Окна моей квартиры выходят на городской парк. Тихое приятное место. Весной птичий гомон, летом запах разнотравья и прогретых сосен. Во дворе все свои. Азартные доминошники, колотящие по текстолитовому листу, степенные женщины и мальчишки, играющие в лото, всеведущие бабушки на скамейках у подъездов. Уютная окраина, маленького сибирского городка, дремотная, провинциальная, ни чего не знающая о бомжах и суете торговых центров. Двери в квартиры, если хозяева дома, ни когда не закрываются.
Я просовываю голову в одуряюще пахнущую парфюмерией и косметикой квартиру моей подружки и соседки Тони. Косметика и модные запахи — Тонин пунктик. Ей далеко за сорок, мужа нет. Это обстоятельство ее необычайно удручает. Нет его уже давно, лет восемь, да, точно восемь. Помню по тому, что, в тот год самочувствие сына позволило приехать из-за границы. Иду вручать Тоньке подарки и все обстоятельно рассказывать. Мы привыкли «секретничать» еще со школы, где учились вместе с первого класса.
- Тоня,- громко говорю я уже стоя в прихожей.
- Ой, Олька,- выскакивает из комнаты Тоня в немыслимом китайском халате из «одноразового» шёлка. Как не старалась я привить ей вкус к хорошим вещам и качественной косметике, она предпочитала броские, яркие ткани, густые удушающие запахи. У нее была основная стратагема: «Сначала нужно заставить самца заметить тебя с расстояния 200 метров, а потом нечаянно оказаться рядом». Но выбранная стратегия ей не помогала, да и демографическая обстановка нашего города, а так же склонность мужского населения к алкоголизму, резко снижали шансы.
Вот и сейчас Тоня начинает жаловаться, что «пока некоторые шляются по заграницам», она безуспешно бьется за свое семейное счастье».
- Вот если бы ты употребляла, - мечтательно говорит Тоня,- мы бы с тобой так посидели! Скрипит дверца румынского бара времен Варшавского договора и талонов на мебель и мне демонстрируются ряды дорогих напитков, подлинность которых вызывает у меня искреннее сомнение. Уже много лет не бросая работу в городском узле связи, Тоня содержит несколько ларьков, торгующих всем на свете, а в смутные 90-е годы, в основном, сомнительным алкоголем. Стать олигархом Тоня не стремилась, а вот воспитать сына без мужа, ларьки очень даже помогли.
- Представляешь,- щебечет Тоня, наливая чай,- пока я тут веду битву за дельного мужика, моя продавщица Танька отхватила шикарного бизнесмена. Он к ней повадился каждый день жвачку покупать. Подъезжает на дорогой машине, улыбается. Она у него спрашивает про жену, а он говорит, что жена за границей. По всему видно, что у мужика деньги есть. И везет же дурочке! Где только такие мужики водятся, у нас же город маленький…
И вдруг я замечаю, что последние слова она растягивает, на лице испуг, а рука поднимается, чтобы зажать рот.
- Ой, Олька! Какая же я дура,- с ужасом говорит Тонька. Её растаращенные глаза смотрят на меня. Щеки пунцовые. И тут до меня доходит, что «жена за границей» — это я, а шикарный бизнесмен — мой Иваныч.
- Ща,- решительно говорю я, и оставляю Тоньку в роли Яго.
Решительно распахиваю дверь в квартиру и с порога кричу мужу, смотрящему футбол: « А ты что не жуёшь свою жвачку?»
Иваныч, не отрывая взгляда от телевизора, отвечает: «Забыл купить, как бросил курить, каждый день покупаю в Тонькином ларьке, там еще продавщица веселая, про жизнь меня расспрашивает. А сегодня забыл».
- Иваныч, а знаешь, что продавщица на тебя глаз положила и пол города об этом уже судачит?
- Чего?- вопит Иваныч, подпрыгивая в кресле.
- Ну, Тонька! Я ей устрою,- быстро соображает Иваныч, точно определяя источник информации.
- Инцидент исперчен, любовная лодка не пострадала,- меня разбирает смех, а Иваныч мечется по комнате.
- Это что же в нашей деревне и гульнуть нельзя?!
- Плохи твои дела, дорогой!
Мы идем пить чай с финиковым медом, который я привезла из заграницы. А Иваныч все ругается: «Правильно от нее муж сбежал».
***
В тот год наш уютный двор перекопали, тянули теплотрассу к новой котельной. Глубокая траншея отделила дом от дороги в город. Коммунальщики бросили на глиняные комья несколько досок и этот хилый мостик соединил нас с «большой землей».
За неделю до упомянутой канавы, трещина пролегла через Тонину семью. Бдительные подруги по узлу связи, нарушая все инструкции, рассказали Тоне, что ее муж, водитель большегрузного автомобиля, повадился звонить и отправлять телеграммы в южные края. Вручили ей адрес конкурентки. На сей раз, не поделившись со мной своей бедой, Антонина не нашла ни чего лучшего, как проводив мужа в долгую командировку, отбить конкурентке телеграмму: «Приезжай зпт моя уехала в санаторий тчк Дорогу оплачу тчк Твой Василий тчк». Конкурентка сообщила телеграммой, что через четыре дня будет.
Я узнала обо всем в ночь перед приездом барышни с Юга.
- Оля, я умираю,- Тонин голос в трубке дрожал.
Тонька «умирала» периодически, от душевного расстройства, после бурных праздников, и просто от событий, вырывающих ее из привычного ритма. Однажды она «умирала», решив загореть перед пляжным сезоном. Не утрудив себя чтением инструкции, а может быть она была на китайском, поскольку основным источником товаров Тонькиных ларьков была Поднебесная, она, раздевшись догола провертелась около УФ-лампы минут пятнадцать. После чего мне пришлось применять все свои медицинские навыки, чтобы облегчить сезонную линьку подруги.
На сей раз в ее голосе, действительно, было что-то тревожное. Звонила она с работы, где дежурила в ночь. Я накинула курточку и пошла на узел связи, разбираться в бразильском сериале Тонькиной жизни.
Ох, и ругала я ее! И что ты будешь с ней делать? И как ты себе представляешь вашу встречу? Она только плакала и хлопала глазами.
- Понимаешь, она сегодня утром приезжает… Утренним поездом, только успею добежать домой со смены.
За окном висела полная и подозрительно красная луна, не предвещая ни чего хорошего.
- А давай-ка мне ключи,- решила я,- встречу, все узнаю. Представлюсь сестрой твоего Васьки, скажу, мол, задержался на сутки, просил приветить.
- Правда? – недоверчиво всхлипывает Тонька, - я уже сменщицу попросила пораньше выйти.
- Правда, правда. Пойду я, уже третий час. Бери мои ключи, посидишь у меня, пока я буду с твоей «подругой» общаться. Иваныч на пару дней к маме уехал.
И в этот момент за окном загремел гром. Луна исчезла и тяжелые капли застучали по подоконнику.
- Ну, вот, теперь ждать придется.
- Сиди,- сказала Тоня, чаю попьем…
Через час стало понятно, что дождь скоро не утихнет.
- Пойду я, Тоня.
Дождь был не холодный, но крупный. Хорошо, что хоть куртку надела. До дома добежала быстро. Подошла к траншее, мокрая глина скользила и не успела я добраться до досок, как ноги поехали по какому-то зализанному желобу и я слетела на дно траншеи. И это был еще не испуг, испуг начался тогда, когда рядом, на дне траншеи, в которой уже выше щиколотки была вода, прозвучал голос: «Вы кто?». От испуга я чуть не потеряла дар речи. Но потом, успокоенная знакомым голосом и обращением на Вы, вдруг сообразила, что поскользнулась на уже проглаженном грузным телом желобе, оставленном моим предшественником.
- Ерошкин, ты что ли?
Я,- тяжело вздыхает Ерошкин.
Ерошкин — житель соседнего подъезда, грузный, добродушный и степенный мужчина, занимающий должность нашего участкового милиционера.
- Ерошкин, давай орать, вдруг, кто услышит.
- Бесполезно,- вздыхает Ерошкин,- канава глубокая, по профилю парабола. Мы с тобой в фокусе и кричи не кричи, звук будет направлен вверх, так что ни кто нас с тобой не услышит. Разве что марсиане.
- А почему ты такой умный? – грустно говорю я, понимая, что на самом деле, Ерошкин уже орал, несмотря на профиль нашей канавы, поскольку голос у него сиплый.
- Ты не грусти, через час Тоня пойдет с дежурства, она на два часа раньше заканчивает сегодня, попросила сменщицу раньше выйти.
- А в честь чего это она? – оживляется Ерошкин.
- Семейные дела,- мне совсем не хочется посвящать Ерошкина в Тонькины тайны.
В канаве холодно и мерзко. Мы с Ерошкиным ужасны – мокрые насквозь, в глине, под затихающим дождем. Я уже трясусь от холода.
- Ерошкин, давай орать, иначе замерзнем!
- Давай,- соглашается Ерошкин и мы орем минут пять. Я еще и размахиваю руками. Топать не получается, ноги вязнут в липкой глине.
Дождь закончился. Над нами становиться светлее, уже можно разобрать цифры на циферблате. Из парка доносятся первые птичьи голоса. Ерошкин удивленно говорит: «А досок-то нет!» И действительно, какой-то дебил унес доски.
- Ерошкин, мы были обречены! А может быть, это на тебя покушались? Ты как комиссар Катанья1!
- Ольга, хватит издеваться! На меня если и будет кто покушаться, так это твоя Тонька! Я ее 3 раза штрафовал за продажу пива несовершеннолетним. Ох, если найду, кто доски скомуниздил..,- мечтательно жмурится Ерошкин.
- А давай еще покричим,- предлагаю я,- может кто в гаражи с утра пойдет?
И мы опять кричим: «Люди! Помогите!».
И вдруг, над нами раздается незнакомый женский голос,- Ой, хто это там?
И по этому южному «хто» я сразу понимаю, что приехала Тонькина конкурентка.
- Девушка, милая,- орет Ерошкин,- посмотрите, там к гаражам лестница приставлена была, вчера крышу гудроном заливали. Только она тяжелая, поищите помощника, может дворник уже работает.
Наша спасительница осторожно подбирается к краю траншеи.
- Ой, да вас там двое! Я сейчас посмотрю лестницу-то…
Её нет минут десять, а потом раздаются голоса уже двух женщин и во втором я узнаю Тонькин.
- Вот здесь они!- говорит Тонькина конкурентка,– поберегись,- и лестница съезжает в нашу параболу. Ерошкин вылезает первым, потом галантно подает мне руку.
- Я так и знала, что это ты, - радостно кричит Тонька, - это ж с тобой вечно истории приключаются.
- Знаете, девушка,- обращается она к приезжей, совсем не понимая, кто перед ней,- и собаки ее кусали, и корова за ней гонялась, и петух на неё нападал, - весело трещит Тонька.
Ерошкин говорит: «Пойду, позвоню коммунальщикам, устрою разгон, пусть нормальный мостик сделают». А мы втроем отправляемся в обход канавы. Тонька и приезжая девушка весело и возбужденно обсуждают свой «подвиг», как будто они сняли папанинцев со льдины. Я же с ужасом осматривала свой костюм.
- Я в гости приехала,- говорит девушка,- меня Наташа зовут. Вот перепачкалась вся как чумичка.
- И правда,- сочувственно говорит Тонька,- а пойдем, Наташа, ко мне, я тебя в порядок приведу и чайку попьем.
А я думаю: «Ты что забыла, что к тебе гостья приехать должна?» Но ни чего не произношу вслух. Пусть все идет, как идет, неспроста же я в яму упала, значит, промысел божий.
- Тонь, я пойду из крана ополоснусь, не тащить же эту грязь домой, а вы идите.
Мы меняемся ключами и я иду к водопроводному крану, что в торце дома, а Тоня с Наташей к нашему подъезду. На улице еще пусто и ни кто не видит, как взрослая тетя смывает с себя густую, как деревенская сметана, глину.
Остальную часть этого сумасшедшего дня, я узнаю из рассказа Тони.
Девушка сразу ей понравилась, симпатичная, вежливая, веселая, открытая. Поняла она, что это за девушка, лишь тогда, когда та стала рассказывать откуда приехала. Вот тогда она, собрав «нервы в кулак», решила сыграть ту роль, которая отводилась мне.
- Так ты же к моему брату приехала, к Ваське! – восклицает Тоня, как Штирлиц или великая Сара Бернар.
- Ой, а это 25 квартира?
- Она, она, - Тоня делает вид, что смотрит в окно, чтобы дать себе время успокоиться.
- Вася завтра к обеду вернется, его неожиданно в командировку отправили, вот просил тебя встретить. А мы, вишь как, познакомились…
Нет, пожалуй, Сара Бернар отдыхает! В тот момент Тоня была великой! На что только не способны женщины в критических ситуациях!
- Наташ, а как вы с Васей познакомились?
- Да, они у нас в прошлом году на уборке работали. У нас в страду транспорта не хватает. И вообще село наше дыра дырой! Меня после института культуры туда распределили в библиотеку. Ну, и кисла я там пятый год. Я детдомовская, жилья своего не было, а там домик старенький дали. Участочек у меня 8 соток. Жить можно, только мужики вечно пьяные, женихов ноль!
- Вася за книжкой пришел,- с теплотой в голосе продолжает Наташа,- я удивилась, шоферня пьет обычно на уборке, а этот за книжкой пришел. Попросил посоветовать, что почитать. Разговорились. И стал он каждый вечер ко мне ходить. Он конечно старше, но голову мне снесло и ему, чувствую, тоже. Я ведь сирота, отца своего не знала, может быть, поэтому мне мужчины постарше кажутся надежными и интересными.
- А про жену, что он тебе говорил? – спокойно спрашивает Тоня.
- Так он сразу не сказал, что женат. Дня за три перед отъездом сказал. И что сын у него. Про жену дурного не говорил, только что не любит, женила, говорит, на себе, молодой был, глупый. Я проплакала ночь, и прогнала его. А он потом начал звонить в библиотеку, письма писать нежные. И вот телеграмма. И не смогла я удержаться. Пусть, думаю, хоть неделя счастья, а потом в свою дыру, к алкашам.
Тонька отворачивается к окну и незаметно смахивает слезы. Она-то знает, что действительно женила Ваську на себе, заласкав, закормив, захороводив в бешеном ритме своей жизни. И вот теперь эта молодая и красивая девушка возвращает ей прошлое. И оказывается, что её Васька может писать нежные письма. И любить может по-настоящему. И вдруг такая острая боль проходит через ее сердце, что она всхлипывает, и начинает рыдать в голос. Наташа испуганно смотрит на нее, не понимая сути происходящего. А Тоня ревет и машет рукой,- сейчас, сейчас…
- А знаешь, Наташа,- осипшим от слез голосом говорит Тоня,- забирай своего Ваську, раз такая история.
- Как забирай? - испуганно спрашивает Наташа.
- Ну, раз у нас не получилось, счастья настоящего, то может у вас получиться. Может быть, ты ему правильной женой будешь, и решительно направляется к гардеробу.
Наташа, как пораженная громом, вмиг понявшая все, бледная, становиться как каменная, и ее расширенные глаза замирают.
- Чего сидишь? Иди, помогай Васькины вещи укладывать!
О чем они говорили ночью, Тоня не рассказала. А утром Наташа ждала с чемоданом и большой коробкой Василия на улице. А Тоня в этот день поменяла замки на двери.
Днем ко мне пришел Ерошкин. Он был доволен собой.
- Преступление раскрыто! Вот тебе компенсация,- он протянул мне конверт, в котором угадывались купюры.
- Ерошкин, а как это без суда и следствия?
- Это экспресс-метод,- весело говорит Ерошкин.
- И кто доски попер?
- Кто, кто… Конечно Суропин! И в гараж затащил. Так что я не Катанья, я – Холмс! Дедукция!
- А, правда, как ты его нашел?
- Понимаешь, Оля, это только в книжках дедукция-индукция, а в жизни все просто,- назидательно говорит Ерошкин, - Он же на даче сарай строит, вот я и попросил агентуру позвонить, когда в гараж пойдет. Ну, и заглянул к «хозяйствующему субъекту». А досочки, вот они!
- Что субъект – точно! Он с жены отчет за каждую копейку требует.
- Да знаю, - говорит Ерошкин,- только ты, это, ни кому про «экспресс-метод»…
- Могила! А знаешь Ерошкин, хороший ты участковый!
- А то! – улыбается Ерошкин, уже спускаясь по лестнице.
Так я впервые столкнулась с коррупцией в органах внутренних дел, и этот тип коррупции мне понравился.
А Тоня проревела весь вечер. Я гладила ее по голове и говорила: «Может быть, тебе в канаву залезть и кричать в голос, там тебя ни кто не услышит – таковы акустические свойства параболы?»
- Дура,- огрызалась Тонька и улыбалась сквозь слезы.
***
Отношения между Тонькой и Иванычем испортились после неудачной попытки подруги пойти по стопам своей продавщицы.
В тот день Иваныч встретил своего школьного приятеля и затащил его на нашу кухню, где они уютно устроились у большого импортного холодильника, который был наполнен моими блюдами. За границей я скучаю по нашим овощам, грибам, свежей речной рыбе, которой дома меня снабжает брат, настоящий сибиряк – хозяйственный, умелый, заядлый рыбак и охотник. Так вот, дорвавшись до всего этого, я начинаю непрерывно готовить. Через неделю Иваныч начинает лосниться и спать после обеда. Короче, одноклассникам было хорошо, только не учли они одного, что бутылка водки осиротела после того, как нас навестил брат с большим пакетом хариуса и банкой груздей. Сиротка кончилась быстро, а магазин уже закрылся.
Иваныч тоже сомневался в идентичности содержимого Тонькиного бара, но у него не было вариантов.
- Антонина,- загремел его голос в прихожей моей подруги.
- Иваныч, ты что ли? – сквозь шум воды ответила Тоня из ванной.
- Да, я, я! Я к тебе за братской помощью. У тебя в закромах коньяк был.
- Возьми там, в баре и заодно мне полотенце подай с кресла.
Это был жест отчаяния моей одинокой подруги, экспромт, вдохновленный рассказом продавщицы. На что она надеялась с мокрыми волосами и кирпичным лицом после жестокого провинциального пилинга?!
Иваныч с коньяком и полотенцем направился к ванной. Конечно, он понимал, что это намек и смело просунул руку и голову в раскрытую дверь ванной. Привыкший видеть Тоньку в боевой раскраске и ярких вещах, Иваныч был ошарашен увиденным, ошарашен настолько, что не нашел ничего лучшего, как сказать: «Какая же ты страшная, Тонька!».
В этот вечер Тонька опять «умирала». В ее изложении пьяный и грубый Иваныч, беспардонно засунул голову в ванную и наговорил гадостей и взял бутылку коньяка. Я снова гладила ее по голове и утешала фразами типа: «Все мужики козлы».
А на следующий день Тоньку обокрали. На узел связи позвонила наша общая соседка – главный акушер нашего города Амалия Львовна.
- Антонина, - хриплым прокуренным голосом сообщила она,- тебя обокрали!
- Как? – закричала в трубку Тоня.
- Дверь в твою квартиру открыта на два пальца, - сообщала Амалия.
- Как? – от испуга Тонька застряла на этом слове.
- Как, как… Как матка при родах,- профессионально поясняет Амалия.
Ужас принес Тоньку домой с невероятной скоростью. И действительно дверь была приоткрыта в точности так, как описала Амалия. Бледная от предчувствия Тоня еще чуть-чуть приоткрыла её и неловко, боком протиснулась в собственное жилище. Она искала следы кражи, лихорадочно просматривая все тайные места. Через час выяснилось, что все на месте. Не хватало лишь альбома с семейными фотографиями.
- Оля, я умираю,- ныла Антонина в трубку,- мне нужно посоветоваться с тобой.
- Иду,- я снимаю недоваренный суп с плиты и отправляюсь работать визирем.
В квартире уже царствует оповещенный кем-то Ерошкин. Он рассматривает все закоулки, явно раздражая хозяйку.
- Ерошкин перестань шарить, сказано - кроме альбома все цело!- рычит Тонька.
- Так у тебя что, претензий нет?- сочувственно говорит Ерошкин,- и заявления писать не будешь?
- Нет, это же смешно - писать по поводу фотографий!
- Ну, тогда позвольте откланяться,- говорит участковый уже в дверях.
Антонина тяжело вздыхает и мы идем пить чай.
- Я уж подумала, а вдруг это Васька… - грустно сказала она,- а потом поняла, что Васька такой фигни делать не станет. Тем более столько лет прошло.
Ерошкин появился после третьей чашки чая и уже тогда, когда Тоня с горя выпила полстакана коньяка. В одной руке он держал альбом, а в другой увесистый пакет с мясом.
- Что опять экспресс-метод?- сказала я, удивляясь гениальности нашего Шерлока.
Ерошкин многозначительно посмотрел на меня и поднёс палец к губам.
- Витька? – спросила пострадавшая.
- Он, только преступник похитил несколько фотографий, надеюсь, ты не будешь возражать?
- Не буду.
Альбом отправился в книжный шкаф. А Антонина налила коньяку себе и Ерошкину.
Её любовная история с Витькой была короткой и не оставила бы следов в жизни подруги, если бы ни эта, нелепая с моей точки зрения, кража.
- Тонь, я чего-то не понимаю?- спросила я.
- А чего тут понимать? Витьку весь город знает, у него мясо все приличные люди берут. А у нас, когда только-только роман начался, всякие глупости в голове были, ну и сфотографировала я его, так сказать, в неглиже и со своей горжеткой. Вот он и решил, что я ему отомстить могу… А за что? Сама же выгнала.
Ерошкин покинул нас, когда кончился коньяк. А уже изрядно веселая Тонька, подошла к книжному шкафу и достала из «Французской волчицы» несколько фотографий.
- Смотри, не все в альбом влезло,- весело сказала подруга, и мы засмеялись, потому, что это действительно было весело.
- Вот, такая вот парабола! – начала Тонька, а последнее слово мы произносили уже вместе, поскольку со времен моего пребывания на дне траншеи, это слово стало для нас нарицательным.