Однажды Борис Борисыч Гребенщиков обиделся на Довлатова. Выпил он портвейну, сидит, копчиком по табуретке ерзает, ножками сучит, глазки пучит, нижнюю губу, от обиды, выпятил вперед, аж на пять сантиметров дальше чем у Цоя выпячена. Мрачные мысли одолели Борис Борисыча:
"Что ж такое, люди добрые, что за хрень творится на белом свете?! Довлатову, раньше времени, вон какой памятник отгрохали, а мне, Борис Борисычу Гребенщикову - нихрена!... Хоть бы, какой, сраный барельефчик, на Софьи Перовской присобачили, мол, в этом самом доме, акурат в подворотню и направо, (если зайти со стороны улицы, а не со стороны двора) проживал, творил, влюблялся, страдал, мучился неразрешимыми вопросами бытия, пел, пил, курил, сидел на крыше, задумчиво глядя вдаль и рискуя хе*акнуться вниз, не кто иной, как сам Борис Борисыч Гребенщиков!!!... Неужели, это так трудно сделать? Конечно, Довлатов уже умер, а я еще жив, но могли бы, в виде исключения, подсуетиться и поставить при жизни, так сказать, за особые заслуги и согласно масштабу личности! Все-таки, я гениальные песни пишу, а не говно лопатой разгребаю!..."
Пригорюнился Борис Борисыч, выпил еще портвейну, и созрел тут, как на грех, в его бедовой головушке гениальный план. Ну, или наоборот, это уж, кому как... Перестал Борис Борисыч сучить ножками и пучить глазки, и решительно слез с табуретки. Нижнюю губу, однако ж, оставил на всякий случай выпяченной. Высунувшись в форточку Борис Борисыч обнаружил, что часы на думской башне показывают полночь, а на нижнюю губу моросит противный дождик. Брезгливо поморщившись Борис Борисыч закрыл форточку и облачился в черный непромокаемый плащ, увенчав свою буйную голову черной широкополой шляпой. Он степенно спустился вниз и через минуту, из подземного гаража выехал черный джип, оснащенный поместительным багажником и лебедкой с крюком...
Еще через минуту джип тихо, как сова, остановился перед домом 23 по улице Рубинштейна, где, собственно, и располагался Довлатов. Вернее, не сам Довлатов, а памятник Довлатову. То есть, сам Довлатов здесь тоже когда-то располагался, вернее, проживал, но это было давно, о чем и свидетельствует мемориальная доска на стене дома 23.
Борис Борисыч вылез из джипа, достал из багажника крюк, и воровато оглядевшись по сторонам, стал крадучись подбираться к Довлатову, на ходу разматывая трос лебедки... Подцепив Довлатова за шиворот, Борис Борисыч вернулся в кабину, и управляя лебедкой, осторожно переместил сонного прозаика в багажник джипа. Довлатов, слегка покачиваясь, торжественно парил в сумерках.
Джип, отяжеленный сразу двумя гениями, медленно тронулся с места. Довлатов, с любопытством заглядывал в окна вторых этажей, цепким писательским взглядом наблюдая за таинственной ночной жизнью своих сограждан. Некоторые неспящие сограждане, в свою очередь, были не меньше удивлены проплывающей в их окнах массивной голове Довлатова, наблюдавшей за их таинственной жизнью цепким писательским взглядом. Особо впечатлительные падали с кровати и голосили, не в силах сдержать радость от встречи с прекрасным...
Джип выехал на Невский проспект и повернул к дому 8888, где и проживал Борис Борисыч собственной персоной.
Петербургская повесть повторялась. Как и двести, без малого, лет назад, когда Медный всадник следовал всюду по пятам за бедным Евгением, так и теперь, медный Довлатов следовал всюду за Борис Борисычем, куда бы тот ни повернул. Однако, в современную петербургскую повесть, мы обязаны внести некоторые коррективы: Во-первых, Довлатов никакой не медный, а бронзовый, просто, медный, согласитесь, как-то символичней... А во-вторых, Борис Борисыч никакой не бедный, как какой-то там Евгений, а величина, наш лучезарный и величественный! При желании, Борис Борисыч мог бы сам скакать за Медным всадником, а тот, на его фоне, выглядел бы жалким и невзрачным... Вот какой, на самом деле, наш Борис Борисыч! Да и Медный всадник, между нами говоря, никакой не медный, а всего лишь бронзовый, так же, как и Довлатов...
Ну, дело за полночь, а только привез-таки Борис Борисыч Довлатова к себе в подземный гараж, в чем, собственно, и заключался коварный план, сраженного обидой, нашего лучезарного...
Однако, как оказалось, дальнейшее развитие плана терялось в зеленом, как медь, петербургском тумане, ибо, Борис Борисыч, повинуясь порыву, не успел придумать, что делать дальше с Довлатовым, а так же, за каким хреном он вообще приволок эту трехметровую фиговину к себе в гараж...
Борис Борисыч выпил портвейну, пригорюнился и стал размышлять, время от времени недоуменно поглядывая на бронзового красавца.
"Может, сдать Довлатова на переплавку? Пусть из него сделают тысячу подсвечников, чтобы людям светлее было жить... Нет, пусть лучше сделают двадцать печатных машинок, чтобы молодые талантливые авторы, прикасаясь к переплавленному Довлатову, вдохновенно печатали на них свои шедевры и отсылали из на Проза.ру по электронной почте... Нет, пусть, лучше, сделают три тысячи подстаканников, чтобы в поездах дальнего следования, сидя в уютных купе, люди держали в руках горячего Довлатова, прихлебывали крепкий чай и беседовали о литературе... Нет, нет и нет! Всё это люди и так уже делают, благодаря творчеству Довлатова... Что же мне с тобой делать?..."
Борис Борисыч совсем расстроился и с горя осушил одним махом четвертую бутылку портвейна.
- АБАНАМАТ!!! - раздался вдруг в гараже мощный бронзовый голос, от которого сотряслись стены...
Борис Борисыч свалился с табуретки, чуть не обо*равшись от страха. Он выключил работавший двигатель джипа, схватил бутылку и стал, в крайнем изумлении, читать этикетку, не добавлено ли в состав портвейна каких-нибудь особых, неизвестных природе ингредиентов, вызвавших в гараже сей фантом... Нет и нет! Состав портвейна был кристален как слеза: Виноград портвейнный, особый; метиловый спирт 0,5 литра; березовые бруньки. Всё. Ни к чему не придерешься...
- Абанамат!... - согласился с Довлатовым Борис Борисыч и тяжко вздохнув, решил вернуть памятник на прежнее место.
"В конце концов, чего я завидую? - подумал Борис Борисыч приосанившись - Все-таки, Довлатову же, памятник поставили не при жизни! Если бы при жизни - тогда совсем бы дело плохо, а так, у меня еще есть шанс его переплюнуть! Его, и всех остальных наших петербургских умников, которым, при жизни, тоже памятников не ставили. Вот напишу еще пятьсот гениальных песен! Тогда, точно вытрясу из этих гамадрилов какую-нибудь сраную табличку на парадной!... Мелочь, а приятно... Будет мне в старости услада, да и молодому поколению - в назидание..."
Борис Борисыч, из вредности характера, продержал Довлатова в гараже еще две недели, а потом вернул на место, под покровом ночи, отпилив себе на память бронзовую пуговицу от его рубашки и тихонько напевая при этом песню "нае*али".
В новостях, журналюги говорили, что памятник Довлатову увозили на доработку, и что теперь он выглядит намного лучше чем раньше...
Ну, откуда им, тупоголовым, знать, где, на самом деле, пропадал Довлатов?... Они бы еще сказали, что Борис Борисыч Гребенщиков выступает в подземных переходах...