшись картиной «вопиющего разврата», мы проследовали на аллеи, дабы поддержать Андрюшку и помочь ему залить тоску-печаль. Встреченные у «Сосков» «Помидор» с «Ипполитом», уже употребляющие бодрящие напитки, сразу поинтересовались «первой брачной ночью», но узнав о случившемся фиаско, немедленно принялись ободрять потерпевшего. Шура, перефразируя известную восточную мудрость, изрёк: «Что не случилось два раза, обязательно не случится в третий!», а «Ипполит» пообещал срочно найти «Крексу» новую невесту - «беременную, но честную!». На этой оптимистичной и жизнеутверждающей ноте и завершился Андрюшкин «брачный сезон» того лета.
Через пару дней мы вернулись домой в другую, Московскую жизнь.