- К вам можно?
- Проходите, милочка. Давненько вас ожидаю.
- Ой, а что же свет-то такой яркий?
Она останавливается в дверях. Пытается открыть слезящиеся глаза. Получается плохо.
- А вы на голос мой идите, голубушка. Вот хорошо, теперь стойте. Глазки можете открыть, и раздевайтесь.
- Одежду можно на эту вешалку?
- Да, именно. На вешалку. А кожу можете прямо на полу оставить, здесь чисто.
- Мне что и кожу с себя снимать?
- А как вы думали, драгоценная вы моя?
Снимать, конечно же снимать. Иначе никак.
- Но...
- Вас что-то смущает? Я знаете ли привык, если вы на этот счёт беспокоитесь.
- Нет. Просто я не умею. Как-то не доводилось раньше, чтобы кожу...
- Полноте. Мне кажется, вы не вполне откровенны. А если подумать?
- Ну, если вы об этом. Но этого никто до вас не замечал, знаете ли. И она как-то сама, честное слово.
- Верю. Ничего не бойтесь, снимайте. Смелее.
- А это не больно?
- Нет. А вот потом...
- Ой, что-то мне нехорошо.
- Всегда так! Не дослушает, а потом ей плохо! Я хотел сказать, что лучше бы присесть. Не так-то просто с оголенной плотью и нервами. Присядьте, голубушка. Ну что, начнём?
- Мне уже больно! А вы говорили, что не будет!
- Я говорил лишь, что кожу снимать не больно.
- Понимаю.
- Когда это случилось?
- Не помню. Второй класс или третий.
- Это важно?
- Не думаю. Продолжайте.
- А можно не по порядку? У меня путаются мысли.
- Можно, голубушка. Это уж на ваше усмотрение.
- Спасибо. Он в колготках ходил. Сидит за партой, а колготки из-за пояса брюк нет-нет да выглянут предательски. Другие мальчишки треники под брюки школьные надевали. А у него папы не было. Мама с бабушкой только, не знали они про колготки. Но это я уже потом узнала про папу. А тогда, тогда его дразнили. Я даже не помню, как его звали. Коля, кажется. Он в садик не ходил с нами и в первый класс тоже. Не знаю, где он до этого учился. А ещё он был слегка полноватый и неуклюжий. Само по себе повод, а тут ещё эти колготки! Надо было сразу вступиться. Промолчала. Почему? Не знаю. В садике мальчишек колотила, если дразнились, а тут...Может потому, что чужой он был тогда? Новенький этот. Его дразнили, шпыняли, а я мимо проходила. И ведь мерзко было, помню.
- Что же вы замолчали, голубушка?
- Доктор, а можно мне наркоз? Что-то мне совсем больно рассказывать. Сил нет терпеть! И дышать нечем. В горле пересохло. Воды бы глоток?
- Где же я вам воды возьму, милая моя. Придётся потерпеть.
- Понятно. Тогда я сразу к основному перейду, можно?
- Вам виднее, дорогая. Стало быть к основному.
- Прозвенел звонок. Учительница наша вышла. Я не видела или не помню, кто это начал. Только Коля побежал к дверям, а следом за ним бросились одноклассники. Не только мальчики, но и девочки. Слева, прямо у двери была у нас в классе раковина для мытья рук. Возле неё они его и догнали. Он прижался к раковине и прикрыл голову руками, а они его...Я не знаю, как это описать. У меня нет слов. Это был какой-то злобный орущий и хохочущий комок, который ощетинился руками-когтями. И тыкал, щипал, пинал, дразнил.
- А вы?
- А я? А я...Можно поплакать?
- Если хотите, дорогая, то поплачьте. Легче не станет, но хоть что-то.
- Спасибо. Не бросилась я ему на помощь. Всего лишь выскочила в коридор и заорала, что есть сил. Учительницу по имени звала. Голос-то у меня звонкий был, хорошо было слышно. Вот и кричала, и снова кричала. Потом разревелась у стенки, голова закружилась, и тошнота подступила. Одноклассники разбежались, Коля у раковины с разбитой губой остался. Это я уже потом увидела, когда учительница прибежала. Она к нему, а он ей ничего не рассказал. И я не стала. У меня и сил не было, помню. Ощущение пустоты внутри, будто выпотрошили и бросили за парту. И я, я...с тех пор решила, я поклялась...никогда.
- Успокойтесь, душа моя. Я подожду. Я никуда не тороплюсь знаете ли. Всё суетишься, суетишься, бежишь куда-то. А куда, зачем? Это, впрочем, отношения к нашему делу не имеет. Так в чём же вы поклялись тогда себе, драгоценная моя?
- Никогда не быть частью безликой толпы. Прежде думать, а только потом делать.
- Это всё?
- Если бы! Коля вскоре после этого из нашей школы ушёл. Прошло время, может пару лет даже. Как-то зашли мы с подружкой к её соседке по улице, Алисе. Она на год старше была, тоже в нашей школе училась. Мы же как раньше в гости ходили, помните? Калитку откроешь и безо всякого приглашения в дом. Или просто крикнешь с улицы, чтобы гулять выходили. И в тот день забежали за ней. Мы в дом, а у неё брат двоюродный в гостях. Коля это был, собственной персоной. Мне захотелось развернуться и сбежать, только бы с ним взглядом не встречаться. А он улыбнулся и сказал: "Привет". Хорошо так улыбнулся, искренне. Будто и не было ничего, но ведь было! Потом мы пили чай, на улице играли. Коля рассказал, что живёт с мамой и бабушкой, и они переехали из дома в квартиру. Про то, что мы учились с ним в одном классе, не упомянул ни разу. Мне бы извиниться перед ним за свою трусость и слабость, а я не смогла. И это ужасно, профессор! Вы ведь профессор Стравинский, я полагаю?
- Почему нет, голубушка? Сон-то ваш. Могу и Стравинским побыть, ежели вам угодно. А вы сейчас прощения у него попросите. Это ведь никогда не поздно.
- Да я просила уже много раз, уважаемый профессор. Слышит ли он, вот в чём вопрос?
Я и сегодня повторю. Прости меня, Коля, трусиху распоследнюю.
- Полегчало вам, алмазная донна?
- Не знаю, профессор. Слишком больно, чтобы размышлять. Можно в кожу обратно влезть? Скоро будильник прозвенит, а там и новый день. Если не прикроюсь кожей, долго мне не протянуть.
- Безусловно, дорогая. Кожа вам очень идёт ко всему прочему. Так что не будем шокировать общественность и создавать прецедент, я так считаю. А то и другие возьмут моду без кожи разгуливать, а там знаете ли и до...
Звук накатывающих на берег волн ( всего лишь мелодия будильника) прервал профессора на полуслове.