Ляля не понимает, почему эта женщина покупает своему сыну исключительно белые носки.
Правда, нахрена? Когда можно купить вязанку чёрных, ну или там серых, одинаковых, чтобы практичнее, да запихивать их разом в стиралку?
Теперь она стоит перед Лялей, чуть ли не в лицо ей тыча этими белыми носками. Бывшими белыми. Фу.
— Где я их нашла?! — вопрошает эта женщина, будто не знает.
Ляля так и называет её про себя: «Эта Женщина». Будто мать её Гоши — Ирен Адлер из «Шерлока». По крайней мере, лицо у неё такое же красивое и надменное.
Ляля живёт в большом Гошином доме уже месяц и никак не привыкнет к ней. Да как можно привыкнуть, когда она всё время что-то от Ляли требует? Что-то непосильное. Вставать раньше Гоши, например, чтобы сварить ему кофе перед его уходом на работу. Сам-то он что, безрукий? Или же: Ляля должна докладывать Гоше, куда идёт. Звонить ему и сообщать, мол, мы с Илоной, подружкой, сидим в кафе, скоро приду. К чему это, она что, рабыня Изаура? Теперь еще эти носки!
— В помойном ведре вы их нашли, — бормочет Ляля. — Что такого? Они миллион рублей стоят, что ли? Их же невозможно отстирать!
— Невозможно, значит, — помолчав, говорит Эта Женщина. На самом деле её зовут Елена Викторовна. — Иди сюда. Иди, иди.
Ляля, неохотно переставляя ноги, бредёт за ней в ванную. Там Эта Женщина достаёт с полки тазик, наливает туда горячую воду, сыплет порошок и отмеривает отбеливатель.
— И руками, девочка моя, руками, — назидательно говорит она, склоняясь над тазиком.
— Я что, больная? — вспыхивает Ляля. — Время тратить и руки портить? Ради его носков?!
— Ради него. Ты же любишь его? — тихо спрашивает Елена Викторовна, выпрямившись, и Ляле чудится в её взгляде пронзительный укор.
— А он — меня? — бросает она, спасаясь от этого укора. — Почему я ради него должна надрываться? Конечно, вы всю жизнь обслуживали его и Михаила Павловича, считая, что я теперь должна так же пахать?
Михаил Павлович — отец Гоши.
— Вы же никогда не работали, только вот это вот… беличье колесо! Стирка, уборка, готовка… Носки эти!
Она проглатывает «сраные».
— А ты? — тихо спрашивает Елена Викторовна. — Ты работаешь?
— Я? — задыхается Ляля и, наконец, выпаливает то, что собиралась сказать совсем не так. Гоша просил: «Давай скажем всё в день маминого рождения». И Ляля искренне хотела так сделать. — Я беременна! Вот!
В ванной повисает тишина. Густая, как мыльная пена в чёртовом тазике.
— Понятно, — бесцветным голосом говорит Елена Викторовна. — Расписываться когда думаете?
— Сына своего спросите! — бросает Ляля, кривя губы.
— Понятно, — снова спокойно говорит Елена Викторовна. — Что ж, спрошу. А ты… иди.
Отпускает, как королева — свою служанку!
Прежде чем хлопнуть дверью ванной, Ляля смотрит на носки в её руках.
Чисто-чисто белые.