В зимнем лагере

Танечка Старикова
Погодка стояла чудо расчудесное. Всё вокруг белым-бело, насколько хватает глаз. Можайское водохранилище раскинулось, широкое, опушённое малахитовой зеленью раскидистых елей. И самый снег такой пушистый, рассыпчатый, что кажется, упади в него — обнимет, как периной.

И она падала. Лыжи, деревянные, разных годов, перекрестившись, смотрели в небо.  Секунда — дух перевести — снег скрипит под ногами раз, два, три, и вот он протягивает руку в пёстрой варежке, мама вышивала. Долговязый худой программист, пышет порывистым дыханием, покрывая испариной круглые без оправы очки.

А вечером приятно ломит тело, и можно ходить в светло-сером хлопковом костюме, пижама — рубашка и штаны, пить чай из большой кружки и, сверкая румянцем, невнимательно слушать уяснения, как играть в новую игру. Угу-угу, поняла всё. Да ладно, главное начать, всё равно ведь поможет.

Дискотека, на которой они познакомились: маленький спортивный зал, в углу колонки. Он увлечённо, но весьма аритмично, вторит музыке вибрацией своего тела. Она посмеивается из уголка. С подружками жмутся: да ладно тебе, да пойдём, да нет, останемся, посмотрим ещё.

И тут музыка, традиционный медляк, он неожиданно подходит к ней, берёт за руку и смотрит в глаза. Или наоборот — смотрит и берёт? А кто это вспомнит, спрашивается, когда она, краснея так, что горячо в глазах, уже идёт за ним на середину зала. Потом музыка внезапно прерывается, чтобы дать место разудалой плясовой: это попурри, кто мог подумать; он отпускает её руки и скочет перед ней на манер русской плясовой. Она хохочет — это ужас, как смешно, и уже совсем не неловко.

Поцелуи по уголкам. Ей девятнадцать, а целуется он ах как хорошо. Такой взрослый уже — пятый курс. Довольный странный, но, кажется, другие её и не цепляют. Последняя ночь — они как никогда близко разговаривают. Смешные шутки, и кажется сейчас, вот сейчас она поймёт что-то...

И он это что-то говорит. Он не такой, как все, пойми это. Секрет знают четверо человек - ты четвёртая. Смотрит пристально и будто даже жестоко. Или прими, или откажись, ты не изменишь это. Мы все рождаемся разными, так устроен мир.

Ей немного не по себе, она идёт назад, к подружке. Пытается рассказать ей, но как? Ведь пятого не приглашали. До четырёх утра слушает про чужих женихов...

Четыре дня пролетают, как лыжи по гладко смазанной лыжне. Вот уже они стоят у автобусов. Ты позвонишь мне? Да, конечно. А телефон мой записал? Ах, телефон...