Большие города,
Пустые поезда,
Ни берега, ни дна,
Всё начинать сначала...
В большом городе многое можно найти. Многое, но не всё.
Можно найти деньги, власть, знания. Не найти светлый чистый дух.
А потерять можно всё.
И можно самому – потеряться.
В большом городе улицы – в проводах. Провода висят из ушей его преданных жителей.
Здесь рай для взглядов. И - ад для мыслей. Между раем и адом – толкущийся телами предбанник с не имеющими мыслей, с не бросающими многозначительных взглядов.
Здесь рождаются великие чувства и благие помыслы. И здесь они умирают и разлагаются.
Все похоти и пороки здесь живут у себя дома. И наряжаются в красивые одежды.
В красивых одеждах не различишь подонков. Они выдают себя наглостью, которая в городе – главное счастье.
Ночью в большом городе много огней. За этими огнями прячется тьма и тоска.
В большом городе на каждом шагу попадаются рынки, харчевни и забегаловки.
Здесь есть рынок духовности и рынок бездушия, харчевни бессмысленности и забегаловки для слабеньких душ. Забегая туда, слабые души делаются пустыми и вывернутыми наизнанку. Все остальные души становятся подавленными.
Дух здесь становится мятущимся, или превращается в игру слов. Здесь изощряются надувать духом и играющими словами разноцветные шарики и украшать ими открывающиеся лавки. И здесь много охотников душить мятущийся дух, есть любители протыкать надутые шарики.
Над большим городом всегда стоит придушенный стон. Здесь остаются не задушенными только скульптуры и чучела. Не проткнутыми - только каменные лбы и каменные сердца.
В городе души мельтешат, маячат, валяются или болтаются. Точно использованные полиэтиленовые пакеты, болтаются души, зацепившиеся за высокие дома, высокие ограды и за провода, и цинично разорванные. Валяются в квартирах, как использованные презервативы, души, ставшие гандонами. Маячат души в окнах и за окнами. Не мельтешат и не маячат только те, которые уже гниют в подвалах или сушатся на чердаках.
Большой город извергает из подворотен и дворов потоки похабных и грязных слов. Потоки шипят и пускают пузыри, выбрасывающие вонь. А пузырящиеся слова уже повторяют в дворцах роскоши и в дворцах культуры, это считается креативом. Теперь трындеть и пердеть во дворцах можно так же, как в парадных и в квартирах.
В большом городе одни заняты тем, что посылают друг друга, и не знают куда. Другие распаляют друг друга, и не знают зачем. Одни бряцают своей жестью, другие звенят своей медью.
От шума уши закладывает. И имеющие уши открытыми ничего не слышат.
А в тишине отмывают от крови бумагу, заменившую серебро и золото. Отмывают не водой - цифрами и словами.
В большом городе все хилы естественным восприятием и одержимы общественным мнением. Одни замерзают и ищут тепла в спиртном, другие разгорячены и ищут прохлады у отмороженных умов. Умы страдают неестественным восприятием.
Здесь все толкаются и трутся друг об друга, оставаясь в полном одиночестве. Всё время что-то говорят, а в себе вопиют, как в пустыне.
Здесь много докторов, потому что много немощных и больных. Немощных и больных не только телом. В деревне, даже в очень большой, не найдёшь психи-актора, а здесь они роятся, как мухи над говном.
Ещё здесь много охранников. Они охраняют деньги и владельцев денег от желающих денег. И никто никого не охраняет от денег.
В большом городе всё определяют деньги. Даже незамаранные трудовые деньги здесь переходят торгашам, и всё потом вращается вокруг денег торгашей: сначала грабят они, потом их пасут и доят.
Торгаши, конечно плохие, но не от хорошей жизни. А кому в большом городе жить хорошо? Лучше всего – ростовщикам. Они все – под надёжной крышей на столбах закона. Их не доят, хотя и пасут. Доят они, а потом делятся.
Может хуже, а может и не хуже живётся жуликам. У них опоры не такие прочные, но зато каждый ходит с личной крышкой от своего унитаза! И мечтает также иметь и свой рычаг для смыва.
Всё, что есть в большом городе светлого, сильного и доброго – это маковки церквей, обращённые к небу, как соски. Но через эти соски уже давно небеса не отсасывают дурную тёмную энергию. Кресты не дают. Кресты охраняют небеса. Что чернушного надурманили – сами перерабатывайте, не марайте добро.
Здесь если кто что отсасывает – это не небеса. Это лучшие из лучших – ассенизаторы.
Все лавки и помостки под вывесками «искусство» и «культура» захватили рас-травленные тщеславцы.
Властные лица здесь объявляют себя слугами. У кого они в услужении? Есть декларация: у народа. А они – выходцы из народа и сам народ. То есть, должны служить сами себе! И служат себе – как себе!
При каждом властном дворе вьются придурки, нищая братия лизоблюдов и всякая услужливая добродетель. Льстивые ублюдки плюются благочестием.
Прямые чистые улицы, большие монументальные дома, красивые парки и скверы. Кривые и грязные улицы, разваливающиеся дома, затоптанные парки и скверы. От величественного до убогого – пара шагов.
Вдохновлённые деловым ажиотажем молодые здоровые лица. Через пару шагов - растопыренные пальцы, выпяченные губы, свисающий живот и выдающееся седалище. Язвительные глаза, ядовитые языки и липкие ладошки. Рядом - подавленные души, потухшие глаза.
За фасадами дворцов - скисшее, сгнившее, мрачное, слащавое, коварное наряжается в красивые одежды, под которыми не видно всего того, что нарывает.
Я любил большой город до соития с ним. Тогда передо мной были его изгибы и изощрённые формы. А познав его, стал ненавидеть. Теперь передо мной его содержание - холодные и скользкие внутренности. От любви до ненависти - вообще один шаг. Он называется - познание.
А от ненависти к любви - уже нужно пройти дорогу, которая лежит от познания к светлому чистому духу. Дорогу эту знает чистая совесть, которая здесь, в городе, вынуждена прятаться - от слякотной грязи.
Почему не ушёл ты в лес? Почему не ушёл ты в поле, и не пашешь землю? Если ты предостерегаешь других, - почему же ты не предостерёг от большого города себя самого?
Чтобы иметь основание вдоволь мстить себе! Ибо месть себе - единственная отрада тщеславных идиотов!
Он разгадал меня. Я разгадал сам себя. И в этом – единственное полезное душе воздействие большого города.