Вильям протянул ознобшие пальцы к огню. Он так продрог за последнюю неделю, что ему пришлось остановить себя, чтобы не засунуть в камин руки по локоть. Зато Джон прекрасно спал, раскинувшись на соломенном матрасе, укрытом дырявыми простынями и рогожками. Вильяму бы тоже следовало улечься на соседний матрас, но взбудораженный ум не позволял ему расслабиться. К тому же их все еще преследовали представители закона. Ведь Джон Ло, старший брат Вильяма и авантюрист от рождения, дерзнул сбежать из тюрьмы, спрыгнув с башни, на которую заключенных вывели прогуляться. Эта прогулка должна была стать для Джона последней – на следующий день его собирались вздернуть на виселице за убийство одного подвернувшегося молодому повесе под руку аристократа. Высота прыжка футов тридцать! До сих пор Вильям не понимал, как Джону удалось сломать лишь ногу, а не шею. А потом они скитались и прятались, а Джон не издал ни стона, белея от боли, которую нормальный человек не смог бы вынести, не лишившись рассудка. Хотя Джон вряд ли человек, как последнее время убеждался Вильям.
Они спали последние ночи у канав, прячась в кустарники, забирались подобно червям во владения сквайров, чтобы забиться в стог сена. И, не прекращая, лил дождь. Впервые они осмелились переночевать на постоялом дворе в надежде, что преследователи станут искать их в противоположной стороне, а до границы оставалось немного. Тут Джону даже помогли с ногой. Наверное, будет прихрамывать до конца своих дней.
Вильям почувствовал, что руки согрелись, к тому же наконец дошло вино. Кислое и мерзкое на вкус, оно поначалу казалось братьям божественным нектаром… Вильям прошел к своей постели, поправил горевшую на пятнистом от восковых капель и сырости сундуке свечу. Огонек поднялся, приплясывая, должно быть, от сквозняка. Вильям прилег, созерцая коричневые потолочные балки – символ уюта в их неприкаянной жизни. И что дальше? Как ужасно, что отсюда снова придется вступить в холодный промозглый дождь, а дома было так хорошо. Мать стелила к ужину чистейшую скатерть и каждый вечер рассказывала удивительную историю, то ли быль, то ли небыль. Вильям мучительно пытался заснуть и уже почти убедил себя, что ему это удастся, когда услышал негромкий смех. Он мгновенно сел и огляделся. Смеялся Джон.
- У тебя такой кислый вид, будто мы снова собрались переночевать на конюшне в компании парочки прокаженных и страдающих поносом бродяг. Расслабься. Мы в тепле и даже сыты.
- Сейчас – да. Но что будет завтра? У нас нет денег. Завтра мы снова будем спать с прокаженными и дай Бог, что от нас не будут вскоре шарахаться, как мы от них.
- Но это будет завтра, если будет. А сегодня – это сегодня. Так чего тебе не спится?
- Я вспоминаю, как… О нет!
- Это в прошлом. Расслабься и спи уже.
- Не понимаю, как ты так можешь. В чем секрет?
Джон пожал плечами. Он скользил глазами по балкам потолка и, казалось, в самом деле ни о чем не думал. Тонкое умное лицо его выражало лишь веселое удовлетворение от того, что телу его тепло и все, в сущности, идет по плану. Хотя какие планы могут быть у безумца, которому неймется попробовать жизнь на вкус во всем ее многообразии и ежедневно найти себе приключение? И Вильяму заодно. Младший брат вздохнул.
- Завтра нам придется спать в канаве, - тоскливо заметил он, продолжая по-прежнему следить за Джоном со смесью раздражения, возмущения и невольного непреходящего восхищения. Так же он смотрел на огонь, когда разводишь его в лесу, а не в камине.
- Ах, ну какой же ты зануда! – отозвался Джон. - Откуда тебе знать, что будет завтра?
- Любой здравомыслящий человек скажет тебе, что завтра мы будем спать в канаве. Это простая логика.
- Мы и эту ночь должны были спать в канаве, но вместо этого вкусно поужинали и нежимся на чистых простынях.
- Кто же знал, что нам подвернется богатый идиот, согласившийся поиграть в кости с парочкой бродяг?
- А что ты знаешь о завтра? Ты его уже придумал самому себе. И как же скучно ты живешь! Ты полагаешь, что можешь предсказать свое завтра? От того у тебя и происходят недоразумения. Ты все стремишься переиграть того, кого переиграть невозможно. Продиктовать свои условия и устроить накануне падучую от того, что мир несправедлив. В твоей задаче одни минусы, а плюсы достаются тем, кто ничего не расписывает наперед.
- И это говоришь мне ты? Да у тебя просчитаны все ходы в картах!
- Ничего у меня не просчитано. В том то и фокус.
- Как так? Тебя признают великим аналитиком.
- Они дураки. Вроде тебя. Фокус в том, что…
Джон задумался, вскинул в рваном кружеве красивую руку, встал и быстро зашагал по комнате. Светло-серые глаза его искрились от какого-то тайного веселья. Он будто забыл о брате и улыбнулся самому себе.
- В чем черт возьми фокус?? – не выдержал Вильям.
- В том, что просчитывать ничего не нужно, - откликнулся Джон. У него был несколько рассеянный вид, словно он только что дошел до сей сомнительной гениальности мысли. Он удовлетворенно тряхнул головой, так что грязные локоны проскользили по поношенным плечам сюртука.
- То есть жить без головы. Вроде дурачка Билла? – спросил Вильям. Билл был их слугой. Хороший паренек, безвредный, но умственно неполноценный от рождения.
- А чем тебе Билл не угодил? На свой манер он счастлив и свое имеет.
- И ты бы хотел жить как Билл?
- Нет. Но это потому, что у меня другие предпочтения.
- То есть не думать? Как дядя Питер?
- Нет… Ему не нравится то, что он делает и как он живет.
- То есть надо делать то, что тебе нравится? А если мне нравится пить по пять пинт пива ежедневно?
- Тебе не нравится и Питеру не нравится. Он делает то, что ему не нравится. В том то и проблема. Никому не нравится обкрадывать вдов, пить, опускаться на дно, калечить ближнего, купаться в роскоши, когда твоя жена прикидывает, не подлить ли тебе в бокал яду. Все бы хотели быть благородными, сильными и щедрыми. Люди делают подлости, потому что они не умеют делать то, что им нравится. Некоторые лгут себе и изображают великодушие, но это всего хуже. Дядя Питер хотя бы простодушно запутался и думает, что делает то, что ему нравится, хотя ему это не нравится. Даже тебе не нравится нудно думать о завтрашнем дне. Ты зачем-то это делаешь. Но зачем? Ну скажи, тебе нравится думать о том, что у нас нет денег?
- Нет.
- Так зачем ты об этом думаешь?
- Потому что это разумно, - неуверенно пробормотал Вильям.
Джон с большим сочувствием посмотрел на него. Вильям выдержал его взгляд. Его каре-зеленые глаза строго смотрели в ответ, и Джон в итоге с улыбкой отвел взгляд.
- Так. Теперь мне ясно. Ты ни о чем не думаешь и потому ты стал убийцей! – воскликнул Вильям, которому временами казалось, что старший брат он, и до конца дней вынужден присматривать за безумным Джоном.
- Я и не думал его убивать! Это он что-то выдумал себе и напоролся на шпагу.
- А тебя чуть не повесили. Хорошенький совет! Ни о чем не думать.
- Но ведь не повесили.
- Потому что я устроил твой побег!
- Да. Потому что я о нем и не помышлял.
- О нет… - простонал Вильям. Он еще хотел сказать, что убийству не может быть оправдания, что…. Но он понимал, что каким-то непостижимым образом Джон прав. Что он знает, сам того не зная, некую тайну и потому Вильям следует за братом по пятам, непрестанно осуждая за безответственность.
- Однако у нас закончилось вино, - пробормотал Джон.
Вильям вздрогнул. Как он мог настолько расслабиться, что поверить на самом деле, что приключения на сегодня закончились? С ужасом он посмотрел на Джона, но что-то в весело блестевших глазах заставило его будто бы внутренне остановиться. Что-то смутно знакомое… Нет, глаза, скорее синие с красными искрами... Это Хэлл.
Петруха дернулся. Он огляделся. Внимательно, словно очнувшись от сна. Но он не был уверен, что не спит снова. Та же комнатка. Старые бумажные обои. Приглушенный свет из окна с тюлевыми занавесками, каменные спокойные стены города сквозь прозрачную ткань. Хэлл в потертых джинсах и неновом свитере - сидит на деревянном стуле, облокотившись локтем о стол с клеенкой, и внимательно смотрит. Гул железных машин, далекие гудки каких-то механических штуковин и нескончаемый воняющий асфальтом и резиной рокот человеческого муравейника.
- Итак, - произнес Петруха, то есть Пьеро… Впрочем, он сам уже не знал, кто он. – Я - отражение Алтера?
Он криво усмехнулся.
- Что ж… Мне оказана немыслимая честь, я кажется, догадываюсь, кто такой ваш Алтер…
Люцифер вздрогнул и очень убедительно прижал к губам палец.
- Тебе все нужно поставить точку. Но точки нет, я, во всяком случае, ее пока не нашел. И обойдемся без имен. Не все его имена следует называть. Ты мой. У Алтера нет принадлежащих ему отражений. Свой Свет он весь отдает Отцу. Почти весь. А часть моих отражений утеряна. Драгоценная часть. Самые ранние из уцелевших - это Александр и Гефестион, которого Алтер подарил мне.
- Дети Люцифера… Итак, нас нет. Мы лишь отражения, - шептал Пьер. По его щекам текли тихие слезы. Впервые после смерти ему стало не все равно.
Он с неясным ужасом уставился на свои руки, дивясь, что те не становятся прозрачными и что он даже слышит стук собственного сердца. Классная иллюзия…
- Это не так, - отозвался Люцифер. – Просто некоторых из вас мы с Алтером используем, чтобы смотреть вашими глазами.
- Это… чудовищно.
- Да? Ты прав. Это чудовищно. Но могу тебя немного утешить, - Люцифер вновь был собой. Лицо его белело здоровым светом, будто из струящегося золота волосы кудрями разметались по плечам, облаченным в тогу, но комнатка и обстановка оставались те же. – Дело в том, что через всех людей смотрит кто-то из нас. Гевура, Малькут, Шут, Плутон а, иногда, и Лилит.
- От чего это зависит? – с отвращением спросил Пьеро. – Кто будет смотреть?
- От конфигурации. Вы не только разные телесно, но и внутренне.
- Значит, как таковых, как личностей нас нет?
- Не совсем так. То есть вообще не так. Но что вы такое по своей сути – загадка и предмет спора между нами всеми. Алтер считает, что вы частички Великого Эола. Я считаю, что он прав, но не совсем. Скорее, вы фильтр. Видишь ли, все мы страшно больны. Я демон, но многие из вас не даром путают меня с дьяволом. Он есть и может действовать через меня. Через любого из нас.
С этими словами Люцифер сильно побледнел, то есть несколько померк и с откровенным, тщетно скрываемым ужасом быстро огляделся.