В каком-то смысле депрессия – это особое состояние сознания. Это компенсаторный механизм, когда что-то в глубине тебя подавляет все твои жизненные силы и все мотивирующие центры. Все вокруг теряет смысл, любая мысль или воспоминание отзывается огромной душевной болью. Другое название для этого – духовный и душевный кризис.
Депрессия настолько глубока, мощна и внутренне интенсивна, что в ней весь окружающий мир кажется совершенно чуждым. И эта его чужеродность отзывается правдой, невероятно болезненной правдой. Умные доктора могли бы сразу поставить тебе диагноз ПТСР или ДРЛ. Но только это тебе не поможет. В этом состоянии ты явственно понимаешь, что никто реально тебя не понимает и не имеет заботы о тебе, никому ты в реальности не нужен и не интересен. Что у тебя нет ни друзей, ни родственников, ни родителей. Никто не воспринимает тебя серьезно, не чувствует что чувствуешь ты. Самое ужасное, что в этих открытиях есть много правды – это не наваждение – и по выходу из этого кризиса человек может сохранять за собой шлейф такого осознания, который может выражаться в ироничности, несерьезности, психастенической и шизотимической отгороженности от людей. Врожденный коммуникативный аутизм, аутичность, ощущения одиночества накапливаются и усиливаются с каждым новым эпизодом такой душевной тоски.
Депрессия как бы погружает человека в себя, она отчасти делает его более эгоистичным. На это можно смотреть как на естественный механизм обратного преобразования людей в животных. Депрессия – реакция на какие-то процессы раскачивания внутри. Она как бы «гасит», компенсирует что-то. Если этого «чего-то» нет – то и полноценной депрессии тоже не будет. Часто депрессию диагностируют как фазу маниакально-депрессивного психоза (биполярного аффективного расстройства), где происходит смена симптомов мании и депрессии и промежутков психического здоровья.
Хотя физическое состояние организма кажется «нормальным», психическое состояние находится в полностью разрушенном состоянии – все проекции и надежды на будущее растворяются какой-то внутренней, гнетущей тоской. Сильно страдает внимание, способность фокусироваться, творческие способности, общий мотивационный статус. На самой глубине этого тоскливого состояния ты превращаешься в «зомби». Подвергаются разрушению перспективы, как в будущее, так и в прошлое. Вообще, вся конструкция жизни и внутренние проекции на нее, рушатся.
В депрессии, ты находишься не столько под внутренним «давлением» как таковым, сколько в неком оцепенении, необычайно сильном внутреннем оцепенении, которое полностью завладевает тобой и распространяет свое влияние даже на сферу соматики. Это часто чувствуется как внутренний, глубинный мотивационный ступор, где любое движение теряет смысл. Видимо, в этом случае, это можно трактовать как следовое проявление психосоматических блоков, отголосков травмирующих эпизодов, переживаний страха, из глубокого детства, пренатального (внутриутробного) и постнатального периодов. Ибо страх и депрессивное оцепенение имеют определенную схожесть, с той разницей, что страх обычно интенсивен и быстро проходит, а депрессия длится неделями и месяцами, где эти чувства внутреннего обездвиживающего ступора, пустоты и бессмысленности существования инертно накатывают на тебя волнами, то усиливаясь, то ослабевая во времени.
Я бы рассказал еще что-то, но предпочту оставить при себе, потому что это очень личное. Потому что все это очень далеко от того, что в обществе называется «нормой», и легко может быть названо «бредом», «сумасшествием», «отклонениями».
По сути, ты становишься чужеродным и совершенно инородным этому миру, и с опытом понимаешь, что в этом состоянии, куда бы ты ни пошел, нигде ты не сможешь достигнуть значительного облегчения, найти смысл и удовлетворение. А что самое трагичное, общество не признает и не понимает что вещи, не имеющие прямого отношения к физическому здоровью, могут так серьезно обездвиживать и «выключать» человека из обычной жизни во стольких многих смыслах, гораздо сильнее, чем обычные физические травмы. Гораздо легче для общества назвать людей, испытывающих любую ментальную, эмоциональную или психическую боль «слабыми», «трусливыми», «малодушными», чем действительно хоть немного попытаться понять, потоки какой психической силы могут порой накатывать на людей.
Еще, депрессивным состояниям постоянно сопутствуют эти болезненные и неудовлетворяющие поиски смысла жизни. Коль скоро осознание условности и бессмысленности достигает определенной глубины – от него уже не отмахнуться, его не затопить делами и заботами, условной погоней за условными достижениями, условным удовлетворением условных желаний. Весь мир становится одним большим напоминанием о своей бессмысленности. Можно ясно увидеть бессмысленность всего. Условность самого понятия «смысл». Его антропоморфность. Почувствовать, что вне той небольшой группы людей, договорившихся между собой о смысле – нет никакого смысла. Ни высшего, ни низшего, вообще никакого.
И все же депрессия рано или поздно проходит... Она на время отшелушивает многое и превращает человека в ребенка. Она в каком-то смысле возвращает человека к реальности его животного существования. Атаке подвергаются смыслы, проекты, увлечения, привязанности, социальные связи. Депрессия останавливает раскрученный маховик жизненных мотиваций, для того чтобы возможно перезапустить его с другим, сокращенным набором мотиваций, которые, возможно, выдержат проверку на прочность в будущем. Но настоящая многомесячная депрессия выжигает все – не остается вообще ничего. С одной стороны она как бы гнетет, тормозит, но с другой стороны она гасит то, что возможно, и не имеет особого смысла с точки зрения более глобальных перспектив. Самое тяжелое здесь, что вместе с депрессией рушатся семьи и установленные союзы.
Депрессивные состояния и острые душевные кризисы у русского человека очень хорошо описал Лев Толстой, как в своих художественных романах, так и в автобиографических произведениях (Исповедь, 1882). Вообще, сам Лев Толстой является моделью русского человека и его слабостей. Он как бы «подсвечивает» собой все возможные качества, которые можно встретить в нашем человеке, и является моделью этого человека. Достаточно вспомнить, как он порядком «тронулся» под конец жизни и как суетно и практически бесславно закончилась его жизнь. Это все – напоминания всем нам о том, каких духовных высот может достигать человек русской культуры, и каким слабым и уязвимым он одновременно при этом является.
Толстой – плоть от плоти русский писатель, и в своих слабостях и помешательстве тоже. Именно эта слабина привлекает иноземцев в Толстом, которые почитают эту слабину за достоинство. И мы тоже не должны про нее забывать, но должны при этом правильно трактовать ее и всегда помнить что то, что случилось с Толстым может случиться, и постоянно случается, с каждым из нас. Неправильно отвергать Толстого, как это делает православная церковь, уличая его в слабости – он всем нам в назидание. Он был сильным человеком. Просто нужно внутри себя понять и превзойти Толстого. Да, именно так – превзойти, перерасти Толстого, нисколько не умаляя таланта, заслуг, масштаба его личности. Нужно встать на плечи этого гиганта, чтобы развиваться дальше. Его депрессивные многотомники, спустя два века после первых изданий, до сих пор формируют мировоззрение нашей интеллигенции и широких народных масс, формируют даже саму ментальность народа. Известно, что после сорока лет он переживал глубокие и продолжительные депрессии, которые сопровождались упадком сил и духа. Судя по всему, Толстой в своей сознательной жизни был выраженным психастеником и шизотимиком. Именно поэтому ему удавалось так пронзительно точно и психологически подробно описывать эти состояния.
Вот типичное, классическое описание депрессивного состояния у Толстого, его духовного кризиса (Исповедь, 1882):
«Душевное состояние это выражалось для меня так: жизнь моя есть какая-то кем-то сыгранная надо мной глупая и злая шутка. Несмотря на то, что я не признавал никакого «кого-то», который бы меня сотворил, эта форма представления, что кто-то надо мной подшутил зло и глупо, произведя меня на свет, была самая естественная мне форма представления.
Невольно мне представлялось, что там где-то есть кто-то, который теперь потешается, глядя на меня, как я целые 30 лет жил, жил учась, развиваясь, возрастая телом и духом, и как я теперь, совсем окрепнув умом, дойдя до той вершины жизни, с которой открывается вся она, – как я дурак-дураком стою на этой вершине, ясно понимая, что ничего в жизни и нет, и не было, и не будет. «А ему смешно...»
Но есть ли, или нет этот кто-нибудь, который смеется надо мной, мне от этого не легче. Я не мог придать никакого разумного смысла ни одному поступку, ни всей моей жизни. Меня только удивляло то, как мог я не понимать этого в самом начале. Все это так давно всем известно. Не нынче – завтра придут болезни, смерть (и приходили уже) на любимых людей, на меня, и ничего не останется, кроме смрада и червей. Дела мои, какие бы они ни были, все забудутся – раньше, позднее, да и меня не будет. Так из чего же хлопотать? Как может человек не видеть этого и жить – вот что удивительно! Можно жить только, покуда пьян жизнью; а как протрезвишься, то нельзя не видеть, что все это – только обман, и глупый обман! Вот именно, что ничего даже нет смешного и остроумного, а просто – жестоко и глупо.
«Искусство, поэзия?..» Долго под влиянием успеха похвалы людской я уверял себя, что это – дело, которое можно делать, несмотря на то, что придет смерть, которая уничтожит все – и меня, и мои дела, и память о них; но скоро я увидал, что и это – обман. Мне было ясно, что искусство есть украшение жизни, заманка к жизни. Но жизнь потеряла для меня свою заманчивость, как же я могу заманивать других? Пока я не жил своею жизнью, а чужая жизнь несла меня на своих волнах, пока я верил, что жизнь имеет смысл, хоть я и не умею выразить его, – отражения жизни всякого рода в поэзии и искусствах доставляли мне радость, мне весело было смотреть на жизнь в это зеркальце искусства; но когда я стал отыскивать смысл жизни, когда я почувствовал необходимость самому жить, – зеркальце это стало мне или ненужно, излишне и смешно, или мучительно. Мне нельзя уже было утешаться тем, что я в зеркальце вижу, что положение мое глупо и отчаянно. Хорошо мне было радоваться этому, когда в глубине души я верил, что жизнь моя имеет смысл. Тогда эта игра светов и теней – комического, трагического, трогательного, прекрасного, ужасного в жизни – потешала меня. Но когда я знал, что жизнь бессмысленна и ужасна, – игра в зеркальце не могла уже забавлять меня.
Но и этого мало. Если б я просто понял, что жизнь не имеет смысла, я спокойно бы мог знать это, мог бы знать, что это – мой удел. Но я не мог успокоиться на этом. Если б я был как человек, живущий в лесу, из которого он знает, что нет выхода, я бы мог жить; но я был как человек, заблудившийся в лесу, на которого нашел ужас оттого, что он заблудился. И он мечется, желая выбраться на дорогу, знает, что всякий шаг еще больше путает его, и не может не метаться.
Вопрос мой – тот, который в пятьдесят лет привел меня к самоубийству, был самый простой вопрос, лежащий в душе каждого человека, от глупого ребенка до мудрейшего старца, – тот вопрос, без которого жизнь невозможна, как я и испытал это на деле. Вопрос состоит в том: «Что выйдет из того, что я делаю нынче, что буду делать завтра, – что выйдет из всей моей жизни?» Иначе выраженный, вопрос будет такой: «Зачем же мне жить, зачем чего-нибудь желать, зачем что-нибудь делать?» Еще иначе выразить вопрос можно так: «Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?»
Вот еще одно яркое описание крушения мировоззрения при депрессивном эпизоде, с сопутствующими глубокими жизненными реминисценциями (Анна Каренина, 1877):
«...Он чувствовал, что стоит лицом к лицу пред чем-то нелогичным и бестолковым, и не знал, что надо делать. Алексей Александрович стоял лицом к лицу пред жизнью, пред возможностью любви в его жене к кому-нибудь, кроме него, и это-то казалось ему очень бестолковым и непонятным, потому что это была сама жизнь. Всю жизнь свою Алексей Александрович прожил и проработал в сферах служебных, имеющих дело с отражениями жизни. И каждый раз, когда он сталкивался с самою жизнью, он отстранялся от нее. Теперь он испытывал чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, спокойно прошедший над пропастью по мосту и вдруг увидавший, что этот мост разобран и что там пучина. Пучина эта была – сама жизнь, мост – та искусственная жизнь, которую прожил Алексей Александрович».
Дальше, тоскливо-депрессивное психастеническое переживание Пьера Безухова (Война и мир, 1869):
«О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, все на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его».
Депрессия у нас на Руси часто мимикрирует под «вселенскую тоску», «меланхолию», апатию, обломовщину одним словом. Все эти состояния – проявления того или иного вида депрессии. И пьют у нас люди тоже, в основном, находясь в такой тоске. Социофобное затворничество, дауншифтинг, эскапизм, социальная изоляция, вступление в секты – все это тоже проявление и ресурсная «консервация» депрессии того или иного генеза. Конечно, сами депрессии тоже бывают разными, и часть их просто является симптомом при течении и развитии других, каких-то более общих процессов и состояний в психике и соматике. На эти темы написаны сотни томов в терапевтической практике. Но глубинная суть – внутреннее оцепенение, мотивационный ступор, болезненные реминисценции в прошлое, гнетущие, неудовлетворяющие поиски смыслов жизни, разрушение перспектив в будущее – свойственны почти любому депрессивному состоянию.
***
Я знавал одного человека, который имел выраженный психастенический характер. Периодически на него накатывали депрессивные состояния разной глубины и длительности. Этот человек, тонко чувствующий психастеник и шизоид, талантливый программист, уехал на работу в США, в Калифорнию, в конце 1990-х годов, где он, ради интереса, обратился к местным докторам, и ему поставили диагнозы PSTD и PPC (Permanent Personality Changes, ICD-10/DSM-IV) и назначили какие-то антидепрессанты, которые он стал принимать. В какой-то момент от «невыносимой бессмысленности существования» и «потери всяких смыслов» ему стало очень тяжело и одиноко. В чужой стране никого не оказалось рядом, и он принял решение полететь в Таиланд. Там он провел какое-то время, живя на заработанные деньги в столице и на островах, а когда деньги закончились, в одной ветеринарной клинике на юге Таиланда он купил две бутылочки Нем****ла. Даже сейчас такие бутылочки без особых проблем можно достать в Таиланде, в крупных провинциальных городах, по цене 600-800 бат за штуку.
В момент, когда ты выпиваешь эту бутылочку, первое что ты чувствуешь – сильную горечь раствора, после этого, буквально через секунду, ты ощущаешь ужасную, тяжелую сонливость, так что даже не можешь держать голову – у тебя не будет даже времени запить эту горечь чем-то крепким алкогольным и вкусным – еще через пару секунд твоя голова и грудь от этой безумной навалившейся тяжести падает на кровать, и ты проваливаешься в глубокий сон, который через минуту превращается в терминальную кому, в которой ты уже никогда ничего больше не почувствуешь. Не почувствуешь как через пять минут остановится твое дыхание, как следом за ним остановится сердце, все энергообменные процессы в органах резко затормозятся, и тело начнет медленно остывать, как потом, через пару часов, температура тела сравняется с температурой окружающей среды. Так произойдет максимальный вход в депрессию – с прикосновением ее самых глубоких глубин, без возвращения. Энтропия Вселенной сравняется с базовыми значениями. Но депрессии уже не останется. И жизни тоже.
Как же распутать все это и понять? Как все это пережить? Как справиться с этой необъятной русской тоской, которой нет ни конца, ни края? Есть решение... только следите внимательно.
Сейчас, в XXI веке, депрессия – наиболее распространенное психическое расстройство, как в западном мире, так и у нас, в России. Есть невероятная, но вполне отражающая реальность, статистика, согласно которой сейчас около 30% юношей и девушек в возрасте 16-21 лет проходят через явные депрессивные периоды в своей жизни. Дальше, к сорока-пятидесяти годам этот процент опять вырастает до 30%. Это значит, что каждый третий в современном обществе хорошо знаком с подобными состояниями, хотя возможно еще не знает их названия и классификации. Ученые и терапевты пророчат, что это заболевание станет главной болезнью XXI века, а депрессивные состояния той или иной силы станут нормой для подавляющего большинства населения крупных городов в развитых и развивающихся странах.
Происхождение значительной части депрессий сейчас можно объяснить эндогенными эндокринными факторами. А именно: разбалансировкой гипоталамо-гипофизарной системы, снижением секреции соматотропина, тестостерона, тиреотропина, тироксина, гонадотропина, кортикотропных гормонов, выработки эндорфинов. Другая часть депрессий, в основном хронических, является манифестацией нарушения процессов освобождения и захвата нейромедиаторов в тканях центральной нервной системы, преимущественно в стволе головного мозга и его проекций в спинной мозг, в лимбическую систему и кору. Это нарушения высвобождения и захвата серотонина, триптамина, адреналина, норадреналина, и одного из самых тонких нейромедиаторов – дофамина, который управляет чувством ожидания удовольствия и удовлетворения, влияет на процессы мотивации и обучения, и, по всей видимости, является базой для общей мотивационной, волевой системы человека, одним из факторов «длинной воли». Вместе с тестостероном дофамин и его правильный захват дофаминовыми рецепторами могут являться основой для ритмичного проявления либидо в человеке, его базовой жизненной энергии. Могут быть задействованы также нейропептидные гормоны, обслуживающие нервную систему желудочно-кишечного тракта, внутренних органов и солнечного сплетения. Важнейшие нейромедиаторы в диагностике подавленных состояний: серотонин и дофамин.
Именно так наука в XXI веке смотрит на то, что раньше называлось душевным и духовным кризисом. Но в XXI веке душевные болезни лечатся не лекарствами, а физикой, и физика в свою очередь потом лечится восстановленным духом. Дух и материя как бы идут друг с другом рука об руку, плечом к плечу. Это прозвучит очень странно и слишком просто после такого длинного списка терминов из эндокринологии и нейрофизиологии, но нет ничего более правильного в этом мире, чем самое простое.
Нет лучшего способа воздействовать на депрессию и разного рода душевные и духовные кризисы кроме как банальной, простой, древней как мир регулярной физической активностью и строгим распорядком сна, бодрствования и питания. В подавленных состояниях нужно стараться сохранять режим дня вкупе с максимально возможной физической активностью. Когда рушится мир, все идет крахом, все теряет смысл, нужно не забывать принимать пищу три раза в день, стараться спать по расписанию, и выходить на прогулку или пробежку хотя бы два-три раза в неделю; и ни в коем случае не курить, не употреблять алкоголь или наркотики, чтобы не «сжечь» свои дофаминовые и серотониновые рецепторы, не усугубить и без того уже нарушенные процессы медиации в синапсах. Нужно следить, чтобы в пище был достаточно витаминов и микроэлементов, особенно йода, магния и цинка. Если все совсем плохо, и нет денег – просто употреблять в пищу каши, мюсли, кефир, и дополнять витаминными микроэлементными комплексами. Нужно также достаточно белка в виде красного мяса и морской жирной рыбы. Регулярный прием качественных комплексов натурального рыбьего жира с Омега-3-полиненасыщенными жирными кислотами с обязательным содержанием докозагексаеновой кислоты (ДГК, DHA) и эйкозапентаеновой кислоты (ЭПК, EPA) также способен драматично повлиять на улучшение состояния. Все это позволит поддержать в глубине тлеющее пламя сознания, прямую связь с Богом, на основе которой могут родиться и перестроиться новые смыслы.
Если пользоваться современной религиозной и эзотерической терминологиями, то на «духовном» уровне глубокая депрессия – это высокий механизм «переключения» душ в теле, когда в тело «вселяется» новая или дополнительная душа, или наоборот происходит очищение до своей глубинной сути, которая была в тебе, когда ты был еще ребенком. У людей переживающих депрессии может заметно меняться внешность в течение жизни, как отражение в изменениях в душе. Кстати, от депрессии человек может помолодеть, а не постареть, в случае если происходит оздоравливание и перестройка метаболизма. Депрессию, как и шизофрению, можно назвать «болезнью королей». Только относительно обеспеченные люди могут действительно глубоко погрузиться в нее, и на несколько месяцев отключиться от нормальной жизни, для глубокого внутреннего преобразования и постижения самых ее глубин. Остальных жизнь очень быстро и с еще большей болью выдернет из этого состояния.
Депрессия бывает так глубока, что слабые люди не выдерживают и уходят из жизни. Всем серьезно планирующим распрощаться с жизнью искренне рекомендую к внимательному прочтению автобиографическое произведение «Исповедь» Льва Толстого, 1882. Ну а если читать не хочется, послушайте хотя бы короткую песню «Когда поймешь умом» Константина Никольского, 1979, в которой сконцентрировано все то, что можно почерпнуть у Толстого. В сольном исполнении 1990-х годов (последняя композиция на альбоме «Один взгляд назад», 1996) она звучит гораздо честнее, более зрело. В этой простой песне, в ее завершающих аккордах есть простое и проверенное средство лечения любой депрессии. Поверьте мне.
А после этого надо выйти на улицу и начать бежать... бежать не останавливаясь. 10 километров как минимум.
Пока есть жизнь, есть и счастье. И это так много. А сколько еще впереди?
2016, Ростов-на-Дону.