Выйдя из метро, супруги Прицкер побрели к набережной Мойки. Шли тяжело, еле-еле ползли. Пара крохотных старых евреев. Моня заботливо вёл Басю, а она с благодарностью опиралась на его слабую, но по-прежнему надежную руку.
Они прилетели в Петербург утренним самолетом из Кривого Рога. Восемьдесят восемь лет назад оба родились в этом когда-то - в начале XIX века - еврейском местечке. Ну, а в конце этого века здесь были найдены огромные запасы железной руды, и Кривой Рог стал крупным промышленным центром. В ХХ же веке город три года оккупировали фашисты.
И вот теперь, после всех этих событий, поначалу веселых и добрых, потом страшных и злых, от некогда большой семьи Прицкер остались только они – два маленьких старичка – Моня и Бася. Он – ростом чуть более полутора метров, она – еще ниже. В сравнении с ними крохотная композиторша Александра Пахмутова могла бы показаться великаншей!
Своих детей у Мони с Басей не было, но после войны они удочерили украинскую девочку Оксану. Её «мамо» – малограмотная хохлушка – в годы немецкой оккупации спасла Прицкеров, даже не отдавая себе отчета в том, почему да зачем спасла-то. Она просто пустила их к себе в хату и спрятала в подполье, вот и всё! Рисковала смертельно, ведь узнай гестапо, тут же расстреляли бы и её, и их. Порой самой жрать было нечего, но еврейчикам хоть что-то давала, а по ночам, крадучись и озираясь, выносила на двор скудные отходы их жизнедеятельности.
Вскоре после войны «мамо» померла – видать, «от горилки», а Оксана осталась на полном попечении Мони и Баси, которые души в девочке не чаяли. Вскоре Оксанка стала яркой, красивой и рослой дИвчиной с роскошной, цвета воронова крыла косой. Она контрастировала с Мосей и Басей резко, оглушительно, шокирующе! Тем не менее, Оксана гордилась ими и никогда не давала в обиду. Когда Бася ходила на привоз за овощами и мясом, Оксанка увязывалась с ней и защищала от нападок торговцев. Если старушка слишком долго выбирала, к примеру, кусочек говядины получше, чем сильно раздражала надменно-хамоватого краснорожего и пузатого торговца, Оксанка выступала вперед и выкрикивала: ; Ну, скажи уже, скажи моей дорогой Басечке «жидовская морда»! А что, разве жиды тебе в борщ насрали?!
Моня пошел работать бухгалтером на сталелитейный завод, хотя никогда до войны не учился этому. Согласно традиции рода Прицкеров, все Монины предки-мужчины неизменно работали синагогальными служками. Что касается Баси, то она вообще никогда в жизни не работала. Вернее, она-таки ДА работала, но только по дому, как и все прицкеровские женщины…
О! Главное!!! Мося и Бася оба от рождения носили фамилию Прицкер, ведь были двоюродными братом и сестрой!
Когда Оксанка окончила школу с Золотой медалью и поступила в Сталелитейный техникум, её за отличные оценки «выдвинули» на городской конкурс «Красавица Криворожья». Звучало двусмысленно, и что?! На радость Мосе и Басе девушка, заняв первое место, получила титул «Королевы красоты». При этом на мероприятии произошло чудо: спонсор-миллионер из Канады – молодой красавец Стивен Криворучко, родители которого были уроженцами Кривого Рога, с первого взгляда жарко влюбился в Оксану. Потом он познакомился с Прицкерами и щедро отвалил им пять тысяч долларов, которые тут же были спрятаны Басей в огромный фаянсовый жбан. Разумеется, Стивен возжелал увезти девушку к себе в Торонто, и она мигом согласилась, ни минуточки ни в чем не сомневаясь. Только всплакнула из-за предстоящего расставания с любимыми Мосей и Басей.
Улетая в Канаду, Оксана попросила их обязательно побывать в Петербурге и посетить Музей-квартиру Пушкина на Мойке. Красавица еще в школе пристально изучала сказки и стихи великого поэта, восторгалась, а пару лет назад в Интернете увидала эту самую мемориальную квартиру, где после роковой дуэли Пушкин умер.
Через полгода, оформив все необходимые документы, новоиспеченная мадам Криворучко вызвала Моню с Басей на постоянное жительство к себе в Торонто. Она подписала обязательство перед правительством Канады беспрекословно содержать старичков. Стивен не возражал, и «ветхозаветные» крохотульки засобирались к любимой «доченьке» на другую сторону планеты. Она же поставила перед ними условие – лететь в Торонто обязательно через Петербург и побывать-таки «у Пушкина».
Вот они теперь и ползли, тихонько приближаясь к цели.
В небольшом ухоженном дворике криворожские старички увидели небольшую статую на невысоком постаменте.
; Моня, посмотри уже! И это Пушкин? – зычно спросила Бася.
; Таки да, таки это он, хотя я никогда его раньше не видел! – громко отвечал Моня.
Войдя в музей, Прицкеры сдали в гардероб свои старенькие, сильно потертые пальтишки, предварительно вынув из карманов несколько завалявшихся монеток.
; Эта тётка на вешалке мИне что-то совсем не понДравилась – шепнул Моня на ухо Басе, и та одобрительно кивнула.
Группа экскурсантов сформировалась довольно быстро, и строгая тощая дама-экскурсовод в длинном черном платье с кружевным воротничком повела их по музею. По дороге она вкратце рассказала о порочном французе, которого Пушкин, защищая честь своей обворожительной жены, вызвал на дуэль.
Моня и Бася, стараясь не отставать от группы, покорно семенили за костлявой экскурсоводшей, но вовсе не слушали её. Они были полностью поглощены разглядыванием мебели, стоящей в пушкинской квартире.
Когда экскурсия приблизилась к старинному клавесину, Бася внятно проговорила, ничуть не стесняясь окружающих: ; Ой, Моня, азохенвэй (непереводимое словечко на идиш, означающее крайнюю степень сомнения)! Тебе не кажется, что точно такая же пианина была у нашей соседки Зойки, чтоб она только была здорова!
; Басенька, майне лихтерке (мой светик – идиш)! Ты-таки да ошибаешься. У Зойки на пианине были большие буквы «Красный октябрь», а у Пушкина пианина совсем без букв!
Бася решила, было, начать по обыкновению пререкаться с Моней, но он вдруг встал на колени и погладил крохотной морщинистой рукой лежащий на полу ковер – современник Пушкина.
; Моня, встань уже! Не позорься перед людЯми! – Бася была вне себя от ярости и вещала гневно.
; Ай, Басечка, ты только посмотри: такой же ковер лежит у нас в Доме культуры металлургов!
Экскурсоводша долго терпела это безобразие, но когда Прицкеры вместе стали придирчиво ощупывать то "шинфонэр", то кожаный диван, на котором, собственно, Пушкин и умер, она не выдержала и завизжала: ; Что вы себе позволяете, вандалы!!!
Старички перепугались и поскорей засеменили к выходу, наперебой причитая по дороге:
; Монечка, она сказала что-то про кандАлы. Неужели эта костлявая змея сдаст нас в полицию!?
; Бася, ничего не бойся, я с тобой и не дам в обиду! Мы ведь заплатили сто рублей в кассу за эту дурную экскурсию! И что? Теперь нельзя уже за эти деньги ничего потрогать?!
Когда возвращались к метро, чтобы ехать в аэропорт, без устали обменивались впечатлениями:
; И что только Оксанка нашла в этом Пушкине и его квартире? Он так плохо и бедно жил, так ужасно кончил, настоящий поц (недоделанный дурак - идиш). Был бы богаче и умнее, так этот француз его не застрелил бы.
; Да уж, никто его-таки не спас. Сейчас бы наш криворожский доктор Арон Моисеевич вколол бы ему антибиотик, и остался бы Пушкин жив!
На протяжении десятичасового перелета в Торонто Прицкеры продолжали философски рассуждать о Пушкине, делая перерывы только на неглубокий сон и легкую трапезу. А когда в аэропорту их заключила в свои жаркие объятия Оксанка, первое сказанное ими было: ; Детка наша любимая, дорогая, не надо тебе так много думать о Пушкине! Поверь, твой Криворучко намного лучше. Таки будь счастлива с ним, мазэлтов!