вместо предисловия
Рассказ впервые был опубликован в альманахе "Площадь Первоучителей" (№14), а также в журнале "Север" №9-10 за 2015 год. Но редакторы журнала так его отделали, что я едва узнала свое произведение))) Здесь - моя, авторская и единственно верная версия "Кота". Спасибо, что зашли на мою страничку, и приятного чтения!
Ваша Юля Боднарюк
Ленинград, декабрь 1937 года
Стекло превратилось в сплошной лёд, его уже нельзя было растопить дыханием и понять, где проезжаешь. И не ясно, действительно ли это тот же город и тот же день, или же это всё уже прошлое. Узорчатые оранжевые отблески, пробившиеся сквозь оконную льдину, падали ей на колени, на сложенные руки в белых варежках. И капля, упавшая вдруг на рукав тоже легкомысленно заблестела оранжевым.
Даша отвернулась от всего трамвая, прижалась лбом к колючему стеклу, чтобы никто не видел, как она плачет. Последние три дня она постоянно, неожиданно, не отдавая себе в этом отчёта, начинала плакать, и с этим ничего нельзя было поделать. Слёзы лились сами по себе, без всхлипов, без задыхания. И на службе приходилось низко склоняться над машинкой, в магазине – утыкаться в витрину, на улице – прятать лицо в бобриковый мех воротника.
Ещё ничего не произошло, а она уже пряталась. Впрочем, сегодня она явственно поняла, что произойдёт.
Отца, военинженера, арестовали ночью третьего дня. Дашу потрясло, насколько стремительно, нагло и буднично это случилось. Безразличного лейтенанта ничего не смущало – ни то, что отец старше его, ни застывшая в безмолвном ужасе Даша, да и полуночное вторжение он видел обычным делом. Когда отца увели, Даша не закрыла двери. Села на пороге в халате и просидела так очень долго.
Конечно, она много слышала о том, что такое случается. Да что слышала! Этот одинокий майор с печальным лицом, живший этажом выше. Той ночью не спалось, она вышла в переднюю и увидела отца, стоявшего у входной двери. В застывшей холодной тишине были различимы слова с лестницы. Два дня спустя квартиру майора уже заняли другие люди… Ещё женщина из конторы… она тоже пропала внезапно, говорили – следом за мужем…
Но все равно не может этого быть! К тому же, Даша всегда чувствовала перемены отцовского настроения, и ничего не предвещало беды! В тот вечер он вернулся веселый, они поужинали, прочитали письмо от мамы…
Даша опустила руку в карман пальто и нащупала три толстых надорванных конверта. Она нашла их утром, письма были спрятаны в щель между столом и бюро. Слёзы снова подступили к горлу – папа спрятал их в тот момент, когда раздался звонок в дверь, не хотел, чтобы смотрели мамины письма, чтобы узнали, где она.
Мама была в санатории в Минводах – в последнее время она жаловалась на желудок, - и через неделю должна была вернуться домой. На следующий же день после ареста, уже повинуясь безотчетному страху, Даша отправила ей письмо с просьбой остаться в санатории. Потом пожалела – о чём она думала, маме нужно скорее вернуться, ведь сама она теперь совершенно не соображала, как помочь отцу. А сегодня ей показалось, что письма недостаточно. Даша боялась слать телеграмму – через сколько рук она проходит! – но сегодня в обеденный перерыв всё же сбегала на телеграф и отправила. Теперь она жалела и о телеграмме тоже.
Ей не хотелось думать дальше, какой-то неведомый прежде инстинкт блокировал на входе мысли, маскировал, изгонял из головы те детали, обдумать которые было сейчас жизненно важно.
Первый звонок раздался вечером следующего же дня, едва Даша, вернувшись со службы, переступила порог квартиры. Она взяла трубку. Отбой. Он был ещё и первым за весь день, как будто весть об аресте сама, без проводников разлетелась по штабу и легла проклятием на их квартиру - чуть ли не впервые за годы телефон молчал. Даша проглотила ком в горле – снова вспомнилась та ночь без сна с жёлтыми тенями на потолке, когда даже пригревшийся у неё под боком кот не спал, то и дело поднимал голову и смотрел на неё. Наутро, когда Даша без аппетита завтракала, телефон снова зазвонил. Сегодня ей позвонили в третий раз. На работу. Общий телефон стоит на первом этаже, и вахтёрша поднималась, звала Дашу. Даша спустилась вместе с нею вниз, но когда сказала «алло» и том конце извинились и повесили трубку.
От её слёз, дыхания и прикосновений разгорячённой щеки на стекле вытаял овальный глазок. В нём мимо скрипящего трамвая проплывал окованный 20-градусным морозом Ленинград. Над проспектом тяжёлой белой сеткой нависли обросшие густым инеем провода. По вытоптанным до блеска тротуарам спешили прохожие. А над ними громоздились колонны и балюстрады, портики, балконы, и окна, окна… Какими тусклыми казались они по сравнению с искрящимся снегом! Белёные потолки с лепниной и бледные обои озаряли матовые, на три рожка люстры, а где и голые лампочки на шнурах. Безнадёжными казались их потуги осветить даже эти комнаты, куда уже ломилась зимняя чернота, не позволяя жить хоть немного светлее. Сейчас и она вернётся в свою опустевшую квартиру, снимет пальто и окрасит таким же бессильным светом ещё три окна в этом городе.
И тут Даша поняла, что домой идти нельзя.
*****
Эта фраза то и дела проскакивала в трамвайном многоголосом шуме, светилась на вывесках и множилась в стёклах домов. Просто нельзя и всё. А пойдёт, уже ничего не исправит.
До какого-то момента не придаёшь значения эпизодам, не стыкующимся с собранной мозаикой твоих представлений. И они кажутся лишними и их бы выбросить из памяти, но они уже свершились. И гибельным грузом повисают на хрупкой конструкции, которую ты успела выстроить, ненадёжно уравновесив. Нравится тебе это или нет, но надо строить по-новому, пока тебя ею не убило.
Теперь мозг воспалился и работал в лихорадочной спешке, ежесекундно выдавая скомканные мысли. Оставаться в Ленинграде тоже нельзя. Надо уехать и лучше – сразу, не дожидаясь утра. Это возможно. Сегодня она получила жалованье, его должно хватить на билет и на первое время. Паспорт и комсомольский билет тоже с собой.
Куда ехать? В Москву, к дяде? Нет, там найдут в два счёта. К бабушке и тёте, в маленький посёлок под Ярославлем. Точно! Они перебрались туда недавно, и её никто не станет там искать!
Мама! Мама должна вернуться сюда, у неё путёвка, не останешься ни одного лишнего дня. Зря всё же письмо отправила, Даша от такого письма точно рванула бы домой. Но нет, надо ехать к маме. Опередить почту. Рассказать всё. И тогда решать – как спасти отца и как спастись самим.
Стоит ли вообще ехать домой? Вещи, тряпки, конечно, жалко, но они уж точно не дороже их с мамой свободы. Только … ведь дома кот! Она совсем забыла о нём!
Трамвай коротко звякнул, качнулся обоими вагонами вперёд и замер. В последнюю минуту спохватившись, что это её остановка, Даша протиснулась между пассажирами и еле успела спрыгнуть с подножки. Трамвай укатил, и она осталась посреди дороги одна.
Она вообще теперь одна. Мама далеко. А папа вообще так бесконечно далеко, что стоит о нём подумать, как сжимается грудная клетка, давя сердце и лёгкие. Близко только рыжий Брыся, который ждёт её в пустой квартире.
Даша побрела к дому. От трамвайной остановки это было недалеко – в переулок, третья от угла арка во двор. К вечеру мороз окреп, и ей хотелось поскорее добраться до дома. Но чем ближе она к нему подходила, тем чаще в мозгу всплывало посетившее её в трамвае предчувствие. Эта мысль была настойчива, она выскальзывала из тисков сотни разумных доводов, которыми Даша пыталась её приструнить, и дошла до того, что наложилась на какую-то легкомысленную мелодийку.
«Я ничего не буду делать, не стану задерживаться, ничего не возьму, только Брысю», - уговаривала себя Даша, и то, как серьёзно сражалась она со своими предположениями, казалось ей признаком умопомешательства. «Вероятность, что за мной… что со мной что-нибудь случится в эти пять минут ничтожна. Считай, её вообще нет!».
Вот и арка. Даша свернула во двор, в первый, проходной. В арке было темно, дальше на ограниченном стенами квадрате слепил свет, от которого девушка скрылась в следующей подворотне. Тут земля неожиданно вырвалась из-под ног. Даша ойкнула, взмахнула руками, но удержать равновесие не смогла и упала на укатанный снег. Открыв глаза, она увидела ледок, выступивший в колее, оставленной автомобилем.
Девушка поднялась на ноги, ощутив, что наступать на левую больно, и сморщилась от досады. Чёртова машина. Ладно, долго страдать нет времени.
Откуда взялась машина?
Автомобиля не было ни у кого во дворе. Да и быть не могло – люди здесь простые, питерские работяги, так же трудно было представить, чтобы кто-то из них вызвал такси. Только в её парадном жили военные, но не того ранга, чтобы за ними присылали машину. Но с другой стороны, разве это так уж невероятно?
Тем не менее, Даша наклонилась и присмотрелась к следам на снегу. Они обрывались здесь же – автомобиль остановился в арке, а после сдал назад. Странно.
Даша сделала три шага назад, туда, где скрещение углов образовало убежище от света всех дворовых фонарей, в плотную тень. Разум всё ещё собирал на ниточку какие-то увещевания, но Даша уже не слушала его, потому что всё её существо, надрываясь, кричало, что надо бежать, бежать куда глаза глядят.
И Даша побежала.
*****
Вернее, она пошла – быстрым шагом, назад, не оглядываясь, и, по меньшей мере, несколько десятков секунд ни о чём не думая. Но снова оказавшись на улице, остановилась. Она ведь шла за котом.
Нет, кота надо оставить дома! Куда она с ним? В Минеральные Воды? В поезда, куда самой бы, дай бог, сесть? Надо попросить соседей забрать его. Передать как-нибудь ключ. Позвонить из автомата, встретиться на улице, упросить…
Нет, ничего не получится. Даша по инерции сделала несколько шагов и остановилась под чьими-то тёмными окнами без штор. С того утра после папиного ареста соседи из квартиры напротив не проронили с нею ни слова. Они встречали её взгляд грустными глазами, здороваясь едва заметным кивком, который невозможно было бы различить со стороны. И каждый раз при встрече с ними Даша как будто слышала их слова: «жаль, очень жаль, но что поделаешь? У нас ведь и своя жизнь…». Соседка из другой квартиры на площадке терпеть её не может, вечно чего-то шипит себе под нос, видимо, считая само дашино существование на свете вопиющим неприличием. Кто ещё? Те, кто перестал её замечать, или кто не замечал и прежде? Кто встанет под удар и пойдёт в квартиру, которую вот-вот опечатают, чтобы забрать чужого кота?
Даша обернулась и посмотрела в окно на уровне глаз. В комнату пробивался свет фонаря, и сквозь мутное стекло девушка различала мебель в глубине комнаты. В этот момент она устыдилась того, что подглядывает в чью-то квартиру, но в ту же минуту ей показалось, что оттуда, из темнеющего дверного проёма, за ней наблюдает встречный внимательный взгляд.
Как будто ныряя в воду, Даша резко наклонилась, метнулась в арку, укрылась в парадном. «Я схожу с ума», - она медленно поднималась по ступенькам, отталкиваясь ладонью от перил. – «Пока ничего не произошло, и скоро это будет уже без надобности. Я сама закрываю себя там, откуда не выбраться; начиная с того момента, как я вышла из трамвая, запираю один засов за другим. Я ищу подтверждение своему психозу в тёмных окнах и следах на снегу и нахожу всё, что пожелаю».
На следующей площадке перегорела лампа, но туда пробивался голубоватый снежный свет. Может, это конечно, и психоз, но только если это правда, за недоверие к себе самой придётся слишком дорого заплатить.
Наверху послышался медленный скрип двери. Даша замерла, вцепившись в перилину так, что свело пальцы. Звук утих. «Ну! Не раскисай! Ты же комсомолка, ты офицерская дочь!». А что если её ждут именно здесь? Это озарение вонзилось под рёбра холодным металлом, но Даша продолжала подниматься наверх.
Глупая она. Если б нужна была кому, попалась бы давно. Может быть, уже попалась. Даша дошла до верхней площадки лестницы. Что она значит для них? Да ничего. 19-летняя машинистка, одна из миллионов. Значит можно сгинуть, а можно затеряться, и зависеть всё будет только от того, кто первым сделает выпад. И даже если никто не подкарауливает её сегодня, она права, вынуждая себя быть чрезмерно осторожной. Только надо забрать кота.
Вспомнив про кота, Даша развернулась и быстро пошла вниз. Мысленно она подсчитала время для того, чтобы пересечь двор, взбежать на свой этаж, открыть дверь, найти и схватить Брысю, выйти, спуститься, выбраться на улицу. На всё про всё выходило около трёх минут. Но чем ближе Даша была к своей цели, тем удивительнее казалась способность трёх минут растягиваться до бесконечности или сжиматься в секунды, смотря, на чьей стороне играло время. Вот она, низкая квадратная арка, за которой, как освещённая софитами декорация из тёмного театра, нарисовался со всеми своими углами и нишами её двор. Фонарный свет падал в тоннель подворотни, где сталкивался с темнотой. Демаркационная линия, которую Даша, повинуясь инстинкту, не спешила переступать.
Почти во всех окнах в её доме горел свет. Только её три амальгамой отражали противоположную стену. Интересно, что сейчас делает Брыся? Спит на диване в папином кабинете или слоняется по подоконнику в кухне? А может, сидит прямо на окне, и Даша его не видит? Она вгляделась и увидела, как за стеклом вспыхнул и через секунду погас огонёк.
Как будто ударной волной Дашу отбросило назад, вплотную к стене. Лавина панического страха накрыла её с головой, тело прошила короткая страшная дрожь. Что-то произошло с памятью или со зрением – теперь она не могла вспомнить, видела ли она огонёк спички в своей квартире или всё-таки в соседнем окне, окне лестничной площадки. В любом случае, на лестнице в их доме никто не курит.
Человек, смотревший из окон её дома, если он, конечно, там был, не мог видеть девушку. Она слилась с чёрной тенью, мучительно осознавая, что так пройдут ещё долгие годы. Даша боялась пошевелиться. Крепкий мороз, который она прежде не замечала, теперь проник в каждую клетку тела. Дашу терзал озноб, леденели уши и щёки. Она машинально растёрла их варежками.
Надо бросить кота. Ей нельзя рисковать. Ей надо предупредить маму. Да, надо плюнуть на кота.
Когда Даша мысленно произнесла последнюю фразу, внутри растеклось жгучее отвращение к себе. И тут же она будто почувствовала в своих руках Брысю – большого, тяжёлого, пушистого. Сидя у неё на руках, кот внимательно смотрел на Дашу своими зелёными глазами, будто ожидая чего-то от своей хозяйки. А может, он уже тогда боялся, что она однажды предаст его.
«Если у меня просто мания преследования – кажется, это так называется, - если следы машины обычное дело, а огонёк в окне мне просто померещился, мой Брыся умрёт от голода».
Плечи и голова Даши так и клонились к ледяной каменной стене, её придавило к земле, к опоре. Но маскируясь в непрозрачной зимней тени, держась за стену, Даша сделала ещё несколько шагов вперёд. Она вглядывалась в свои окна, что она хотела там увидеть - подтверждение или опровержение своим мыслям? Ей показалось, что из окна во двор смотрит кот. Будто громадный кулак стиснул её горло, перекрыв кислород и вызвав головокружение.
«Может, кто-нибудь догадается, вспомнит, выпустит. Может быть, они, если они в квартире. Зверь же… Не звери же они… Он выживет, если только выберется из дома», - летели, сменяя друг друга, мысли, и только одна никуда не торопилась: «А если нет?».
«Я сейчас придумаю, как тебе помочь, котик!» - Даша выбралась из дворов на улицу и дошла до книжного магазина на углу. Надо было спокойно всё обдумать и принять решение.
Вечером в магазине всегда было много народа. Люди в толстых тяжёлых пальто и телогрейках стояли у прилавка, листая книги, перебалтываясь с продавщицей, школьники толкались у витрины с марками. Даша встала в уголок, за створку двери, уткнулась в стеллаж с книгами. Кто-то из ребятишек рядом громко заверещал, и продавщица пригрозила вывести его из магазина.
«Исследуем возможные маневры», - Даша старалась думать холодно и отвлечённо, подражая отцу, который любит повторять, что если не мыслить трезво, то лучше вообще не мыслить. – «Если мне не мерещится, если меня на самом деле ждут, то выходить во двор рискованно, в парадное вообще опасно. Чёрный ход наглухо заколочен. Остаётся окно. Второй этаж, кот может спрыгнуть, но только как открыть окно и как его выманить?»
Дверь за спиной Даши вдруг вздрогнула, зазвенело разбитое стекло. Возмущённые оклики, возня, срывающийся вопль: «Тётя, я не хотел!». Девушка обернулась, когда продавщица, изловчившись, схватила за воротник шумного мальчугана и грозилась вызвать милицию. Он болтался тряпкой, а потом, улучив момент, вывернулся из продавщицыных рук и дёрнул к дверям. Даша быстро вышла за ним на улицу.
- Эй, постой! – она окликнула мальчишку, который был уже достаточно далеко. Он обернулся, потряс головой и прибавил шагу.
- Я видела, что ты не специально! – крикнула Даша вслед.
- А я специально, тётя! – он развернулся на каблуках и осклабился. Из-под низко надвинутой ушанки хитро блеснули хулиганистые глаза.
- А вот я живу в доме, где стёкла не бьются, - выпалила Даша, одновременно удивляясь тому, какую чепуху она способна нести. – И вообще, какая я тебе тётя!
- Врёшь! – заинтересовался паренёк.
- Не вру. В этом доме живут военные и стёкла там особые, их даже из пистолета не пробить.
- А из снайперской винтовки? – мальчишка подошёл ближе.
- Не из чего. Я же говорю – специальные стёкла из металлической пыли. Они секретные, если хочешь знать.
- А где этот дом?
Даша назвала адрес.
- А, спорим, я разобью? – парень вытащил из кармана рогатку.
- Спорим!
- Нет, не годится. Будет считаться, только если стекло разобьётся, а если просто попадёшь – не в счёт!
- Тогда такой, - он притащил увесистый булыжник. – А по какому бить?
Даша прикинула, где может находиться кот.
- Видишь, на втором этаже три тёмных окна? По среднему, - и, заметив искру недоверия в глазах паренька, добавила, - что смотришь так? Это мои окна. К тому же ты его не разобъёшь!
- Давай, смотри!
Стекло осыпалось вниз, как сверкающий дождь. В окнах замелькали лица, мальчишку как ветром сдуло. Впрочем, Даша этого не видела – она уже была на улице. С холодным, как ночь, спокойствием выждав где-то полтора часа, девушка пошла обратно. Она сняла с головы меховую шапочку и спрятала её в сумку, меховой воротник пальто подняла и поверх воротника низко повязала голову платком, заменявшим ей шарф. Глянув в зеркальце и убедившись в том, что выглядит изрядной кулемой, никак не похожей на молодую девушку, Даша решительно направилась к дому.
Огонёк папиросы действительно маячил в окне лестничной клетки, теперь уже Даша не могла ошибиться. Не отвлекаясь на раздумья о том, кому он принадлежит, Даша пристально следила за оранжевой точкой. Вот она погасла. Как долго теперь придётся ждать?
Недолго! Вспыхнула спичка, и девушка метнулась через двор и прижалась к стене своего дома. Если курильщик на лестнице действительно наклонился с папиросой в зубах к огню, то теперь уже не мог её увидеть из парадного.
Даша долго не могла заставить себя подать голос. Она повторяла «Брыся, кис-кис» и «Брыся, иди ко мне», но из горла не вырывалось ни звука.
«Возьми себя в руки. Осталось чуть-чуть, последнее. Дальше можно будет дать волю страху и бежать».
- Брыся, - позвала Даша. – Брыся, иди ко мне!
Она запрокинула голову. Разбитое окно испускало в чёрный кривой четырёхугольник неба едва заметный белесый пар. Через несколько минут над карнизом показалась круглая мохнатая мордочка.
- Иди ко мне, - позвала Даша, с ужасом представляя, сколько времени уйдёт на уговоры.
Кот прыгнул в снег.
Кот сидел тихо, только изредка пытаясь просунуть любопытную морду между пуговицами. От него шло ровное тепло. «Теперь главное - билеты!» - чувствуя тяжесть кота на руке, которой она придерживала его под пальто, Даша спешила к вокзалу.
2013 г.