Закрытые пейзажи. Глава 5. Средь шумного бала...

               

  В тот день Артуру удалось тайком от начальства выскользнуть с завода на пару часов раньше обычного. На проходной дежурила Ниночка Карпова – полуангельское (с учетом внешности) существо, безотказное практически во всём, что исходило от представителей сильной половины человечества. В свои тридцать пять она продолжала раздавать авансы из рабочей кабинки любому, кто бы этого ни пожелал. Все ее жалели и за блуд не порицали, ибо, в конце концов, что бы представлял собой мир без таких вот созданий, бездумно и с очарованием мотыльков срывающих пыльцу земных радостей в противовес ханжам в юбках, для которых только и удовольствие хулить тех на фоне собственной мещанской добродетели, которая, по сути, кроме них самих, ни для кого ценности не представляет!..
  Артур с ней никогда не спал и не собирался этого делать. Тем не менее, зная о ее слабостях, всякий раз при встрече источал такую любезность, что та цвела от восторга и одаривала его своим фирменным взглядом, бездонным в обещаниях и перспективах. И потому ничего не стоило с трогательным выражением глаз вымолить у «самой очаровательной девушки(!) завода» тайный уход с рабочего места, чтобы «успеть выполнить кое-какие важные и срочные дела по халтурной линии». Артур хорошо знал, что у Ниночки за пазухой форменного кителя всегда побрякивает несколько пропусков, сданных под временное хранение ей подобными аферистами из различных цехов. Знал он также, что каждая из этих картонок, перед тем как скрыться в столь надежном «отсеке», сопровождалась неизменной фразой о риске головой (полушепотом и с волнительной хрипотцой в голосе; глазки ее в тот момент обстреливали весь холл и близлежащие окрестности).
  Так произошло и на этот раз:
  - Имейте в виду, Ар... молодой человек, что это в последний раз. Я рискую из-за вас потерять место, вы понимаете?
  И в таком же духе – Артур был в этом убежден – десятки раз в течение одного дежурства. Как тут не восхититься женским постоянством!
  С облегчением покинув заводские двери, подняв воротник пальто и ускорив шаги, Артур засеменил через асфальтированную парковку к многолюдной улице Нахимова, к станции метро. Три остановки в душноватой подземке доставляли его ежедневно, кроме выходных, среди толпы к центральному городскому вокзалу, откуда, как уже говорилось, пригородный дизелёк покорно следовал в юго-восточном направлении, через Жуковку.
  Первые дни с непривычки сильно раздражала привокзальная толкотня с ее беспорядочным разнобоем, руганью и цыганщиной, что царят повсюду, где сгущаются людские потоки для дальнейшего рассеивания в стороны. Здесь, как нигде, человека обуревает инстинкт собственничества, - тот самый, что заставляет овладевшего костью пса выставлять вокруг себя частокол зубов, дабы не зарились на его добычу. При других условиях любой из торопившихся или ожидающих с поклажей охотно избавился бы от большей ее части, как правило малопригодной в дороге и в быту (так почему-то кажется здесь тем, у кого ее минимум, или, как у Артура – почти ничего). Опять же здесь, когда всегда существует опасность этой поклажи лишиться, она приобретает в собственных глазах определенную ценность, - вплоть до рубищных ошмётков.
  Со временем раздражение утряслось, и Артура стало даже забавлять это броуновское движение разноликой биомассы. Пестрота типажей и характеров, топтавшихся, пихавшихся, болтавшихся подчас даже поднимала настроение после монотонности заводского быта. Особенно теперь, когда все его мысли были направлены в русло возможных перспектив творческого пробуждения. Ему начинало казаться, что отныне глаз его цепко и проникновенно выделяет в неугомонной вокзальной сумятице все те образные детали, которые могут впоследствии пригодиться если не для написания будущих полотен, то хотя бы для общего духовного накала: серость и однообразие никогда не способствовали вдохновению...
Многие лица уже давно примелькались. Вот, например, бородатый алкоголик, обетовавший себе пятачок у выхода из подземки; монотонно раскачиваясь, выплевывает он из дребезжащего саксофона одну и ту же мелодию – «шаланды, полные кефали...» От него (или же от этих поднадоевших аккордов) словно бы уже издали разит винным угаром... Вот горстка топтавшихся, будто пингвины, валютных менял; их внешний облик красноречиво говорит о нелегкой доле рядовых тружеников теневого рынка... Торговки овощами с лотков осипшими за зиму голосами с отточенным профессионализмом сбагривают приезжему люду свой залежалый товар; каждая опоясана, будто поясом целомудрия, миниатюрной кошёлкой на «молнии» с промасленными банкнотами внутри. Подростки-носильщики снуют от платформ к метро и автобусным остановкам с сосредоточенностью ездовых лаек, волоча за собой или на себе тюки, баулы, сумки, мешки и прочий дорожный скарб. Таксисты, державшиеся особняком, как и положено касте извозчиков во все времена, делятся опытом «забашливания»;  наглый вид этих  свидетельствует о неизбежности востребования их ремесла. В какой-то степени застенчивые и ненавязчивые сутенёры, как бы случайно здесь оказавшиеся, выслеживают свою добычу не менее терпеливо, чем карманники-щипачи; те и другие замечаемы в толпе лишь опытным глазом, не тем, конечно, что у милицейского патруля: двое солдат-срочников во главе с лейтенантом прогулочным шагом двигаются по привокзальной площади, привлекая на себя насмешливо-снисходительные взоры перетёртых ветеранов здешнего трудового фронта. Менялы у коммерческих ларьков нехотя разбредаются в стороны...
  Где уступая, где прокладывая себе дорогу, Артур неторопливо выбрался к вокзальному электронному табло, на котором указывались номера платформ и путей ближайших в течение часа составов, отбывающих согласно расписанию. Брезгливо отмахнулся от засаленной цыганки («Мужчина, мужчина, можно я только спрошу...»), бросив в ответ: «Пляши, Эсмеральда»; отыскал на табло нужный состав и снова спустился под землю, чтобы по переходу выйти к указанному месту на перрон.
  Электрички в юго-восточном направлении отходили почти ежечасно, так что задерживаться в полубезумной вокзальной сутолоке приходилось ненадолго. Как правило, нужный поезд уже дожидался, будучи «под пар;ми». Минут через двадцать, если не будет задержек, он, Артур, с наслаждением вдохнёт пряные ароматы еще очумелой после зимней спячки, но уже по-весеннему свежей Жуковки.
  Нынешней порой он не торопился попасть в свою конурку на Мичуринской. Мартовское пробуждение всего вокруг радостно пьянило голову, общая беззаботность одновременно с очистительной успокоенностью, казалось, и убаюкивали и пробуждали что-то внутри; смятение вперемешку с умиротворенностью сладко и беззвучно напевали что-то почти забытое, но теперь всплывшее, хотя и поверхностно, без отчетливых мотивов. Еще больше радовали мысли о том, что с каждым днем всё будет становиться еще живее и прекраснее: деревья нальются соком и распустятся, солнце поднимется еще выше, воздух прогреется и сделается звонче, все задвигаются побыстрее и посмелее, природа наполнится живыми звуками шелеста, гудения, чириканья, смеха, журчания, свиста... И теперь ко всему этому прибавились бурные, как свежий водный поток, мысли о возможных переменах в будущем. Воистину, метаморфозы весны способны воскресить не только забытые ассоциации...
  И хотя Артур терпеть не мог начала этой поры года, когда кругом грязь, вода и слякоть, на этот раз всё обстояло иначе, как по заказу: уже который день рыхлый снеговой пласт разжижался постепенно, незаметно для глаза, однако неотвратимо и бесповоротно. Самих водных потоков, которые надо обходить, перепрыгивать, форсировать на пятках, с отвращением чувствуя кваканье в намокшей обуви, почти нигде не наблюдалось. К вечеру, стоило солнцу опуститься, заново подхолаживало, и дороги твердели. Но всё равно, даже легкий морозец не казался уже колючим и постылым, как обычно это бывает в конце зимы. От него даже какая-то ласковость исходила, словно он перед уходом просил прощения за недавние обиды и осторожно лобзал на прощание.
  В такие дни, конечно же, чего только не полезет в голову. И Артуру чудилось, что и другие вокруг тоже не изъявляют особого желания поскорее убраться под сень собственной крыши. Выходя из вагона на переезде (так в Жуковке называли саму железнодорожную станцию, в то время как переезд со шлагбаумом семафорил в полукилометре от нее), он отмечал небольшое оживление у цветочных будок, бакалейных ларьков и приземистого гастрономчика с обугленной вывеской. Разномастные пригорожане озабоченно толкались, почти как давеча на вокзале, в поисках чего-то отныне им не хватающего. «И не делай вид, будто самому не интересно, - сказал себе Артур. – Тебе ведь нужна причина, чтобы... Тю-у, никак Пентагон собственной персоной! А ты чего ждал, он теперь будет вездесущим и неотвязным... Однако всё равно надо делать ноги отсюда...»
  В общей толпе, среди примагазинной «синевы» маячила хорошо знакомая Кешина физиономия. Понимая, что надолго отмазаться от встречи с проспиртованным соседушкой всё равно не удаться, что рано или поздно они столкнутся лоб в лоб (и тогда – будь добр, окажи посильное содействие хворому «братэле»), Артур всё же счел за благо отдалить сей акт милосердия. Круто свернув в сторону, он энергично зашагал по небольшой тропинке, огибающей торговые ряды и выводящей на улицу Репина, которая подковой окружала станцию-переезд.
  Здесь, скрывшись за кустами боярышника с человеческий рост, можно было перевести дух и топать в направлении следующей за переездом автобусной остановки, тем более что до дома предстояло еще добираться на общественном транспорте. Тропинка за зиму прилично вытопталась, и корка плотного льда на ней не скоро еще должна была оттаять до основания. Ноздреватый снег по ее бокам тоже пока не вызывал особой радости.
  Осторожно, почти гуськом, Артур двинулся по обледенелой колее, чертыхаясь про себя: вот она, плата за нежелание подсобить бывшей грозе душманов!.. Лишь минуту спустя, подняв голову и посмотрев далеко вперед, заметил метрах в полустах от себя одинокую женскую фигурку с объемистой поклажей в руках.
  То, что эта женщина явно не из здешних, было видно сразу: не села в автобус на переезде, когда ближайшая остановка все равно приходилась на улицу Репина, тропинка как раз на нее и выводила. К тому же во всём облике ее чувствовалась какая-то нетипичность для Жуковки в целом. И не потому, что одета она была чересчур элегантно и со вкусом, - не приталенное пальто из темно-синего велюра, прямыми складками опадавшее к стройным икрам и лакированным полусапожкам на высоких каблучках, отнюдь не скрывало недостатков в фигуре, а скорее маскировало от грубого вмешательства извне всё то изящное и достойное восхищения для избранных, не общедоступное. Впечатление это усиливали того же цвета шляпка с чуть-чуть загнутыми кверху полями, недостаточно широкими, чтобы казаться вульгарной, но и недостаточно узкими, чтобы выглядеть чересчур кокетливо.  Длинное бежевое кашне, несколько раз обвив, что ему полагалось, слегка небрежно свисало с правого плеча, что нисколько не портило общей своеобразности картинки: молодая интеллигентная незнакомка тянет непривычный для себя груз, явно для нее не предназначенный, рискуя при этом смачно брякнуться даже не оземь, а облед (не говоря уже о вероятности быть ограбленной местными ханыгами). Артур почему-то был уверен, что и спереди она выглядит не менее достойно, нежели со спины.
  Нездешность и инородность ее выражались не столько в элегантности внешней (в Жуковке хватало модниц и похлеще), сколько в той беззащитности, излучаемой большинством женщин, оказавшихся по воле обстоятельств в незнакомом месте. Она ступала целенаправленно и в то же время робко, и не только по причине ненадежности дороги. Весь ее вид, казалось, нуждался в помощнике не только по переноске тяжелых хозяйственных сумок; ей явно сейчас необходим был Проводник, Заступник, Благодетель.  Добрый самаритянин, свалившийся с небес...
  Артур подобрался и ускорил шаг. Случай действительно мог представиться уникальный, если принять во внимание все складывающиеся обстоятельства. Он легко нагнал незнакомку и пошел рядом, увязая по щиколотку в колючем рыхлом снегу.
  - Разрешите вам помочь... – Стараясь придать голосу максимум благородства, он слегка опередил ее, дабы заглянуть в анфас...
  Предчувствие не обмануло. Молодая женщина действительно была хороша собой. Круглое личико, но не станично-избяного типа; легкие скулы, нисколько не портившие общей привлекательности и, по представлению многих, говорившие о натуре порывистой и страстной; слегка вздернутый носик, но не пуговкой; объёмные лепестки губ, чуть выделенные нежно-розовой помадой;  наконец, глаза – лазурные, большие (Артуру вообще не нравились люди с маленькими глазками), умело подведенные и, безусловно, загадочные, с примесью доверчивого лукавства, слабо завуалированного удивлением. Вообще, лицом незнакомка была чем-то похожа на голливудскую актрису Сигурни Уивер.
  Она не отшатнулась в сторону, как того Артур ожидал, а лишь окинула его любопытной и немного усталой лазурью:
  - Да нет, спасибо. Уж как-нибудь...
  Артур усмехнулся:
  - Так похож на жулика?
  - Не в том дело... – Она поставила сумки в снег, что-то проверила в правом карманчике пальто (вероятно, газовый баллончик) и снова взялась за лямки. – Просто сейчас такие времена, когда женщине поневоле приходится адаптироваться на примере солдата-новобранца: самой грузить, самой носить, самой защищаться... Так что временные услуги вроде вашей могут пойти только во вред: никак нельзя расслабляться, а то потеряем форму. Нам не привыкать.
  За этими словами явно проступали укор и вызов. Что можно было вполне расценить как вероятность возможной уступки.
  - Ну, разумеется... После остановленного на скаку коня и хождения в горящую избу таскание на себе пудовых баулов – просто легонькая разминка перед очередной баталией.
  Она заулыбалась, и эта улыбка с лихвой компенсировала уже зачавкавшие талыми водами ботинки на тонкой подошве.
  - Ваше знание классики, молодой человек, делает вам честь лишь в том, что вы мило развлекаете даму в её нелегком пути к месту назначения.
  - Вот видите, есть еще джентльмены на белом свете!
  - Надеюсь, вас хватит на всю оставшуюся дорогу. Это хоть в какой-то степени скрасит мне её.
  «Так, рыбка клюнула! Поиграем крючком...»
  - Я даже убежден в этом.
  - Не поняла. – Она не делала попыток остановиться.
  - Я хочу сказать, что отсюда путь до ближайшего жилого дома только один – по Репина направо, когда выходишь с этой тропки. Если, конечно, вы не волочёте весь этот скарб в прачечную – она как раз встретится вам по дороге, когда свернете... Знаете что? Давайте произведем, если выражаться по-морскому, временный бартер, и я, в качестве портового буксира, доставлю ваш груз к нужному вам причалу, а вы в свою очередь – возьмете на себя ответственность за сохранность моих ценностей. – Артур указал на свою плечевую сумку, которую почти всегда по привычке носил с собой, даже если та была пустая. – Так, по-моему, будет справедливо: и ваша гордость современной валькирии не задета, и моя совесть шута-донкихота чиста.
«И чего это я так разворковался ни с того ни с сего?»
  - Ну что ж... – Продолжая лукаво улыбаться, незнакомка снова медленно опустила свою ношу в снег и протянула руку в байковой перчатке. – Давайте, в таком случае, ваше сокровище. Авось по пути в гавани его не захватит вражеский десант.
  «Тю-у, а красотка, видать, не без норова, за словом в карман не привыкла тянуться...»
  - Ог-го! – воскликнул Артур, выпрямляясь с сумками в руках. – Я и не предполагал, что эмансипация могла зайти так далеко. Вы что, кузнечное дело осваиваете? У вас там наковальня и молот вместе взятые?
  - Вовсе нет, - рассмеялась попутчица, закидывая Артурову сумку на плечо и поправляя кашне. – Всего-навсего немножечко продуктов и белья для одной заболевшей родственницы. Она тут неподалеку живет, на улице Герцена, дом 15. Выдюжите?
  - Похоже, ваша родственница прихворнула основательно, - пробормотал Артур, выбираясь из водянистой каши и сворачивая на заасфальтированный тротуар по улице Репина. – Это, кстати, не исключает повторного рандеву через какое-то время. Если, конечно, родственные чувства у вас не угаснут. А это бывает нередко как раз при болезнях.
  - И если болезнь действительно окажется затяжной, - подхватила незнакомка, продолжая одаривать носильщика лучезарной улыбкой с едва заметной иронией в бирюзе очей. – Тогда, пожалуй, у вас и вправду появится возможность мужественно вступить в борьбу с эмансипацией. А я уж постараюсь ради такого благородного дела приобщиться к молоту и наковальне. В целях общей закалки.
  - В таком случае, - не уступал Артур, - ваши мышцы обретут не свойственную им стальную мощь, ноги сделаются жилистыми и упругими, плечи расправятся до геркулесовых размеров, лицо обретет медный оттенок, а взгляд посуровеет и станет высекать молнии, разя соперников наповал. Чудесное перевоплощение избавит таких, как я, от тягостной необходимости взваливать на себя бремя грузов и с облегчением наблюдать, как это делает окрепшая и ставшая уродливой другая половина человечества. Виват, эмансипация!
  - И не мечтайте о подобном, - весело заметила спутница. – Сделавшись мужепёсыми, мы не дадим вам привилегию созерцать свой пупок, а загоним в оглобли вместо несчастных лошадок, которых выпустим на свободу. Они того заслужили.
  - Ага... И планета, как в античные времена, снова обогатится кентаврами, -  гордыми и алчными. И снова понадобится вмешательство богов, чтобы извести великий грех.
  - Ах, несчастные грешницы! – Она насмешливо закатила глаза. – Неужели такой уж и грех состоит в том, чтобы научиться делать то, что давным-давно уже позабыто как природный атавизм?
  - О чём это вы? – недоуменно поинтересовался Артур.
  - Я, конечно, не кентавров имею в виду, - уже вполне серьезно ответствовала незнакомка. – Просто если внимательно посмотреть вокруг, то нетрудно заметить, насколько низко упал в наших глазах настоящий труженик, пахарь, крепкое и надежное плечо, на которое иной раз так хочется опереться...
  - Или же, на худой конец, взвалить громоздкое добро, чтобы доставить его в помощь захворавшим родственницам, - перебил Артур, с лица которого тоже не сходила галантная улыбочка.
На сей раз острословие не возымело должного. Женщина перестала улыбаться.
  - Если вы считаете, что этого по нынешним меркам достаточно, значит, тем более -  современным, по вашему выражению, валькириям необходим коренной перелом в ходе эмансипации... Однако мы уже пришли. Благодарю вас. Обещаю, что ваш благородный поступок будет зачтён, и революция полов окажется к вам благосклонна. На вас наложат табу. – Снова заиграла улыбка, повторить которую смогла бы разве что голливудская копия незнакомки.
  - Давайте же, чтобы доиграть в благородство до конца, я доставлю вашу гуманитарку прямо к входной двери, - решительно заявил Артур, толкая ногой калитку облупившегося забора и не выпуская из рук ношу.
  Входная дверь оказалась незапертой, и уже в сенях незнакомка достала из пальто кошелек и только собиралась раскрыть его, как Артур мягко придержал ее за рукав:
  - Я понимаю, что труд должен вознаграждаться, да только крашеная бумажонка – не совсем то, что было бы уместно. Здесь бы подошла бумажка иного рода – с телефоном.
  «Что это со мной такое? Я себя не узнаю...»
  Всё так же лукаво улыбаясь, она достала уже портмоне и вынула оттуда пластиковую визитную карточку.
   - Ладно. Если когда-нибудь возникнет приступ очередного благородства – к вашим услугам...
  Уже на улице, где было всё еще светло, Артур разобрал: «Злотникова Ирина Сергеевна, менеджер по туризму. Турагентство «Ассоль». И телефон с факсом. С 9.00 до 18.00.
  «Посмеяться решила, стерва, - досадливо поморщился Артур. – Уж лучше бы деньгу взял...»
  Сзади опять вякнула калитка.
  - Молодой человек...
  Он обернулся. Женщина, закусив губу, протягивала ему его сумку. Глаза ее искрились.
  - Вы забыли...