Папина трудовая деятельность естественно вплелась во все социальные игры того неестественного времени, начиная от разносов на партактивах разных масштабов и заканчивая премией в виде стиральной машины «Вятка автомат» за организацию работы по уборке сена в подшефном колхозе.
Эту и другие уборки папа организовывал следующим образом: за счет предприятия в колхозе бурили скважины или делались какие-то другие жизненно важные колхозникам работы, за что председатель и подписывал любой необходимый ТИСиЗу объём убранного сена для рапортов об успешно проделанной работе вышестоящим организациям.
Тётки и другой уязвимый в плане сельхозработ контингент питали к отцу особо нежные чувства за то, что он не заставлял их махать граблями или выковыривать из снега припозднившиеся кочаны капусты.
В обязанности отца входило обеспечивать буровиков всем необходимым для работы «в поле».
Сейчас трудно представить, что тогда магазины были абсолютно пустые, кроме маргарина и минтая в них ничего не было, - всё нужно было «доставать», то есть поддерживать широкий круг знакомств - иметь «блат» по-тогдашнему.
Анекдот тех лет: иностранцу рассказывают, что у русских любимая рыба – минтай. «Не может быть», - удивляется он и наблюдает, как покупатели один за другим спрашивают продавца: «Минтай есть?»
Консервы, колбасу, рыбу отец закупал на весь коллектив, доставал медикаменты. В ТИСиЗе меня хорошо встречали и через несколько лет после выхода папы на пенсию и переезда в Ташкент.
Вообще, те, кто знал моих родителей, годами вспоминали о них как об очень открытых, добрых, внимательных людях. Я много раз получала комплименты в их адрес: от одноклассников на встрече через двадцать лет после окончания школы, от тех, кто с ними работал.
Однажды с Володей мы покупали мешок муки прямо на мелькомбинате. Для накладной я назвала фамилию Глек. Из очереди выскочил какой-то мужичок и долго взахлёб рассказывал мне, как он счастлив, что ему довелось работать с Александром Иосифовичем.
В 1993 году в Москве я провожала родителей в Германию. Я встретила их у поезда, в котором они три дня ехали из Ташкента. Их соседи по купе не поленились подойти ко мне, чтобы восхищённо сказать: «Какие у Вас родители!», и мама подтвердила, что папа ехал в особо хорошем расположении духа, много и удачно шутил.
Отец хотел быть учителем, и у него действительно был педагогический дар, – как много, оказывается, это должно в себя включать: ум, доброту, юмор, и у него этого было много.
Он был бы заметным учителем, за ним всегда ходила бы толпа детей, увлеченных футболом, шахматами, сбором грибов или фруктов.
Хорошо понимал папа и животных, именно ему пришла в голову мысль научить кота пользоваться унитазом, и было смешно смотреть, как кот по-птичьи зависал над ним. Одну из наших собак он научил искать грибы и лаять по этому поводу.
1962 год, Лике около трёх лет, скандалит с мамой в ванной, не хочет надевать майку, именно эту майку; мама настаивает, напряжение растёт.
Всех выручил отец: «Ну, что ты, мать, раз ребёнок не хочет надевать эту майку, найдём другую». Идёт к комоду, делает вид, что перебирает бельё и несёт ту же самую майку в ванную, успокоенная Лика её надевает.
Бывало, конфликты разрешались и по-другому… Оле 10 лет, у соседей пианино, Маринка ходит в музыкальную школу. Оле страстно хочется тоже, но на пианино нет денег, купили скрипку. Оля начала учиться, но после нескольких уроков наступило разочарование и начались протесты против обучения.
Мама по разным соображениям настаивала, тогда было принято учить детей «музыке». Начались скандалы, и в один прекрасный день отец со словами «Да что это такое!» ударил скрипку об угол холодильника, нанеся ей травмы, несовместимые с жизнью. Оля долго рыдала: «За-а-чем ты разбил мою скрипочку!».
Я думаю, что чашу терпения отца переполнили всё-таки звуки, извлекаемые из этого специфичного инструмента, он любил мелодичные песни: «Ивушку», «Пряху», «За фабричной заставой».
После этого случая Оле купили подержанное пианино, и она закончила музыкальную школу. Но сначала домой ходил учитель музыки, старичок явно из «бывших», которого после каждого занятия почему-то непременно нужно было поить чаем с вареньем и булочками (кроме оплаты за учёбу), а он за это пытался внушить нам понятия о хороших манерах (не грызть семечки нигде, кроме дома, да и дома можно не грызть).
Это быстро всем надоело, и мне пришлось возить Олю в музыкальную школу в другой район города (в нашем Центральном не было).
Я постигала теоретически основы музыкальной грамоты, ожидая её на стуле. Учительница поглядывала - поглядывала на меня, а потом предложила разучить и сыграть басовую партию в «Турецком марше» из «Руслана и Людмилы».
Я бодро разучила и еще бодрее отбарабанила с Олей в четыре руки. Меня похвалили, что именно так – уверенно и нужно играть на музыкальных инструментах, но больше ничего подобного не предлагалось, к тому же вскоре Оле нашли курс поближе к дому, который она и закончила благополучно.
Правда, потом она не испытывала потребности играть, а вот руки у неё были развитые, сильные, она очень хорошо делала массаж; даже за месяц до своего непостижимого ухода из жизни она заваливала меня и лечила мой остеохандроз.
Лечить, кормить, заботиться о других было её призванием, она была в тётю Элю, папину сестру, на которую и походила.
Фото: его мама, бабушка Миля. 1927.
Продолжение: Папа. Ч.3 http://www.proza.ru/2016/11/15/543