Шлагбаум поднялся и Верхаен вздохнул с облегчением – наконец-то тяжёлая поездка позади.
Осталось загнать машину в гараж и прогуляться от рабочего городка до дома. Теплая южная ночь, цикады и мерный рокот океана - в любой точке Эколы слышно океан, совсем не так, как в Миннеаполисе.
В Миннеаполисе всё по-другому. Чёрт бы побрал этот Миннеаполис, вместе с Миленой и её слезами.
Она разбудила его телефонным звонком. Пришлось вылезать из постели, потревожив Софи, расспрашивать, что случилось, собираться, чертыхаясь, а после по пыльной степи выбираться на трассу и мчаться в аэропорт.
- Гельмут, я умираю, - всхлипывала жена, - не знаю, успеешь ли ты со мной попрощаться.
- Что случилось, расскажи внятно! С чего ты взяла, что умираешь?!
- Мне стало плохо, левая рука отнялась, в глазах поплыли круги, и я упала, - голос прервался.
- Милена, ты здесь? – не выдержал театральной паузы муж.
- Не кричи на меня… да, я здесь, мне трудно говорить.
- Прости. Ты остановилась на том, что упала.
- Да, в глазах потемнело, я упала. К счастью – на ковёр. А не где-нибудь в ванной комнате на мраморную плитку или угол джакузи.
- Но отчего ты решила, что умираешь?!
- Перестань на меня кричать, я прошу тебя.
- Хорошо, хорошо, я просто волнуюсь, ты же понимаешь.
- Беатрис как раз зашла узнать, что подавать на ужин. Она помогла мне подняться и дойти до кровати. Настаивала на вызове бригады скорой помощи, но ты же знаешь, как я ненавижу все эти больницы.
- Надо было звонить девять один один и не думать.
- Я позвонила на сотовый Вильяму, и он тут же приехал.
- Кто такой Вильям?
- Вильям Скотт, наш семейный доктор. Вот видишь, ты со своей работой скоро забудешь, как зовут родную жену, не только доктора.
- Милена, я тебя прошу. Давай оставим пикирования на потом. Что он тебе сказал?
- Он сказал, - захлебнулась слезами жена, - что у меня, скорей всего, случился микроинфаркт и в любую минуту, он может повториться, но... но исход… может быть…
- Тебя госпитализировали?
- Нет, я отказалась ехать в больницу. Я хочу умереть в родных стенах.
- Милена, твой пафос не уместен! Ты должна находиться в реанимации, под присмотром врачей!
- Каким же ты стал бездушным, - донеслось сквозь всхлипывания, и в ухо раздраженного мужа автоматной очередью разрядилась серия коротких гудков.
«Нет, это чёрт знает, что такое», - бормотал Верхаен, выныривая из стеклянных дверей аэропорта под крупные, сырые хлопья снега.
Он и забыл, что на свете существует зима городских улиц со слякотью под ногами и ледяным ветром, задувающим под замшевую парку.
К счастью, такси подъехало быстро, и даже удалось вздремнуть в теплом салоне под тихие ретро-напевы радиоприемника. В самолете Гельмут не сумел расслабиться. Все эти воздушные ямы, ощущение собственной беспомощности и зависимости от мастерства пилотов действовали ему на нервы.
Вдобавок, рядом с ним летела семья с шустрым розовощёким малышом, который уже научился говорить, а потому задавал миллион вопросов. Одновременно он желал попить, поесть, достать из маминой сумки любимую книжку и переключать каналы маленького телевизора, встроенного в спинку сиденья напротив.
Это было просто невыносимо. Никакого покоя! Нет, даже ради Софи он никогда не пойдёт на подобное. Все хорошо в своём возрасте.
Профессор вспомнил влажные карие глаза под плотной шторкой густых ресниц, маленький, чуть вздернутый носик и нежные розовые губы: «Я хочу от тебя ребенка, Гельмут».
Он тогда промолчал. Но в следующий раз скажет ей прямо – ему не нужно никаких детей. Она сама будет его малышкой, его маленькой девочкой. Её он и будет обожать и баловать, как собственное дитя.
Вот только что делать с Миленой?
Выбираясь из такси, он поймал за кончик промелькнувшую мысль: «А что, если и правда – инфаркт?».
Поёжился под налетевшим ветром и заторопился к ярко освещенным дверям особняка, в которых испуганно жалась домработница.
- Добрый день, мистер Верхаен. Как вы добрались?
- Устал, замерз и хочу есть, - коротко ответил он, сваливая в руки Беатрис сырую одежду и холодный кейс.
- Кристи приготовила чили-суп и мясную буханку.
- Нет, избавьте меня от бобов. И от мясного фарша заодно. Пусть придумает что-то… я бы поел пасту с альфредо и креветками. Сейчас поздороваюсь с женой и буду есть, - бросил он на ходу, поднимаясь мимо фамильных портретов на второй этаж.
Мягкий ковёр гасил звуки шагов, поэтому сочный, грудной голос жены разносился по холлу еще отчетливей – очевидно, она с кем-то говорила по телефону в своей спальне.
Гельмут открыл дверь и слегка удивился. Милена не выглядела умирающей.
Да, она лежала на высоко взбитых подушках, но на лице её играла оживлённая улыбка, голос был бодрым и крепким, а на коленях, поверх тонкого покрывала блестели глянцем легкомысленные журналы.
- Я тебе перезвоню, - ещё улыбась по инерции, бросила она в трубку и тут же скорбно опустила уголки губ, обессиленно падая на подушки, - ах, Гельмут, дорогой, ты приехал!
- Тебе полегчало? – иронично осведомился он, подходя ближе и склоняясь для вежливого поцелуя.
- Да, чуточку легче, - проворковала страдалица, - всё благодаря Вильяму. Он вовремя прописал мне покой, обколол меня уколами, - рыхлые напудренные щечки порозовели, - я чувствую себя лучше. И ты приехал – теперь я точно знаю, что всё будет хорошо!
Она пересела повыше и протянула к нему голые полные руки, призывая к объятиям.
Гельмут сухо поцеловал увядшую ладонь и сел на краешек кровати:
- Ну что ж, я рад, что твои волнения оказались напрасными, и я только зря потратил время и деньги на дорогу.
- Гельмут, что ты говоришь? – в голубых глазах плеснуло изумление. – Ты считаешь, мне лучше было умереть, чтобы твоя поездка не оказалась напрасной?
- Не надо переворачивать мои слова, Милена. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты сорвала меня с проекта, разыграв умирающую, не подумав ни обо мне, ни о людях, которые за мной стоят. Это очень эгоистично, дорогая моя.
- Просто ты больше меня не любишь, - губы задрожали, а под накрашенными ресницами заблестели слезы. – У тебя кто-то есть?
- У меня есть работа, за которую я получаю хорошие деньги и за которую несу ответственность.
- Но после смерти папы осталось столько денег, что можно забыть про работу, - горячо откликнулась жена и схватила его за руки, выпрямившись так резко, что он не успел отодвинуться. – Гельмут, Гельмут, я так по тебе соскучилась! – она привалилась к нему большой мягкой грудью и прижалась к лицу пропахшей духами и косметикой щекой. – Пожалуйста, – шептала она, прижимаясь все плотнее, - оставь эту возню. Ради меня, прошу!
- Я не могу бросить начатое, ты же знаешь, - пробормотал он, задыхаясь от парфюма и внезапно нахлынувшей ненависти. – Давай поговорим об этом позже, когда я закончу проект.
Он сделал попытку расцепить её объятия, но она не отпускала. Тянулась к нему губами в жирной помаде, стекающей в мелкие морщинки. Её тяжелое дыхание и видимое возбуждение вызвало в нем желание бежать обратно, хотя бы и без пасты с альфредо. Лишь бы не видеть дряблого белого тела и не вдыхать тяжёлый запах духов вперемешку с дезодорантом и лаком для волос. Лишь бы не чувствовать под этим наслоением её собственного, еле уловимого запаха, ставшего не просто неприятным, а совершенно не переносимым.
Он живо вспомнил смуглые плотные грудки Софи, нежный аромат юности, гладкий, шелковистый животик и худенькие, но рельефно очерченные ноги с маленькими, детскими ступнями и перламутровыми ноготочками.
- Милена, пожалуйста, я умираю от голода!
Он, наконец, вырвался и, не глядя, чмокнул жену в лоб, но попал губами в прядь липких от лака волос, отчего к горлу подкатила тошнота.
- Я уже заказал Кристи пасту, - он заторопился к дверям. - Ты же знаешь, что она хороша, только пока горячая. К тому же альфредо впитывается так быстро.
- Я сейчас спущусь, только накину что-нибудь, - обиженно отозвалась Милена, выбираясь из кровати в прозрачном пеньюаре на голое тело. Гельмут опустил глаза и вышел.
За ланчем жена сидела с ним рядом, тянула крохотными глотками белое вино и заедала его фаршированными оливками.
- Может быть, сходим вечером в кино? – примирительно спросила она. – Я давно ничего не смотрела на большом экране.
- Нет, у меня рейс, - сухо бросил он, цепляя вилкой розовое колечко креветки, - я поем и сразу выезжаю.
Он бросил взгляд на часы и крикнул:
- Беатрис, вызови мне такси на час тридцать!
- Сию минуту, - как всегда – испуганно отозвалась домработница, возникшая из глубин особняка.
- Убегаешь? – захмелевшая Милена язвительно усмехнулась. – Ну что же, беги, дорогой. Посмотрим, как далеко ты сумеешь убежать. Я оставлю тебя голым, таким, каким ты ко мне и пришёл. И не надейся, что дети тебя поддержат! Они встанут на мою сторону, не сомневайся! Я регулярно созваниваюсь и с Марти, и с Джонатаном, и они очень неодобрительно относятся к тому, что ты так надолго бросаешь их мать в одиночестве!
- Ну, знаешь, это уже слишком.
Гельмут отодвинул наполовину опустошенную тарелку и поднялся из-за стола:
- Беатрис!
- Да, мистер Верхаен!
- Пусть выезжают немедленно, я буду ждать за воротами.
- Секундочку, мистер Верхаен.
- Беги, беги. Вот она – человеческая благодарность. Лучшие годы, отданные браку, ничего не значат в наше время. Любовь и верность – ничего не значат! – неслось ему вслед, цеплялось, раздражало и злило.
Он не стал вступать в беседу с женой. Бежал, торопливо набросив парку и подхватив кейс из рук оторопевшей Беатрис.
Потом трясся на холоде, боязливо оглядываясь на кованые ворота. Но Милена не бросилась за ним следом, как он того опасался.
Вместо этого она стала настойчиво набирать его номер, и после серии звонков Гельмут отключил телефон.
На обратном пути он уже не замечал ни воздушных ям, ни попутчиков.
Эта поездка оказалась для него переломной. Если раньше он просто не задумывался о том, как они будут жить с Миленой после его возвращения, то теперь не сомневался – никакой совместной жизни у них не будет.
Он просто физически не может и не хочет ложиться с женой в одну постель, а уж о том, чтобы заниматься с ней любовью не может быть и речи.
Да, она будет сражаться как львица за каждый пенни, она настроит против него сыновей и всю уважаемую публику.
Как это все-таки позорно – переехать из двухэтажного особняка папаши Макларена…
Кстати – куда? Куда переехать?
Нет, надо подумать. Надо хорошенько всё продумать, пользуясь длительной командировкой и выйти из этой битвы с минимальными потерями. Черт с ним, с папашиным особняком, он всё равно ему не достанется при любом раскладе. Но нервы, но здоровье!
Тратить их на Милену?! Да они ему самому пригодятся. В конце концов, ему уже не восемнадцать, чтобы так бездумно расходовать оставшиеся ресурсы.
Гельмут представил, с каким презрением и ненавистью сыновья встретят его маленькую любовницу – незатейливую и бесхитростную дочь тропиков и океана.
«Нет, надо всё продумать. Хорошенько продумать» - повторял он снова и снова.
Запорошенной пылью джип остался остывать в гараже, а Верхаен устало двинулся к дому. Как же приятно вдыхать свежесть тёплой южной ночи после ледяной вьюги Миннеаполиса! Сейчас он примет ванну, забьёт воспоминания о Милене крепким коньяком и уснет мертвецким сном. А завтра увидит свою малышку.
- Гельмут!
От темных кустов гибискуса отделилась едва заметная в лунном свете тень.
- Софи!
Он подхватил в объятия хрупкую фигурку, и накатившая волна нежности смыла усталость, будто её и не было.
- Откуда ты знала, что я вернусь сегодня ночью? – радовался он, как мальчишка, затаскивая любимую в тёмную прихожую и осыпая хищными поцелуями.
- Я знала! Знала, что ты не оставишь меня надолго! – счастливо смеялась она, прижимаясь к нему горячим телом, отчего кровь его вскипала так, как не вскипала даже в далекой, полузабытой молодости.
Он взял её прямо в коридоре, на лестничных ступеньках, не включая света, довольствуясь одними лишь тактильными ощущениями и запахами.
Потом они вдвоем тонули в горячих пузырях джакузи, попивая ледяное шампанское. Софи ловко склёвывала клубнику с позолоченного блюда и пыталась не глядя, через плечо кормить ею разомлевшего профессора.
- Не надо, малышка. Ешь сама. Папочка не любит сладкого.
- Вот как? Значит, ты – мой папочка? – она смеялась, запрокидывая голову назад, ему на грудь, и от мокрых прядей Гельмуту становилось щекотно.
- Да, именно так. Папочка. И ты, малышка, должна меня слушаться. А я за это дам тебе всё, чего ты только пожелаешь.
- Я не знаю, чего желать, - пожала она плечами и отправила очередную ягоду в рот. – У меня всё есть. Ты разве забыл – мы вносим вклад в дело мира и гармонии, а за это имеем все блага, не отвлекаясь на изнурительный труд.
- Так тебе здесь нравится? Ты бы не хотела отсюда уехать?
- Куда? – она шумно развернулась на стовосемьдесят градусов и уставилась на него с любопытством, расплываясь в улыбке.
- Куда-нибудь. Я ещё не решил. Куда-то, где нас никто не знает, где нам не нужно будет прятаться.
- О, Гельмут! Это было бы тааак здорово! Я всегда… то есть я хотела сказать, я даже написала в опроснике, что через пять лет вижу себя замужем. У меня двое детей – мальчик и девочка. И прекрасный любящий муж!
- О нет, Софи. Пожалуйста! Давай без детей. Я буду твоим папочкой, ты будешь моей малышкой. Только представь, как нам будет весело вдвоём. Зачем нам нужны дети? Они не спят ночами, у них болят животы, им надо менять памперсы. С ними столько забот. А что случится с твоим прекрасным телом, ты подумала?
Он отставил в сторону бокал с шампанским, подался вперед и нежно взял в ладони маленькую грудь.
- А, вот ещё - в опроснике был вопрос, - не унималась Софи, - «что делает тебя счастливым»? Мне кажется, меня бы сделал счастливой кабриолет…
- О каком опроснике ты всё толкуешь, любовь моя? – недоуменно воззрился на неё профессор. Я не одобрял никаких опросников.
- Да это мальчишки их раздавали. Хайли, если говорить точнее.
- Хайли? Друг этого проблемного Джереми? – по лицу Верхаена пробежала быстрая тень. – Что тут, вообще, происходит под носом у лопоухого Фреттхена? – спросил он скорее сам себя, нежели свою простодушную подружку.
- Я не знаю, - честно ответила она. – Все, что я знаю, это то, что я хочу спать! И ребёнка! От тебя, Гельмут. И кабриолет!
- Ты очаровательна, Софи. Пойдём, я уложу тебя в кроватку.
(с) Маверик Д., Пераллес С.