Прежде чем продолжить начатый разговор об отсутствии в "Барышне-крестьянке" явных трупов, отвлечёмся несколько от этой "весёленькой" темы, и поговорим об одной странности шекспировской Джульетты.
Перечитав "Ромео и Джульетту", мы вдруг восприняли эту трагедию совсем не романтично и пересмотрели наше отношение к героям.
Отец Джульетты не был средневековым тираном. Он любил свою дочь – единственного, позднего, ребёнка, который у него остался, - остальные умерли. Он воздаёт должное достоинствам Ромео и не против его присутствия в своём доме – на карнавале. Но сама Джульетта выдумала себе "чудовище" – кровную вражду клана Капулетти и Монтекки (которая на самом деле уже почти сошла на нет), и оцепенела в ужасе перед этим чудовищем. Видимо, его создал в воображении девочки её кузен – кровожадный Тибальт. Собственно, здесь так же повторяется сюжет Психеи и Амура, - только чудовищем воспринимается не сам Амур-Ромео, а – отношение к нему семьи, к которой принадлежит Джульетта-Психея. Джульетта видит, что Ромео – не чудовище, но она воспринимает его как прокажённого оттого, что он – Монтекки. Давняя многовековая кровная вражда наложила свою тень на психологию Джульетты: она не доверяет собственным родителям, - а под конец – и няньке. Ведь если б она созналась, что уже стала женой Ромео, - кто бы стал её принуждать к браку с Парисом? Конечно, всё ещё отягчилось убийством Тибальта… И отец Лоренцо должен был сам сказать родителям о венчании их детей, - он, как взрослый, как священник, виноват более всех. Джульетта же не хотела его выдать, - поэтому и не призналась родителям в том, что она – жена Ромео…
Но что нас совершенно изумляет, - это то, что при всей силе страсти, готовая лечь мёртвой (ну, почти) в склеп, Джульетта не рассматривает вариант поведения, который ей подсказывает её отец: отказаться от отцовского дома, уйти, голодать (что голод четырнадцатилетней влюблённой!), - бежать самой к Ромео, в Мантую. Она как будто не замечает того, что отец предоставил ей свободу, что он не держит её. Но – наверное, это не романтично, - стать голодной, убогой, бездомной, - но счастливой и свободной. Романтично – пить волшебный яд, лежать в склепе, закалываться кинжалом…
Вот что говорит отец-Капулетти – на отказ Джульетты сочетаться с Парисом:
Ты не можешь? Хорошо.
Прощаю. Но изволь вперёд кормиться
Где хочешь, только больше не со мной.
Джульетта в ответ просит со слезами мать:
Ах, матушка, не выгоняйте вон!
Это так странно! Пусть, она – ребёнок, - но она уже и не ребёнок, а женщина, влюблённая женщина, – почему она цепляется за родителей, - которых не любит, которым не доверяет, - за дом, где она всем чужая?.. Какие папа и мама, когда она уже обвенчана с Ромео, и прежде всего – его жена?..
Меркуцио обращается к влюблённому (уже в Джульетту) Ромео: «Расскажи легенду о нищей и царе Кофетуа». Зачем эти слова о нищей, - ведь Джульетта равна Ромео по своему состоянию: они из двух «равно уважаемых» семей! Не предупреждают ли слова Меркуцио такую возможность для Джульетты – стать нищей? .. Возможность, которой она испугалась больше, чем возможности стать мёртвой! То есть, Джульетта не готова поменять свой социальный статус, - к такому выводу мы приходим: нищенкой, бездомной, она стать не готова. (И это – «великая страсть»?!)
Легенда о нищей и царе Кофетуа в двух словах: жил-был король (говорят, африканский), который ненавидел женщин; потом где-то на дороге он увидел прекрасную нищенку в лохмотьях и влюбился в неё, и возвёл её на престол.
На то, на что ни в коем случае не могла решиться богатая веронка, легко решились русские княгини – М.Н. Волконская, Е.И. Трубецкая, Н.Д. Шаховская и графини – А.Г. Муравьёва и Е.П. Нарышкина; не говоря уже о просто дворянках. Конечно, до лохмотьев наши декабристки не дошли, но их положение до поездки к мужьям и после – несопоставимо. (Все знают это, - хотя бы по прекрасному фильму В. Мотыля).
Лиза Муромская, конечно, ничем не жертвует, просто играя в крестьянку, просто переодеваясь в неё: но - какая внутренняя свобода должна быть у девушки для этого! Играть не на повышение, а на понижение статуса, - на это способна только весёлая и чистая душа… И, - наверное, - более всего - именно русская душа. Это показал и пожар Москвы 1812 года. Именно тогда русское великодушие стало очевидно всем – и нам самим, и миру.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/11/19/961