Кого люблю, того и наказую

 
Кого люблю, того и наказую

 Татьяна трудилась корректором в маленьком издательстве, которое издательством-то и не назовёшь, всего в коллективе 12 человек. Сегодня пришлось тащить с собой на работу сына, девятилетнего Дениску. Коллеги спокойно относились к таким не очень частым маленьким нахальствам Татьяны – что делать?.. Тем более, рабочий день у корректора   ненормированный – выполнила задание и уходи, можно и потерпеть мальчишку. Шеф, бородатый добряк, и сам был отцом троих детей – входил в положение. 

А Дениска обычно сидел, рисовал или помогал таскать упаковки книг, правда, последнее время всё рвался усесться за компьютер поиграть.  Вот и сегодня он перетаскал вместе с шофёром на второй этаж несколько упаковок книг, обёрнутых в плотную бумагу, и уселся рядом с верстальщицей Ларисой. Лариса, черноглазая энергичная девушка, работавшая быстро и ловко,  весело болтала с Дениской.

- Лариса, не давай, пожалуйста, ему играть!
- Ну, как же я дам, я же верстаю!
- Мам, тёть Ларис, а можно я вот за тот сяду – дядя Сергей уже давно ушёл куда-то.
- Он не ушёл, а пошёл к начальнику, и вообще тебя это не касается, пожалуйста, порисуй или посмотри книжку, вон конструктор – лего. Но Дениска не хотел ни того, ни другого и стал звонить по телефону бабушке. Она была старенькой, и внука взять не могла.
 - Ба, а чё ты делаешь? А я у мамы на работе… Да? И кто это был? А зачем? А что потом-то?

Татьяна поняла, что бабушка оценила момент и начала придумывать всякие таинственные истории, чтобы занять мальчишку разговором - она была мастер с ходу выдумывать необыкновенные истории.
Секретарша приглашает Татьяну в  кабинет: шеф хочет со всем коллективом обсудить срочные задания по выпуску буклета. Из трёх комнаток народ стекается в кабинет к шефу.
 
Татьяна садится за длинный стол переговоров, все уже почти расселись, стихают звуки задвигаемых стульев, обрываются реплики. Шеф дождался тишины, но не начинает. К своему удивлению, проследив за лукавым и выжидающим взглядом начальника, Татьяна обнаруживает, что упирается он не в кого иного, как в Дениску. Мальчик как-то проскользнул в совещательную комнату-кабинет вместе со всеми, деловито уселся в конце стола, придвинул к себе лист бумаги, взял ручку и явно готовится принять участие в готовящемся действе. Скрывая досаду, Татьяна приглушённо шепчет:
- Денис, ну-ка, выйди, пожалуйста. Жди меня за моим столом. Быстренько!

Она глянула в ожидании на шефа, мол, можно начинать. Но он всё так же молчит, а секретарша и бухгалтер, сидящие напротив,  почему-то сдерживают улыбки, опустив глаза. Шеф поворачивается к Татьяне и кивает в сторону торца стола. Татьяна обомлела: нахально поблёскивая своими круглыми очками, в конце стола по-прежнему сидит Денис и смотрит на неё и шефа, вовсе не собираясь никуда уходить, он даже на листочке уже что-то записал, похоже, номер один или параграф один.

Шеф тихо произносит:
- Посмотри. Он даже не пошевелился. Ты должна добиться, чтобы он тебя услышал и сделал, как ты сказала.
Татьяна голосом военного командира, глядя на сына в упор, повторяет требование. Такие штучки вроде металлического голоса и глаз, становящихся стальными, Дениске хорошо знакомы  и поэтому он быстренько сползает со стула и выходит из кабинета, тихо прикрывая дверь.

После совещания, длившегося почти час, Татьяна возвращается в комнату, где сын, конечно же, уже уселся за комп Сергея. Сергей, приклеив вымученную улыбку,  говорит:
- Да ладно, пусть поиграет, я ещё минут десять не сяду.
В их каморочном издательстве, конечно, ни на что не хватало места, некуда было и посадить посетителей, авторов, гостей. Вот и сейчас у них в комнате, на единственном свободном стуле, между разогретым от печатания огромным принтером, и подоконником, заваленном бумагами, сидел, приткнувшись, посетитель: священник в чёрной рясе с крестом на груди.

Он был очень худой, с каким-то горящим взглядом, Татьяна думает, что он похож на Виссариона Белинского, мелькает слово «неистовый». Они здороваются. Наверное, рукопись принёс. Шеф охотно издавал книги священнослужителей, многие из них имели лёгкое перо, да и материал в их рассказах и повестях был незаезжанный, вообще это было новое явление в литературном процессе – пишущие священники.

Татьяна достаёт  яблоко, бутерброды и отправляет  Дениску на кухню пить чай. Хочется быстрее закончить работу, сгрести мальчишку, перестать всем мешать и уже отправиться домой. Тут на своём стуле резко крутанулась Лариса и, глядя на Татьяну, заявляет:
- Ой, Татьяна Сергеевна, что я вам скажу! Не хотела говорить, но, думаю, надо. Ваш Гаррик - то каков!

Лариса называла Дениса «гарриком за круглые очочки, делавшие его похожим на известного героя детских книжек.  Что ещё, - насторожилась Татьяна.
- Стал он меня просить посадить его за комп Сергея, когда его вытурили из совещательной комнаты. Как он вообще-то туда проник? – И Лариса коротко смеётся нежным смехом, мотнув головой с легкомысленным хвостиком.
- Ну, я ему говорю, мама не разрешает, ты же знаешь, нельзя.

А он и говорит:
- Ха! Знаете, тётя Лариса, я уже очень даже умею мамой и папой управлять! Когда мне надо, я всё равно своего добиваюсь. Вот так вот.
 Я его и спрашиваю:
- Да-а? И как же ты это делаешь?
Татьяна с досадой замечает, что священник уже давно слушает этот рассказ. Всё, больше поганца этого не возьму на работу, думает Татьяна, а вслух говорит, перебирая листы правки:
- Ну, ну, что он там выдал?
- А я, - говорит, - просто начинаю повторять то, что я хочу получить, много раз. Я не кричу и не плачу, просто прошу то, что мне надо, каждый день или через день, но не отстаю. И тогда мама говорит:
- Господи, да отвяжись ты, куплю я тебе, только отстань! И папа так же говорит. Вот так вот…

Татьяна застывает:
- Это он тебе сейчас сказал? Вот это да!
Она поражена, и в то же время как-то неудобно и перед Ларисой, и перед священником, который помалкивает, но, конечно, наверняка думает, что я мамаша фигова.
Тут дверь в комнату открывается, и на пороге возникает Дениска, радостно поблескивая очками. Он собирается, было, тихой сапой бочком-бочком опять пробраться к компу Сергея.

- А ну-ка, друг дорогой, отойди от компьютера, бери свои автобусы и марш во двор, жди меня там, я скоро буду! – командует Татьяна. Никогда раньше сын не обращал на себя внимания таким образом: как полный нахал. Он даже открылся ей с какой-то неизвестной стороны. И вдруг этот маленький наглец поворачивается к священнику и говорит:

- Батюшка! А вот это что правильно, что мама меня так угнетает? Меня даже вот в угол ставят и наказывают…- он не успел закончить фразу, Татьяна не выдерживает и залепляет сынку подзатыльник, пусть и несильно, но чтоб осознал.
- Что это ты разговорился-то? Ну-ка марш во двор!

Маленький хитрец побаивается продолжать в том же духе, но вопросительно поглядывает сбоку на священника, пригнув голову, и видимо, желая призвать того в судьи.
Но отец Евгений, как  стало известно позже, из Архангельска, оказывается негодящимся судьёй, поскольку не отличается бесстрастием.

Это стало ясно, как только он взволнованно заговорил чуть хриплым голосом:
- Знаешь, дорогой милок, что я тебе скажу?!
Слово «милок» прозвучало вовсе не ласково, а как-то с вызовом.
- Ты думаешь, что родители наказывают тебя, потому что они хотят, чтобы ты делал хорошее и не делал плохого? Нет, не поэтому. Знаешь, что Господь Иисус Христос сказал: «Кого люблю, того и наказую». Денис чувствует, что помощи ему не ждать с этой стороны, хотя он ещё не понимает, почему, но решает защититься:

- А нам вот в школе сказала Лидия Васильевна, что скоро можно будет вообще  в суд подать, если тебя отец вылупит или мама в угол поставит! Это вот называется ю-юная такая, какая-то юстация!
На всякий случай он отходит подальше в угол.

Взрослые переглядываются и какое-то время хранят молчание, а мама, кажется, сдерживается, чтобы не заплакать. Дениске становится отчего-то неловко. Отец Евгений грустно вздыхает:
- Ювенальная юстиция это называется. Надеюсь, этот ужас к нам не придёт. Впрочем, надеяться мало, надо что-то делать. Вот ты глупый малыш, не понимаешь, и Лидия Васильевна твоя не понимает, как это страшно, когда тебя заберут от твоих мамы и папы и будут воспитывать чужие дяди и тёти…

- Как заберут…- Дениска пугается и делает непроизвольный маленький шажок в сторону матери.
- Это долгий разговор, - печально замечает священник. – Только знай одно: родители наказывают своих детей потому, что они их любят! Любят! Если бы ты со своими проблемами был безразличен  твоим родителям, они бы вообще не обращали внимания ни на твоё поведение, ни на слова, ни на то, как ты одет, как учишься. Когда всё равно, то, что наказывать-то? Иди куда хочешь, делай, что хочешь…

Отец Евгений подходит к мальчишке, гладит его по голове, крестит его темя и направляется к двери. А там, оказывается, уже стоят шеф и Сергей, ставшие невольными свидетелями спонтанного педагогического этюда.
 Шеф сглаживает ситуацию:
- Вот, отец Евгений, ловлю Вас на слове: то, что Вы сейчас говорили – почти готовая статья в наше новое приложение к журналу! Пойдёмте-ка, об этом и поговорим!
И они удаляются в совещательную комнату.

Татьяна понимает, что корректуру закончить не сможет, сил уже никаких, придётся брать работу домой.
Дениска поправляет очки и быстро говорит:
- Мам, а я больше так не буду!
Она грустно смотрит на сына:
- Как ты больше не будешь?
- Ну, выступать не буду!
- Нет уж, ты лучше выступай…Я столько интересного о тебе сегодня узнала.  Будет о чём
подумать…