Лес

Двадцать первый век. Россия. Сибирь.
Ели поднимались вокруг тёмно-зелёной плотной стеной. На мощных недвижных ветвях – мертвый холодный снег. С равнодушного белёсого неба сыпется мелкая жесткая крупа. Попадает на лицо, тает, стекает мокрыми струйками, то ли слезы, то ли вода. Холодно, тоскливо, одиноко.
Оказавшемуся в лесу худощавому пареньку было лет семнадцать. Моднейшие зауженные джинсы и несолидная короткая куртка, только подчеркивали его неуместность в тайге. Первым делом современный горожанин схватился за свой смартфон. Вынул его из кармана куртки, посмотрел, потряс, поднял над головой. Гаджет не отзывался: ни сети, ни подзарядки. Он сунул бесполезный черный кирпич обратно в карман.
-Прощай двадцать первый век, - буркнул парень.
Про тепло печи, людей лучше не думать забыть, словно этого и не бывает. Иначе вернутся чувства, мысли, страхи. Лес огромный, безжалостный, холодный, поглотит, уничтожит человека, как крохотную пылинку. Не думать, не представлять себя крошечным ничтожным мгновением в вековой торжественной тишине этого великолепного зимнего леса.
Отчаянно хочется сжаться, съежится под царственным деревом. Уснуть, перестать сопротивляться, упираться, спорить со судьбой. Но…
Время идет - шаг, ещё, ещё…
Куда?! Зачем?!
Ледяной пробирающий до костей ветер тревожит, качает тяжелые еловые ветви, сдувает ледяные комочки, швыряет в лицо. Неужели тепло, горячий чай, печь, огонь были на самом деле?!
Справа, слева, всюду – темные, безрадостные мощные ели… ели… ели… Мир пропал, только холод, снег и тяжелые ветви, иглы в лицо. А кто-то сейчас расслабляется, загорает, греет пузо на Гоа, бездельничают, ленится… Роман устало прикрыл глаза.
Из спокойной темноты выступили недавние события: красный вертолет опустившийся на крохотную полянку в зимнем лесу. Одного пассажира вытолкали на снег. Он сопротивлялся, кричал, цеплялся за технику, но дверь громыхнула, задвинулась. Лопасти закружились, вертолет поднялся в воздух, завис и упорхнул. Мгновение и только высокие равнодушные облака взирали на оставшегося одинокого человека. Он погрозил пустым небесам, ссутулился и побрел прочь, не ведая куда. Черные джинсы и короткая куртка усиливали тщедушность и беззащитность человеческой фигурки.
-Гоа, тёплый жёлтый песочек, – повторял несчастный, как заклинание.
Он замер, с закрытыми глазами, боясь упустить, потерять прекрасное видение. Где-то мощно шумит, перекатывает камни Индийский океан.
-Стоп. Какой океан?!
Роман резко открыл глаза.
Это деревья, нечему здесь шуметь.
Но звук воды не пропал. Только стал гораздо тише и слабей. Беглец прислушался тревожно. Не волны, не прилив. Звук совсем другой, торопливый.
-Река. Недалеко река! – обрадовался Роман, - бежит, камешки переворачивает. Ох, и ледяная, наверное. Зато, если идти вдоль реки, обязательно выйдешь к людям.
Он прислушался ещё и припустил в сторону звуков. Колючие ветви сложились тёмной глухой стеной на пути, останавливали, не пускали вперед. Сверху сыпались на голову, падали за шиворот, студеные снежинки.
Но вскоре на беглеца постепенно опустилась апатия и равнодушие. Хотелось просто стоять, наблюдать, как кружатся, падают снежинки, перестать волноваться, искать путь спасения. Но мозг рвался, думал, метался от надежды к полному беспросветному отчаянию.
Он заставлял тревожно прислушиваться к далекому неясному шуму воды. Не верилось, что он реальный, не мерещится, не снится, как теплый Индийский океан. Но шум никуда не пропадал, явственно слышался метров в ста за деревьями. Роман рванул туда, сам не зная почему, просто, чтобы доказать, убедиться, в его реальности. Он зло отчаянно продирался сквозь колючие ветви, раздвигал их руками, пока вдруг яркий дневной свет не хлынул в лицо. Беглецу пришлось даже зажмуриться, так поразил его внезапно белый день. Только теперь стало особенно очевидно, до чего же сумрачно в лесу. Ветер швырял редкие снежинки. Впереди деревья отступили и открыли длинную полосу белесого пустого неба. Внизу в шагах десяти неслась дышала ледяным холодом неширокая, но очень бурная река. Она пенила, свои прозрачные воды, огибала громадные валуны, рассыпалась алмазами капель, пугала своей дикой силой, даже смотреть на нее было жутко холодно.
Роман отступил назад, боясь по пологому усыпанному снегом бережку соскользнуть в воду. В спину мягко уперлась еловая лапа.
Голова лихорадочно соображала, вспоминала что-нибудь полезное про спасение в лесу. Не было ни одной путной мысли, тишина…
Он принялся хлопать себя по щекам, ругаться:
-Соберись, возьми себя в руки! Чему тебя учили, тряпка?!
Словно из плотного тумана выплыла какая-то чужая, спокойная мысль.
-Река – это хорошо. Чтобы выйти к людям нужно идти вдоль реки. Обязательно повстречается какое-нибудь жилье.
-А куда, куда идти? - сразу истерично завопил ещё один, совсем другой его внутренней голос, – вверх по реке или вниз?
-Вниз, – солидно ответил спокойный, – в верховьях, у истока обычно ничего нет, а ниже одна река впадает в другую, более крупную, там вообще город может быть.
Легко сказать идти вдоль реки. Это по набережной просто прогуливаться, хоть в одну сторону, хоть в другую… Хочешь вверх по течению, хочешь вниз. В лесу не очень-то разгуляешься.
Роман прошел всего несколько шагов по присыпанному снежком берегу и поскользнулся, едва не съехал в воду, забрался обратно, ещё пара шагов, и путь перегородило толстенное бревно. Вывороченные мощные корни наполовину скрыла вода, бурлила, сердилась, пенилась. Огромная разлапистая крона смешалась с ветвями кустов далеко на берегу. Узловатые ветви тянулись к небу. Беглец перелез через толстенный черный шершавый ствол, изрезанный, словно морщинами, глубокими трещинами. Снег совсем перестал. Стало заметно светлей, но прозрачный чистейший воздух был холоден, как кристалл льда. Роман пробрался еще через какие-то ветки, перешагнул кучу камней, осторожно балансируя, как на катке, он ступал с одного большего скользкого булыжника на другой. Так сосредоточился и собрался, что жутко устал и не мог понять, далеко ли ему удалось пройти. Когда перед ним оказался ещё один ствол, путнику пришлось сесть на него, чтоб перевести дух. Некоторое время он только тяжело дышал, смотрел на пар изо рта, потом критично глянул на пройденный путь. Река там по змеиному изгибалась, кипела своим студеным бешенством. Роман присмотрелся и взвыл от отчаянья. Совсем невдалеке он увидел вывороченное дерево с которого начался его путь вдоль реки. Беглец стукнул в сердцах по стволу на котором сидел. Не рассчитал силы и замерзшие пальцы отозвались болью.
Он постарался собраться и спокойно оценить ситуацию.
Снова в голове принялись спорить два голоса.
-А-а! – кричал один, – шёл, шёл, и на тебе, продвинулся совсем чуть.
-Зато согрелся, – усмехнулся второй.
-Да так я до ночи никуда не доберусь. Да-да скоро ночь. Что делать? Что делать? Руки замерзли, а перчаток нет.
-Хорошо, что хоть на ногах зимние теплые ботинки.
-Зато куртка не серьезная. Не по погоде, – истерил первый.
-Хорошая куртка, – возражал второй, – черная, элегантная.
-Нафига мне  сейчас эта элегантность?! – заспорил сам с собой беглец.
Роман провел рукой по волосам, буркнул рассержено:
-Да у меня раздвоение личности. Докатился, сам с собой разговариваю. Больше - то поговорить здесь не с кем. Так и спячу здесь, а может просто замерзну.
-Говорят смерть от переохлаждения легкая, – флегматично напомнил серьёзный голос в голове, – заснешь и всё.
-Не спать! – громко скомандовал себе беглец, – двигаться, двигаться!
Он резко вскочил на ноги, решительно взмахнул руками, но очень быстро утратил запал, и неспеша, словно неохотно, стал перебираться через дерево. Оно лежало совсем не так, как прошлое. Наоборот, кроной в реке, а корнями далеко в зарослях.
-Выходит прошлый толстенный ствол развернула вода, – рассудил Роман, – ничего себе мощь. Бешенная водичка.
Он перебрался через корявую преграду, и медленно осторожно побрел вдоль реки, словно мимо страшного хищника. Внутри, вскоре снова завязалась беседа:
-Гиблый край, – ругался я эмоциональный, – пропаду здесь.
-Даже здесь где-то есть люди.
-Что им здесь делать?
-Охотится, например.
-Охотится?! – взвизгнул первый голос, – здесь ещё и дикие звери!
Беглец испуганно принялся озираться. Лес сразу стал не только холодным, но совсем враждебным и опасным.
-Зачем я об этом только подумал, - сокрушался Роман, невольно всматриваясь в заросли вокруг.
Густой ельник оставался торжественным и неподвижным. Издалека донеслись только птичья перекличка, да студеный шум ветра. На беленьком свежем снегу не было никаких следов.
-Ерунда! – решительно заявил беглец, – нет тут никаких хищников.
В ответ среди деревьев что-то жутко затрещало, рухнуло.
-Подумаешь, старая ветка, - успокаивал себя горожанин.
-Это медведь! Медведь её сломал!
Сердце оборвалось, забилось бешено. Беглец прибавил шагу, почти побежал. Он скользил, спотыкался, спешил, сам не зная куда. Везде, впереди, сзади, справа, слева простирался величественный царственный холодный лес.
Роман совсем выбился из сил, дышал тяжело. В глазах темнело от усталости. Зато мерзнуть он совсем перестал, даже куртку расстегнул, а вокруг ничего не менялось. Тёмно-зеленые, почти чёрные ели и ослепительно-белый снежок.
Внезапно на его ровном покрывале возле самой воды беглец увидел следы. Огромные когтистые.
-Медведь…
Роман бросился бежать. Прочь от реки, не разбирая дороги. Он лихорадочно раздвигал плотные колючие ветви, пробирался сквозь заросли, торопился, не оглядывался, не смотрел под ноги, ломился, как ослепший от ужаса, испугавшись своего страха.
Горожанин ничего не знал про диких медведей, кроме того, что их жутко боятся. В его наивном представлении медведь был воплощением всего смертельно-опасного что ещё прячется в лесной чащобе. Огромный косматый, рычащий, с острыми зубами и когтями косолапый вызывал у городского жителя суеверный ужас.
-Медведь! Медведь! – твердил он пересохшими губами и рвался прочь.
Любой скрип или треск казался ему приближением хищника. Роман боялся остановиться хоть на минуту.
-Догонит, сожрет! – подгонял он сам себя.
Вскоре беглец совсем выдохся, замедлил шаг и наконец остановился, тяжело навалившись спиной на какой-то шершавый ствол. Роман, тяжело дыша, осторожно решился оглядеться. На жуткого бурого зверя и намека не было, ни следов, ни звуков.
-Убежал… – устало констатировал парень.
Но по спине холодной змейкой проскользнул новый страх. Беглец крутил головой. Кругом только тёмные ели, холод, тишина. Даже неумолчный шум студеной реки стих, затерялся за деревьями.
В этой пронзительной тиши ветерок качнувший вершину ели, выл особенно бесприютно.
-Где я?! – возопил горожанин жалобно, – где река? Куда идти?
Паника уже сжала своими костлявыми пальцами горло, но к счастью, проснулся тот спокойный голос в голове, который сохранял способность соображать.
-Надо вернуться к реке. Благодаря снегу можно идти по своим следам.
-А-а, – сразу завопил истеричный, – там медведь!
-Там только следы медведя.
-Не пойду!
Роман сунул замерзшие руки в карманы, сел на корточки. Но сидеть так было особенно холодно и грустно. Он неохотно поднялся и зашагал обратно.
Чёткие следы его ботинок были ярко видны на тонкой белой пелене мелкого снега, нападавшего между деревьями.
Роман опустил голову, уставился себе под ноги. Сосредоточенный и хмурый, он шагал, шагал по ним, и вдруг следы пропали. Их занесло, замело снегом. Беглец резко остановился. Он буквально рассвирепел.
-Какого черта! – громко воскликнул парень, – здесь же между елками снега почти нет.
Он осмотрелся и только теперь заметил, что прошлый раз бежал по самому краю полянки. Деревья расступались и ветерок гнал снежную поземку, здесь было особенно бело. Роман обогнул кривую, засохшую ель и перед ним ровной белоснежной скатертью разлеглась круглая опушка. Горожанину неожиданно нестерпимо захотелось пробежаться, оставить свой след на этой безмятежной нетронутости. Он уже готов был взвизгнуть радостно, поскакать, исполнять желание, но увидел у дальнего края полянки избушку-развалюшку и обрел благоразумие. Крохотный, покосившийся домик был неказист, его потемневшие старые рассохшиеся доски почти сливались с мрачной стеной деревьев, крыша прогнулась. Хибарка была просто воплощением старости и заброшенности.
И все же, Роман обрадовался ей, как волшебному дворцу. Позабыв усталость, он поспешил к ветхой постройке.
Сгнивший остаток ступеньки мерзко заскрипел. Громко заскрипела и незапертая дверь, когда беглец потянул за ржавую ручку. Внутри висел полумрак. Серый свет пробивался сквозь мутное треснувшее стекло махонького оконца. Роман смог различить громадную кучу березовых полешек у стены, и тёмный силуэт печки-буржуйки. Всем телом, даже сжатыми зубами, беглец ощутил, как страшно он замерз. Парень бросился к печке, как к самой желанной мечте, совсем позабыв, что печь нужно сперва растопить, а он этого не умеет. На его счастье в сторожке охотников на стене была грубая, уродливая полка, а на ней лежал коробок спичек и даже огарок свечи.
Как растапливают буржуйку, горожанин видел только однажды в кинофильме про войну, но неожиданно для самого себя он справился. Уселся на край стоявшего рядом топчана, занялся костерком, сосредоточенно, как сложным химическим экспериментом. Рядом с печуркой валялись тоненькие веточки хвороста. Роман сунул их в топку, поджег, они сразу занялись. Рыжий язычок лизнул торчавший на полене обрывок бересты, сожрал его, и принялся за сухие дрова. От огня поплыло ласковое тепло. Беглец протянул к нему замерзшие пальцы. Печь быстро согревалась, он прижал к ее теплому металлу руки. Буржуйка быстро накалялась, беглецу вскоре пришлось отдернуть их. Он подкладывал полешки и блаженствовал.
-Вот оно счастье, – подумал беглец, – настоящее счастье, согреться и расслабиться. Особенно когда на это уже не рассчитывал, – добавил он серьезно.
Хибарка была совсем махонькая. Сквозь грязное оконце проникало немного серого неясного вечернего света. Роман разглядел возле печки большей грубо сколоченный лежак, вместо матраса на него был брошен огромный старый тулуп из светлой косматой овчины. Промёрзший насквозь горожанин схватил его, влез в широченные рукава и запахнулся, словно маленький мальчишка в отцовский банный халат. Рукава были такие длинные, что и варежки не нужны, поднятый воротник можно было спрятать голову. Роман весь завернулся, спрятался в тулуп.
-И какой только великан носил эту вещь? – поражался горожанин.
Он продолжил осмотр, а внутри голод уже поглотил все его чувства, рос и зверел. Беглец искал еду. Он радостно обнаружил над топчаном, на кривой не струганной полке стоявшие в ряд видавшие лучшие времена несколько банок тушенки. Он поспешно схватил одну и принялся вертеть. Современный парень привык к удобным петлям на тонких консервных банках, но старая тушенка была тоскливо гладкой, только издевательски усмехалась нарисованной на боку аппетитной свиной мордой.
-Как же это открывали? – сердился недогадливый горожанин.
Он осмотрел банку со всех сторон, потряс, прислушался.
-Тяжелая, даже не булькает.
Голодный беглец посмотрел на полке. Ни открывашки, не ножа там не было. Роман проверил остальные банки. Все были такие же старые и гладкие. Парень готов был зубами вцепиться в неумолимую жестянку. Он рычал и скулил, как мишка, который тоже не может добраться до консервов. Устав от напрасных стараний, Роман обиженно толкнул, катнул банку в дальний темный угол. Она звякнула обо что-то металлическое.
 Роман насторожился, запахнул тулуп, держа полу рукой.  Зажёг свечу, полез смотреть, что это было. Осветил угол, подобрал брошенную банку, присмотрелся и возликовал. Ничему он никогда так не радовался, как этому старенькому ржавому перочинному ножику, торчавшему из щели в полу. Беглец дрожащими от нетерпения пальцами принялся выковыривать, доставать его. Вещица, словно сопротивлялась. Он поставил свечу рядышком на пол, взялся двумя руками. Ножик поддался.   Беглец извлек его на божий свет. Он был старый, небольшой, с дурацкой белкой намалёванной сбоку. Механизм совсем заржавел, не раскладывался ни в какую, оставался таким же бесполезным, как закупоренная банка консервов.
Наконец, титаническими усилиями парню удалось подцепить и немного вытянуть лезвие, ещё немного и ещё… Роман мерзко обломал ногти, но достал ножик.
-Победа! – закричал беглец.
Вооружившись ножом, он снова взялся за банку воткнул острие, стукнул сверху поленом и лезвие вошло внутрь жестянки. Ножик медленно с трудом кромсал круглый верх консервной банки. Горожанину вновь пришлось вспомнить фильм. На этот раз про туристов. До чего же ловко и легко у них это получалось.
-Умеют же люди, - невольно отметил   горожанин, – пожалуй, в этой туристической романтике что-то есть.
Дитя двадцать первого века вернулся к лежанке, уселся поудобнее.  Что-то мешалось, уперлось в ребро. Роман полез за пазуху, пошарил, вытащил свой дорогущий смартфон, убедился, что моднейший гаджет не работает и сунул обратно.
-Дурацкий, бесполезный кирпич, – выругался он, – не позвонить, не стукнуть им.
Голодный горожанин принялся прямо ножом извлекать из консервной банки куски тушенки и пожирать их. Он глянул было на перочинный ножик. При желании из ручки можно было достать и вилку, но желания не было. Беглец ел, торопился, глотал не жуя.
-И хлеб не нужен, – подивился горожанин.
В мгновение ока Роман покончил с едой, сразу почувствовал страшную усталость, дотянулся, потушил свечу, завернулся в тулуп, скорчился в клубок, повалился на лежак и заснул. Давненько он не спал так сладко и безмятежно, как в детстве.
Горожанин жутко замерз и резко открыл глаза. Он словно ослеп, такой плотной и непроглядной была чернота вокруг.
-Сейчас хотя бы фонарик, – сокрушался он, – а лучше просто включить свет. Эх, тяжело без электричества. И как только люди жили раньше?
Он испуганно стал шарить рукой вокруг себя.
-По-мо-гите! – в полном ужасе прошептал парень.
К счастью, он бросил спички на лежак рядом с собой. Бедняга пощупал, пошарил и пальцы наткнулись на коробок. Протянул руку вниз. Нашел свечу. Чиркнул спичкой.
-Какой яркий огонек, – порадовался друг интернета.
Он подполз к печурке, открыл дверцу. Угли прогорели, не осталось ни искорки, ни рыжего язычка. Пришлось растапливать заново. Спички долго не загорались. Роман чиркал, чиркал, попробовал даже сунуть в топку пламя свечи. Ничего не получалось. Наконец, дрова занялись. Хоть чуть-чуть потянуло теплом. Но расслабиться беглецу было не судьба. Дикая, злая жажда сжала горло, связала все во рту. Горожанин беспомощно повел взглядом по темной избушке, на буржуйке сбоку стоял старенький, помятый, почти бесформенный металлический чайник. Роман схватил его, потряс. Само собой, воды там не было. Бедняга громко душераздирающе вздохнул. Он представления не имел, где туристы брали воду, но парень сосредоточился и проявил свою природную сообразительность. Современный ленивый образ жизни ещё не совсем лишил его предприимчивости.
-Снег! – радостно воскликнул горожанин, – он же тоже вода.
Но следующая мысль лишила его всей счастливой решимости. Он вспомнил, что снег лежит под деревьями, там в темном ночном лесу, снаружи. Роман снова горестно вздохнул, взял в одну руку свечу, в другую мятый чайник и двинулся к двери, но остановился в задумчивости. Ему явно не хватало третьей руки, чтобы убрать с чайника уродливую гнутую крышку. Парень опустил чайник прямо на пол, убрал крышку оставил ее там, а сам набрался смелости и открыл дверь. Ночь дохнула черным холодом.  Роман шагнул вперед. Пронзительно скрипнула одна ступенька, другая, лес отозвался промозглым ветерком и шумом деревьев. Беглец наклонился, стал нагребать светлый холодный снежок. Натолкав полный чайник он перепугано шмыгнул в избушку, закрыл дверь, опустил тощий крючок, подхватил с пола крышку, накрыл чайник и поспешил к печке. Он поставил зашипевший чайник, протянул руки к теплу. Хотелось прижать окоченевшие пальцы к буржуйке, но горожанин уже помнил, как она обжигает. Роман поставил свечу, присел на край лежака, ждал, пока вскипит вода.
-А ведь в городе так сделать не получится. Там машины, снег грязный, – размышлял горожанин угрюмо, и внезапно рассмеялся, - да я совсем одичал, забыл что в городе вода просто течет из крана.
В чайнике уютно забулькало.
-Закипел. Пусть постоит, покипит подольше, – решил горожанин, – черт его знает, что там в этом снегу.
 На полке нашлась такая же помятая, как чайник, алюминиевая кружка. Беглец налил в нее кипятка и долго сидел держал ее двумя руками, грелся, отхлебывал по чуть-чуть..
В голову сразу полезли мысли.
-Какой кайф оказывается сидеть вот так и хлебать кипяток, – удивлялся он, – вот бы еще хоть что-то было бы также приятно или хотя бы на подобии. Почему ни одно навороченное ультрамодное развлечение даже не сравнится   с этой малостью. Что там плел профессор в университете? Кажется, что-то про пирамиду Маслоу. Первичные потребности, вторичные. Ни черта не помню. Кажется, пить, есть и спать важней всего, а остальное уже потом.
Роман искренне порадовался, что вспомнил хоть что-то.
-Так кайф чем проще, тем сильней. Не было ничего, вернули хоть чуть-чуть и сразу счастья полные штаны. Получается, человек не может быть как следует счастлив пока не попробует поголодать, – рассуждал любитель двадцать первого века. – Это что же современные люди несчастны, потому что сыты? Не испытывают настоящего удовольствия по определению?! Жаль… – громко вздохнул благополучный горожанин.
Он допил, напихал в топку побольше дров, положил в огромный карман тулупа коробок спичек, поплотнее закутался в меховую громаду, решительно задул свечу и повалился спать.
Снилось ему что-то из детства, лета и блаженства, но проснулся он в холодной, хоть и солнечной зимой. В оконце струились золотые лучи. Настроение улыбалось. Даже печь погасла не совсем, беглецу пришлось только забросить несколько новых полешек и буржуйка согрелась сама и даже нагрела кривой чайник. Горожанин уже освоенным вчера методом открыл еще одну банку тушенки, съел, запил кипятком быстро забурлившим в кривом чайнике, ведь воды осталось совсем немного. Роман вытянул из штанов свой щегольской ремень, опоясал широченный тулуп, приготовился идти дальше по лесу. Он уже взялся за щеколду, но отдернул руку.
Снаружи донесся дикий рев и дверь заходила ходуном под чудовищными ударами звериных лап.
-Медведь! - в ужасе завопил беглец.
Он несколько минут просто не мог соображать. В пустой голове не осталось ни одной мысли.
-Медведь! Медведь! – только гремело в внутри.
Снова приключилось раздвоение роминой личности. Опять отчаянно забился истерик:
-Дверь хлипкая, чуть живая. Зверюга вынесет её одним ударом. Крючок не крючок, а фикция. Он не держит. Ничего не держит! Зверюга меня сожрет!
-Я невкусный! – усмехнулся спокойный голос, – медведю не интересно.
-Было бы не интересно, он бы отстал.
-Скорее всего медведь здесь уже бывал, – рассуждал спокойный, – говорят мишки очень любят сгущенку.
-Здесь нет никакой сгущенки.
-Потому и нет. Вспомни в фильме, мишка пробил банку когтем и выдавил все сладкое.
-Так это не вымысел?! – ужаснулся эмоциональный, – уже зима, чего он не спит, здесь шатается?!
-Его и называют шатуном. Голодно, не спится. Вот он и решил полакомиться сладким перед сном, а здесь дверь закрыта.
Когда я пришел, она и была закрыта.
Значит люди были.
-Какие люди?
-Что ж мишка сам дров нарубил?
Аргументов против не нашлось и оба голоса стихли. Роман прислушался к  звукам снаружи. Зверь потерял интерес и оставил дверь домика в покое. Его недовольное рычание неясно доносилось откуда-то сбоку и даже похоже стало медленно удалятся. Горожанин бросился к оконцу. В него почти ничего не было видно, беглец прижался носом к стеклу, скосил глаза, только так сумел разглядеть бурого,  всклокоченного медведя, бродившего вокруг избушки. За окном царил яркий приветливый день. Желтое солнце, голубое небо, белый снег. Даже мрачные ели повеселели.
-Интересно, сколько сейчас время, – задумался горожанин. Эх, работал бы телефон хоть чуть-чуть. Без электричества так плохо, даже время не проверишь. Вот почему механические наручные часы стали атрибутом деловых и богатых. Поднял руку и глянул время. Атрибут стремительной независимости.
Который час бедняга так и не узнал, попереживал, что на стыке осени и зимы дни очень короткие и затаил дыхание, следил, как мишка встряхнулся всем телом, словно лохматый пес, и весело припустил в лес. Горожанин пулей вылетел из домика, оттолкнул, не стал аккуратно прикрывать дверь и побежал, помчался, понесся в противоположную от медведя сторону.  Он страшно торопился, путался в длинных полах тулупа, спотыкался, опирался руками об белую землю. Дороги он не разбирал, но вскоре все-таки заметил, что елки расступились. Бежать было легко. Видимо, нечаянно он наткнулся на летнюю тропинку.
Роман бежал, бежал, совсем измучался, устал, от жара сам себе показался баней. Он заметил поваленное дерево и буквально рухнул на него. Сел сразу, снял ремень, сунул его в огромный карман, распахнулся, стал обмахиваться широкими полами.
-Даже не знал, что зимой в лесу может быть так жарко.
Он снял мешавший тулуп, расстелил его на бревне, как маугли тигровую шкуру на скале советов, горожанин даже свою курточку расстегнул, уселся на овчину, широко расставив руки, как делают силачи, обвел окрестности тяжелым взглядом, произнес вслух:
-Я молодец. С таким зверюгой справился.
Внутренний голос расхохотался.
-Справился, – передразнил сам себя Роман, – удрал вот и все. Теперь всем хвастаться можно, что огромного медведя одолел.
-Некому здесь хвастаться, – сокрушенно вздохнул горожанин.
Он опять глянул вокруг, но теперь уже не так победно. Пустое голубое небо, белый снег, темно-зеленая стена елей… одиноко, холодно. Беглец поежился, застегнул молнию, поднял встряхнул тулуп, полез в широкие рукава.
Дальше горожанин не бежал, шел усталом шагом по тропинке, копался в невеселых мыслях. Снова сильно захотелось есть, грустно вспомнились полные банки тушенки.
-Что ж я не догадался сунуть в карман, прихватить с собой баночку, – ругал себя горожанин, – спешил. Куда спешил? Где я вообще.
Безоблачное небо торжественно молчало, начинало медленно темнеть.
-Люди! – во всю глотку заорал беглец.
В холодной дали ему послышались какие-то неясные звуки и голоса, парень припустил туда. Путался в полах, бежал, поскальзывался. В ушах шумела и бухала голодная усталость.
Ещё шаг, Роман отвел рукой тяжелую еловую ветвь и замер, даже зажмурился. Света было так много, что сумерки отступили к самым деревьям. Откуда-то доносилась веселенькая танцевальная музыка. Роман решился медленно открыть глаза. Прямо перед ним метрах в ста мигал разноцветными огоньками нарядный резной теремок. К нему была пристроена большущая веранда, там стояли большие столы, выразительные лавки, сидели веселые люди в ярких комбинезонах. Рядом стояли лыжи одуряюще пахло шашлыками, звучал смех.
Вдоль белого снежного склона, словно разглаженная утюгом, сияющим рядом выстроились фонари. По снежной простыне вилась лыжня. Над головой висели тросы и кресла канатки.
-Лыжная база! – догадался горожанин.
Роман хотел броситься к людям, таким реальным, живым, настоящим, но застеснялся, представив как он сейчас выглядит и отступил за дерево. Дикий, нечесаный, в чудовищном тулупе, страшно голодный. Роман побоялся, что кто то мог услышать его дикие вопли.
Прав получается дядя Сергей, наше продвинутое поколение только мним себя всемогущими. Я все спорил, а он обещал мне доказать, так чтоб даже я не стал возражать. И доказал. Отправил меня в тайгу. Люди рядом, рукой подать, а я едва не пропал. Хорош был бы венец природы, хозяин мира, скорчившийся, как мерзкий червяк где-нибудь под ёлкой. А вечный мощный мир отлично проживет и без дурацкого хозяина.