Землячество 15 глава

    
Роза Ялова-Левит
         
           Mонография   
      
 O крае, где я родилась.

         Всем землякам посвящается.



                MОЙШЕ КУПЬБАК
 
«Что мне дорого, должен я клясть...»

Мойше Купьбак оставил нам главное: мятущуюся еврейскую душу и свои книги, которые спустя 70 лет после его трагической гибели мы перелистываем с болью и трепетом. 

 В жизни талантливого еврейского поэта, романиста и драматурга Мойше (Моше) Кульбака, который родился 20 марта 1896 года в Сморгони, Виленской губернии (ныне Гродненская область, Белоруссия), было много такого, что произошло не благодаря, а вопреки тогдашнему тоталитарному режиму:

13-летним мальчишкой он стал учиться в Воложинской иешиве, постигая еврейскую старину и мудрость Торы, в старших классах иешивы изучал русский язык, произведения русской и еврейской литературы, в 1914 году перебрался в Минск, а первое стихотворение "Штерндл" ("Звездочка"), ставшее впоследствии народной песней, опубликовал в 1916 году в "Литерарише hэфтн" ("Литературных тетрадях"), выходивших в ту пору в Вильно.

 В годы Первой мировой войны был учителем в еврейском доме для сирот в Ковно.

Одной из лучших книг Кульбака явился сборник "Ширим", изданный Союзом еврейских литераторов и журналистов в Вильно в 1920 году в типографии братьев Розенталь на Рудницкой, 7. (факсимильное издание книги, подаренное мне дочерью поэта Раей Кульбак, осуществлено Фондом Сарры и Манфреда Френкеля из Антверпена в 1991 году).

 В это же время он написал романтическую поэму «Ди штот» («Город»; альманах «Вайтербух», Вильно, 1920).

В 1923–28 гг. Кульбак жил в Вильно, преподавал в еврейских гимназиях и в учительской семинарии, часто выступал с лекциями и статьями о еврейской литературе и был избран председателем основанного в 1927 году Всемирного еврейского ПЕН-клуба.

В это же время Мойше Кульбак переходит к прозе, пишет романы "Машиах бен-Эфраим", "Монтик» («Понедельник»), драматическую пьесу "Яаков Франк".

Темой романа «Монтик» (1926) стало смятение отчужденного от народной среды еврея-интеллигента перед событиями первых послевоенных лет. Тягой к современности проникнута кое в чем близкая к «Двенадцати» А. Блока юмористическая поэма Кульбака «Буне ун Бере» («Буня и Бера», 1927), где невероятность реальных событий подчеркивает земную первооснову поэтической фантазии.

Первая часть большой повести Кульбака «Зелменянер» («Зелменяне», 1931; русский перевод всей повести осуществила еврейская поэтесса Рохл Баумволь, издан в Москве в 1960 году) была посвящена переменам, происшедшим в верной традициям большой еврейской семье за годы советской власти.

Повесть была встречена в штыки пролетарской» еврейской критикой за присущие писательской манере Кульбака иронию и гротеск, за теплое отношение автора к так называемым отрицательным героям, но особенно — за написанный хоть и доброжелательно, но явно с оттенком сарказма, образ невежественного и прожорливого героя-коммуниста.

Попытка Кульбака во второй части повести (1935) «исправиться» привела к ее художественной несостоятельности.

О творческих возможностях писателя в этот период свидетельствует его полная экспрессии поэма-сатира о Берлине 1920-х гг. «Диснер Чайльд Гарольд» («Чайльд Гарольд из местечка Дисна», 1933), а также трехактная драматическая поэма "Разбойник Бойтре" (1936), которую принял к постановке Московский ГОСЕТ во главе с Соломоном Михоэлсом (роль Бойтре великолепно исполнил Вениамин Зускин).


Кульбак с его высокоинтеллектуальной культурой, вобравшей в себя наряду с философией Каббалы, еврейским мистицизмом и литературы, с его рафинированным языком, прочно связанным с народной речью, так и не смог органически войти в советскую литературу.


В минский период Мойше Кульбак сотрудничает в журнале "Дер штерн", работает в Академии наук БССР, переводит на идиш стихи белорусских поэтов Янки Купалы и Якуба Коласа, "Ревизора" Гоголя. Помимо работы в Академии наук он занимается и литературной деятельностью.

Он мог бы сделать еще много, но наступил трагический тридцать седьмой... Согласно делу, которое завели на Мойше Кульбака в НКВД, у него было двое детей (их имена в материалах дела не фигурируют; видимо, опасаясь за их судьбу, Кульбак решил не называть их имен).

"Для нас с братом, - вспоминает живущая в Тель-Авиве дочь поэта Рая Кульбак, - это было спасением, так как детей, у которых родители были репрессированы, ждала суровая участь".


Сын поэта Илья (Эли) Кульбак был убит немецкими фашистами в 1942 году в местечке Лапичи Могилевской области в Белоруссии.

О последних месяцах его жизни, а также о смерти родителей Мойше Кульбака можно узнать из воспоминаний Инны Войновой (они публиковались в переводе на идиш в журнале "Советиш геймланд", N 8, 1990).

Дочь Мойше Кульбака с 1990 года проживает в Тель-Авиве.

Дата ареста отца стала известна ей из ответа КГБ БССР на запрос Академии наук республики.
Этого ответа у нее нет, он хранится в архиве Академии. Согласно справке, Мойше Кульбак был арестован 11 сентября 1937 года.

В тот же день арестовали более 20 человек - представителей еврейской творческой интеллигенции.

Среди арестованных - поэт Изи Харик, литературный критик Яков Бронштейн и другие.
 Все они обвинялись в действиях, направленных против советской власти. Приговор суда, за редким исключением, для всех был одинаков - расстрел.

Пересмотр дела по обвинению Кульбака был произведен по заявлению его жены Зелды Кульбак, направленному в Военную коллегию Верховного суда СССР после осуждения культа личности Сталина. Мойше Кульбак был реабилитирован, однако дата его гибели в этой справке не указана.
Рассказывает Рая Кульбак:

"Моя мама Кульбак Зелда (Евгения) была также арестована и приговорена к 10 годам заключения только за то, что была женой Кульбака.
Она находилась в заключении с 5 ноября 1937 года по 5 ноября 1945 года в г. Акмолинске, в бывшей Казахской ССР. Еще на год маму оставили там на поселение.
После освобождения ей было запрещено проживать в крупных городах.
Маму реабилитировали в 1956 году.

Ее попытка в 1957 году установить дату смерти мужа и место его захоронения не принесли результатов. По этому вопросу она была на приеме в Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР. Там ей сказали, что точных дат смерти необоснованно осужденных у них нет и спросили, устраивает ли ее дата смерти мужа - 17 июля 1940 года.
После ее согласия выдали справку о его смерти. Эту справку мама сдала в бюро ЗАГС г. Минска и на этом основании получила свидетельство о смерти, в отором даты рождения и смерти Мойше Кульбака указаны неправильно. Истинная дата рождения Мойше Кульбака – 20. 03. 1896 года, дата смерти - 29. 10. 1937 год.
Мама умерла 20 октября 1973 года.

 В деревне Куропаты, которая сейчас является окраиной белорусской столицы, археологами было обнаружено место массовых расстрелов заключенных в сталинский период.

Перед отъездом в Израиль я побывала там.
Я чувствовала, что последние минуты жизни отец был именно здесь, в Куропатах.
 Я увидела то небо, которое отец, как теперь оказалось, видел в свой последний миг..."

...Писателей, актеров, журналистов можно было купить орденами, званиями или изданием собраний их сочинений, но в душе своей они оставались теми, кем были от рождения - евреями, не отрекшимися от своих национальных корней.

Именно об этом недвусмысленно написал Моисей Кульбак в одной из своих поэм:

В сердце - тайны глубокой власть.
Я, грустя о доме, брожу,
Но найти свой дом не могу.
В заколдованном, темном блуждаю кругу:
Что мне дорого - должен я клясть,
Хоть я кровью при том исхожу...

Исходя кровью, Кульбак оставил нам главное: мятущуюся еврейскую душу и свои книги, которые спустя 70 лет после его трагической гибели мы перелистываем с болью и трепетом перед силой его бесспорно яркого таланта.
 
Леонид Школьник, Иерусалим.

В 1946 году на языке идиш в нью-йоркском «Форвертсе» и на русском языке - в «Социалистическом вестнике» (Нью-Йорк, № 12, 1946) была опубликована статья Юлия Марголина «Дело Бергера (Открытое письмо)». А в августе 2008 года мы напечатали ее в «МЗ» (№ 173). Удивительная статья, по-марголински острая, точная и, как сказали бы сегодня, «неполиткорректная».
Среди прочего в ней были строки, посвященные судьбе еврейского поэта Мойше (Моисея) Кульбака (на снимке).
Вот что написал Юлий Марголин, повторяю, в 1946 году:

«В Советской России внезапно «исчез» М. Кульбак, еврейский поэт блестящего таланта, украшение нашей литературы. Кульбак не был сионистом. Он был другом Советского Союза и поехал туда, чтобы жить и работать на «родине всех трудящихся».

Там он написал две значительные вещи: повесть: «Мессия бен-Эфраим» и роман «Зелменяне». Кульбак имел о коммунизме то представление, что и другие наши наивные дурачки, живущие в мире восторженной фантазии.

Но он имел неосторожность поселиться не в Париже, а в Москве.

Теперь его имя находится на индексе, его произведения изъяты, а он сам «погиб без вести», т.е. в одном из лагерей ведет существование рабочей скотины.
Я думаю, что самое тяжелое и страшное в этом – это абсолютное равнодушие еврейского народа, для которого жил и писал этот человек.
Кто интересуется его судьбой?
Понимает ли еврейская общественность, еврейская литературная среда свой долг по отношению к этому человеку?
Представим себе, что таким образом ликвидировали бы в Советском Союзе какого-нибудь видного французского поэта. Какую бурю это вызвало бы во Франции, во всем мире. Но мы молчим, тогда как трагедия Кульбака, у которого вырвали перо из рук в расцвете его творческих сил – это не только позор человечества, это наша трагедия, в первую очередь».


К фразе Юлия Марголина о Кульбаке «погиб без вести» мы еще вернемся, а пока напомню читателям, что буквально через несколько дней, а точнее - 20 марта нынешнего года исполняется 115-я годовщина со дня рождения этого бесспорно талантливого еврейского поэта, прозаика и драматурга. 
 
 
 «Кульбак не был ни холодным наблюдателем, ни сладкозвучным песнопевцем природы своего родного края – Белоруссии, - писал о нем в 1960 году еврейский поэт Шмуэль (Самуил) Галкин. – Он был частью ее, деревом, уходящим корнями в землю, птицей, привольно поющей среди ветвей».

И дальше Галкин подмечает так же точно: «Для Кульбака зелменяне не были просто объектом описания. Сам из этой породы, он чувствовал личную ответственность за постепенное перевоспитание этих близких ему людей, он делал всё, чтобы нести свет в реб-зелменовский двор, прогнать тени, которые там прижились, как бы приросли к своим укромным уголкам».
А первая и единственная переводчица «Зелменян», уже упоминавшаяся еврейская поэтесса Рохл Баумволь так вспоминала об этой своей работе: «Когда я прочитала его замечательную повесть, особенно когда стала переводить ее на русский, у меня укрепилось чувство, что я узнаю его все лучше и лучше.
Раньше мне доводилось переводить и других писателей, но такого чувства я не испытывала.

 И я поняла, почему. Чуть ли не в каждой строке Кульбака - мягкий мудрый свет его личности.

 У него особенный юмор. В нем одновременно ирония и доброта, бесконечная доброта к своим персонажам, не мешающая, однако, видеть подчас их комичность и нелепость, даже отсталость и тупость.

Он смотрит на них, как отец - на глупость и несуразность своих детей. Моисей Кульбак изображает "своих" людей с удивительной мягкостью и заставляет читателя полюбить этих огрубелых евреев». 




В сердце - тайны глубокой власть.
Я, грустя о доме, брожу,
Но найти свой дом не могу.
В заколдованном, темном блуждаю кругу:
Что мне дорого - должен я клясть,
хоть я кровью при том исхожу...

 

Поэтому хочу ещё раз напомнить, что М. Кульбак был арестован 11 сентября 1937 года, а расстрелян сталинскими палачами 29 октября 1937 года.

Точная дата смерти отца не была известна до 1989 года, когда Военная коллегия Верховного суда Союза ССР ответила, наконец, на мой запрос о дате гибели отца. Еще шесть лет спустя, в 1995 году, я получила выписку из судебного дела М.С. Кульбака, в котором указано, что суд над М. Кульбаком состоялся 28 октября 1937 года.

Суд длился 15 минут, отец обвинялся по пяти расстрельным статьям, он не признал себя виновным. Приговор суда - высшая мера наказания без права обжалования.
На следующий день, 29 октября 1937 года, приговор был исполнен. Два разных документа указывают на одну и ту же дату гибели отца.

Ниже привожу справку о смерти отца. Я бы хотела, чтобы мир знал точные даты жизни Моисея Кульбака: 20.03.1896 - 29.10.1937. Мама покинула этот мир, так и не узнав о времени и обстоятельствах гибели мужа.
Спасибо Вам за публикации об отце. Рая Кульбак».

Приговор о расстреле Кульбака Моисея Соломоновича.
Приведен в исполнение в г. Минске 29.10.37-го года.
Акт о приведении приговора в исполнение хранится
в Особом архиве 1-го спецотдела НКВД, том 8, лист 155.

Начальник 12- го отделения
1-го спецотдела НКВД СССР
лейтенант госбезопасности Шевелёв.
(Выписка из судебного дела Кульбака М.С.).









ФОТОЛЕТОПИСЬ СЕМЬИ ПОЭТА

Шуламит ШАЛИТ, Тель-Авив
 
Моше Кульбак (1896-1937). Репродукция Грегори Фридберга
"Сухощавый, с удлиненным смуглым лицом. Глаза блестят как антрацит. В них – печаль, тоска, мечта. Непослушная черная чуприна над широким низким лбом. Когда она падает на глаза, он ее энергично отбрасывает назад сильным рывком головы".

 Когда смотришь на этот портрет М.Кульбака, веришь каждому слову писателя Шлойме Белиса, вспоминавшего своего учителя с великой любовью (Фолкс–штиме. Варшава. 1980, №27–28): "В нем безусловно было что–то от коллективного портрета династии "зелменян", с таким вкусом изображенных им в его знаменитом романе: "Зелменяне вспыльчивы, но не злы. Они молчат хмуро и весело. Впрочем, есть особый зелменовский сорт, который накаляется как железо".
Таким был Мойше (Моше, Моисей) Кульбак. И он "накалялся как железо".

Моше Кульбак родился 20 марта 1896 года, в городе Сморгони,  на земле Белоруссии.
 Здесь он начинал писать свои первые стихи, сюда же вернется из Литвы уже состоявшимся и прославленным, чтобы погибнуть от рук сталинских палачей 29 октября 1937 года.

Поэт, писатель, драматург, он писал на еврейском языке, но читал на разных языках и хорошо знал всю мировую литературу.

Когда в 1920 году он оказался в Вильно (Вильнюс), его песню «Штерндл» на его же мелодию знали все. А до сих пор пишут, что музыка народная. «Штерндл» («Звёздочка») – первое опубликованное стихотворение (1916) Мойше Кульбака.

Он не ставил перед собой задачу написать песню. Но, начиная сочинять лирические стихи, заметил, что пропевает их, и, если не находится, не складывается мелодия, стих не шёл. Может, поэтому так завораживало его чтение. «Он использовал элементарную классическую рифму в самом неклассическом языке – еврейском», напишет литератор Шлойме Белис.

Ученики двух виленских гимназий и учительского семинара с нетерпением ждали его уроков, они боготворили его. Многие из его учеников оставили свои восторженные воспоминания.
И можно определённо сказать, что среди них не было ни одного юноши и ни одной девушки, которые бы не нарушили заповеди: не сотвори себе кумира.

Любовь к своему кумиру они передали своим детям и своим ученикам. И очень отрадно, что в последнее время появились тёплые статьи о М.Кульбаке уже детей и учеников его воспитанников.
Наследие М.Кульбака обширно. Это и лирика, и поэмы «Вильно», «Дисненский Чайльд Гарольд», «Город», повесть «Зелменяне», роман «Понедельник», глубокие философокие произведения «Мошиях бен Эфраим» и «Яков Франк», пьеса «Разбойник Бойтре», которая ставилась и на сцене Камерного театра в Тель-Авиве.
Стихи и проза опубликованы не только на идиш, но и на иврите, английском, французском, немецком, русском, белорусском, литовском, польском языках.
Талантлив был многогранно и многообразно. Когда кажется, что все уже о нем прочитал, вдруг узнаешь что–то новое. Вот пример:
Задолго до того, как пьеса М.Кульбака «Разбойник Бойтре» была поставлена на сцене Камерного театра в Тель–Авиве (1995, реж. Г.Мительпункт), она обошла все еврейские театры бывшего Союза.

В Москве, в ГОСЕТе, ее ставил Соломон Михоэлс. Главную роль - Бойтре - исполнял Вениамин Зускин. Это знают многие. Но, оказывается, всю музыку к пьесе и к песням в спектакле написал автор пьесы М.Кульбак. Этого уже почти никто не знает. Более того, была выпущена пластинка, где эти песни исполнял В.Зускин, но ни Алле, дочери Зускина, ни Рае, дочери Кульбака, после всех пожарищ ХХ века, разыскать ее не удалось.

Знакомясь с личностью Моше Кульбака, начинаешь верить, что он завораживал самых разных людей: творчеством, талантом, юмором, влюблённостью в литературу, преданностью родному языку - идиш, умением вдохновлять слушателей, необычайно выразительным обликом.
"В нем сочетались романтическая возвышенность и прочное слияние с земным, - говорил поэт Иосиф Керлер. - Он верил, что поделать, в справедливый мир. И никто еще до него не писал на еврейской улице так живо и звонко о весне, о цветении и юности".
 Переводчица книги «Зелменяне» Рахиль Баумволь обожала М.Кульбака и его творчество: «В нем была рафинированная европейскость и еврейская народность одновременно. Его поэзия, как и его проза - это новый ракурс в еврейской литературе».
 Она вспоминала: когда переводила "Зелменян", каждая строка пела в ней, так много в книге мудрости, юмора и доброты...


Поэт Авраам Суцковер в журнале «Ди голдене кейт» («Золотая цепь») вспоминает, что Ицик Мангер в 1929 году посетовал: «Ах, если бы Варшава так любила его (Мангера), как Вильно любит своего Моше Кульбака».

Приятно было узнать, что 28 августа 2004 года в Вильнюсе, на улице Кармелиту, 5, была открыта мемориальная доска с надписью на идиш и литовском: «В этом доме жил известный еврейский поэт Моше Кульбак (1896 – 1937)».

Первым из семьи погиб он. Безвинно осужденный, Моше Кульбак был расстрелян сталинскими палачами 29 октября 1937 года.
 Суд длился 15 минут. Кульбак обвинялся по пяти статьям.

Виновным себя не признал. Приговор суда: высшая мера наказания без права обжалования.
Не стало одного из лучших еврейских поэтов ХХ века.
В 1956 году его посмертно реабилитировали, но его родители, братья и сестры об этом уже не узнали.

 О времени и обстоятельствах его гибели не знала и не узнала и Женя (Зелда) - жена Кульбака.
 
 




На этой фотографии - шесть братьев Кульбак. Второй справа - Моисей (Моше) Кульбак, поэт, писатель, драматург, писавший на языке идиш. А с ним – его братья (слева направо): Лейбл (Льюис),Илья, Исер, Вольф (Вильям), сам Моше, Шломо (Чарлз).

Эта групповая фотография, полученная путем фотомонтажа и увеличенная до размеров портрета, была самым большим достоянием семьи Кульбак.

                Она висела над кроватью родителей и приносила им спокойствие и радость.

Люди посоветовали матери прикрыть портрет занавеской, чтобы уберечь сыновей от дурного глаза.
Мать так и сделала, но по нескольку раз на день она одергивала занавеску, чтобы еще раз посмотреть на своих детей.

Она молилась за них. Может, молитвы и помогают кому–то, но в хорошие, спокойные годы, а в то жестокое время никакие молитвы не помогали.

В сравнительно молодом возрасте ушли из жизни те из её детей, которые остались в стране Советов.

Трое старших сыновей уехали в 1913 году в Америку: Вольф (Вильям, 1890-1955), Лейбл (Льюис, 1892-1984), Шломо-Соломон (Чарлз, 1894-1961).
Вильяму (на фото четвертый слева) в Америке не повезло.
Молодым человеком он попал под трамвай и потерял  обе ноги. И все–таки открыл магазин и продавал газеты. Он сносно передвигался на протезах, и в начале 30-х годов прошлого века приехал в гости в Минск к своим родителям.

 С его помощью тогда и сделали групповое фото. Вильям был женат, детей у него не было.

 Льюис (на фото первый слева) до пенсии занимался производством женской одежды, дожил до старости, оставил после себя сыновей: Филиппа и Марвина, их дети и внуки живут в США.

Спустя многие годы в минском книжном магазине Рае попалась на глаза книга Филиппа Кульбака по теории вероятности на английском языке.

Связи тогда с американскими родственниками не было, но Рае, математику, приятно было узнать, что и ее двоюродный брат в США – тоже математик.

Чарлз (на фото шестой справа) занимался производством детской одежды, женился, и его дети и внуки живут в США. Дети Чарлза: Дороти, Беатрис, Ирвин и Элен.

Младшим в семье был Исер (на фото третий слева). Он родился в 1904 году. После окончания МЭИ (Московского энергетического института) работал инженером на электростанции БелГРЭС
.
 В 1938 году Исер Кульбак был арестован, как брат врага народа. Он пробыл под следствием 10 месяцев и был освобожден в 1939 году, судьба подарила ему ещё несколько лет жизни. После освобождения Исер с семьей переселился в Бобруйск и там устроился техническим руководителем (главным инженером) электростанции.
В июне 1941 года Исера призвали на командирские курсы, он числился военным инженером 3-го ранга. Попав в окружение под Могилевом, он чудом добрался до Бобруйска, уже захваченного немцами, в надежде застать семью.
 К этому времени его жена Нехама с тремя детьми: тринадцатилетним Лёней, семилетним Феликсом и трехлетней Беллой уже покинули Бобруйск.

Кто-то из «доброжелателей» доносит о нем в гестапо, и жизнь Исера страшным образом обрывается.
Старший сын Исера, Леонид Кульбак, кандидат технических наук, специалист в области теории вероятности, автор нескольких учебников, – живет и работает в Минске , у него трое детей, пять внуков и два правнука.
Второй сын Исера и Нехамы – Феликс Кульбак, инженер-химик, с двумя детьми и двумя внуками живет в Ариэле (Израиль).

Младшая дочь Белла (инженер-электрик) с семьей: мужем - Эдуардом Берманом, двумя детьми и мамой (Нехамой) репатриировались в Израиль в 1973 году.

Третий ребенок, дочь София, родилась уже в Израиле, в 1977 году. Трагическим был для семьи 1980 год.
В январе от тяжелой болезни умирает Нехама, а в октябре в автокатастрофе погибает муж Беллы – Эдуард.
Надо заметить, что члены семьи Беллы Берман (Кульбак) являлись одними из основателей сначала поселения, а потом и города Ариэль.

 В 1980 году здесь уже проживало 60 семей, и все жители поселения поддерживали Беллу, разделяя ее горе. С 90-х годов, с началом большой алии в Израиль, двери в уютном, теплом доме Беллы широко открыты для приема новых жителей Израиля. Кого только ни принимала у себя дома гостеприимная хозяйка!

И, в первую очередь, – близких и родных: семью школьной подруги и ее друзей, всего восемь человек; семью двоюродной сестры Раи - шесть человек; семью Феликса, родного брата. Для всех нашлось место – и в доме и в сердце.

Сейчас Белла со вторым мужем Хаимом Гражутисом живет в Рамат-Гане, оба на пенсии.

У Беллы внук Орен и внучка Ноа.
 















Стоят (слева направо): Илья, Моше, Женя (Зелда) – жена Моше, Фрида, Исер.
Сидят (слева направо): Вольф (Вильям), Сима – мать поэта, Эля – сын поэта, Шломо – отец поэта,Нехама – жена Исера с сыном Леней.

Илья, Фрида, Исер, Вольф – родные сестра и братья поэта.

Родители поэта были людьми религиозными.
Отец Шломо (1867-1942) занимался продажей леса. Это он привил сыну любовь к природе.
Мать Сима, урождённая Гордон (1869-1942), простая и добрая женщина, родила и воспитала шестерых сыновей и двух дочерей.

В этой большой дружной семье между братьями, сёстрами, а впоследствии и их детьми во все времена сохранялись тёплые родственные отношения.

В центре фотографии – мать Моше Кульбака, такая же дородная, домовитая, несуетливая, как и его бабушка - седая царица дома.

А отец - с бородкой и смеющимися глазами - умными, грустными и лукавыми одновременно, был "книжник". Они дополняли друг друга, и в доме царил мир.

Трагичны судьбы родителей и двух сестер поэта Фриды (1899-194?) и Тони (1902-1942).
Фрида, по мужу Гензель, погибла в годы Второй мировой войны, но где, как и когда – неизвестно.
О последних днях жизни родителей поэта, его любимой сестры Тони с семьей, его сына Эли мы знаем из воспоминаний свидетельницы их расстрела Инны Войновой.   
Илья Кульбак и Тоня Кульбак-Кроль
После ареста Моше Кульбака и его жены детей, Элю и Раю, поместили в разные детские дома.
Тоня их с трудом разыскала и взяла на воспитание. Когда арестовали её подругу, Тоня забрала к себе и ее дочь, привела в дом ещё одного ребенка – Инну Войнову. Так вместе с ее родной дочерью Матусей (Матильда, 1930 - 1942) у неё стало четверо детей. Тоня и её муж Иосиф Кроль одинаково тепло относились ко всем своим детям, если и выделяли кого, то только Раю, потому что она была самой маленькой и больше других детей болела.

Близнецов Илью и сестру Тоню поэт М.Кульбак считал не только самыми умными, но и самыми талантливыми в семье.
Он продолжал настаивать на этом даже тогда, когда сам уже был очень известным и популярным поэтом.
В 1941–м, когда немцы приближались к Минску, Тоня бросила все и поехала в село Ратомка, что под Минском, забрать
Раю, находившуюся там на даче с детским садом. Оказалось, детей, весь детский сад, уже эвакуировали в тыл страны.
Вернувшись в Минск с пустыми руками, Тоня была в отчаянии. Но именно эта маленькая девочка, Рая, одна и осталась в живых.

Пытаясь спастись от фашистов, Тоня (вместе с мужем Иосифом Кролем и дочерью Матусей) и вся семья – родители, племянник Эля (сын поэта) и дочка ее подруги, Инна Войнова, дошли пешком из Минска до Могилевской области. Все поезда давно ушли на восток. И вот тогда, после изнурительной дороги, недалеко от деревни Лапичи, их и настигли фашисты.

18 августа 1941 года расстреляли Иосифа Кроля и двух братьев Жени.
В январе 1942 года расстреляли отца Моше Кульбака и его сынишку Элю.
В апреле 1942 года расстреляли мать Моше Кульбака и сестру Тоню с ее дочерью Матусей.
Когда пришел черёд Тони, она обратилась к немцу и, указав на Инну, сказала, что эта девочка – русская. Немец приказал Инне идти в другую половину избы, где жила русская семья. Благодаря Тоне Инне была дарована жизнь. Каким самообладанием, какой высокой душой должна была обладать Тоня, чтобы перед лицом смерти думать о чужом ребенке. После войны Инна Войнова вышла замуж, родила двоих сыновей, Виктора и Леонида, и написала для Раи свои воспоминания о тех страшных днях и гибели ее семьи – тети Тони, бабушки, дедушки, брата Эли и двух братьев ее мамы Жени (Зельды). Женя не знала о семье ничего, она в это время отбывала заключение далеко от белорусской земли. Инна на пенсии, живет в Минске.



Еще до войны, не зная о гибели своего родного брата Моше Кульбака, Илья Кульбак делал всё для пересмотра дела, спасения и освобождения брата, арестованного 11 сентября 1937 года. Илья неоднократно обращался в Секретариат сессий Верховного Совета СССР с просьбой о пересмотре дела и об освобождении брата, к Главному военному прокурору СССР, прилагая положительные характеристики к этому обращению, в том числе подписанную видными деятелями культуры. Первой под текстом стоит фамилия Л.Квитко. Вслед за ним подписались П.Маркиш, И.Добрушин, С.Галкин, И.Нусинов, А.Кушниров, И.Фефер.
Он же, Илья (вместе с женой Верой), сразу после войны, в 1945 году, разыскал в детском доме племянницу Раю и забрал ее к себе. Илья, очень дорогой для Раи человек, делал всё возможное и невозможное, чтобы ей было хорошо в его доме. Дочь Ильи - Циля стала для Раи родным и близким человеком.
С января 1931 года Илья жил и работал в Москве, сначала инженером в авиационной промышленности, а затем в проектном институте. Он был другом театра ГОСЕТ и получал приглашения на все спектакли.  Илья Кульбак хлопотал о брате, не зная, что Моше Кульбак давно расстрелян. Хлопоты были напрасны, но тоска не отпускала сердце… На волне травли евреев–"космополитов" в январе 1949 года он был уволен с работы, а через два месяца скончался.
Циля, дочь Ильи, инженер-механик по полиграфическому оборудованию, живет в Израиле, в городе Лод, с сыном Ильей, невесткой Ирой и внуками Даном и Линой.
 
Моше Кульбак с женой Женей (Зелдой) и сыном Элей

Среди виленской молодёжи, которая не пропускала ни одного вечера, ни одного выступления Моше Кульбака, была и восторженная молодая девушка Женя Эткина – будущая жена поэта. Она работала учительницей в детском доме имени Я. Динезона. Но познакомились они, когда и Моше Кульбака направили в этот детский дом преподавать литературу, географию и естествознание. Это был примерно 1920 год, а поженились они в 1924 году. Еще через два года, в 1926–м, родился сын Эля, а уже в Минске, спустя восемь лет, родилась Рая, как говорится, поздний ребёнок.
Женя всю жизнь проработала учительницей в Вильно, Минске, Борисове. В ноябре 1937 года она была осуждена как жена врага народа, и пробыла в заключении до 1946 года. Но осталась жить. И стойко переносила невзгоды, которые преподнесла ей судьба: арест и гибель мужа, собственный арест и заключение, гибель сына Эленьки и почти всех родственников в годы фашистской оккупации.
После выхода из заключения она по крупицам стала собирать творческое наследие своего мужа. Ведь в бывшем СССР с 1937 года все произведения М.Кульбака были изъяты из библиотек, уничтожены и запрещены. Ей удалось собрать почти все, кроме пьесы «Бениамин Магидов». Люди c риском для себя берегли произведения любимого поэта и с готовностью передали их потом Жене.

Она до конца своих дней оставалась верной и преданной памяти мужа и делала всё, что было в её силах, чтобы сохранить и увековечить творчество М.Кульбака.

Моше Кульбак очень любил и ценил свою жену, часто ей и своему сыну Эленьке, одним из первых, читал свои прекрасные произведения.

Многие писатели дружили с ней, бывали у неё дома, любили с ней общаться, консультировались по лингвистическим вопросам, будь то идиш или иврит, советовались с ней, когда писали о творчестве М.Кульбака.

Они отмечали, что у неё было тонкое чувство родного языка идиш, что она его великолепно знала и красиво на нем говорила. Кроме идиш и иврита, Женя знала русский, белорусский, немецкий, литовский и польский языки.
Женя Кульбак ушла из жизни в 1973 году, прожив 75 лет. Однажды субботним днем заснула и не проснулась, умерла во сне, ушла так же тихо, как и жила.
Братья Кульбаки жили разными жизнями, в разных странах и покидали этот свет, разделенные «железным занавесом». Женам шестерых братьев не удалось даже познакомиться.
 
Вверху – Эля (Илья) Кульбак. Он был способным мальчиком, хорошо и легко учился в школе, знал идиш, русский, белорусский языки, увлекался поэзией и фотографией. Родился в 1926 году, погиб в 1942. В нижнем ряду (слева направо) Инна Войнова, Рая Кульбак, Матуся Кроль (дочь Тони).Фото сделано Элей в 1941 году, перед войной (автосъемка). Этих детей с 1937 года воспитывали Тоня и Иосиф Кроль.

 
Рая и Макс в молодости
Рая Кульбак выросла, закончила педагогический институт, сначала преподавала математику и физику, затем работала программистом в вычислительных центрах и институте. Вышла замуж за Макса Шавеля, инженера–механика по конструированию радиоприборов. В ноябре 1990 года семья Раи репатриировалась из Минска в Израиль.
Макс не нашёл работу по специальности, но неожиданное применение нашлось для его хобби. Будучи известным спортсменом (девятикратным чемпионом Белоруссии по международным стоклеточным шашкам, шестикратным призёром первенств бывшего Союза, участником первенств Европы и международных турниров в разных странах), он и в Израиле стал двукратным чемпионом страны, его постоянно приглашают на международные встречи и соревнования.
 
Внучки поэта Тоня (слева) и Маша
 
Маша, Виталий и их сынок Элиор, правнук М.Кульбака

Маша, их старшая дочь, всего несколько месяцев изучала иврит и искала работу. Сегодня она – опытная проектировщица автомобильных дорог.

Её муж Виталий Эстрин, музыкант, приехав в Израиль, сразу был принят бас-тромбонистом в симфонический оркестр. Сейчас он успешно сочетает игру на тромбоне с оранжировкой музыкальных произведений и печатанием нот на компьютере. В 2001 году у них родился сын Элиор, третий правнук Моше Кульбака. 
 
Тоня, Сергей и их сыновья Михаэль и Итай – правнуки М.Кульбака
Младшая дочь Тоня (по имени чудесной тети Тони, редкого по доброте и силе духа человека) в Минске окончила радиотехнический институт и два года до приезда в Израиль работала программистом. В Израиле трудовую деятельность начала с работы официантки, но затем нашла работу по специальности и сейчас работает в одной из частных фирм программистом.
Её муж Сергей Рабец, инженер-строитель, и в Израиле работает по специальности – в области гражданского строительства.
У этой молодой семьи в Израиле родились 2 сына: Михаэль в 1991 году и Итай в 1995 году. Оба пока учатся в школе.
 
 




 Моше Кульбак и друг юности, будущий профессор филологии в Израиле Файвл Мельцер
Друг Моше Кульбака Файвл МЕЛЬЦЕР (1897–1970)
Родился в Слободке Ковенской губернии. Его полное имя звучало Хаим Шрага Файвл Франк ( по имени деда, отца матери).
Учился в Берлине. Стал востоковедом, специалистом по истории и культуре стран Средиземноморья.


В Эрец Исраэль с 1920 года. Профессорское звание получил в США, в Иешиве Юниверсити. Вернувшись в Палестину, с 1927 года преподавал в учительской семинарии, а с 1933 по 1966 годы являлся директором школы для девушек "Рухама" в Иерусалиме, что не мешало ему исполнять должность секретаря Академии языка иврит (с 1923 года). 40 лет жизни он отдал научным ислледованиям в области ТАНАХа и литературы на иврите.


Глубоко изучил творчество национального еврейского поэта Х.-Н.Бялика, с которым дружил и о котором писал. Русский, польский, литовский, немецкий, английский, иврит, идиш – языки, которыми он пользовался свободно – и говорил и писал; на испанском, итальянском и французском только читал. Автор двух книг – "Недельная глава" и "Псалмы" и бесчисленного количества статей в области языка иврит и научной литературы по иудаизму.



Первая жена Шифра (Абель), родом из Тельшяй (Литва), умерла в 1942 году. От этого брака родилось двое детей, сын и дочь, которая умерла вслед за матерью. В 1947 году Ф.Мельцер женился вторично – на Шарлотте Штернфельд. Сын Гури (Гурион) Мельцер – один из виднейших специалистов Израиля по телекоммуникации (в разные годы возглавлял Тельрад, Тадиран, Безек). Его жена Сарра Мельцер (Фридман) была секретаршей Бен–Гуриона, своего свекра Файвла Мельцера называла "аба" (отец). У Гури и Сарры четверо детей и десять внуков.
Гури вспоминает, что отец с большой теплотой говорил о друге юности поэте Моше Кульбаке. Рае не удалось с ним познакомиться. Файвл Мельцер скончался в возрасте 73 лет в канун войны Судного дня.

Любопытный факт: когда в Израиле собирались торжественно отметить 70–летие Ф.Мельцера, он отказался, сказав, что днем своего рождения считает день прибытия на землю Израиля, торжество было перенесено на 1970 год, к его "50–летию".

Эту редчайшую фотографию передал нам его сын Гури Мельцер.
Правнуки Моше Кульбака
 
 
  Михаэль Рабец ( сын Тони и Сергея) Итай Рабец ( сын Тони и Сергея)
 
Элиор Эстрин (сын Маши и Виталия)
Близким другом семьи Кульбак была Рахиль Баумволь, знавшая и любившая самого поэта и переводившая его повесть "Зелменяне". Ее бесхитростным стихотворением–экспромтом на рождение правнуков Кульбака и ее же переводом с идиш стихотворения П.Миранского, ученика М.Кульбака, мы заканчиваем эту краткую фотолетопись семьи великого еврейского поэта Моше Кульбака.







Рахиль Баумволь
Послание М.Кульбаку
Что Ваши правнуки родятся здесь,
В еврейском выстраданном государстве –
И нам, и Вам заслуженная честь –
Блеснувший луч за прошлые мытарства…

И Ваша дочь уж бабушкою стала,
И в жилах правнуков есть Ваша кровь.
Вновь имя Ваше гордо зашагало,
Род Кульбаков пробился к жизни вновь.

Здесь “Бойтре” Ваш – на Тель-Авивской сцене,
Здесь выйдет полное собранье книг.
И зритель, и читатель их оценят,
Они увидят, как Ваш дар велик.
Перец Миранский
Кульбак
Тех лет промелькнувших, как будто недавних,
Пытаюсь вернуть золотое сиянье.
…Вот Кульбак читает, мой мудрый наставник,
Стихи озаряя своим обаяньем.
Прядь тёмных волос над виском нависает.
Он край свой рисует скупыми штрихами,.
Он словом играет, он слово ваяет,
Он очаровал нас своими стихами.
Его подчинились мы творческой воле,
Он взглядом нас гладил, уста его пели,
Его вдохновенье вошло в наше поле,
Сердца наши всходами зазеленели.
Мы робко несли ему первые строки –
Тетрадка в руке и надежда во взоре,
Был ум его ясный, живой и глубокий,
И мысли рождались в беседе и споре.
И вот мы язык понимать начинали
Деревьев и ветра, потока речного,
Мы преданной стайкой его окружали,
И всё для нас было прекрасно и ново.
О, Кульбак, кумир мой! Мне даже не снилось -
Драчун и задира, как мог я поверить,
Что муза нежданно окажет мне милость,
Чуть-чуть приоткрыв мне священные двери?
Особая щедрость была в его даре -
Улыбка была добротою согрета,
И я ему буду всегда благодарен
За то, что во мне разбудил он поэта.
Всему чем богат я, дал Кульбак начало,
И гложет меня его горькая участь,
И вот я хочу – чтобы вечно звучали
Стихов его идишских страсть и певучесть.
О, Кульбак, мой ребе! То нечисть хотела,
Чтоб в тёмную ночь ты ушел безвозвратно,
Чтоб грязный палач истязал твое тело.
Века не омоют крови твоей пятна!
Сгоревшие, но не забытые годы,
Они не молчат, нет, взывают о мести.
В крови моей плачут страданье народа
И песня его о поруганой чести.
Всегда молодому твержу поколенью:
Язык наш – святыня. Неужто не видишь?!
И знойно, подобно рыданью и пенью,
Цветет на устах моих слово на идиш.
(Пер. с идиш Рахиль Баумволь)
Эта фотолетопись воссоздает историю и судьбу одного из многих еврейских кланов, обогативших не только национальную, но и мировую культуру. Будем жить надеждой, что не только у внуков и правнуков М.Кульбака останется память о блестящих и трагических страницах этой незаурядной семьи.
Фото из архива дочери поэта Раи Кульбак–Шавель
________________________________________
Я ИМЕЛА ЧЕСТЬ ЗНАТЬ МОИСЕЯ КУЛЬБАКА
Рахиль БАУМВОЛЬ, идиш "Форвертс", Нью-Йорк


Минск. Угловой дом на Интернациональной. Наверху - редакция еврейской газеты "Октябрь", внизу - редакция журнала "Штерн". Здесь можно встретить Изи Харика, Зелика Аксельрода. Здесь бывают Гирш Каменецкий, Эля Каган, Лейб Талалай. Сегодня никого из них нет в живых. Здесь я познакомилась с Мойше Кульбаком. И вот перед моим внутренним взором - воображаемая картина вне места и времени. Мне слышатся голоса.
Моисей Кульбак:
- Элинька, расскажи про Отечественную войну. Ты ведь удостоишься чести принять в ней участие.
Эля Каган:
- На этой войне я погибну, я плохой вояка. Подумаешь! Невелика потеря. Расскажите лучше, Мойше, как вас не станет. Еврейской литературе это небезразлично.
Кульбак:
- Оставь, Элинька! Когда страна не хочет, чтоб об этом знали, какой смысл рассказывать? Вот закончу перевод "Ревизора" и (как бы сам себе) пойду в тюрьму...
Изи Харик (характерно откашливаясь):
- Почему тюрьма, что за чушь? Мойше, вы мрачный пессимист! Гирш, что ты скажешь?
Гирш Каменецкий (зябко потирая руки и застенчиво улыбаясь):
- В наше время ничего нельзя знать определенно...
Зелик Аксельрод (иронически-торжественным фальцетом):
- Вот придет член партии Кацович и всё нам разъяснит.
Кульбак (отгородившись газетой "Октябрь" и как бы читая вслух):
- Ждать осталось недолго...
Общий испуг.
- Ждать - чего? Что вы хотите сказать?!
- На еврейскую улицу опустился мрак.

В действительности же тогда никто еще ничего не знал. В уютном белорусско-еврейском Минске жила и творила большая группа идишских писателей и других деятелей культуры.
Я приехала в Минск в 1935 году. Еще не было вокзала. Вместо него посреди маленькой площади жидким заборчиком было отгорожено круглое пространство, как в детском саду. Там куры копались в песке, и петух нарушал провинциальную тишину своим "кукареку". Было раннее утро.

В те годы Минск был полусонным не только утром.
Но еврейская жизнь здесь кипела.
 Выходили еврейский литературный журнал, три газеты. Было еврейское отделение при "Белгослите", а также при университете.
Была еврейская секция при Союзе писателей, еврейский театр, еврейский техникум. Регулярно проводились различные вечера и лекции - всего не перечислить.


Командировали в Минск меня и Зяму Телесина по окончании еврейского отделения литфакультета Московского второго университета (2-й МГПИ). В Минск, в еврейский Минск мы стремились.
И вот перед нами Кульбак, о котором ходят легенды. В польском (в то время) Вильно, из которого он недавно решил перебраться в Советский Союз, продавались открытки с его фотографией - так он был знаменит. В городе было много его учеников и поклонников. Его читал весь еврейский мир. И вот мы его видим воочию. У него мягкая улыбка и проницательный взгляд. Сочетаясь, они как бы говорят: "Ведь мы с вами знаем...", но никогда: "Я знаю". Он улыбается то лукаво, то задумчиво, с налетом грусти, то по-детски открыто и озорно. Его улыбка дышит мудростью. В ней одаренность, радость жизни. Радость, которая не приходит извне, а лучится изнутри.
Кульбак читает собравшимся еврейским писателям свой перевод "Ревизора". Он держит на коленях своего сына Элиньку, который слушает отца с большим вниманием - он знает идиш. У себя дома, на Комаровке, Кульбак, редактор моей новой книжки, читает мои стихи вслух - также для Элиньки, и тот слушает, подперев голову кулачками.

Однажды я прихожу к ним и вижу на руках его жены Жени маленькую дочку, повязанную белой косыночкой. Годами позже Женя вспоминала провидческие слова мужа в ответ на ее сомнение, не слишком ли поздно она родила второго ребенка. Кульбак, подумав, сказал:
- Кто знает, может, как раз этот ребенок принесет нам счастье? Всякое бывает... Так оно и случится. Вскоре арестуют Кульбака и его жену. Детей Элю и Раю отправят в детские дома, а из детских домов их возьмет к себе Тоня, родная сестра Кульбака. Через несколько лет, когда Гитлер нападет на Советский Союз, она будет в отчаянии, что не смогла забрать из детского сада маленькую Раю.
- Что я скажу Жене? Как посмотрю ей в глаза? - рыдала Тоня.
Но ей не пришлось смотреть Жене в глаза. Тоня вместе со своей семьей, родителями и Элинькой, были расстреляны в белорусской деревне Лапичи Могилевской области в начале 1942 года. Рая чудом уцелела. Через девять лет, когда Женя вышла на свободу, она нашла частицу своего утерянного счастья - одиннадцатилетнюю дочь Раю.
Но вернемся в середину тридцатых годов. Моисей Кульбак, этот большой писатель, иногда превращался в дитя. Помню, однажды в его доме на Комаровке вдруг потемнело. Хлынул дождь, а затем начался град. Кульбак выбегает из дома и возвращается с полными пригоршнями сверкающих шариков.
- Нет, вы только посмотрите! Видели ли вы когда-нибудь такое чудо?! - он высыпает градинки в подставленные мисочкой ладони Элиньки.
Но был и другой Кульбак - тонкий психолог. Он мог при случае в иносказательной кульбаковской манере сказать человеку, что он о нем думает. И всегда попадал в точку. Однажды он встретил на бульваре писателя М.Т., который навязался проводить его. Разглагольствуя о том и о сем, рисуясь перед слушателем, тот вдруг сообщил, что подчас чувствует себя птицей. Кульбак, до того молчавший, отозвался:
- Да, вы-таки птица.
М.Т. польщен, а Кульбак продолжает:
- Между прочим, только что какая-то птичка наделала мне на шляпу и улетела как ни в чем не бывало... В вашей манере.
Не помню, кто был при этом, но уже назавтра все наши писатели знали об этой остроумной и точной характеристике. Как мы потешались!
Писательских собраний, на которых "высказываются", Кульбак избегал. А вот к нам, молодым, относился приветливо и внимательно. Без снисходительности, которую, к сожалению, проявляли некоторые старшие писатели. Врожденная демократичность Кульбака была нам очень по душе.
К сожалению, я, в сущности, мало знала Кульбака. Мешала разница в масштабе и возрасте, хотя Кульбак никогда не давал это почувствовать. Но когда я прочитала его замечательную повесть "Зелменяне", особенно когда стала переводить ее на русский, у меня укрепилось чувство, что я узнаю его все лучше и лучше. Раньше мне доводилось переводить и других писателей, но такого чувства я не испытывала. И я поняла, почему. Чуть ли не в каждой строке Кульбака - мягкий мудрый свет его личности. У него особенный юмор. В нем одновременно ирония и доброта, бесконечная доброта к своим персонажам, не мешающая, однако, видеть подчас их комичность и нелепость, даже отсталость и тупость. Он смотрит на них, как отец - на глупость и несуразность своих детей. Моисей Кульбак изображает "своих" людей с удивительной мягкостью и заставляет читателя полюбить этих огрубелых евреев.
Разве не трогательна здоровенная деваха Хаеле, которая ночью в метель ждет на улице "жениха" и так бы прождала до утра, если бы отец не вспомнил о ней и не "привел ее еле живую домой"? Как не полюбить Иче-портного, который, садясь за свою швейную машинку в первый раз при электрическом свете, не может смириться с тем, что на привычном месте нет его тени, которую прежде отбрасывал свет керосиновой лампы? Или брат его, мечтатель и "философ", который сооружает деревянную лапку для хромой курицы. А разве не прелесть еврейский милиционер Бера, который так "густо" молчит, что "вымалчивает камни"? И еще, и еще - милые и живые образы, так что начинает казаться, будто ты их уже знал когда-то и теперь вспоминаешь.
Да, так оно и получается. Потому что Моисей Кульбак обращается к памяти народа. Его образы крепко связаны с нами. Это наши мудрецы, наши дураки, наши евреи в недалеком прошлом. Сегодня они и слышать не хотят об электричестве, а завтра им уже недостаточно светло, и они подозревают, что им "отправляют худшее электричество - то, которое остается на дне котла".
Сочно и ядрено показывает Кульбак драку братьев. И здесь он находит место для юмора.


 Перед дракой "женщины потихоньку пустились по двору - убирать из-под рук все колья и камни". А разъяренные мужчины - у них "выпятились красные затылки" - готовы, как разбушевавшиеся быки, разорвать друг друга на части из-за ерунды, не стоящей ломаного гроша. Вот какие они, эти зелменяне!

В своих прекрасных стихах о Белоруссии, в удивительной поэме "Буня и Бера" Кульбак воздвиг памятник простому еврею, человеку из народа, памятник его трагикомическим попыткам приспособиться к новой действительности.

Моисей Кульбак сам из этой среды.

Он отлично знает сморгонских евреев - кожевников, лесников, плотогонов, торговцев скотом и корчмарей. Он изображает их с лиризмом, раскрывает перед нами их добрые сердца, бьющиеся под их грубой одеждой. Кульбаку не надо было изучать эту среду - он дышал ею. Это были его братья, отцы и деды.

Сам он, рафинированный интеллигент и тонкий психолог, живет в своих произведениях не только своей, но и их жизнями. Они ему понятны, близки и дороги.
Моисей Кульбак своим приездом в Советский Союз обрек себя на смерть. Но духовная его жизнь как бы продолжается, ибо книги его живут. И покуда будет жив еврейский народ, магия кульбаковского слова будет оказывать свое действие.             




                Заметки Aвтора 


Моше Кульбак, родившийся в этих местах, так пронзительно любил их.

Вот утро:

Травы пахнут, сияют и плачут от счастья и воли.
Тают клочья тумана – сны трав и дерев – над лугами...

А вот наступает вечер, да нет, пожалуй, это уже ночь: 

 Слышно было, как движутся звезды, чтоб ярче гореть,
Словно теплый напев,
K ним дымок поднимается зыбкий.
 Или там, наверху, небеса – как дрожащая сеть,               
 И, как звезды, искрятся, шевелятся светлые рыбки?                ...Вдруг зеленая звездочка вздрогнула, как светлячок,
 В синеве свой полет обозначила, быстрый, блестящий,
– Будто искра внезапно покинула синий зрачок,               
  И упала, пылая, звезда в многолиственной чаще.
               
                ("Беларусь". Пер. С. Липкина)
Его убивали на лоне природы.
Никто не расскажет ни о последних днях, ни о часах, ни о последних минутах его жизни. Белорусская природа, ее луга и леса, была безучастна и, наверное, хороша, как всегда, особенно осенью.
Если бы эти деревья и травы заговорили...
 Ни записать, ни прочесть кому-нибудь новых стихов, только про себя, самому себе.
Вполне вероятно, что писал до самого конца, чтобы не думать, не страдать, отогнать наваждение: неужели этот ужас происходит с ним и через миг его не станет?
Отца Рая не помнит, но всю жизнь возвращается мыслью к его последним минутам, к его образу, облику, вслушивается в его стихи, ловит каждое слово о нем тех, кто его помнил, любил. Через его стихи и рассказы о нем она восстанавливает его жизнь, страницу за страницей.

Убили его и долгие годы скрывали это. Вычеркнули имя, сожгли книги.

 В шестидесятые годы прошлого уже, двадцатого века, почти тридцать лет после его смерти, в Израиле спрашивали: "Что стало с Кульбаком?" Никто не знал. Исчез. Но был же он!

И только 28 августа 2004 года на установленной в Вильнюсе мемориальной доске (ул.Кармелиту, дом №5, где жил поэт) появилась надпись на  еврейском и литовском языках, указывающая точную дату гибели поэта. Надпись гласит: В ЭТОМ ДОМЕ ЖИЛ ИЗВЕСТНЫЙ ЕВРЕЙСКИЙ ПОЭТ МОШЕ КУЛЬБАК (1896 - 1937).

Мою счастливую, такую запоздалую встречу с Моше Кульбаком мне хочется завершить его зарисовкой. Чтобы и вы улыбнулись:

 "У одной зелменовки есть одна единственная серебряная ложка, так этого уже достаточно для того, чтобы она колебалась, идти ли ей с пролетариатом или - не идти? Ей, видите ли, не выгодно".
"Эй, – говорит Кульбак в поэме "Город", – возьмите меня с собой!"
И кажется, что не революцию он имеет в виду, а нас и правнуков своих...
 "Эй, возьмите меня с собой!"