У нас традиция…Нет, не так. У нас жажда. Мы без этого просто не можем. В августе, когда Земля проходит через метеоритный поток Персеид, мы идём смотреть на падающие «звёзды». На холмы. Принято говорить, и в картах писать - Жигулёвские горы, но разве на гору можно подняться за несколько минут?
Собираться мы с дочкой начинаем часу в одиннадцатом вечера, ощущая себя немного придурками: в нашей глухой провинции женщины не шляются «на природу» смотреть на звёзды. Одни. Без мужчин.
С нами обычно идут собаки. Собак у нас много, в отличие от толку от них. Четыре пса, четыре - и это тоже весьма странно в глазах общества. Но всех их к нам привела судьба, получилось так, что некуда им было деться - кроме нашего дома.
Американского кокер-спаниеля Терри когда-то семья взяла для ребёнка, и почти сразу - не у мальчика, а у его матери началась аллергия. Повод? Надоел? Мы взяли… Сейчас Терри стар, почти слеп, различает только свет и тьму, оглох на одно ухо… Но всё бы это смягчилось, если бы могли вспоминать, какой он был…Но он не был… Ему главного Бог не дал, самого ценного в собаках - умения любить, преданности, желания найти общий язык - до того, что собака кажется очеловеченной. Терри живёт в своём замкнутом мирке - миска, прогулка, подстилка, и, виляя коротким хвостиком - сто виляний в минуту - курсирует между этими своими центрами мирозданья, озабоченный лишь тем, чтобы его их не лишили. Гуляет он только в нашем саду, в силу немощности и слепоты равнодушный ко всему, что делается за калиткой.
Феню, вопреки не только здравому смыслу, но и собственному желаю, мы подобрали у хлебного киоска. В невыносимо жаркий летний день, такой, что и дышать трудно было. Крошечный - чуть больше ладошки - рыжий щенок забился под деревянную решётку, на которую люди поднимались, чтобы купить в киоске хлеб. И этот беспомощный младенческий взгляд голубоватых ещё щенячьих глаз…То, что собачонок несомненно, был голоден, и хотел пить - пить!...
Домой мы его принесли, утешая себя традиционным: «Напоим, накормим, пристроим в хорошие руки….Сучка нам не нужна…» Уже и вырастили, и пригласили ветеринара стерилизовать, чтобы привлекательнее сделать Феню, а не выходило её отдать. Объявление давали в газете - на овчарку похожа, отличная сторожиха - Фенька и вправду чутка необыкновенно. И рыжеусый хозяйственный дядька приезжал - увёз к себе, посадил на цепь. Но Фенька выла три дня, рыдала, разлучённая с домом, и дядька привёз её назад. От короткого периода беспризорности сталась в собаке навсегда робость. Позовёшь её - она подходит вкрадчиво, почти на полусогнутых, чутко вслушивается в голос, готовая чуть что - метнуться прочь, уползти, затолкать себя - она высоконькая - под кровать. Затаиться там, пока не минует гроза. Брать её ночью с собой можно, да вот кто кого охранять будет.
Барон - приютский пёс. Девочки из приюта написали на странице Вконтакте: спасайте - трещим по швам. Подбрасывают щенят, которые иначе умрут на морозе - дело было в январе - а приют переполнен. Возьмите наших - чистых, умных, воспитанных, а мы их места в клетках - отдадим этим несчастным собачьим детям.
«Ладно, - пишем в ответ, - Давайте на передержку». Привезли здоровенного пса, белого с рыжими ушами, чем-то напоминающего: мне - немецкого пса рыцаря, Аське же - просто свинью. Только худую свинью, рёбра были - как стиральная доска. Мы встретили Барона огромной кастрюлей еды. Он опустил туда голову и не поднял её, пока не вылизал стеночки до блеска.
Теперь Барон растолстел и превратился в свинью натуральную. Былая покорность ушла, проявился характер. Такой честный, добрый, глупый рубаха-парень. Умеет давать лапу, носится по дому тяжёлой катапультой. В сад выпустить нельзя - снесёт забор. Морда у пса становится одухотворённо-трагической, только когда он видит еду, Тогда Барон смотрит на меня или Аську столь умоляюще, будто не ел никогда - этот кусок первый и последний в его жизни. Что пёс будет делать, увидев злоумышленника - Бог весть. Уж больно широкая у него натура, готовая принять всех и вся. Напрыгивать, ласкать, облизывать…
И, наконец, Лушенька, Луксор, мой любимец, маленький, похожий на шпица остроухий пёсик, ручной вариант. Хозяин уезжал служить в Чечню, а Лушенька как ребёнок. Ему в приют, все равно, что домашнему малышу в детдом. Понимает с полуслова, улыбается во всю пасть, если вечерами я в кресле, то он разваливается у меня на коленях, подставляет брюхо - ласкай. Не может жить без любви, только вот так - в обнимку, взахлёб…
Мы выходим из дома. Улицы маленького городка, где три четверти жителей - старики, с наступлением темноты почти пустынны. Лушенька скачет впереди, у него походка подпрыгивающая - как мячик об землю. Фенька почти крадётся - ждёт машины. Она обожает гонять машины, с низкого старта метнуться навстречу, перехватить, мчаться, стелиться рядом с авто, упоённо лаять, стараться прокусить колесо. Барон на широком брезентовом поводке, который завязан у меня вокруг пояса: если держать поводочную петлю в руке, то кажется - метнётся эта зараза куда-нибудь и руку вместе с плечом вырвет.
Мы идём, и Аська помахивает пакетом, в котором лежат бутерброды. Больничный городок, а за ним всё кончается, и начинаются холмы, горы и лес, на окраине которого растёт много берёз, отчего его и зовут в народе - Березовой рощей.
Фонарей тут нет - и жутковато иди во тьму и траву, с непривычки не различая под ногами даже тропинки.
- Может, хватит? Не пойдём дальше…
-Ну, что мы - возле самого города, - недовольно откликается Аська, - давай хоть наверх поднимемся. Всё-таки к Луне поближе.
Мы шагаем, всё более робко, точно заходим в воду, в тёмное озеро. Наконец видно: впереди начинает чернеть лес. Туда точно нельзя. Лес сейчас глух и безлюден. Впрочем, ещё хуже, если не совсем безлюден.
Мы ложимся в сухую августовскую траву. Собаки в счастье - когда ещё удастся потоптаться по хозяевам, жарко дыша в лицо, распуская языки. Но почти сразу Барон уносится наматывать круги, разведывая - что здесь, и нет ли кого поблизости? Фенька с Лушкой, увидев, что мы не собираемся идти дальше, устраиваются рядом, под боком…
А у нас над головами - всё небо, от края до края. И полная Луна, на которой даже без бинокля можно разглядеть таинственные тёмные пятна. И медленное скольжение взглядом по небу, чтобы уловить тот миг, когда чиркнет, вспыхнет, пронесётся - поразив чудом внезапности, всамделишности - космический гость - из каких миров?
Лежим, жуём бутерброды, один на один с небом. И впервые начинаешь ощущать, что лежишь на поверхности Земли, которая тоже несётся в мирозданье, и, кажется, так легко соскользнуть с неё, стать невесомой - сорваться, улететь… И инстинктивно рука сжимает сухие травинки, чтобы удержаться здесь.
***
А в нынешнем году, в августе, я была одна. Идти на холмы побоялась и решила - в сад. Хотя в нашем саду - с детства - пугаюсь ночного сарая. Старый, дощатый, с распахнутой дверью, он ночью - как гроб, поставленный на попа. Как таинственное колдовское логово. Так и видится, что оттуда выходит кто-то из персонажей Гоголя - та же ведьма….Только разумом взнуздываешь себя - ведь вокруг сады, дома, люди в домах…
Даже ещё ближе есть живое существо. Через переулок в бетонной коробке колодца живёт бомж. Колодец густо укрывают дикие яблони.
Бомж вне возраста - сорок ему? Шестьдесят? Несколько раз предлагали ему место в приюте, но он не уходит. По утрам идёт на автобусное кольцо, где и сидит целыми днями. Там много киосков и чаще всего ему подают, не деньги, а еду. Он не пьёт водку, но по-детски бывает рад лимонаду. Он добрый. У него сильно дрожат руки, но этими дрожащими руками он всегда гладит моих собак.
Я ложусь между грядками. Листья кабачков, когда на них смотришь снизу, кажутся невиданными тропическими растениями. Оказывается, так мягко лежать на вскопанной земле… И небо, окаймлённое ветками яблонь, вишен - как камень в кольце. Синий авантюрин - в искрах звёзд.
Если бы сбывались желания, когда они падают… О, сколько бы я загадала! Кругосветное путешествие - длиной года в три… На корабле… Сесть в Санкт-Петербурге. И мимо Норвежских фьордов, мимо Англии, Франции, Испании - через океан- в Мексику, Бразилию… Через Тихий океан - к островам Индонезии…Только подумаешь, и уже ничего не надо говорить - всё перед глазами. Мир…
А потом дом - в глухой деревне. Чтобы никаких машин, особняков багрового, кровавого кирпича, дачников, ищущих, чем бы себя развлечь. Чтобы тишина встала - как живое существо напротив, взглянула в глаза. Чтобы ничего - кроме пения птиц, шелеста листьев…
И чтобы ничего не болело. И чтобы все книги, какие хочу… И вся музыка, и все фильмы - в бездонности интернета. Успеть, успеть как можно больше…А в доме, кроме моей - ещё комната, куда в любой момент могли бы приехать внуки… правнуки… друзья…
***
…А через десять шагов, через переулок перейти лишь - в бетонном колодце сидел человек. Он думал, что до зимы далеко, ещё много тёплых дней впереди.
Пахло яблоками…
У человека кончились спички. И он думал, что если бы от этой чиркнувшей по небу звезды можно было прикурить - он был бы вполне счастлив.