Пожар случился перед рассветом — в тот час, когда вся Экола крепко спала. Никто не услышал треска пламени, взметнувшегося к ночному небу, не увидел зарева, расцветившего иссиня-черную ночь.
Марк Фреттхен спал крепче остальных. Он уснул почти счастливым. Вместо казни ему объявили помилование – Верхаен не стал вытряхивать из него душу, как того ожидал психолог. Он подошел к разбору событий основательно, профессионально. Сам во всем разобрался, сам вынес тяжёлое, но справедливое решение отправить четверых мятежников на свободу, а после пригласил Хорька и Триоль на ужин.
- Нет, нет, - отнекивался Фреттхен, - спасибо, я не голоден. Кроме того, я неважно себя чувствую. Нанервничался, знаете ли…
- В хорошей компании и аппетит появится, и стресс как рукой снимет, - по-отечески, добродушно соблазнял профессор.
- Пойдемте, Марк. Мы же не есть идем, а пообщаться, - густо пропела Мэйли.
Отказываться далее становилось невежливо, и Хорёк согласился.
Их посадили на открытой веранде, где можно было дышать солёным бризом и любоваться живописным, каменистым пляжем. Южное небо гасло, и вот уже скрылись в наступившей темноте и коралловые рифы, и белые барашки волн. Только плеск воды и влажный воздух, настоянный на ракушках и водорослях, напоминал о том, что рядом с ними дышит и волнуется живая, бескрайняя субстанция, имя которой – океан.
На столиках зажглись свечи в широких бокалах, а из репродуктора полилась нежная лирика:
Ты знаешь, как ты нужен мне
Лишь ты, никто другой
Топлю печаль свою в вине
О, сжалься надо мной
Фреттхен смутился, как будто эта песня предназначалась ему. А может, так подействовал алкоголь. Гельмут сам сделал заказ, и Хорьку первый раз в жизни пришлось пригубить янтарный Джек Дэниэлс. Неожиданно, виски ему понравился.
А потом… потом Мэйли пригласила его танцевать, и он кружился в танце, любуясь на чёрные звезды её глаз, в которых мерцали отблески свечей. С замиранием сердца разглядывал яркие, влажные губы и полоску жемчужно-белых зубов между ними.
Я жду по прежнему в ночи
Стеная и любя
Скажи, что любишь – не молчи
Я жду, я жду тебя, -
Выводил чистый, юный голос и Фреттхен верил – его кто-то любит, кто-то ждет. Может, даже Триоль.
За столиком улыбался Гельмут. Он оказался вовсе не плохим парнем. Весьма добродушным и остроумным. Теперь Хорёк понимал, за что его полюбила эта простушка Софи. Что у неё есть, кроме молодого тела? Молодость быстротечна! А ум, харизма, сила – навсегда. Да, навсегда!
Он поднимал за это тост, потом другой, звенели льдинки в толстостенных бокалах, жизнь становилась прекрасней и прекрасней – с каждой минутой.
Фреттхен не помнил, как добрался до дома и как оказался в постели.
Зато прекрасно помнил ужасное пробуждение.
В дверь колотили так, будто хотели разнести её вдребезги.
- Пожар!
Молодой, смуглый работник таращил глаза и выкрикивал фальцетом:
- Пожар! Сгорел! Сгорел! Дотла!
Хорёк метнулся в ванную, набросил халат и, путаясь в его полах, побежал вслед за парнем.
Дом Верхаена исчез. На его месте грудились почерневшие стены. В проёмах, бывших когда-то окнами и дверьми, виднелись обугленные нагромождения бревен и досок – по всей видимости, остатки обвалившейся крыши.
- Марк, ты в порядке?
На плечо психолога легла маленькая, горячая ладонь.
- Мэйли, - он тут же ухватился за неё, как за спасательный круг, - что творится? Во что превращается наша жизнь?!
- Тшшш… тихо, тихо, тихо, - как ребёнка уговаривала она несчастного, похмельного и потерянного Хорька. – Вы не в себе, мой бедный друг. Пойдёмте, я вас провожу. От вас всё равно сейчас мало толку.
Фреттхен подчинился и побрёл за ней следом. Мэйли вела его за руку до самого дома. Уложила на ещё не успевшую остыть постель и одним рывком — как змея сбрасывает кожу — сняла с себя трикотажное платье.
Под ним не оказалось белья, и остолбеневший Хорек увидел идеально слепленное тело балерины – маленькую грудь с темными сосками, плоский живот, чёрный бархатистый треугольник под ним и сильные бедра. Не успел он прийти в себя, как Триоль вспорхнула на него легкой наездницей, наклонилась, накрыла душистой волной шелковистых волос, и его губ коснулся первый в жизни поцелуй.
Хорёк утонул в неведомом блаженстве, а когда вынырнул, Мэйли уже натягивала на себя платье.
- Останься дома, - скомандовала коротко, по-деловому, скручивая волосы в аккуратный жгут. – Я сама со всем разберусь. Ты слишком слаб. Вернусь, расскажу, как и что.
Фреттхен, опустошённый – морально и физически – тут же заснул. А когда проснулся, Триоль уже шумела на кухне, словно никуда не уходила. Быстро сориентировалась среди Хорьковских припасов и заварила крепкого чаю им обоим. Нарезала лимон, щедро отсыпала сахара.
- Прости, не спросила, как ты любишь, - сказала, осторожно подавая Хорьку горячую чашку.
- Спасибо, я всякий люблю. Лишь бы свежий, - смущённо улыбнулся психолог, чувствуя себя гостем в собственном доме.
Они пили чай молча, он - сидя в кровати, опираясь спиной на подушки, она — примостившись рядом.
Наконец, Хорёк решился спросить:
- Ну, как там? Гельмут не пострадал?
- Гельмут погиб, Марк. Его обугленные останки нашли в спальне. Вероятно, он задохнулся во сне. Может быть, курил в постели. Мне показалось, он вчера немного перебрал.
- Какой ужас! Я не могу в это поверить! Мы только нашли с ним общий язык. Нет, это не может быть правдой. Мэйли, как это может быть?! Мы же только вчера… это всё моя вина! – с горечью воскликнул побледневший психолог. – Если бы я не согласился пойти в кафе, он был бы сейчас жив. Бедный старина Гельмут! Это я, я виноват!
- Перестань, Марк. Ты не виноват. Он бы все равно выпил, раз уж собирался, с тобой или без тебя.
- Это я виноват! – снова воскликнул Хорек. – Я не усмотрел за Джереми и его бандой! Такой стресс для несчастного профессора! Ведь на нём такая ответственность! Вот он и перебрал виски. И сгорел!
- Какая банда? Успокойся, - Триоль говорила мягко, но так уверенно, что ослушаться её было невозможно. – Не вини себя. В любой работе встречается брак. Джереми просто не вписался в условия задачи. И его друзья – тоже. А Гельмут погиб, потому что пришло его время. От судьбы не убежишь.
- А я еще считал его чёрствым, высокомерным извра…- Хорек закашлялся и продолжил, – высокомерным его считал и жестоким. А он всего лишь выполнял свою работу. Я напишу речь! Речь, с которой выступлю на похоронах.
- Похорон не будет. И вообще – воспитанникам ни к чему лишние подробности. Для них профессор уехал. Он приезжал с проверкой, выявил нарушения, исправил наши недоработки и уехал. И увёз с собой Джереми, Вилину, Хайли и Боба. Они будут жить в другой коммуне – исправительной. Это официальная версия. Ты запомнил, Марк?
- Да, - неуверенно произнёс психолог и захлопал рыжими ресницами. – А как же… а что же с телом?
- Тело отправили семье, - буднично ответила Триоль, будто речь шла о заказной бандероли, и поставила опустевшую чашку на тумбочку.
- Это ты сама всё организовала?
- Нет, конечно. Я попросила о помощи доктора Корка. Он осмотрел труп и позвонил на пропускной пункт. У военных всё делается быстро, Марк. Запаковали и отправили. Пока дети не проснулись. Ну, давай, вставай. Скоро медитация начнется.
- Ох! Какая ты, Мэйли, - с тихим восторгом выдохнул Фреттхен, - мне бы десятую долю твоего спокойствия!
- Возьми себя в руки, нас ждут воспитанники. Мы несём за них ответственность.
- Да, да. Я постараюсь, - закивал психолог, - мы не должны погубить дело уважаемого профессора!
Да, теперь Хорьку казалось, что Гельмут Верхаен был золотым человеком, достойным уважения и доброй памяти. Но сразу же после медитации ему пришлось в этом усомниться.
- Марк! – к Фреттхену, переваливаясь на коротких, толстых ногах, спешил учитель математики, господин Вилль. – Ох! – одной рукой он ухватился за рукав психолога, а другую прижал к груди, пытаясь унять прыгающее сердце. – Простите, сейчас отдышусь!
- Что ещё стряслось? – упавшим голосом спросил Хорек.
Триоль, которая вместе с ним поднялась с пляжа и в толпе гомонящей детворы шла к школе, сохраняла спокойствие.
- Проверяющие! – выдохнул, наконец, математик.
- Какие ещё проверяющие? – недоуменно завертел тонкой шеей психолог.
- Два джентльмена, - сообщил Вилль, - из таких… ну, знаете, которые шутить не любят.
- Не знаю, - помертвел Фреттхен, - никогда не имел дела.
- Идите, идите в больницу. Они там, с главврачом сейчас беседуют. Всё проверяют, - он перешел на прерывистый от одышки шепот, - были здесь, спрашивали вас. Я сказал, что вы на пляже – медитируете. Они велели вам подойти к зданию больницы.
- О, боже мой, - потерянно произнес Фреттхен, - это, наверное, как-то связано с Гельмутом.
- Я тоже так думаю! Он уехал и детей увёз, а кто-то поджёг его дом. Казенное имущество, между прочим! – горячо поддержал господин Вилль.
Хорёк отчаянно закашлялся, и Триоль заботливо постучала его по спине.
- Простите, мошка залетела в дыхательные пути, - скрипнул он, кое-как вдохнув воздуха в лёгкие.
- Пойдёмте, Марк, - наконец, подала голос Мэйли Лэй. – Благодарю вас, Энтони, - улыбнулась она толстяку, - вы не волнуйтесь, мы со всем разберёмся. Идите, приступайте к урокам.
Энтони Вилль недоверчиво на неё посмотрел, развернулся и побрел к школе, опустив покатые плечи и тяжело дыша.
А Хорёк с Триоль, не теряя ни минуты, трусцой двинулись к зданию больницы.
Два приезжих господина как раз завершали осмотр.
Они шли по главному коридору, который Джереми, будь он здесь, узнал бы без труда. Сколько раз он скользил по нему, путешествуя вне тела.
- А это что такое? – поднял брови младший из проверяющих – синеглазый широкоплечий блондин с уверенным взглядом.
- Это…. Это у нас тут лежал один пациент с э..., - доктор Корк задрал кадык к потолку, пожевал губами и шумно подышал вывернутыми ноздрями орлиного носа, - острой психопатией. Мы погрузили его в гипноз и обнаружили проблемы, берущие начало в раннем младенчестве. Нарушение привязанности, попросту говоря, мама не додала тепла, - пафосно, с напором объявил доктор. – Ну, вот мы и подвергли его регрессии.
- И что, помогло? – недоверчиво спросил старший – седой как лунь, но с прямой осанкой и молодыми, ясными глазами. – Занятные игрушки, - он улыбнулся, глядя на розовую дугу, с которой свисали голубые медвежата, жёлтые уточки и разноцветные бабочки. – У моего внука такая была, - пояснил он младшему.
- Помогло, да. Он выписался.
- Можно его допросить? – равнодушно поинтересовался младший.
- Нет, к сожалению, нет. Он был в списке. Ну, знаете, тех, кому стерли память и выдворили из Эколы.
Фреттхен хотел было шагнуть вперед и сказать, что это неправда, но Мэйли удержала его, дёрнув за рукав. Он понял, что лучше промолчать и остался на месте.
- Так, а вы кто? – спросил седой, повернувшись к парочке, но обращаясь, в основном, к Хорьку.
- Школьный психолог – Марк Фреттхен и учитель музыки – Мэйли Лэй. К вашим услугам, - отрапортовала Триоль, нисколько не смутившись.
- А, хорошо, вы как раз вовремя. Пройдемте в кабинет доктора, - благосклонно кивнул проверяющий и двинулся по коридору по-молодому упругой походкой.
Хорёк и Триоль последовали за ним, чувствуя на себе тяжёлый взгляд приземистого блондина, пропустившего их вперёд себя.
- Итак, что вы можете рассказать нам о вечере накануне пожара, господин Фреттхен?
Старший из прибывших сидел за столом доктора Корка и постукивал карандашом по раскрытому блокноту. Всем, даже несчастному, одеревеневшему от ужаса психологу, было ясно, что это не более чем отвлекающая внимание уловка. На столе, рядом с блокнотом, лежал включенный диктофон.
- Накануне мы сильно перебрали, - набрав воздуха в легкие, выпалил Хорёк. - Гельмут был чудесным человеком. Профессионал, каких мало. Но эта история с Джереми вывела его из равновесия. Нам просто необходимо было снять стресс.
- Кто такой Джереми? О чём вы лепечете? - синеглазый блондин не церемонился.
- Джереми — это один из отбракованных, - подал голос со своего кресла Корк, - из тех, кому стерли память и удалили из проекта.
- Кстати, вы уверены, что эти процессы необратимы? У нас не появятся ненужные свидетели, вспомнившие вдруг о славных временах в Эколе? – флегматично поинтересовался седой.
- Уверен, - откликнулся Корк. – Наши методы проверены целой серией опытов.
- Ну, хорошо, предположим. Так, а что с телом? Вы уверены, что погибший - именно Верхаен? – он сверлил доктора ледяным взглядом.
- Мы не криминалисты, - пожал плечами Корк. - Кто ещё мог сгореть ночью в доме Верхаена?
- Поражает ваша беспечность, - продолжая постукивать карандашом по столу, сказал инспектор. – Могли бы дождаться нашего приезда. Неужели в вашей больнице нет морга? Ну, нашли бы холодильный ларь, на худой конец. Периферия, - осуждающе произнес он, искоса взглянув на партнера.
Темнобровый блондин пожал крепкими плечами.
- Простите, - коротко и сухо ответил доктор.
- Мда, весело тут у вас, - после минутной паузы констатировал старший инспектор. – Ни экспертизы, ничего. Запаковали, отослали, а нам разгребать. А кто покроет пять миллионов, которые старый лис Верхаен накануне пожара перевел в Доминикану на какое-то подставное лицо? Как-то все это очень подозрительно, вы не находите? – он обвёл присутствующих тяжелым взглядом.
Хорёк не выдержал.
- Быть может, это ошибка… профессор был строг, но честен, как мне кажется, - пискнул он нерешительно и сам испугался своего порыва.
- Ошибки быть не может. Но мы, конечно, всё перепроверим – каждую цифру, букву и закорючку. А вы бы лучше помолчали. Вы даже аппаратуру нормально установить не сумели. И, несмотря на все ваши многочисленные камеры, ни черта из того, что происходило в доме Верхаена непосредственно перед пожаром, не записалось. Да и в кафе он вас водил, насколько я понимаю, именно для того, чтобы вы не подглядывали за камерами до поздней ночи, а спали, как сурок.
Седовласый бросил карандаш на стол.
- Ладно, я думаю, начальство согласится списать эти пять миллионов. Впереди множество экспериментов и открытий, не губить же такое замечательное дело из-за одного нечистого на руку старикашки. Кого только назначить исполняющим обязанностей на время? Пока мы проведём расследование и подыщем замену Верхаену? Кто может поработать для нас супервайзером?
- Мистер Фреттхен очень порядочный, ответственный и надёжный кандидат, - подала голос Триоль. – А мы все, весь наш дружный коллектив педагогов Эколы
его поддержим и поможем.
- Вы так считаете, Мэйли? – с неожиданной учтивостью поинтересовался старший инспектор. – Ну что ж, так тому и быть. Поздравляю с назначением, Фреттхен.
Хорёк тяжело вздохнул. Нет, не быть ему райской птичкой. Ни в клетке, ни на воле.
Эпилог
Мёрзлая яма под серым, безрадостным небом терпеливо ждала свою жертву.
«Он так не хотел умирать зимой», - сказала Милена и аккуратно промокнула кружевным платочком подкрашенные глаза.
В длинной, до пят, шубе из чернобурки и с высокой прической, прикрытой ажурной шалью, она смотрелась ещё солиднее и внушительнее. На её фоне маленький юркий спутник в приталенном пальто и легкомысленной клетчатой кепке — семейный доктор Верхаенов — казался подростком.
- Мужайтесь, дорогая, мы с вами! – он оторвал взгляд от зияющей дыры и подобострастно заглянул в белое, напудренное лицо вдовы.
- Держись, ма, - на плечо миссис Верхаен легла крепкая ладонь высокого блондина, с правильными чертами лица и голубыми, как у матери, глазами.
Второй из братьев стоял смирно, как изваяние, прижимая к себе вертлявую девочку в голубой мутоновой шубке и голубой же шапочке из-под которой выглядывали смешные косички. Она вертела головой и косички мелькали в стылом воздухе, как хвостики игривых котят, а папа склонялся к её уху и тихо шептал:
- Мирабэль, веди себя прилично.
Малышка надула губы и уставилась на пару, которая скорбно склонив головы, стояла у старого надгробия неподалёку.
Белобородый старик в очках и шапке-ушанке был похож на худого Санту. А его маленькая спутница на кудлатую собачку – из под вязанной шапочки вырывалось облако пепельных, тугих кудряшек.
- Пап, папа, - подняла голову Мирабэль, - а когда я вырасту, у меня тоже будут такие же кудри как у той девушки? - она вытянула руку в пушистой вязанной варежке в сторону приглянувшейся парочки.
- Тише, тише, - зашептал сердито отец, - доктор Вильям говорит речь про твоего дедушку!
Юркий спутник миссис Верхаен уже переместился к могиле и встал рядом с закрытым гробом.
- Друзья! В этот скорбный час, когда мы навсегда прощаемся с нашим дорогим и любимым Гельмутом…
Девочка вытянула шею, чтобы рассмотреть получше кудри незнакомки. Заслышав речь доктора, старик взял девушку за руку, и подвёл поближе.
Кудрявая незнакомка стояла теперь лицом к публике – у неё оказались огромные карие глаза, и Мирабэль снова пришла в восторг:
- Папа! - громко сказала девочка. - Посмотри, какая она красивая!
- Мирабэль, прекрати сейчас же! – зашипела молодая рыжеволосая дама в чёрном кашемировом пальто, - я тебе говорила – надо было оставить её дома, зашептала она мужу сердито. - Детям нечего делать на похоронах!
- Но ведь это её дедушка…
- Да много она видела этого дедушку?
- Джонатан, Энни, как вам не стыдно? Неужели нельзя оставить свои препирательства хотя бы в такой момент!
Голубые глаза вдовы искрились от слёз и негодования.
Невестка виновато потупилась, а сын открыл было рот для оправданий, но тут грянул туш и гроб стали медленно опускать в могилу.
На крышку полетели мёрзлые комья глины.
- Бабушка, - как ни в чем не бывало прочирикала Мирабэль, как только стихли трубы и замолкли скрипки, - я хочу такие же кудряшки, как воооон у той девочки.
Милена машинально посмотрела туда, куда указывала пушистая рукавичка. По узкой тропинке, вытоптанной в свежем снегу, удалялись две тёмных фигуры – старик в затрапезном пуховике и шапке-ушанке и молодая тонконогая девчонка в дутой куртке и узких джинсах. Ветер жизнерадостно раздувал облако пепельных завитушек, которые так понравились внучке Гельмута Верхаена.
- Марти, - она тронула сына за рукав, - посмотри, тебе не кажется, что у того старика походка как у папы?
- Мама, не надо. Я знаю, как тебе трудно, но не надо, прошу.
- Наверное, приходили навестить жену и мать, - с грустью покачала головой вдова. - Бедная девочка! Без мамы ещё тяжелее, чем без отца…
- Ты так добра, Милена, - повернувшись к любимой пациентке, доктор в порыве чувств схватил руку в чёрной перчатке. – Даже в такой тяжёлый момент думаешь о других! О тех, кому тяжелее!
- Ну что ты, Вильям, - зарумянилась она, - я просто много страдала и понимаю чужое горе. Пойдем, нас ждут гости и накрытые столы. Я уверена, соберется полгорода. Бедняга Гельмут был бы в восторге от таких пышных похорон!
А где-то далеко-далеко от мёрзлого кладбища и свежей могилы, цвела степь и звенели цикады.
По извилистой дорожке среди разнотравья шли двое - худой скуластый парень и высокая, угловатая девушка. Они шли молча, приглядываясь друг к другу, и у каждого в уголках губ таилась лукавая улыбка. Впрочем, парень иногда хмурился, словно задумавшись, и что-то мурлыкал себе под нос, какую-то мелодию.
Первой не выдержала девушка.
- Как ты думаешь, долго нам еще идти? - спросила она.
- Не знаю. Ты устала?
Ровная дорога пылила мукой, убегая за горизонт, и крапчатым, медовым разноцветьем пестрела степь.
- Нет, - слегка удивленно ответила девушка, - совсем не устала. А куда мы, собственно, идем?
- Понятия не имею, - беспечно ответил паренёк. - Это важно? Любая дорога — куда-нибудь да выведет. Да, прости, - смутился он, - я забыл, как тебя зовут?
- Меня? Погоди... здесь где-то... - порывшись в карманах джинсовой курточки, девушка извлекла оттуда слегка помятый паспорт. – Элли… Элли Харрисон. У меня, наверное, был солнечный удар, - призналась она, смущенно улыбнувшись. - Собственное имя вылетело из головы.
- Бывает. Я тоже себя как-то странно чувствую. Конечно, из-за солнца.
Ещё какое-то время они шагали молча, но улыбались друг другу уже открыто.
- А что это за песня? - спросила Элли.
- Нравится? Это я сочинил... - он взял ее руку и, подбрасывая в такт, тихонько напел. - Та-та-та-та... там-там... та-та-а-а...
- Красиво, - сказала она. - Похоже... я даже не знаю на что. Как будто бабочки порхают.
(с) Маверик Д., Пераллес С.