По мотивам произведения «Был октябрь, но я решил искупаться…» Юлия Капустина
Вода в реке казалась тёмной, небо – светлым, ботинки – грязными. Доктор утверждает – у меня больные глаза. А я смотрю на рыжий край леса и чувствую, как его зазубрины режут подошвы. Место, откуда наблюдал, я назвал Дикой поляной. Огромные листы, валявшиеся вокруг, были объедены листоедом, кора деревьев – короедом, я пригляделся к маленькой шевелящейся пирамидке: «О боже!». Муравьи были изъедены муравьедом! Я знал теперь, кого мне опасаться.
Листва, как и волосы, в последние годы постепенно облетали. Это стало особенно заметно, когда я, лениво распластавшись, лежал на спине. Задирая ноги так, чтобы видеть себя перевёрнутым, я как будто смотрел на хобот маленького слона с круглыми волосатыми ушами. Откуда придёт беда, мне подсказал слонёнок.
Из покусанного листоедом эпидермиса выпирали растительные скелеты сосудистых сплетений. С мягких стенок паренхимы крупными каплями сползали хлоропласты. Поглощая остатки летнего солнца, они из последних сил, выделяли кислород. Я знал, как им трудно, и выпустил порцию углекислого газа. С очень кислым запахом. Скелеты зашумели. В первые ночи это не давало мне спать. Потом я привык. Не к шуму, а к газам.
Многое изменилось. Во мне самом. Я стал видеть лучше. Я легко мог определить количество птиц, заболевших птичьим гриппом, за километр от меня, ночью с тёмным мешком на голове. Но птицы улетели. Жаль. Но тут я встретил странного хищника.
Белый подшерсток торчал у него тут и там, и ещё вот там и тут. Клоками сквозь бурую шерсть смотрели яркие серые глаза, слишком большие для острой морды. Он тащил к зиме перелинявшую добычу за яйца.
Я был голоден. Же не манж па сис жур. Я не ел несколько дней. Точнее шесть. Поединок не состоялся, чужак отступил. Отступил, бросив, на конец, невыносимый взгляд. Возможно, он следил за мной потом, вчера, наблюдая из-за кустов, но я не слышал. Впервые тёплое мясо так взволновало меня.
На моей кромке торчал сухостой.
Почему сухостой взрос только в этот день, я не знал. Был, видимо, уже октябрь. Я взглянул в лицо правде, а заодно и в своё теперешнее лицо, отразившее гладкую чёрную поверхность изъеденного кленового листа.
Он осторожно покачивался на воде, давая понять, что она не неподвижна. Я переводил взгляд с листа на сухостой и видел то какого-то крохотного дракона, то горбатого, странного тролля.
– Можно я войду?
– Зачем ты спросил? У нас двери нет.
Она думает секунду, потом впускает меня. У неё тёмные глаза, а у меня сухостой. Губ я не вижу. Я вообще ничего не вижу, кроме птиц с птичьим гриппом. Но она не улыбается, вроде бы нет. На ней только шарф: рыжий, коричневый, чёрный, золотой. Он был пёстрый, без определённого рисунка. Как и длинные волосы, покрывавшие её спину. Потом уже, когда её волосы рассыпались по подушке вместе с костями, я видел, что и они этой странной масти.
Но ведь всё, что было, оно ведь для чего-нибудь было? Было же для чего-то? Вот только для чего? Но ведь было!
Корректорская правка - Галина Заплатина.