Короткий Гурзуфский променад огибал пляж и упирался в ворота Молодёжного Лагеря «Спутник». Этот нерядовой комсомольский объект находился в ведении Бюро Международного Молодёжного Туризма того же названия и под непосредственной эгидой ЦК ВЛКСМ. Путёвки в «Спутник» распределялись централизованно, в основном, через общественные организации.
На обширной его территории, простиравшейся от моря и дальше высоко в горы, размещались стандартные многоэтажные корпуса (стекло-бетон) с двухместными номерами со всеми удобствами и квази-деревянные домики - «бочки», стилизованные под половинки разрезанной вдоль одноимённой тары, жилища на двоих или шестерых без удобств, но с кондиционером и холодильником. В «элитные» многоэтажки заселяли молодёжь, приезжающую из стран соцлагеря, «редких птиц» - прогрессивных представителей кап.держав, а также отечественных комсомольцев из «блатных» внешнеторговых организаций и ВУЗов международной направленности. В «бочках» же проживали остальные осчастливленные путёвками проверенные комсомольцы из долов и весей всего Советского Союза.
Ухоженный пляж «Спутника» делился на равные части тремя далеко уходящими в море волнорезами. Над пляжем в искусственной пещере утопало кафе, известное как «Деревяшка» - в полном соответствии с внутренней отделкой. На искусственных плато в гористой местности там и тут возвышались аккуратные домики – туалеты и душевые для обитателей бочек. Ближе к центру блестела окнами огромная лагерная столовая с множеством залов. Господствующую высоту занимала знаменитая «Летающая тарелка» - центр притяжения не только всего «Спутника», но и большинства отдыхающих «дикарей». Аккуратный ларёк, торгующий коктейлями и немудрёными закусками, на крышу которого «как-бы» опустилось средних размеров НЛО, окружали яркие разноцветные столы и лавки из пластика загадочных космических форм. Часов с двух дня «Тарелка» начинала заполняться желающими, а вечером «яблоку негде было упасть» - протолкнуться к окошку ларька представляло изрядную трудность.
Но проникнуть на территорию лагеря постороннему было непросто: на входных воротах постоянно дежурила строгая охрана, внимательно проверяющая пропуска. Поверхность высокого забора покрывал регулярно обновляемый жирный слой солидола, выполняющий двойную функцию: во-первых - отпугивать нерешительных желающих, опасающихся запачкать свой «парадный костюмчик», а во-вторых – вылавливать по следам на одежде и характерному запаху внутри «Спутника» пробравшихся отчаянных молодцов, с последующим их выдворением или передачей органам милиции.
Мой приятель Андрюшка «Японист» попал в «Спутник» по обмену. После успешного окончания ИСАА он удачно определился на трёхгодичную практику в Японию, по возвращении с которой заимел прозвище и страстное желание наверстать пропущенные за время заграничной стажировки гурзуфские удовольствия.
В Дом Творчества имени Коровина по супер-дефицитной путёвке Андрюшку устроила мама, работавшая в руководстве Внешнеторгового Объединения «СовЭкспортФильм». Прожив сутки в престижном историческом корпусе, Андрей затосковал. Полное отсутствие «младого племени» и засилье пожилой и совсем дряхлой творческой интеллигенции вкупе с нестандартными личностями неопределённого возраста и ориентации могли привести в уныние и более оптимистичного молодого человека. Недолго думая, «Японист» предложил администрации «Коровинского» организовать обмен своей «элитной» путёвки на равноценную в «Спутник». Но на второй день пребывания в Крыму Андрюшка на аллеях встретил нас с Вовкой Юсовым, нашим минским приятелем. И понеслось!
Когда в администрации «Коровинского» Андрею выдавали обмененную путёвку в «Спутник», он, мягко выражаясь, находился в «расслабленном» состоянии и не обратил никакого внимания на её категорию. Как результат, его заселили в шестиместную бочку со «сборной солянкой» из пятерых украинских и белорусских комсомольцев, правда, на первой линии к морю.
Андрюшка не очень расстроился: большую часть суток он уже проводил в своей гурзуфской компании – на аллеях, в «Чайнике», в коктейль-холле и только ночевать с трудом добирался до своей бочки. Большая часть его одежды уже впитала пахучие следы солидола, так как «Японист» по привычке «перемахивал» через ограду лагеря, постоянно забывая, что он обладает заветным пропуском. Соседи-активисты шарахались от него, как от огня, и прозвали «Летучим Голландцем» за непредсказуемось и призрачность появлений. Особенно их напрягло полуночное пришествие «Япониста» совместно с дамой, с которой он, не стесняясь присутствием «посторонних», продолжал любовную возню до самого утра. Когда один из соседей, видимо, самый непримиримый борец за нравственность и моральный облик строителя коммунизма, высказал поутру Андрюшке своё негодование, тот, находясь в благодушном расслабленном состоянии, предложил на следующую ночь привести и для моралиста непритязательную подружку, упомянув расхожую поговорку про «слегка беременную, но честную!».
Встречая «Япониста» за территорией лагеря в бурной компании гурзуфских завсегдатаев, его правильные комсомольские соседи старались быстрее проскочить мимо незамеченными, опасаясь быть втянутыми в какое-нибудь неблаговидное занятие, за которое их, в лучшем случае, немедленно выгонят из «Спутника», а если не повезёт – то и из рядов ВЛКСМ. Сам Андрей, вооружившись маской и трубкой и с ластами наперевес, всем своим видом выражал неуклонное желание осматривать красоты морских глубин, что, впрочем, удавалось осуществить нечасто, в силу плотной занятости празднованием жизни во всех её проявлениях.
Однажды мы втроём, купив поутру напиток с немудрёным названием «Коньячный», намереваясь поправить здоровье присели на парапет на улице Чехова с замечательным видом на всю Гурзуфскую бухту. У нас с минчанином в качестве дополнения к «калорийному завтраку» имелась «жменя» маслин, подаренная сердобольной бабкой на маленьком рынке, куда мы зашли по дороге из магазина. А Андрюшка там же, придерживаясь привычной азиатской диеты, купил пакетик – «сардельку» корейской моркови. После первой, с удовольствием употребляя острую закуску, «Японист» внезапно произнёс: «Как же в руль тянет!». Мы с Юсовым испуганно переглянулись – симптом «белки» налицо. Но дальнейшая тирада Андрюши отмела наши подозрения: «Уже две недели машину не водил! А до этого, в течение трёх лет – ни дня без колёс! Соскучился очень!». К вечеру того же дня у «Япониста» появилась возможность порулить: подвернулось списанное на «Мосфильме» и привезённое в Гурзуф несколько лет назад москвичом «Пряником» кресло-каталка с ручным управлением.
Нестандартное средство передвижения обнаружили литовцы, проживающие дикарями на «Вертолётах». Так называлась ровная площадка, расположенная высоко над морем, где в «дохрущёские» времена планировали выстроить взлётно-посадочный комплекс для вертолётов Черноморской пограничной службы. Но власть переменилась, а вместе с ней изменились и планы, и строительство сначала заморозили, а потом, и вовсе забросили. От «грандиозного» проекта сохранилась гладкая выровненная поверхность с останками построек нулевого цикла, за многие годы густо и буйно заросшая по периметру кустами дикого шиповника выше человеческого роста. Чтобы добраться до площадки, следовало подняться сначала по узкой лестнице, идущей мимо ограды Коктейль-холла и дачки бессменного «хозяина «Кока», Дяди Бори «Пифа». Дальше по узкой крутой тропке высоко в гору.
В тот год на «Вертолётах» квартировали шесть литовцев и я, временно примкнувший на период поиска новой «фанзы». «Лесные братья» категорически не снимали жильё, а для ночлега привозили с собой подстилки, покрывала и куски полиэтилена, чтобы накрываться в случае редко случавшегося дождя. Правда, один из них, с весёлым прозвищем «Акапулько», где-то разжился раскладушкой, так что ночью резко возвышался над ровным рядом спящих тел. Ежедневно утреннее пробуждение «было не лишено приятности». После исполнения «Акапулькой» первых слов одноименной песни модной тогда итальянской группы «Ricchi E Poveri», служивших сигналом побудки, один из литовцев из-под ближайших кустов доставал бутылку крепкого национального ликёра. По издавна сложившейся традиции с собой в Крым они привозили такое количество «Крупникаса» и «Суктиниса», чтобы всякое утро дарило приятные вкусовые ощущения далёкой прибалтийской Родины. По приезду, каждый сооружал собственный «схрон» в окружающей площадку растительности, откуда ежедневно по очереди и извлекали очень вкусный напиток. Утренний аперитив пился со стандартной последовательностью тостов: «За свободную Литву! За литовский город Гурзуф! За города – побратимы Вильнюс и Москву!». Последний тост являлся явным экивоком в мою сторону. Окончив «трапезу» и аккуратно сложив под сохранившиеся развалины вертолётных построек постельные принадлежности, всей дружной компанией мы выдвигались в пляжный туалет «Метро» для осуществления комплекса утренних гигиенических процедур.
Тем летом к Гурзуфским «ветеранам» Ричардасу, Раймису и Аудрису «Пункасу» - панку, носившему косичку, примкнули свежие силы. Из новоприехавших, Аудрис «Толстый» выделялся габаритами даже на фоне остальных далеко не мелких литовцев: при росте под два метра Аудрис весил 130 кило и заслуженно носил звание мастера спорта по греко-римской борьбе. Любвеобильные хохлушки, и не только они, с нескрываемым вожделением пялились на его литой обнажённый торс, а прозвище просто позволяло не путать его с двумя тёзками. В один из дней милицейский ГАЗик, патрулируя территорию, заехал на аллеи. Два сержанта, увидев мирно спящего на подстилке Аудриса, решили с целью выполнения плана по задержаниям нетрезвых отдыхающих отвезти его в отделение. Минут пятнадцать ушло у них на подъём литовца. Встав, Аудрис просто раскинул руки, и как милиционеры не старались, согнуть их для помещения задержанного в зарешёченный задний отсек машины, им это не удалось. «Плюнув в сердцах», патрульные ослабили «хватку», и здоровяк рухнул обратно на асфальт и продолжил сиесту.
Кроме дружной команды «дикарей» в Гурзуф регулярно приезжала и парочка прибалтийских культурных отдыхающих – Аудрис «Йошке» и Фредерикус. Тандем всегда снимал приличное, недешёвое жильё в центре Гурзуфа, шиковал в Ялтинских ресторанах, ни в чём себе не отказывал и с размахом угощал друзей и знакомцев. Фред эпизодически привозил с собой рослую симпатичную соотечественницу, Милду. Дабы отличать этого Аудриса от двух тёзок, его прозвали «Ласковым», потому что, в отличие от остальных «нордических» литовцев, он обладал славянским дружелюбием и широтой души. С ними подружился Андрюшка «Крекс» и в периоды нашей бездомности (когда из одной фанзы уже выгнали, а другую ещё не сняли) он регулярно проживал у них на нижнем ярусе (на матрасе на полу) на полном пансионе. Я долго не мог понять, почему прибалтийские товарищи держатся отстранённо, пока мой «лепший корень» Ричардас не объяснил, что Фред и «Йошке» - известные на всю Литву «Гоп-стопники», и приезжают на отдых, удачно провернув «дело», между отсидками.
Днём «дикие» литовцы вместе со всеми завсегдатаями проводили досуг на «пивных» аллеях; местом своей «лёжки» они обычно выбирали третью, в обиходе уже называемую «литовской». В особом проявлении национализма замечены не были, но и своего желания видеть Литву независимой никогда не скрывали. От остальных «гурзуфцев» «лесные братья» держались несколько обособленно, но вели себя вполне доброжелательно. Мне очень импонировала их сплочённость, и я ценил их дружбу. Аудрис «Толстый» всегда гостеприимно уступал мне половину своей подстилки, а Ричардас делился покрывалом. Я же, в свою очередь, проживая в очередной «фанзе», являлся хранителем всех денег и документов литовской братии.
Самый молчаливый из прибалтов, Антанас «Штурмбанфюрер», обликом сильно напоминавший картинного арийца - эсэсовца из советских фильмов о Великой Отечественной, по-русски говорил очень слабо. В отличие от большинства моих вильнюсских друзей, окончивших русскоязычные школы, Антанас родился и учился в Каунасе, оплоте литовского национализма, и уроки русского языка практически не посещал. Его лучший друг и земляк, двухметровый каменотёс Доугирдас «Доу», вещал на суржике с сильным литовским акцентом, каждой фразой приводя окружающих в восторг на грани потери сознания от хохота. Бедняга «Доу» до призыва в ряды СА не знал русского вообще, но «удачно» попал на 3 года во флот, где его быстро выучил «ридной мове» старшина-хохол.
Однажды днём на третьей аллее мы с Доугирдасом и «Штурмбанфюрером» предавались обычному времяпрепровождению, а именно: пили пиво с портвейном в смешанной компании симпатичных москвичек и минчанок. К нам подошли два незнакомых паренька, и один, обращаясь ко мне, спросил: «Вы тут наших, из Донецка, не видели?». Пока я соображал, слово неожиданно взял «Штурмбанфюрер». «Нет такого города! Вильнюс есть! Каунас есть! Москва есть! А такого города нет!», с сильным акцентом твёрдо заявил он. Опешившие мальчуганы, решив, что напоролись на иностранцев из «Спутника», спешно «от греха» ретировались.
Именно Антанас с Доугирдасом, пытаясь проникнуть в «Спутник» через расположенные высоко в горах въездные ворота, по дороге обнаружили забытое кем-то или заброшенное кресло-каталку в вполне рабочем состоянии. Стремительный спуск в экзотическом средстве передвижения по крутым горным дорожкам показался друзьям куда более заманчивым, чем посещение «Тарелки». Число охотниц женского пола, жаждущих прокатиться дуэтом на коленях у «водителя», просто зашкаливало. Озорной визг девчушек в мини-бикини отдалённо напоминал звуки, доносящиеся с американских горок в ЦПКиО, но щекочущее нервы пикантное развлечение не шло ни в какое сравнение с партикулярным парковым аттракционом. Пользуясь правом первооткрывателей, вся литовская диаспора употребляла необычное средство передвижения и «в хвост и гриву», пока прочие желающие не воззвали к их совести.
Только на третьи сутки кресло доехало до аллей к несказанной радости остальных «гурзуфцев». Первым его решил обкатать Павел «Штирлиц», обязанный прозвищем созвучию с ним своей наследственной фамилии. В подражание Евстигнееву в «Приключениях итальянцев» Пашка выставил вперёд одну ногу и с шиком проехал с шиком на ручном управлении весь променад. Дальше он, на всякий случай, пешком вкатил кресло по подъёму ко входу в «Пельменную». Там «Штирлиц» посадил на плечи вышедшую из заведения подружку, и они стартовали на каталке вниз по достаточно крутому уклону обратно к набережной. На середине спуска неожиданно одна из клешин его джинсов попала в спицы колеса, и оба катальщика кубарем низверглись на дорогу, пулей вылетев из кресла. Асфальтовые «ожоги» на телах ездоков не поддаются описанию, причём «всадница» пострадала существенно чувствительней. С каталкой решительно ничего не случилось – умели делать в прежние времена!
Удачно оказавшийся на месте «катастрофы» Юсов, как раз выпивающий у «Бочки», сразу прикатил «экипаж» «Японисту» порулить, опасаясь за его эмоциональное состояние. Андрюшка торжественно проехался на нём по всей нижней, пляжной части Гурзуфа и даже победоносно зарулил на территорию «Спутника», предъявив свой законный пропуск остолбеневшим охранникам. Покатавшись по лагерю и удовлетворив непонятную пешеходам «тягу к рулю», «Японист» отогнал каталку на аллеи, где кресло тут же «взял в оборот» москвич Султанбай в компании с «Африканычем».
Через пару дней мы возвращались в Москву. На утренний «отплызд» в хозяйский садик явились «Японист» и Юсов, с остальными друзьями мы бурно распрощались накануне в Коктейль-холле. Во время расставания, литовцы от дружеских щедрот отцедили мне поллитра так любимого ими 70-ти градусного белорусского свекольного самогона, проходящего под незамысловатым названием «Буряк». У Андрюшки сначала «Буряк» «не пошёл!» И щедро исторгнулся на небольшой ухоженный огородик к полному отчаянию хозяйки. Но уже второй и третий полустаканчик отлично усвоились организмом, так что к пристани «Японист» отправился пританцовывая и даже тащя сумку моей спутницы.
Ни на следующий год, ни в дальнейшем кресло-каталка в Гурзуфе мне больше не попадалось. С Володей Юсовым я последний раз встречался в Минске в 92-м году, возвращаясь из Германии, куда выехал на жительство по приглашению всё тех же литовских друзей. А с Андрюшкой «Японистом» общаюсь по сей день, только видеться стали реже – после «опасных» 90-х он перебрался на жительство в дальний хутор за 400 вёрст от Москвы и в столицу приезжает в случае крайней надобности.