Дитя сочельника и мать урочища

Дитя сочельника и мать урочища


Год назад мне позвонил мой дед и сказал, чтобы я приехал к нему в село Урочищенск. Этот памятный звонок раздался часов в восемь утра. У деда был дрожащий голос, не предвещающий ничего хорошего. Впрочем, так оно и оказалось – бабушка скоропостижно скончалась ночью. Ничто меня не обязывало туда ехать, потому что я давно не общался ни с дедом, ни с бабкой, однако я не мог не поехать. Мне кажется, что невозможно отказать старику восьмидесяти лет, горько проливающему слёзы тебе в трубку.

На мои вопросы он отвечать отказался, а просто сказал, чтобы я приезжал поскорее. Село Урочищенск располагалось на границе Московской и Владимирской областей, чуть подальше Рошаля. Места там были странные, мистические. Прямо под боком располагался Шушмор, прославившийся тем, что там пропадают люди. Оно и не удивительно – совершенно непролазные леса, средь которых скрывается коварное болото, занимающее километров пятнадцать пространства восточнее Урочищенска. Но людская молва удивительная вещь – совершенно логичным выводам она приписывает иррациональные причины. Так, местные жители до сих пор верили во всяких банников, лесных духов, болотников, в общем, во всю нечистую силу. И все пропажи людей присваивали не на счёт сложной географической местности, а на счёт этих самых злых существ.

Так или иначе, я быстро собрал свои вещи, позвонил на работу, чтобы попросить отпуск на неделю, и побежал на ближайшую электричку до Шатуры. Была среда, пятого июля, а потому народу было не много. Москва, с приходом лета, всегда вздыхает свободнее, будто её заботливый любовник развязывает туго сжатый корсет, состоящий из сотен тысяч людей. Начиная с июня месяца, всё больше и больше людей стремится уехать, улететь, убежать куда подальше. И с каждым убывшим человеком на корсете Москвы развязывается ещё один узелок, позволяя ей, наконец, расправить плечи от непомерного груза и вдохнуть полной грудью.

Я был не выспавшимся, злым непонятно на кого. С матерью я уже давно не общался – она вышла замуж за какого-то француза и уехала в Париж. Отец же умер лет шесть назад от рака поджелудочной. Собственно, я ни с кем особо не общался. Наверное, меня можно было назвать нелюдимым, но в душе я был не таким. Да и общаться всё же приходилось много в виду специфики моей профессии. Так или иначе, у бабушки с дедушкой я был последний раз году этак в тринадцатом, когда приезжал туда писать статью о Шушморе. Знаете, читателям нравится вся эта мистическая мишура – она позволяет забыть о настоящих ужасах, когда по всему миру голодают дети, катастрофы отправляют людей пачками в чёрные мешки, когда везде разгорается пламя пожара, называемого войной…

Да, в такие тёмные времена, людям хочется прочитать про что-то таинственное, что сможет отвлечь от злостных будней.

Забравшись в электричку, я прижал спортивную сумку с вещами к груди, уселся на первое свободное место, и закрыл глаза, пытаясь доспать свою норму. Не подумайте, что я чёрствый человек и смерть бабушки меня никак не заботит, однако надо понимать, что, когда давно не видишь человека, с которым не так-то много и общался, то его смерть воспринимаешь как должное. Так воспринимаешь смерть, когда видишь в новостных колонках очередные ужасы действительности. "Разбился вертолёт с туристами. Восемь человек погибли", – какой ужас; "Тайфун обрушился на берега Индонезии. Десятки тысяч погибших, сотни тысяч домов разрушены", – ужасное несчастье. Ты начинаешь воспринимать смерть отстранённо, просто отмечая у себя в голове ещё один факт. "Да, кто-то умер, но я его не знаю, мне с ним детей не крестить, очень жаль", - думаешь, ты, а потом продолжаешь заниматься своими делами. Примерно так я воспринял и смерть бабушки Саши.

М-да, к сожалению, с такими тяжёлыми мыслями уснуть мне не удалось. Всю дорогу до Шатуры я просидел с закрытыми глазами, трясясь под мерный стук колёс электрички. Наконец, я приехал, вышел на платформу и побежал к автобусу до Рошаля. Следующий автобус будет не скоро, поэтому следовало поторопиться, чтобы не упустить свой шанс.

Я тогда не предполагал, что эта поездка выльется в такой ужас, который ждал меня впереди. Какие у меня могли быть мысли о смерти бабушки? Я даже и не предполагал ничего, как-никак ей было под восемьдесят лет, как и деду, а в таком возрасте можно умереть от обычной простуды. Но, если бы и предположил, то сошёлся бы на мысли, что она, скажем, упала со стремянки, пытаясь собрать сливы, или сердце отказало, или инсульт стукнул. Конечно, истина мне затем открылась, но какова цена этой истины? Лучше бы я никогда не услышал тот злополучный утренний звонок.

Деда звали Георгием, а фамилия у нас была Вороновы. Он всю жизнь проработал дорожным строителем, а именно - укладывал асфальт. Работа была страшно трудная, вредная, неблагодарная, плохо оплачиваемая. Он трудился для светлого Советского будущего, а его страна затем распалась на пятнадцать независимых осколков, которые обвиняли друг друга во всех грехах разом. Пенсия оказалась маленькой, жизнь дряной – единственное, а точнее, единственная, в ком он душе не чаял, была бабушка Саша. Они познакомились, когда им было лет по двадцать, и с тех пор жили неразлучно вместе.

Я представлял, как ему тяжело было осознать, что столь дорогой и любимый сердцу человек ушёл из его жизни навсегда. Я не хотел туда ехать, но помочь ему в такую трудную минуту считал своим долгом. В конце концов, и у журналистов есть свои идеалы, принципы и ценности. Моим главным принципом было помочь человеку в трудную минуту. Нет, я не был аскетом, ни в коем случае не бросался на помощь всем подряд, однако, если меня просили о помощи, то я никогда не отказывал. И семья превыше всего, несмотря ни на какие трудности и препятствия. Скорее всего, всё это было во мне из-за того, что у меня не было собственной семьи.

Ценишь то, чего не имеешь, как говорится.

А как получишь, то начнёшь ругать и плеваться – сущность человека никто не отменял.
Так или иначе, вскоре я доехал до нужной остановки, от которой мне теперь предстояло протопать пешком километров шесть до села. Давным-давно надо было получить права и купить машину, но я всегда оттягивал этот момент. На работу мне было удобнее добраться на общественном транспорте, а в командировку машину с собой не возьмешь. Налоги при этом платить обязан каждый. Собственно, только в такие моменты как сейчас, я и жалел об отсутствии собственного автомобиля.

Урочищенск был небольшим селом – в нём проживало человек двести, если не меньше. Была своя церковь, стоявшая на отшибе, но ещё три года назад, когда я здесь был в последний раз, она была заброшенной, зияя тёмными провалами окон. Дед тогда поведал мне, что местный батюшка начал якшаться с нечистым, а потом обернулся чёртом и сгинул в болоте, а церковь оказалась проклятой. Он тогда рассказал, что в один ненастный вечер со стороны церкви послышались нечеловеческие крики. Местные мужики побежали туда, чтобы выяснить, в чём дело, а встретила их уже проклятая церковь. Они рассказывали шепотом деду, что окна у церкви взорвались, как от мощной взрывчатки, когда они подбежали к ней, а в сторону Шушмора от стены церкви отделилась то ли тень, то ли иная чёрная тварь, громко при этом хохоча. Видит Бог, у страха глаза велики. И не такое привидится местным пьянчугам в дождь, да ещё под покровом темноты.

Уже порядком устав, я через два часа дошёл до Урочищенска. Покосившиеся дома перемежевались с вполне приличными, упавшие заборы соседствовали с крепко сколоченными и гордо смотрящими в небо. Странная картина, честно признаться, создавалось ощущение, что какая-то часть населения погрязла в долгах и пьянстве, а другая каким-то неведомым образом нашла способ недурственного заработка, навсегда отказавшись от самогона и сивухи.

Погода стояла жаркая, это я почувствовал ещё в электричке. Солнце висело высоко в небе, пытаясь зажарить меня до смерти. А такой безветренный день любой моряк в прошлом назвал бы настоящим ужасом! Ни дуновения, ни единого прикосновения ветерка – будто ты оказался в заколоченной со всех сторон бане, запертый внутри, оставленный на нескончаемые мучения.

Помнится, домик деда, сложенный под старину из толстых брёвен, стоял где-то неподалеку от маленького прудика, но где именно я позабыл. От этого соседства по вечерам на тебя часто набрасывается всякая гнусь, пытаясь выпить из тебя все соки. Впрочем, мошкара и комары злорадствовали здесь повсеместно, ибо никто не отменял болото в Шушморе.

Люди, находящиеся на улице, совершенно не обращали на меня никакого внимания, будто к ним каждый день приезжают люди из Москвы. Но меня это устраивало – чем меньше внимания, тем оно и лучше. Не то настроение, чтобы общаться с суеверными местными. Они имели свойство очень быстро выкапывать тебе могилу своими ужасными рассказами и глупыми страхами. Порой, они даже заботливо предоставляли тебе осиновый гробик с пачкой гвоздей и молотком. Ежели ты поддался на их россказни, то тебе выдавали полный пакет услуг - "all-inclusive", как говорится. Только гроб тебе предлагали забивать гвоздями самому, потому что их усилие ограничивалось лишь тем, чтобы тебя туда засунуть и опустить в могилу.

Впрочем, найти дом деда оказалось легче легкого, даже, несмотря на то, что я подзабыл, где он располагается. Я просто обратил внимание, что большая часть людей движется в одну сторону, и у всех был крайне скорбный вид. Пристроившись к колонне сзади, вскоре я подошёл с ними к тому самому бревенчатому дому. На вход выстроилась настоящая очередь – судя по всему всё село пришло выразить соболезнование деду. Я поработал локтями, проговаривая: "простите, извините", - и вошёл внутрь. Сзади слышалось недовольное роптание.

Дед сидел на лавке за широким столом. Слева от меня располагалась здоровенная русская печь, занимающая две трети всего пространства, справа как раз располагался длинный и широкий стол с лавками по обе от него стороны. В дальнем углу были полки с иконостасом – настоящий "красный" уголок. Если пересечь всю комнату по прямой, то в конце упрёшься в дверь, ведущую в спальню бабушки и дедушки – эту часть дома они пристроили лет пятнадцать назад. Ни телевизора, ни радио, ни книжных полок – интеллектуальная пустота, сдобренная русскими пирогами и верой в Бога.

Дед поднял на меня слезящиеся глаза. Какой-то миг, казалось, что он не может взять в толк, кто стоит перед ним, а затем зажглась искра понимания и узнавания.

- Юра! Приехал! – вскочил дед и направился ко мне.

- Привет, как ты? – ответил я, бросив сумку на пол и обняв деда.

- Плохо, Юрка, всё плохо…

У деда лицо сделалось аж каким-то серым от грусти внутри, а голос начал дрожать. Ещё минута-другая и он разревётся, как маленький мальчик. Недолго думая, я всех присутствующих вежливо поблагодарил за их внимание и участие, а затем выпроводил вон из дома. Мне показалось, что деду сейчас стоит побыть одному со своим горем, а не в окружении этих суеверных стервятников.

Старик, подгибаясь от усталости и грусти, добрался обратно до лавки, упал на неё и обхватил голову сморщенными работящими руками. Я кинул сумку к печке и сел напротив него. На столе стояли всякие разные яства: борщ, пельмени со сметаной, расстегаи с мясом и рыбой, блины, пироги с сёмгой, с капустой; заливное с рыбой, драники, где-то в дальнем углу стояла овсяная и пшенная каши, на столе нашлось место даже для сырников и оладий. Раздавались такие запахи, что лишь человек с каменным сердцем и полным отсутствием аппетита удержался бы от того, чтобы тут же не наброситься на всю эту еду.

- Не рановато поминаете? – спросил я, обводя рукой богатый стол.

- Да вот, принесли целую кучу еды, - пытаясь совладать с комком в горле,
отвечал дед. – А кому теперь всё это есть то? Нету больше Сашки моей…
Стало как-то неловко при виде старика, называющего свою умершую старушку Сашкой.

- Выпьем? – спросил я, хватая бутылку с мутной жижей внутри.

- Давай.

Налили. Выпили. Не закусывали.

- Чем мне тебе помочь, дед? – спросил я. Знаете, помогать то я хочу и могу, но слов правильных для таких моментов не знаю. Здесь утешать наверно надо, сказать что-то ласковое и доброе, а я не знаю, как. Впрочем, быть может, старику и не нужно было утешение. Скорее всего, проявление жалости только оскорбило бы его.

- Помоги мне, Юрка, понять, как жена моя сгинула…

- В каком смысле? – опешил я от такого.

- Не сама умерла она, Богом клянусь, не сама! – поднял на меня дед глаза. В них уже высыхали слёзы, потому что он смог собраться с силами.

- Почему ты так решил?

- Странные дела творятся здесь, Юрок, ох странные…

- А поподробнее?

- Всё началось ещё тогда, три года назад, помнишь, когда мужики мне рассказали про церковь, а я тебе об этом поведал?.. - объяснял дед.

- Помню. Это же мракобесие, дед, ты же советский человек, должен понимать, - раздражённо отмахнулся я, перебив старика.

- Понимаю, Юра, понимаю! – вскинулся дед. – А всё же правда, что здесь нечистый бродит. Клянусь, Юра, я не разделял суеверий Сашеньки, но то, что случилось здесь за такое непродолжительное время, а потом ещё и она… - у деда опять на глаза слёзы начали наворачиваться.

Я налил ещё самогонки. Опять выпили, не чокаясь, молча.

- Хорошо, я выслушаю тебя, рассказывай.

- Первый случай, когда я понял, что здесь по-настоящему творятся недобрые дела, произошел где-то с полгода назад… - начал свой рассказ дед.

****

Это произошло как раз в канун Рождества Христова, в сочельник.

Ирка, жена Гоши Залобина, ходила беременная четвёртым ребёнком. Они семья крепкая, дружная. Гошка работает трактористом, а Ирка детям науку жизни преподаёт, то есть, не имеет другой работы, кроме воспитания детей. Гоша Залобин с семьёй жил в трёх домах от дома старика Георгия и старушки Александры. К всеобщему удивлению, этот мужчина не пил ни самогона, ни водки, потому что страдал язвой желудка, и крепкие спиртные напитки приносили ему страшную боль.

Он и в поликлинику ездил областную, где ему направление в больничку дали, да только всё руки у него не доходили отправиться в оную больницу. Так и прогулялся, просрочил направление, а за новым идти отказался. Ирка рада была – готовить на него много не надо, пить не пьёт, вежливый всегда и добрый. Ну, впрочем, что бабе радость, то мужику горе, так что Гоша страшно страдал от своего недуга. Ни тебе жирных щей ни поесть, ни харчо, ни шкварки от яичницы, ни водки не выпить. Оно то, конечно, Гоша и сам понимал, что, как выпьет, так сам не свой становится, но из коллектива выбиваться стал, а значит, по его разумению, и работу вскоре потерять может.

Ира была дружна с бабушкой Сашей – каждый день приходила, болтали подолгу о своём, о бабском. Старушка поучала, как может, а молодая слушала, да внимала. Оно и не странно, ведь у бабушки Саши было в своё время десять детей, да несчастливая оказалась она мать – все детки помирали, то от голода, то от болезней, то несчастные случаи происходили. Единственный сын, Константин, отец Юры Воронова, сумел дожить до того возраста, когда можно самому обзаводиться детьми. Александра Фёдоровна страшно пережила последнюю потерю, когда её любимый сын Костя умер от рака. Впрочем, все те ужасы, которые произошли с её детьми, ни в коем случае не мешали давать советов по воспитанию детей Ирочки Залобиной.

Георгий Александрович в тот день, отправился в местный кабак, который жители Урочищенска гордо называли рестораном. В этот день нужно соблюдать особый пост, но никто не запрещает наготовить прекрасных блюд на следующий, когда их уже можно будет съесть. А посему решил он помочь мужикам местным, чем сможет. Уже стемнело, стрелки часов стремились к восьми часам вечера, бабушка Саша болтала с Ирой на дворе, люди вокруг радовались наступающему празднику, перемещаясь по селу туда-сюда, туда-сюда. И если у некоторых и были определённые цели, будь то заготовка дров или украшение помещений, или приготовление еды, то другие, в основном дети, просто так носились по дорогам, радостно гогоча. Совсем скоро молодые девушки начнут гадать, бросая сапоги на дорогу, сжигая бумажки перед стенами, смотря в зеркало со свечой в руках. Что только не сделают люди, чтобы попытаться заглянуть в собственное будущее?

Снег валил так густо, так красиво, что у Георгия Александровича сердце замирало от восторга. Не многое он любил в своей жизни так, как снежные метели в предновогодние и предрождественские ночи. Благополучно добравшись до кабака, старик обнаружил, что его помощь уже и не требуется – всё было готово, наряжено. Судя по всему, всё село собиралось праздновать Рождество в кабаке – так много столов было поставлено, и так много лавок было придвинуто к ним. На столах располагались в основном постные яства: сочиво, коливо рисовая кутья. Из напитков присутствовали лишь различные взвары да морсы.

Войдя внутрь, Георгий Александрович уселся на первое свободное место, находящееся среди других мужиков.

- О, дед! – воскликнул один из сидящих.

- Ну, здорово, сынки, готовы к Рождеству Христову?

- О чём речь, конечно готовы, - ответили хором мужчины. Среди них был и муж Ирочки, коего просто все звали Гошей.

- Ну, вот и славно, вот и славно, - засмеялся Георгий Александрович.

- А скажи-ка, дед, у нас тут разговор был, вот рассуди нас, - понизив голос, почти шепотом, начал Гоша. – Мы поспорили, есть ли на самом деле святочная нечисть?

- Конечно, есть, я же рассказывал тебе, дурья башка, как меня банник чуть к чёрту не унёс! – воскликнул другой мужчина, коего звали Петром.

- Петя, не припомню я такой истории, - обратился Георгий Александрович к плотному мужчине в бушлате.

- В прошлом году, где-то в феврале, пошёл я в баню с кумом своим, Андреем, а там и сидел этот…

- Кто сидел?

- Ну, всё по порядку. Приехал ко мне кум мой, Андрей, выпили, поели, пошли баньку затопили, знаете, как у нас водится, - рассказывал Петр, а другие мужики кивали. – Сидим мы, значит, уже третий раз, венички запарили, хорошо! Дух такой витает, прям загляденье. Выбежали в очередной раз на улицу, прыгнули в снег, а пар так и повалил от нас! Пролежали в снегу до коликов, будто какой китаец тебя из этих акипунтурных колет иглами, а потом обратно в баню. Сели, сидим, лепота. А потом, хрясь! куму камушек в лоб прилетает. Он на меня орёт: "Ты чего кидаешься?! - а я и отвечаю – "Я тут ни причем!". Потом мне на голову бушлат воды как выльет кто-то!

- Прям так и было? Не придумывай, Петруха, - перебил рассказчика другой мужик с седой бородой и папиросой за ухом.

- Клянусь, так и было! – ответил Петр и продолжил. – Окатило меня ледяной водой, да я и закричу. Переглянулись мы с кумом, начали шарить вокруг в поисках шутника. Нагнулся я под лавку, а мне под зад как врежет кто, аж искры из глаз полетели! Поворачиваюсь, гляжу, а кум весь синий стоит, будто его веревкой сзади кто душит. Я к нему кинулся, схватил, да к двери тащу. Хвать, а дверь закрыта!

- Совсем уж невероятная история у тебя, Петя. Какой же банник людей душит? - иронично заметил мужичок, сидящий чуть правее Георгия Александровича.
- Не перебивайте его, пусть расскажет, - повелительно сказал старик, а другие послушались.

- Так вот. Дверь закрыта, куда деваться, не знаем. Кум отдышаться пытается, знак хороший, думаю, значит, нечисть его уже не душит. А потом жарко стало так, что глаза на лоб полезли. Мы с кумом дверь пытаемся плечами вынести, а она ни в какую! А сзади от камней прям пар прёт, будто кто-то воду льёт. Я задыхаться начал уже от жары и влаги, повернулся, смотрю, а на лавке Он сидит. Зелёный весь, лохматый, волосы всё тело покрывают, а борода до пят опускается, зенки оранжевым отливают, а рот, полный острых зубов, ехидно улыбается. Скрюченный весь, будто поломанный. Ну, тут-то я и закричал, как оголтелый. Молиться начал: "Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…". Пока слова молитвы читал, я подбежал к углу, где кочерга стоит, схватил её, замахнулся на эту тварь, да как ударю его! Ей-Богу, братцы, он тут же испарился, громко воя, а дверь распахнулась. Вывалились мы на улицу и побежали к дому, в чём мать родила, крича от страха. Пусть мне пусто будет, если я соврал или придумал!

- Удивительное дело, - приметил Георгий Александрович. – А в чём же спор то? Коли такие дела с вами приключаются, то и вопроса нет – святочная нечисть существует.

- Да не в том дело, дед, - возразил Гоша. – Вот ты сам встречал, когда нечисть?

- Никогда не встречал, век воли не видать, если вру, - перекрестился Георгий Александрович. – Сколько по земле хожу, а только всё слушаю, сам никогда не видел.

- Банник, это злой сукин сын, но я б не назвал его святочной нечистью, потому как он всегда в банях бывает. Петя с кумом своим не помолились небось, угощения ему не оставляли, так он на них и взъелся, - говорил Гоша. - А настоящую святочную нечисть кто-нибудь видел?

Все переглянулись, призадумались.

- А знаете, слышал я, сынки, один раз историю удивительную, - вдруг начал Георгий Александрович. – Был я тогда лет на тридцать моложе, чем сейчас. Укладывали мы асфальт где-то на севере, кажется, под Мурманском, и был там один такой седой паренек. На вид ему было лет тридцать, а почему седой такой, я только потом понял. Рассказал мне этот паренек, что видел вештицу, и после этого с ним ужасы приключились.

- Что за вештица?

- Сейчас расскажу. Он говорил, что всё произошло как раз после Рождества, когда по поверьям вся нечисть наружу и вылезает. Шёл он домой как-то вечером, споткнулся о бревно, сокрытое в снегу, да чертыхнулся, - не громко и таинственно рассказывал Георгий Александрович. – А потом глядь, а напротив него стоит старуха. Косая вся, кривая, ноги голые из-под юбки торчат, да все в волосах, как у мужика. Брови срослись, нос, что клюв орлиный. Она ему и говорит: "Это хорошо, парень, что ты Его позвал, да только занят он сейчас. Он к тебе друзей пришлёт". Парень спросил: "Ты кто?" - а она ничего не ответила. Не успел парень моргнуть, как старуха исчезла. И потом, он рассказывал, что такое повидал, чего ни одному человеку не стоит в жизни своей увидеть.

И длился ужас его три дня и три ночи. В первую ночь, восстали из могил упыри гнилые и пошли к нему домой, чтобы выпить кровь его горячую. Он жил в небольшом домике, как у меня, семьи не имел, был совершенно один. Представьте себя на его месте. Вы сидите вечером у окна и попиваете чай, а потом видите, что к вашему дому ползут чёрные упыри со струпьями по всему телу. Он дом запер на все засовы, спиной к двери приложился и только и слышал, как эти твари скребутся в дверь. Когда утро настало, то упыри обратно в могилы легли, а небо тучи заволокли. "Стал идти сильный дождь, - говорил он мне. – А потом я увидел, как в зеркале, рядом с моим отражением, появилось ещё одно! Какая-то тварь лупоглазая пожирала меня взглядом, видимо предвкушая добычу, – продолжал он рассказ. – А затем начала мебель по дому летать, горшки бились, повсюду осколки разбрасывая. А затем за мной сковородка летать начала, ну я страху набрался!".

- Простите, Георгий Александрович, что перебиваю. А как такое чудо в зеркале появилось? Упыри, я знаю, из могил лезут, а таких чудес я не видал, - развёл руки в сторону мужик в бушлате.

- Чего не знаю, того не знаю, сынок, - отвечал старик. – Может то домовой был в услужении нечистого? Кто ж его поймет. Ну так вот.

По его словам, продолжалось всё это измывательство до самого вечера. Как только стемнело, и солнце скрылось за горизонтом, так упыри обратно из могил повыскакивали, а по дому стали слышаться звуки босых ножек. Паренек к этому времени уже успел поседеть и только и мог, что молитвы читать трясущимися губами. Он говорит: "Ближе к утру дверь мне упыри выломали, а кто-то невидимый, тот, от которого исходил звук босых ног, носился вокруг меня и бил по голове черенком от лопаты. И вижу, упырь, весь с облезлой кожей, с запавшими пустыми глазницами, со скрюченными лапами вместо рук, тянется ко мне зубастым ртом. Ну, решил я, - говорит. – всё! Пропал я, сейчас всю кровь высосет!".

А я, совершенно не веря своим ушам и такому чудному рассказу, спрашиваю у парня: "А как же ты выжил то, коли такое, правда, произошло?". А он отвечает: "Так упырь ко мне уже рот приблизил, как петух прокричал, и пришлось упырю вернуться обратно в свою могилу, только тем и спасся!".

"Ну, а дальше что было?" - "А дальше был второй день, когда я пытался дверь починить, чтобы упыри не добрались, а небо опять тучи заволокли, и слышался повсеместно злобный хохот чей-то. Слышу, за левым плечом смеётся кто-то, я хвать налево! а там нет никого. Слышу, справа ржёт, - рассказывал он. – я направо, а и там никого". И потом, по его словам, так и держался он весь второй день под натиском нечисти проклятой, а страху набрался уже такого, что ни ног, ни рук собственных не чувствовал. И настала третья ночь, к которой паренек уже и вовсе был не готов – его тело было измождено противостоянием, а разум граничил с безумием. Сидит с граблями в руках у двери, вокруг звук чьих-то ног, кто-то дико ржет. А потом слышит, вурдалаки вдалеке воют хуже, чем волки. И опять упыри в дверь скрестись начали, а над домом полетели ведьмы в ступах! "И как начали молнии по дому летать! – рассказывал он. – А в окна вурдалаки запрыгнули и кинулись ко мне, сверкая злобными своими устами. Я начертил круг солью и мелом на полу, встал в него и начал громко читать "Отче наш". Вурдалаки, ведьмы, упыри – вся нечисть сатаны крутится и вертится вокруг меня, шипит, смеётся, кричит, а достать не может, - уже заканчивал для меня свой рассказ паренек. – Ну, я со страху и потерял сознание, прямо в кругу. Потом глаза открываю, а вокруг уже светло, на полу следы когтей, крови и, кажется, гноя. А пред мной стоит старуха та, которая пообещала мне, что чёрт своих друзей пришлёт. Страшная, противная, стоит и смеется могильным голосом".

"Хорошо ли ты погулял, мил человек?" – спросила она у парня, заливаясь дьявольским смешком, пританцовывая своими волосатыми ногами джигу-джигу. А парень мне рассказывает дальше: "Я и рот то открыть толком не мог, чувствую, что сердце сейчас остановится. Так и лежу на полу в кругу, да пялюсь на неё". "Ну, покутили, и хватит, будешь знать, как лукавого поминать. Бывай!" – уже испаряясь прямо посреди комнаты, крикнула виштица.

- А от куда парень знал, что это виштица? Я никогда о таких тварях не слыхал.

- Он мне потом сказал, что в какой-то книжке хитрой вычитал про эту погань, - ответил старик.

- Георгий Александрович, страх то какой. А вы сами поверили во все это?

- Честно признаться, братцы, я не поверил такому чудному рассказу. Никогда я не видел сам таких чудес глазами, а слышать это дело другое. Не могу сказать, быль то была иль небыль, но паренек был седым с глубокими мешками под глазами, весь дёрганный и страшно заикался, - ответил Георгий Александрович.

Все тихо на него смотрели. Хоть старик и рассказал совсем невероятную историю, почему то, именно этот рассказ пронял их до самых кончиков пальцев. Мужики живо нарисовали себе картины зловонных упырей, пьющих их горячую кровь, и как ведьмы летают на ступах в снежной ночи, а вурдалаки проламывают окна их прекрасных домиков. Неожиданно, откуда-то с улицы послышался дьявольский смех, от которого все мужики за столом вздрогнули, а один даже вскрикнул.

- Что это было, Господи?! – бешено крестясь, спросил самый пугливый.
Гоша подошёл к окну, посмотрел в него, но ничего так и не увидел.

- Чёрт его знает, может Ирку лукавый утащил? – засмеялся Гоша.

- Дурак, что ты городишь! Не слышал, что кто нечистого помянет, того потом беда ждёт?

- Да брось ты, банник это одно, но такое – это уж совсем невероятно.
На том, собственно, этот странный разговор и закончился. Просидели до полуночи все, как пришибленные.

А затем были гуляния, обильное питье и еда. Кутили часов до трёх ночи, угощали друг друга, поздравляли. Георгий Александрович, был очень расстроен тем, что его жена не пошла на праздник, а осталась дома, сославшись на сильную головную боль. Делать было больше нечего, не те года у Георгия Александровича, а потому он пошёл домой к жене. Идёт он по дороге, вокруг слышатся счастливые голоса, люди радуются и поют рождественские песни, как, неожиданно и моментально, все звуки стихли. Старик остановился, осмотрелся. "Что за чудеса такие?" – подумалось ему. А потом глядит, невдалеке силуэт виднеется какой-то. Стоит над чем-то, спиной к Георгию Александровичу.

Старик решил подойти поближе, чтобы выяснить, в чём дело. По мере того, как он приближался, он всё отчетливее понимал, что таинственная фигура возвышается над чьим-то телом.

- Что случилось?! – крикнул старик, подходя к незнакомцу.

Фигура, закутанная в какую-то прохудившуюся шубу, резко развернулась и сверкнула в сторону Георгия Александровича единственным глазом. Этот глаз был противной продолговатой формы, светился красным светом, будто внутри была какая-то лампа. Там, где у обычного человека были глаза, у этой твари зияли провалы, затянутые гниющей кожей. Нос был приплюснут, и создавалось впечатление, что его и вовсе нет, а вместо ноздрей у этой твари были чёрные узенькие полоски, из которых валил пар. На левой руке у этого существа было четыре не пропорциональных пальца, с длинными толстыми когтями. Правая же рука была похожа на женскую ручку с шестью тонкими пальчиками. И в этих руках, это существо что-то держало, бережно завернутое в простынку или пелёнку. Старик закричал от испуга, схватился за грудь и повалился в снег. Георгий Александрович только почувствовал невероятную злость и тоску, исходящую от этого существа, как оно резко испарилось, оставив лишь красный след от глаз.

В снегу лежала какая-то женщина, раскинув руки в стороны. Георгий Александрович поднялся и подошёл к этой несчастной. Она лежала лицом в снегу, потому старику пришлось перевернуть её.

- Эй, дед, ты чего там?! – послышался весёлый голос Гоши.

Как только старик перевернул несчастную, то обнаружил, что это была жена Гоши Ирочка. Внизу живота у неё зияла кровавая рваная рана, а ребёнка внутри не было. Судя по всему, эта тварь украла ребёнка, вырвав его из утробы матери.

- А кто это там? – подозрительно спросил Гоша, подходя к Георгию Александровичу и телу своей жены.

- Гоша, не иди.… Стой…

Гоша, вопреки словам старика, подошёл поближе и увидел, что на земле лежит его жена.

- Ирочка! Ира! – бросился он на землю. – Что с ней, дед?! Что случилось? Господи, Боже, - увидел рану внизу живота Гоша. Его глаза расширились от ужаса, когда он осознал случившееся, а затем раздался такой крик, какого Георгий Александрович ещё не слышал в своей жизни. Сердце у старика сжалось так сильно, что готово было расколоться на маленькие осколки.

- Что я наделал, Боже! Это я виноват, чёрта помянул на неё! Ира! Ирочка! Боже, за что такое?!

Старик сидел рядом, молча наблюдая за произошедшим горем. "Что за тварь украла ребёнка?" – задавал себе вопрос дед Георгий.


****

- Ты, правда, видел такое существо? – недоверчиво спросил я, рассматривая деда. За окном уже стемнело и жара начала спадать.

- Век воли не видать, если вру, внучек, - перекрестился дед. – Но, на сегодня хватит. Клянусь, такие разговоры после заката солнца до добра не доводят. Переоденься лучше, поешь, да спать ложись на печку. А я тут, на лавочке…

- А почему не в комнате? – спросил я удивлённо.

- Как можно? В комнате бабушка лежит, - ответил дед, косо на меня глянув.

- Что значит лежит в комнате?

- Она здесь до похорон лежать должна, внучек, обычай такой, - ответил дед, кажется, осознав, что мне не знакомы такие обычаи.

- Это же дикость какая-то, Боже… - опешил я.

- Не ходи читать свои молитвы в чужой монастырь, Юрка, здесь всегда так было и будет. Покойник в своем доме со своей семьей до самого отпевания проводит.

Потрясённый, я ничего не ответил, а просто выпил ещё самогона, и вышел на улицу курить. Присел на лавочку, достал сигаретку, прикурил. Народ, который тёрся около дома, наконец, разбрёлся по домам. "Давно пора" – подумал я. Где-то в поле орали цикады, а невдалеке виднелись деревья Шушмора. Появился ветерок, который легонько колыхал эти вековечные сосны, отчего те издавали звуки похожие на стон.

Лес стонал передо мной, а после рассказа деда я в любой тени и в любом звуке видел и слышал неведомую тварь, готовую впиться мне в глотку.

Затем, продолжая смотреть на лес, мне показалось, что на меня оттуда тоже кто-то смотрит. А потом я увидел две желтые точки, горящие средь веток. Кто-то или что-то стояло в тени деревьев и смотрело прямо на меня. По спине пробежали мурашки, поднимаясь к самому основанию черепа. Такое ощущение, будто маньяк проводит кончиком ножа тебе по спине, медленно подбираясь к стволу головного мозга, чтобы затем мягко вдавить туда лезвие. Я передёрнулся, выкинул сигарету и пошёл в дом. Напоследок ещё раз оглянулся, но ничего необычного в лесу уже не увидел.

Дед лежал на лавке, судя по всему видя уже третий сон. Делать было нечего, а посему я залез на печь и устроился поудобнее. Знаете, уснуть, когда в соседней комнате лежит тело вашей покойной бабушки, а из леса на тебя только что кто-то смотрел, совершенно не представляется возможным. Через какое-то время, пребывая в полной темноте, мне начали мерещиться иные звуки, кроме тех, которые извергал дед во время сна. Казалось, что по полу кто-то шлёпает маленькими босыми ножками. Я подобрался к краю и глянул вниз, но ничего не увидел, однако шлёпанье продолжилось. "Что за чертовщина?" – спросил я сам у себя. Затем, из соседней комнаты, где лежало тело моей бабушки, послышались шорохи. Казалось, что кто-то хрустит свежей простынёй.

Старик спал, как убитый, а я совершенно не мог окунуться в царство Морфея. Не при таких звуках и не после таких историй. Я опустился на пол и направился к двери спальни. Подойдя поближе, я всё больше убеждался, что мне ничего не кажется, и что там реально кто-то ходит и шуршит. Потом, так резко, что я даже вздрогнул, из-за двери послышался приглушённый детский смех. Я отпрянул и отбежал шагов на десять. Стоя босиком в кромешной темноте, я смотрел на дверь.

Простояв так пять минут, я подошёл к лавке и опустился на неё. Всё внутри меня похолодело, ноги и руки дрожали, а сердце колотилось, как сумасшедшее. Только сейчас я понял, что уже давным-давно не моргал, и от этого страшно пересохли глаза. Казалось, будто злобный ребёнок мне туда песку насыпал. Я сомкнул веки, а когда разлепил их вновь, то увидел, что дверь чуть приоткрыта, и, кажется, виднеется какой-то жёлтый уголек чьего-то глаза.

И этот глаз смотрел прямо на меня.

Опять послышался детский смех, очень тихо и приглушенно, будто смеялись откуда-то из-под земли. Я не сводил глаз с этой горящей точки. Все тело дрожало, внутри меня била настоящая лихорадка страха. Я никогда не верил во всю эту сверхъестественную чепуху, ибо на дворе стоял двадцать первый век.

Но не теперь, не после такого.

Просидев так часа два, не моргая, я понял, что дальше так продолжаться не могло. Глаза горели огнем. Страх позволял мне какое-то время не сводит глаз с дверной щелочки, позволял мне не моргать, но усталость начинала брать своё. Сдерживать себя становилось все невыносимее. Сознание спуталось, и я начинал видеть несуществующие вещи, будто передо мной появляется комод, затем кровать, потом яблоко размером с дом, и так продолжалось, и продолжалось. Круговерть предметов и вещей всё ускорялась и ускорялась, а затем я не выдержал и хлопнул глазами.


Кто-то сильно тряс меня. Я еле-еле разлепил веки, и яркий свет резанул глаза. Передо мной стоял дед, тряся меня и говоря:

- Юрка, ты чего? Юра, очнись!

Я поднял взгляд, чтобы посмотреть на деда.

- Боже, ты чего тут сидишь то? А с глазами у тебя что?

Я чувствовал, как глаза горят огнем. А затем понял, что ещё и рука жутко болит. Опустил взгляд вниз и посмотрел на левую руку. В районе предплечья, с внутренней стороны, виднелись следы укуса невиданной твари. Создавалось впечатление, что меня укусило что-то размером не больше ребенка, но с тысячью зубов во рту. Кровь по краям раны запеклась.

- Дед, что у меня с глазами? – сипло спросил я, потирая распухшие веки.

- Они такие красные, будто ты в них керосина плеснул, ей-Богу. Ты чего на лавке тут сидишь?

- Не знаю… Дед, ты ночью ничего не слышал?

- Я спал, а что было, Юрок? – обеспокоенно спросил дед таким голосом, будто о чём-то догадывался.

- Мне показалось, что я слышал, как кто-то бегает по дому босыми ногами, а потом из комнаты, где лежит бабушка, начали раздаваться шорохи. Я сел на лавку и смотрел на дверь. Потом моргнул, а когда открыл глаза, то дверь чуть приоткрылась, и на меня смотрел жёлтый глаз. Клянусь, дед, я не сошёл сума, - я посмотрел прямо в глаза своему дедушке, чувствуя, что всё же схожу сума.

- Верю, внучек, я верю тебе… - многозначительно ответил старик и сел рядом на лавку. - Я догадываюсь, что ты видел ночью.

- Что видел? – вновь бросил я взгляд на руку.

- Это кикимора ко мне ночью приходит, чтобы пить кровь. Уже месяца два такое продолжается. По ночам меня что-то будило, трогало, пугало. Но я придумал обтираться святой водой перед сном, и меня перестала мучить эта тварь…

- Погоди-ка, какая ещё кикимора?

- Я думаю, что та тварь, которая ребенка похитила, она сделала из несчастной нерождённой девочки кикимору. Этой тварью становятся маленькие дети, которых уносит нечистая сила. И она приходит сюда пить нашу человеческую кровь, пугать нас, мучить, сводить сума. Я видел то, что не должен был видеть, и теперь она пытается забрать меня к чёрту, но ей не удалось… Я думаю, что это она убила мою Сашеньку. – в голосе у старика вновь послышались слезливые нотки.

- Дед, это же бред какой-то! – вскочил я, не веря во все происходящее, но где-то внутри себя, не отвергая такой версии. Когда человек не может чего-то объяснить, он начинает доверять инстинктам, которым плевать на рациональные доводы. И инстинкты, как известно, редко нас подводят в тяжелый момент. Когда ты встречаешься с разъярённой самкой медведя, защищающей своих детёнышей и территорию, то в тебе просыпают глубинные инстинкты, которые помогают выжить.

Правда, лично я, в тот момент, засунул такие инстинкты куда подальше, ибо был человеком науки и слова, а не мракобесия.

- Юрочка, послушай, - убеждал меня дед, - всё это происходит на самом деле. Я думал, что это я на старости лет сума начал сходить, но оказывается, что всё это правда. Вот, теперь и ты мне рассказываешь то, о чем я давно догадывался…

- Брось, дед, это всё бесятина какая-то! Не знаю, что было ночью, наверно, я устал и наслушался твоих рассказов, Боже! – вскочил я с лавки и направился к одежде, чтобы одеться. – А руку комары покусали, наверняка комары. И мошки.

- Юра, ну какие комары и мошки? Что ты городишь? – возмутился Георгий Александрович. – Это была кикимора. И эта погань Сашеньку мою погубила! Совращала её, тянула к лукавому.

- Всё, не хочу это слушать, дед! Тебе нужна моя помощь, чтобы понять, как умерла бабушка? – разозлился я не на шутку, непонятно на кого. – Хорошо, я помогу. Пойду и поспрашиваю у людей добрых, что здесь да как. Но, сперва, врачи то что сказали?

- Как что? Земской врач приезжал и сказал, что не понятно от чего Сашенька умерла, - отвечал дед. – Сказал, что надо тело на вскрытие взять, но я не дал. Он приехал, посмотрел на неё мельком только. Я не буду отдавать свою жену такому человеку, - отрезал дед.

- Ладно, дед, скажи хотя бы, как и где бабушка умерла? - пытаясь сдержать злость, спросил я у деда.

- Да так и умерла, что не понять. Сидел я да чай пил вечером. Сашка к окну подошла, чтой-то увидала там, да как выбежала из дому. Вроде радовалась чему-то. Ну, я чай допил, сижу, жду. А её всё нет и нет. Вышел я на улицу, а её и след простыл. Искал её битых два часа, а нашёл, - глотая комок в горле, рассказывал дед. – А нашёл… По дороге в проклятую церковь нашёл. Чёрт её к себе заманил! – закончил дед, истеричным выкриком.

- Это… - ещё больше разозлился я. – Тьфу! Всё, пойду и поспрашиваю всех и докажу, что здесь нет ничего сверхъестественного.

- Ты же сам мне всё говорил… Юра, ну, постой, Юрка! – крикнул мне дед вдогонку. А я, не обращая внимания, вылетел пулей на улицу и вдохнул свежий утренний воздух полной грудью.

Рука сильно ныла, а в ногах чувствовалась такая же слабость, как после того, как сдашь донорскую кровь. Но я отогнал все эти мысли, потому что принципиально не хотел верить в происходящее. Было часов восемь утра и люди начали разбредаться по своим делам. Село имело странную кругловатую форму, будто какой-то чертёжник-недоучка попытался вписать в неровный круг все эти домики. На траве блестела роса, выпавшая после прохладной ночи, и чувствовалось, что сегодня будет также жарко, как и вчера. Я достал и закурил сигарету. А затем побрёл куда глаза глядят.

Я решил, что было бы неплохой мыслью отправиться в местный кабак, чтобы расспросить местных про тот случай в сочельник. Если я хочу доказать деду (скорее самому себе), что здесь нет ничего сверхъестественного, то мне нужно начать с того, что дед брал за начало.

Шёл я по пыльной дороге, как моё внимание привлекли какие-то три тётки, сидящие на лавочке перед чьим-то домом. Странные они были, одна, казалось, была слепой, вторая горбатой, а третья чуть глуховатой, потому что первые две повышали голос, чтобы третья их услышала.

- Молодой человек! – крикнула мне та, что горбата. – А вы не к деду Горе приехали?

- К деду Горе? – удивился я, остановившись перед женщинами.

- Мы так Георгия Александровича за глаза называем. Сам он очень не любит, когда его Горей называют, - посмеялась беззубым ртом та, что была слепой.
- Где наши манеры, молодой человек, меня зовут Ягишна, - произнесла та, что горбата. – А это Людмила и Ольга, - показывая на слепую и глухую соответственно. – А вас звать Юрой?

- Да, меня зовут Юра.

- Несчастье то, какое приключилось с вашей бабушкой Сашей! – всплеснула руками слепая. – Пусть земля ей будет пухом. Хотя, если подумать, то она заслужила своё.

- Да, ужасное происшествие, - согласился я, пропустив мимо ушей последнюю фразу, предполагая, что у этой женщины были какие-то личные счёты с моей бабушкой – А вы не знаете, что случилось с некоей Ириной, женой некоего Гоши, - неожиданно решил я поинтересоваться. "Какая разница у кого спрашивать? – думал я, - Что мужики здесь, что бабы одно и то же ответят".

- Как что? – удивилась глухая, которая, казалось, была не такой уж и глухой.
– Нечистый её убил и ребенка украл, знамо дело.

- И правда, что ли такое было?

- Конечно, всё правда, как она есть, мил человек, - вставила свои пять копеек горбатая. – А я вам больше скажу, его бабушка Саша и украла, ребёнка того!

- Что? – совершенно опешил я.

- Да ведьмой она была, вот что. С нечистым якшалась, вот он её и призвал к себе на дни, - добавила слепая, кивая сама себе.

- Вы сейчас о моей бабушке говорите, понимаете? – опять начал я злиться. Все эти суеверные местные болваны невероятно меня раздражали ещё с прошлого раза. Я не мог понять, как в наше время ещё остались такие люди на свете.

- Ну, так, ты же не виноват, что твоя бабушка с чёртом полюбились, - наставительно поправила меня глухая.

- Боже, простите, но я не хочу слушать этот бред, - развернулся я и пошёл от них.

- А вы не верьте, если хотите, да только хоронить её когда будем, так она восстанет и пожрёт вас с дедом, помяни моё слово! – крикнула мне вдогонку горбатая.

Уходя, я слышал, как они ехидно смеялись надо мной. Омерзительные люди здесь живут, воистину.


Наконец, я добрался до кабака. Только сейчас я понял, что ничего не ел и не пил с того момента, как проснулся. Зашёл внутрь – довольно печальное зрелище из потрескавшихся стен, расколотой плитки пола, грязных столов и деревянных лавок перед ними. Внутри никого не было, кроме одинокого мужичка за подобием барной стойки – видимо местный "трактирщик".

Я сел за первый подвернувшийся стол и сказал ему, что хочу чего-нибудь поесть.

- Сейчас яичницу тебе сделаю, кофе или чай будешь? – сонно буркнул мне в ответ мужик.

- Кофе.

На столе лежала какая-то газета. Я взял её в руки, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, и раскрыл. Датирована газета была тысяча девятисотым годом. "Что за чертовщина? – подумал я. – Как здесь могла оказаться такая старая газета в совершенно нормальном виде?". Первый же заголовок гласил: «В лесах Шушмора Владимирской губернии опять погибла группа людей, состоящей из местных лесорубов. На теле одного из них найдено странное ранение, предположительно нанесенное колющим предметом в шею у основания черепа…».

Дальше я читать не стал, ибо уже просто не мог. "Здесь все что ли ненормальные? – возмутился я. – Даже газета древняя и ненормальная! Наверно, я переутомился, переработал в последние дни. Просто стресс накопился, да, точно, стресс".

Под заголовком газеты была чёрно-белая фотография. На ней была изображена группа людей, стоящая подле мертвого лесоруба. Приглядевшись, я увидел с самого краю фотографии какой-то чёрный силуэт. «Бред какой-то!» - возмутился я и отбросил газету в сторону.

Я опустил свой разум в бездонную пустоту немысли, отгородившись от всего происходящего вокруг. Это крайне полезный навык. Говорят, что так умеют делать буддийские монахи во время медитаций. Конечно, у меня это получается не так хорошо, ведь я не монах и не медитирую, но погружаться внутрь себя, очистив разум от мыслей, кое-как умею. Не знаю, сколько времени прошло, но из этого состояния меня вывел владелец заведения, который дотронулся до моего плеча.

- Вы в порядке? – спросил он, озабоченно наблюдая за мной.

- Да, всё супер, - ответил я и увидел, что на столе передо мной стоит тарелка с яичницей и чашка горячего кофе. Не раздумывая, я начал есть, пытаясь удовлетворить разыгравшийся голод.

- Вы же внук Георгия Александровича? – садясь напротив меня, обратился хозяин.

"Опять началось, Господи, даже поесть не дадут!" – обреченно пронеслось у меня в голове.

- Да, я его внук. Да, я приехал на похороны бабушки, и нет, я не верю, что она была ведьмой.

- Кто вам такую дурь сказал? – удивился хозяин. – Меня, кстати, Егором зовут. – протянул он мне руку. Я её пожал и продолжил поглощать яичницу. Знаете, порой даже посредственная пища кажется невероятной вкусной. Такой сейчас была и эта яичница.

- Это сказали три женщины, - отвечал я. – Кажется, их звали Ягишна, Люд…

- Не продолжайте, - перебил меня Егор, - знаю я их. Набитые дуры и базарные бабы. До сих пор зиму кашей кормят, - засмеялся мужичок.

- Кажется, я, наконец, встретил нормального человека, - облегченно выдохнул я.

- Как сказать, здесь все немного ненормальные, - подмигнул он. – В том числе и я.

- М-да… - протянул я. – А скажите, что случилось с Ириной, которая жена Гоши?

- Говорят, Георгий Александрович её нашёл с распоротым пузом, а дитя внутри и не оказалось. Весь снег в крови вокруг – страх, да и только, - рассказывал мужик. – А муж её, Гоша, потом сума сошел, бедолага. В дурку попал, потом, говорят, сбежал оттуда и бросился с моста вниз головой.

- А с детьми что?

- А детей в детдом отдали. "Детский дом им. К. Либкнехта" под Владимиром, или как-то так.

- Скажите, а помните, что случилось с церковью три года назад? – вдруг решил спросить я. Мне казалось, что этот человек, в отличие от остальных, не столь суеверен и я получу от него более вразумительные ответы.

- Да, говорят, поп там сума сошел тоже и в лес убежал, мол, нечистый его призвал в болота.

- А мужики там были, которые видели, как у церкви окна разбились, и тень от стены отделилась? Мне бы узнать, как их найти, я бы пообщался.

- Какие ещё мужики? – призадумался Егор.

- Ну, дед, Георгий Александрович, рассказывал мне, что мужики услышали страшный крик и побежали к церкви, а там окна взорвались, и от стены здания отделилась какая-то тень и побежала в лес, громко хохоча.

- Что-то я не припомню никаких мужиков. Церковь проклята – да. Поп в лес убежал и не нашли его – тоже да. А не было никаких мужиков, - отвечал озадаченный Егор. Тут в кабак зашли другие посетители и он, уже вставая, бросил мне. – Извините меня, было приятно поболтать, но надо работать.

И я вновь остался в гордом одиночестве наедине со своими странными мыслями. Что-то здесь было очень неправильно. Несмотря на то, что большая часть местных явно тронулась головой и помешалась на нечистой силе, здесь было и что-то ещё… Никак я не мог понять, что именно. Тут, мой взгляд скользнул по столу, и я опять зацепился за газету. Подумал, что надо всё же детальнее её рассмотреть, но, как только взял её в руки, оказалось, что это просто ежедневный номер "Владимирской газеты". "Какое наваждение!" – пронесло у меня в голове, и я вновь откинул газету в сторону.

Расплатился за завтрак с Егором и вышел на улицу.

"Куда пойти и что сделать? – прикидывал я. – Надо пойти и сходить к церкви, посмотреть на неё самому". Собственно, церковь располагалась метрах в пятистах от села, на пригорке, и даже отсюда было видно её верхушку.

По мере того, как я приближался к проклятой церкви, воздух вокруг меня становился каким-то спёртым и затхлым, будто я упал по самое горло в зловонное болото, наполненное дохлыми лягушками. Когда я приблизился достаточно, чтобы увидеть выбитые церковные очи, вокруг начал сгущаться сиреневый туман. Я такого ещё никогда в жизни не видел, и мне стало жутко не по себе. Только что было ясное небо, а, как только подошёл к церкви, так сразу туман накатил. Присмотревшись, я понял, что туман струится со стороны леса, располагающегося позади здания церкви, будто какой-то старый дед-туманник закурил свою древнюю трубку мира и пускал кольца сиреневого дыма.

Осколки битого витражного стекла разлетелись не так уж и далеко от церкви. Явно не как от мощного взрыва, скорее, будто кто-то взял крепкий ломик и методично ходил по периметру и разбивал окна. Входные двери были раскорячены – левая половина висела на одной петле, болтаясь туда-сюда, издавая противный скрип, давно не зная спасительного масла; а вторая часть и вовсе лежала на земле, перед ступенями, будто великан слез со своего бобового дерева и прошёлся по ней изнутри дубиной. Неожиданно, я почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглядевшись вокруг, я никого не заметил, но стойкое ощущение, что за мной следят, осталось.

Кладбища здесь не было, – оно располагалось в церкви Святой Богородицы километрах в трёх отсюда, - однако, у меня было чувство, что сейчас из земли повыпрыгивают отвратительные упыри и утащат меня к себе в царство мёртвых. "Зачем я сюда пришел? Что я хочу здесь найти?" – пытался я уговорить самого себя уйти назад подобру-поздорову. Будто против собственной воли, я вошёл внутрь церкви.

Сыро, противно, мокро, темно.

Но до сих пор пахло ладаном, будто здесь и по сей день проводят службы. Если учесть, что с последней службы прошло больше трёх лет, то я никак не мог взять в толк, как такое может быть.

Тут, очень резко и протяжно у меня за спиной раздалось мяуканье. Я развернулся на сто восемьдесят градусов на одной ноге и уставился на здоровенного кота, смотрящего на меня зелёными глазищами. Кот был чёрный в серую полоску, а размером походил больше на дога из собачьей породы, чем на обычного своего собрата из кошачьих. Я никогда не видел таких существ.

- Хочешь, я расскажу тебе сказку про попа? – неожиданно произнёс кот. У меня чуть сердце не выпало из пяток.

- Что?.. Как?.. – только и сумел я выдавить, очумело упершись взглядом в здоровенного котяру. В ответ, он улыбнулся мне (клянусь, так и было, и этот кот мне улыбнулся), обнажив два ряда острых и длинных зубов.

- Жил-был как-то поп в этих краях, жил не тужил, да Богу служил, - рассказывал кот, начиная ходить вокруг меня, нервно мотая хвостом из стороны в сторону. – И видит как-то поп, идёт к нему человек, да не простой человек, а чёрный человек. Ну, поп и думает: "Это видно бес его попутал, вот и чёрным стал человек!". И подходит тот человек к попу и говорит ему: "Я стращать пришёл род людской, быль и небыль сказывать буду, а кто поверит, тот умрёт". А поп ему отвечает: "Окстись, сын мой, во Боге я и нет мне веры речам твоим!", - продолжал вещать кот, постепенно приближаясь ко мне, облизывая красным влажным языком свои губы. – И чёрный человек говорит ему: "Кто недоброе сделал, того лихо заберет, кто доброе сделал, тому Бог подает". А поп говорит: "Я зла не делал, чёрный человек, и Бог во мне, а я во Боге". А человек и отвечает ему: "Помнишь ли ты, поп, как три года, три месяца, три дня и три ночи назад ты отказал нуждающемуся, и спровадил его вон?". А поп молчит, и вспомнить пытается. "То был я, а ты не во Боге, и кару понесешь, во веки аминь!" – ответил человек и схватил попа двумя руками за голову, а тот как закричит, как задрожит всем телом, да так и рухнет оземь бездушно. И выбил чёрный человек все стёкла в церкви поповской, и проклял церковь ту, где нет Бога более, и ушёл чёрный человек в чёрный день, чтобы вернуться в другой раз и в другой день, чтобы стращать род людской, ибо во грехе тот род, - кажется, заканчивал свой рассказ кот, подойдя ко мне уже вплотную. – А ты, коли выслушал мою сказку, то теперь умрёшь.

И кот бросился на меня.

Я, наконец, очнувшись от наваждения, врезал ему кулаком по морде и побежал к выходу.

- Мой, мой, мой! – раздавалось сзади меня злобное фыркающее рычание.

Я бежал, что есть мочи. Вырвавшись наружу, я окунулся в тёмный и мерзкий туман, который обернул меня с ног до головы. Со всех сторон одновременно слышалось фырканье и что-то похожее на смех. Ориентироваться было совершенно невозможно, а потому я рванул туда, где, по моему мнению, должно было быть село. Однако, я слишком поздно понял, что выбрал не то направление, и забежал прямиком в лес Шушмора. Я спиной ощущал, как эта здоровенная тварь, прикидывающаяся котом, наблюдает за мной, поджидая удобного момента, чтобы наброситься. Тут, я обо что-то споткнулся и упал лицом в грязь. Больно ушибся головой и, кажется, разбил себе нос.

Когда в глазах прояснилось, и боль чуть отступила, я увидел, что лежу на чьих-то костях. Я закричал и вскочил на ноги. Под мной лежало тело человека, изъеденного червями и гнилью до такой степени, что большая часть плоти уже испарилась, оголив многочисленные кости. Человек был одет во что-то, что по очертаниям было похоже на поповскую рясу. "Неужели это тот самый поп, который сбежал из церкви?" – подумал я. Совершенно позабыв про кота, я опустился на колени, чтобы лучше рассмотреть тело.

Да, сомнений уже не оставалось – это был тот самый поп, который служил в проклятой церкви. И, судя по всему, он от кого-то или от чего-то убегал. Хотя, постойте, нет… Кажется, будто его кто-то сюда приволок, а не он сам сюда забежал.

Я осмотрел пространство вокруг и увидел странный предмет, похожий одновременно на стамеску и нож с упором. Узенькое лезвие, не больше трёх миллиметров, уже всё проржавело. Судя по всему, попа убила не какая-то неведомая тварь, а вполне обычный человек. Явно нездоровый на голову, но всё же, это был не упырь, не вурдалак, не ведьма какая-то. Я прихватил этот странный предмет и сунул его в карман.

Тут, я вновь почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Я обернулся и увидел, что прямо передо мной стоит отвратительное существо, похожее и на ребёнка, и на мурену. Тельце, ручки, ножки и голова были детские, только гнильно-зеленого цвета, с расползающейся по швам кожей. А на месте рта располагалась пасть здоровой мурены, испещренная множеством рядов острых маленьких зубов. За спиной у этого существа располагался кот-людоед, сидя высоко на ветке, и виляя хвостом.

От девочки-монстра раздался омерзительный смех, исходящий будто из преисподней. Она подняла руку и показала мне за спину. Я повернул голову.
Сантиметрах в пяти от моего лица светился красным единственный глаз ужаса во плоти. А затем меня что-то схватило за голову, и с силой её сжало.

Я провалился в небытие.

****

Я с трудом разлепил свинцовые веки. Вокруг было более-менее светло, будто бы только смеркалось. Где-то вдалеке мерно ухала сова, ветер величественно заставлял листья леса шелестеть. Когда я, наконец, проморгался, то увидел прямо над собой невероятно яркую луну – ослепляющую, неестественную, мистическую. Я приподнялся на локте, пытаясь осмотреться вокруг и вспомнить, что произошло. "Боже, неужели меня, правда, пытался сожрать какой-то кот-Баюн? А девочка-мурена тоже была реальной?" – спрашивал я сам себя. Голова безумно трещала, и казалось, что мне заехали по ней целым роялем.

Поднялся на трясущиеся ноги и осмотрелся. "Да, кажется, я вспоминаю" – произнёс я тихо вслух. "Туман, монстры, поп… нож-стамеска!" – неожиданно прояснилось у меня в голове, и я запустил руку в карман, но там ничего не оказалось. "Что происходит?" – спрашивал я сам у себя. Я был уверен, что это странное орудие лежало у меня в кармане. Я могу поклясться, чем угодно, что уж тело попа и орудие его убийства были реальными.

Осмотревшись получше, я понял, что ни тела, ни монстров поблизости нет. Я оказался в какой-то другой части леса. Нужно было отсюда выбираться, надо было найти какой-нибудь ориентир в этом страшном лесу. И таким ориентиром оказалась едва заметная тропа, по которой, судя по всему, часто ходят грибники. При ярком лунном свете я старательно обдумывал, куда мне нужно отправиться. "Направо или налево? - задумался я, а затем решил, - направо".

Я долго брёл по этому мрачному лесу под звуки невиданных птиц и животных. Отовсюду раздавалось уханье, стрекотанье, чириканье, шуршание и, казалось, будто прямо за плечом кто-то тяжело дышит. В конце концов, я вышел из леса и увидел вдалеке церковный крест, одиноко и разбито смотрящий ввысь. Церковь располагалась по левую руку, а значит село лежало чуть дальше и ещё левее.

Мне было жутко плохо, голова болела, ноги и руки тряслись, как сумасшедшие, а весь мой разум заполняли омерзительные образы того, что я увидел до этого. Наконец, я добрёл до села, но вокруг никого не было, а в большинстве домов уже давным-давно погас свет. Судя по всему, было позднее время. Я решил обратиться за помощью к своим наручным часам, но, к удивлению, не обнаружил их на привычном месте – либо я их обронил, когда убегал от порождений собственной фантазии, либо ещё где-то.

В самом селе было тихо, как если бы я зашёл в какой-то вакуумный шар, где напрочь отсутствует воздух для того, чтобы проводить какие-либо звуки. Я, шатаясь, брёл по дороге, когда увидел знакомые очертания кабака. "Значит, - пронеслось в голове, - дом деда недалеко".

И так и оказалось. Не прошло и десяти минут, как я вышел к домику деда. Свет не горел, поэтому я решил, что дед давно уснул. Неожиданно, меня окликнули:

- Юра, это ты?!

Я вздрогнул от испуга, развернулся и стал старательно высматривать того, кто ко мне обратился в темноте – свет луны уже пошёл на убыль, а потому вокруг не было видно ни зги. Не знаю какая на то была причина, но у домика деда не было ни одного фонарного столба, чтобы хоть как-то освещать пространство вокруг.

- Кто это? – спросил я.

- Это я, Егор, - ответил "трактирщик", вырисовываясь из мрака.

- Что случилось?

- Ты Георгия Александровича не видел? – обеспокоенно спросил у меня Егор.

- А он разве не дома? – удивился в ответ я.

- Он заходил ко мне после обеда, спрашивал насчёт тебя, сказал, что ты не вернулся домой, - объяснял Егор. – Я ему сказал, что ты утром заходил, завтракал, но после я тебя не видел. Твой дедушка, кажется, пошёл тебя искать.

- И до сих пор не вернулся?

- Как видишь. Я караулю его у дома уже битых два часа, - говорил Егор, подойдя ко мне вплотную. – Так ты его не видел?

- Нет, разве ещё не понятно? – раздраженно буркнул я. "Как же меня всё достало. Что здесь вообще происходит? – думал я. – Может в воздухе галлюциноген какой-то витает? Или я выпил чего-то?".

- Что же делать то? – ещё больше расстроился Егор, не обратив никакого внимания на мой раздражённый тон. – А где ты был хоть?

- К церкви ходил.

- Господи! – перекрестился мужик. – Что ты там забыл?

- Не важно. Я очень устал, у меня болит голова, кажется, я приложился ей обо что-то, - говорил я, пытаясь отвязаться от надоедливого "трактирщика". – Может я зайду в дом? Наверное, дед искал меня до поздней ночи, а, когда понял, что не найдет, то заночевал у кого-то в гостях?

- Может и так, а может и нет, - как-то странно ответил мне Егор. – Ладно, не буду мешать. Если Георгий Александрович объявится, скажи мне, хорошо? Я очень за него переживаю.

- Непременно, - обрадовался я тому, что от меня собрались отстать.

- Ну, доброй ночи, - уже развернувшись, бросил мне через плечо Егор.

"Куда дед запропастился? – немножко заволновался я. – Впрочем он наверняка остановился у кого-нибудь на ночь. Да, так и есть".

Я зашёл в дом, включил свет. На столе было прибрано – не осталось никакой еды. Куда дед её всю дел, я никак в толк взять не мог. Наверное, у него был какой-то потайной лаз в погреб или холодильник где припрятан. У меня был тяжёлый день, непонятный день. А на завтра были назначены похороны бабушки.

Тут, у меня в голове промелькнула какая-то мысль. Сначала мимолётная, она затем начала оформляться в нечто плотное и осязаемое. "А что, если…" – подумал я, страшась даже в голове закончить фразу. Я пошёл к двери в спальню, где лежала бабушка. Дверь была закрыта неплотно, виднелась небольшая щель. "Ещё с прошлой ночи, когда на меня через эту щель лупился жёлтый уголёк чьего-то глаза" – понял я.

Я, отбросив все страхи в сторону, отворил дверь. Нащупал правой рукой выключатель света и зажёг его. Убранство было бедное: двуспальная широкая кровать, комод, шкаф для вещей, деревянный стул в левом углу. Над кроватью висел ковёр, как в советские времена.

А на самой кровати лежала бабушка.

Я подошёл к ней и осмотрел. Лицо сильно осунулось, обнажив острые скулы, а на шее явно вырисовывалось число "одиннадцать". Страшная мысль не давала мне покоя, била меня в голову огромной дубиной, какой бьют в гонг. Я осторожно перевернул тело бабушки набок и громко выпустил весь воздух из лёгких – в основании шеи, ближе к стволу головного мозга, зияло ровное прямоугольное отверстие не больше трёх миллиметров шириной. Я бросил взгляд вправо на комод и увидел на нём то, чего бы никогда не хотел увидеть. Там лежала та сама нож-стамеска, которую я нашёл в лесу у тела попа. Я взял её в руки и осмотрел. Да, сомнений не оставалось, это было тоже самое орудие, только то, что я сперва принял за ржавчину, на деле оказалось запёкшейся кровью. Теперь же, этот клинок блестел свежей красной влагой.

"Господи Иисусе, неужели дед сошёл сума и убил бабушку? И попа он тоже убил? А когда понял, что я отправился к церкви, а потом нашёл тело несчастного батюшки, то он убежал отсюда? – думал я, держа отвратительное орудие в трясущейся руке. – Это какой-то бред, мрак, ужас. Зачем ему было всё это делать? Ради чего он рассказывал мне все эти истории про монстров, виштиц, упырей, вурдалаков, кикимор, какой-то твари с красным глазом? Неужели мой дед обезумел и дошёл до такого? Неужели он что-то подмешивал мне в еду и питье, чтобы я видел галлюцинации, навеянные его рассказами?".

Я выбежал из комнаты в смятении. "Какой-то бред, нет, нет, - твердил я себе, – не мог дед убить бабушку, он её так любил, они всю жизнь прожили вместе. А попа ему, зачем убивать? Что мог сделать старому человеку батюшка?". Я сел на лавку, вперив взгляд в пол, держа в правой руке непонятный клинок. Мысли лихорадочно носились в голове, пытаясь выстроить более-менее полную картину.

"Дед позвонил мне и попросил меня приехать. Затем он заявил, что бабушку что-то или кто-то убил, что она умерла не сама. Если это дед убил бабку, то зачем он мне всё это говорил? Или это как с маньяками? Они все хотят, чтобы их поймали, оставляют повсюду подсказки и улики. Но дед не похож на убийцу, – говорил я себе. – А какой маньяк похож на убийцу? Они все выглядят порядочно и добродушно, - отвечал я. – И почему дед не заметил этой раны, явно нанесённой острым предметом в основание черепа? Он даже и словом не обмолвился, а ведь крови должно было быть много, когда он её нашёл…"

Мне не понравилось это село ещё три года назад, когда я здесь был в последний раз. Если мне не изменяет память, то поп пропал из местной церкви как раз за день или два до того, как я приехал. А затем дед мне говорил про каких-то мужиков, которые ему рассказали про проклятую церковь, но, спросив у хозяина кабака, я выяснил, что не было никаких мужиков. "Одна нестыковка на другой, один слой порядочного бреда накладывается на другой!" – в сердцах воскликнул я, отбросив нож-стамеску в сторону. Окровавленное орудие упало на дощатый пол, издав громкий стук.

Да, в детстве, когда родители меня сюда привозили погостить у бабушки с дедушкой, всё было по-другому. В те времена я не понимал насколько здесь все сумасшедшие, не чувствовал холодных взглядов из леса, не ощущал спёртое дыхание смерти за плечом.

Я никогда особо не любил деда, а уж тем более бабку, но и ненавидеть мне их было не за что. В каком-то смысле мне жаль бабушку, что она умерла. Но я никак не мог понять, причастен ли дед к её смерти или нет? "Вот куда он запропастился? Почему он исчез как раз в такой момент?" – мысли метались, создавая подобие броуновского движения. Нужно было успокоиться, и я глубоко вздохнул, прикрыв глаза. Да, надо было спокойно всё обдумать.

Когда я открыл глаза, то увидел перед собой свою бабушку.

Я вскочил с лавки и громко закричал. Она кривовато стояла передо мной, опустив дряхлые руки вдоль туловища, смотря немигающими, затянутыми белой дымкой, глазами. Седые волосы падали на лицо, создавая ещё более жуткую картину.

- Юра, Юра, Юра, - выдавила из себя бабушка. Голос шёл не от неё, а снизу, будто бы из-под пола. Оно и понятно, ведь у бабушки не должно было быть никакого воздуха в лёгких, чтобы говорить.

Я уже и не знал, что думать. Всё это выглядело чьей-то злой шуткой. Какой-то человек, монстр или сам чёрт надо мной изгалялись, пытаясь лишить остатков разума.

- Юра? – спросила у меня бабушкой голосом снизу.

- Что тебе надо? Сгинь, нечистый! – воскликнул я. – Это наваждение! Плод моей фантазии! Тебя здесь нет, никаких монстров здесь нет, всё мне мерещится, - пытался я убедить самого себя вслух.

Она чуть перевела взгляд в сторону. Я проследил за тем, куда она смотрит, и увидел клинок, лежащий на полу. Затем бабушка еле заметно покачала головой и вновь посмотрела на меня. В тот момент, мне показалось, что в её рыбьих белых глазах было какое-то осуждение, будто бы я был причастен к тому, что с ней произошло.

Я не стал дожидаться продолжения этого страшного спектакля и выбежал из дому. "Бежать отсюда, бежать!" – неслось в голове по кругу. Но куда мне надо было бежать, я не знал. "Нет, завтра я похороню бабушку и уеду отсюда. Мне всё равно, дед её убил или не дед, мне плевать, что здесь происходит, мне вообще всё равно. Я жил себе в Москве, спокойно работал, только недавно купил новый диван в "IKEA", зачем мне всё это? Нет уж, увольте", – решил я.

Я сам не заметил, как ноги меня принесли к пресловутому кабаку. Я понятия не имел в тот момент, что время уже было ближе к четырём часам утра, а потому, где-то на востоке начало светлеть. Скоро небосвод займёт палящее солнце, сместив со своего короткого поста госпожу луну. Скоро вся нечисть ляжет обратно в могилы, уйдет в небытие, скоро меня оставят в покое.

- Юра? – кто-то меня окликнул.

Я опять вздрогнул от неожиданности, а затем ответил вопросом на вопрос:

- Кто на этот раз?

- Юра, это опять я, Егор, - отделилась тень от лавки, стоящей подле кабака, держа в зубах дымящую папиросу. – Ты чего носишься, как полоумный по селу?

- Не важно, - буркнул я. – Всё это не важно, всё мрак.

- О чём ты? Ты Георгия Александровича так и не видел?

- Нет, я не видел деда. Оставьте меня в покое, пожалуйста, - бросил я, находясь на грани нервного расстройства. – Что вы вообще тут сидите в такое время?

- Да я места себе не нахожу. Уснуть не смог, а потому пришёл сюда, чтобы подождать Георгия Александровича. Что с тобой, Юра? От кого ты бежал? – не унимался проклятый Егор.

- Я ни от кого не бежал, со мной всё в порядке, клянусь, - ответил я. А затем мне в голову пришла мысль. – Знаете, а я нашёл сегодня днём тело попа в лесу.

- Что? – удивился Егор, чуть не выронив изо рта папиросу.

- Да, осматривал церковь, потом забрёл в лес, - я решил опустить часть с котом-Баюном и его компанией, – а там лежало истлевшее тело попа. Его не искали что ли?

- Мы прочесали некоторый участок леса, но вглубь заходить побоялись, ведь ты сам знаешь… Проклятая церковь, чёрная тень – всё то, что рассказывал твой дед.

- А что вы делали три дня назад, примерно часов в одиннадцать? – выпалил я.

- Как обычно, я сидел в кабаке, ожидая скорого закрытия, - удивлённо отвечал Егор.

- И все смогут это подтвердить?

- Конечно, в чём вопрос? Спросите, у кого хотите! – совсем уже непонимающе ответил хозяин кабака.

Кажется, мой выстрел был произведён вхолостую. "С чего я вообще решил, что Егор к чему-то причастен?" – упрекнул я самого себя. После всех этих событий я стал нервным, делаю скоропалительные выводы, которые ни на чём не основываются.

- Извините меня, я, пожалуй, пойду, - сказал я, уже начиная идти мимо Егора.

- Куда ты пойдешь? Что происходит, Юра? – озабоченно спросил у меня Егор.

Я ничего не ответил и прибавил шагу. От дрожи в коленях не осталось и следа, но голова до сих пор раскалывалась так, будто мне просунули раскалённый жгут в одно ухо, обернули им весь мозг, а затем вытащили его через другое ухо. Надо было найти деда, мне нужны были ответы, хоть какие-то ответы. Егор говорил, что дед отправился меня искать, а значит, старика стоит начать искать возле проклятой церкви. Мне жутко не хотелось туда возвращаться, но времени до похорон оставалось всего ничего.

Когда я дошёл до проклятой церкви, вокруг уже практически рассвело - далеко на востоке, там, где начинается страна Восходящего солнца, полыхающий пожар могучего жёлтого гиганта уже угасал, а у нас же, наоборот, можно было видеть поддёрнутый красноватым цветом горизонт, медленно растекающийся вширь. Крест церкви смотрелся особенно жутко на фоне этого красного фона. Сосны Шушмора шелестели между собой, будто обсуждая незадачливого путника, имевшего наглость вернуться сюда.

Я поборол все свои страхи. Теперь мне стало ясно, что бояться, собственно, и нечего. Всё происходящее нереально и не представляет для меня никакой угрозы. Поэтому я осмотрел пространство вокруг церкви. Медленно обходя её, присматриваясь к каждому пятнышку, к каждому примятому пучку травы, я пытался понять какие следы оставил я сам, а какие мог оставить другой человек. К сожалению, я не был каким-нибудь следопытом из кинофильма, а потому ничего не мог понять и разобрать. Разрозненные куски никак не хотели складываться в полноценную картину.

Потом, бросив идею разгадать загадку неясных следов, я, окончательно осмелев, решил, что стоит зайти обратно внутрь церкви. Так, парашютист прыгает с высоты вновь и вновь, пытаясь достичь настоящего экстаза от прилива адреналина.

Я вошёл внутрь и мне в нос опять ударил спёртый и затхлый воздух, в котором чувствовались нотки ладана. Немного постояв на месте и дождавшись, когда мои глаза привыкнут к темноте, я заметил, что за алтарём кто-то стоит. Я медленно приблизился, пытаясь разобрать очертания неясной фигуры. Тот, кто стоял, был одет в какую-то бесформенную одежду, напоминающую то ли платье, то ли какой-то плащ. Фигура повернулась чуть вбок, и я смог разглядеть обвислые груди под одеянием. "Это женщина!" – пронеслось у меня в голове.

А затем фигура резко развернулась ко мне лицом. Омерзительный красный глаз смотрел на меня, а рука, которая была похожа на тоненькую ручку аристократки с шестью пальчиками, нервно бередила подолы платья-плаща. "Господи, иже еси…" – начал, было, я, как эта тварь вскинула другую руку и показала мне за спину.

Я обернулся, ожидая увидеть там здоровенного кота или девочку-мурену, но увидел там деда. Он лежал на полу, смотря немигающими глазами в потолок. Я бросился к его телу.

- Дед, что с тобой?! – прокричал я.

Но, ясное дело, что дед мне ничего не ответил. Я подумал, что фантазия фантазией, но ведь его не могло убить одно воображение. Я чуть перевернул тело деда и увидел у него в районе основания шеи знакомое ножевое ранение. "Боже мой… – тихо сорвалось у меня с губ. -Значит не дед всех убил. Кто же тогда совершает эти бесчинства, кто здесь маньяк, кто убийца?" – задавал я вопросы в пустоту. Затем, я обернулся, чтобы вновь глянуть на омерзительную тварь. Она продолжала стоять на том же месте, вперив в меня свой глаз. Потом она ткнула в меня пальцем.

Я сперва не мог понять, что она хочет сказать, но потом догадался, что она говорит мне, что я следующий. Я знаю тайну, которой не должен знать, знаю то, что знать никому не должно.

И я не стал дожидаться, когда меня постигнет та же участь, что и деда, и бабушку, и попа. Я выбежал вон из церкви, пытаясь скрыться от всего того, что мне уготовила судьба.

Я бродил по селу до того часа на который были назначены похороны бабушки. Уехать прямо сейчас я не мог, ибо кто-то должен был проводить её в последний путь. Но дожидаться похорон деда я уже не буду, нет, я уеду обратно в Москву.

Как минимум половина села собралась на похороны, изрядно подготовившись и одевшись во всё чёрное. Я был среди этой толпы в том, в чём вышел вчера утром – в белой рубашке, в запачканных брюках, с разбитой головой и расшатавшимися нервами.

Пока наша толпа несла тело бабушки к церкви Святой Богородицы, располагающейся в трёх километрах от Урочищенска, я старательно избегал внимания Егора, который, судя по всему, старался меня найти и расспросить о чём-то. В тот момент я считал, что убийцей всё же является Егор, ибо зачем ещё караулить меня, караулить деда? Я не знаю, что мы все ему сделали, но был свято убеждён, что именно он убийца, умело манипулирующий сознанием людей.

В конце концов, наша процессия благополучно добралась до маленькой церкви, в которой явно не хватало на всех места. Батюшка широко распахнул двери, чтобы люди, которые не поместились внутри церкви, могли слышать отпевание снаружи. Гроб, в котором лежала бабушка, располагался прямо передо мной. В руках у всех были свечки, а батюшка отпевал красивым зычным голосом:

"Боже духов и вся кия плоти, смерть поправый, и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый, Сам, Господи, упокой душу усопшей рабы Твоей Александры в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание; всякое согрешение, содеянное им словом, или делом, или помышлением, яко Благий Человеколюбец Бог, прости: яко несть человек, иже жив будет и не согрешит. Ты бо един кроме греха, правда Твоя, правда во веки, и слово Твое истина. Яко Ты еси Воскресение и Живот, и покой усопшую рабу Твою Александру, Христе Боже наш, и Тебе славу возсылаем..."

Отпевали часа полтора, за которые я успел передумать все думы, какие только могли прокрасться ко мне в голову. Когда мы добрались до свежевскопанной могилы, в которую должны были опустить заколоченный гвоздями гроб, то до моего плеча кто-то дотронулся.

- Какое несчастье! – глотая слёзы, говорила мне какая-то женщина. – Вы только недавно приезжали к нам, только на днях же были, не успели вернуться в Москву, как Александра Фёдоровна отошла к Господу, пусть мир ей будет пухом! – продолжала нести какую-то околесицу женщина. – А где же Георгий Александрович? Где же он?

Я ничего ей не ответил. "Здесь все безумны, каждый человек в округе лишился разума по той или иной причине", - думал я. Затем я обратил свой взор к лесу Шушмора.

В тенях вековечных сосен стояла проклятая тёмная троица, провожая меня взглядом.

"Что городит эта женщина, ведь я только-только приехал… Или не только?" – промелькнуло в голове, а затем улетучилось ввысь, туда, где тихо плыли облака.

****

"Нет, я не могу просто взять и уехать, оставить всё так, как есть, - думал я, направляясь в дом деда, чтобы собрать свои вещи. – Мне нужны ответы на вопросы, я журналист, я ищу правду там, где её не отважится искать любой другой человек. Что имела в виду та женщина? Как жаль, что я был слишком напуган и погружён в себя, чтобы спросить у неё. Мне нужно её найти, нужно расспросить, – решил я. – Но где её искать теперь?"

Люди разбредались по своим домам, оставив несчастье позади. Впрочем, я не думаю, что здесь кто-то был по-настоящему опечален смертью, ибо здешний народ крайне странен. Они рады таким событиям, ведь, если случается что-то подобное, то можно наплести друг другу целую кучу страшных историй и предположений насчёт того, что произошло. Из уст в уста будет идти людская молва, перевирая произошедшее так, что, в конце концов, не останется и крупицы правды. Чтобы выяснить правду, мне нужно встретиться с собственными страхами и задать им правильные вопросы.

Все пути ведут к проклятой церкви – именно она сосредоточение того, что происходит вокруг. В церкви умер местный сельский поп, по дороге в церковь умерла бабушка, в церкви я увидел тело несчастного деда. И именно возле церкви и куска леса подле неё появляются эти фантастические существа. "По сути, они не пытались меня убить, несмотря на то, что кот-Баюн делал вид, что хочет меня сожрать", - понял я, продолжая свой путь по дороге, озаряемой утренним солнцем. "Зачем дед говорил про мужиков, когда никаких мужиков не было? – этот вопрос не давал мне покоя, вертясь и крутясь в голове, расползаясь во все стороны, зажигаясь яркой лампой накаливания. Однако ответа на этот вопрос мне уже не дано было узнать, ибо тот, кто мог мне ответить, теперь лежит мёртвым в зале проклятой церкви.

"Так и быть, - собрался я. – Я вновь отправлюсь туда".

Я достал сигарету и прикурил её. Начал виться сизый дымок, который периодически задувал мне в глаза злой ветерок. Я очень устал – я не спал больше суток, меня мучили кошмары наяву, а концентрация событий превысила все допустимые для меня пределы. Но я всё равно продолжал свой медленный путь к церкви, собираясь поставить все точки над "i".

- Юра, подожди! – раздалось позади меня. "Это опять Егор", - с досадой понял я.

- Да?

- Что происходит? Ты носишься ночью по селу, твой дедушка пропал, ты говоришь, что нашёл тело попа…

- Понятия не имею, что происходит, но я это выясню, - твёрдо произнёс я, затягиваясь сигаретой.

- Послушай, прости, что я к тебе на "ты" перешёл как-то незаметно, - виновато смотрел на меня Егор, - но мне нужны какие-то объяснения. Я очень уважаю и люблю Георгия Александровича, и, если ты что-то знаешь, то, прошу, пожалуйста, скажи мне.

- Я ни в чём не уверен. Но я всё выясню, а затем обязательно расскажу, договорились? – попытался убедить я назойливого Егора.

- Хорошо, - как-то слабо, видимо не особо поверив, ответил Егор. – Хорошо, я буду у себя в заведении, приходи, когда будешь готов.

- По рукам.

Но по рукам мы не ударили, и я просто отправился дальше по дороге к церкви.
 
Время пролетело незаметно из-за тяжёлых мыслей и дурного предчувствия. Я и сам не заметил, как оказался прямо перед церковью. Меня порядком тошнило от этого места, а также бросало в заметную дрожь. Но я собрался и вошёл внутрь.

На полу никто не лежал – деда здесь не было, а может, и никогда не было. И за алтарём никого не было, и запах ладана улетучился, будто бы и его никогда не было. Я походил вокруг, но не увидел и не заметил ничего, кроме покорёженной церковной утвари, осколков стекла и мусора, который нанесло внутрь ветром через разбитые окна. Разочарованный, я вышел на улицу и уселся на ступени. Говорить о том, что творилось у меня внутри уже не стоит, ибо итак всё ясно. Противоречивые чувства, граничащие с безумием, заставляющие мой разум раздираться на куски не давали мне покоя. "Куда теперь?" – обречённо подумал я.

Но, кажется, я знал, куда мне надо пойти. Нужно было отправиться в лес Шушмора, а точнее, в урочище. Там, глубоко в лесу, располагается болотное урочище – исконное место нечистой силы. Если всё происходит на самом деле, то людские поверья говорят, что виновника событий стоит искать именно в таких местах. Мне не хотелось верить, что в век сверхзвуковых самолётов, пилотируемых полётов в космос, ультратонких смартфонов, ноутбуков и нетбуков, в век невероятно стремительного развития робототехники, кибернетических протезов, в век повсеместного распространения интернета существует такое понятие, как нечистая сила – реальная, скажем так, "организация", имеющая собственных представителей на Земле. Это всё равно, что верить, что нашими судьбами руководят зелёные, серые или белые человечки, а то и рептилоиды.

Глупость, безвкусица, фантазия.

Так или иначе, а я пошёл в лес. Что ещё мне оставалось делать, когда никто не может дать вразумительный ответ на твой вопрос. А если вопросов много?

Попав в объятия плотных рядов деревьев, обдуваемых лёгким ветерком, который заставлял их слабо покачиваться, я чувствовал себя совершенно незащищенным. Лиственных деревьев в Шушморе было немного, но свет солнца всё равно плохо проникал внутрь даже сквозь хвойные иголки. Стоял полумрак, разрушаемый тоненькими полосками света, пронизывающими пространство тут и там, заставляя меня видеть мельчайшие крупицы пыли и спор, медленно парящих в воздухе. Ни животных, ни птиц я не видел во время моего продвижения вглубь, однако я их хорошо слышал. Теперь они издавали не те же звуки, какие раздавались ночью. Где-то по правую руку быстро-быстро стучал дятел, пытаясь добраться до вожделенной добычи. Кто-то весело чирикал, белки скребли коготками по коре деревьев, перебираясь с ветки на ветку в поисках пропитания. Один раз мне даже показалось, что я слышал рёв медведя, но это не могло быть правдой – что делать медведю в Шушморе среди хвойного леса? Потом вдалеке послышалась кукушка. "Кукушка, кукушка, сколько мне осталось жить?" – вдруг вспомнил я вопрос из детства. Но сколько бы я не шёл вперед по еле заметной тропе, кукушка всё продолжала куковать. Я перестал считать после сотни ку-ку, предположив, что либо птица здесь тоже сумасшедшая и никак не может остановиться, либо я бессмертен.

Неожиданно, ко мне пришло осознание, что сегодня седьмое июля – день Ивана Купалы, день, когда нечистая сила находится на самом пике своей силы.

Когда солнце подошло к зениту, мне начало казаться, будто меня кто-то зовёт. Очень тихо и бережно, как мать зовёт своё чадо, чтобы то вернулось с прогулки домой. Этот зов не похож на крик злой мачехи, которая сердится, что ты слишком загулялся, весь промок и в грязи. Этот зов проникает вглубь тебя, согревая, давая то чувство, которое ты совершенно забыл. Такое ощущает блудный сын по возвращении домой после многих лет тяжёлого странствия. Чувство избавления, искупления, чувство тепла, растекающегося по всему телу, чувство всепрощения.

А затем я вышел к урочищу. Передо мной расстилалось болото, поглотившее всё вокруг, но оно ничего не убило, нет. Оно дало всему новую, странную, искривлённую, но всё-таки жизнь. Тяжёлый запах забил мне всю глотку, а глаза начали слезиться от болотистых испарений.

- Хочешь, - раздалось слева, - я расскажу, - раздалось справа, - тебе сказку?
Я прокрутился на месте, но не увидел того, кто мне это сказал. Если судить по прошлому, то это мог быть лишь кот-Баюн.

- Пошёл к чёрту, - ответил я в пустоту.

А затем он появился прямо передо мной – он сидел на самом краю болота, облизывая переднюю лапу своим огромным красным и шершавым языком. Его глаза горели каким-то неестественным адским пламенем.

- Ты пришёл, Юра, - проговорил кот.

Знаете, после всех тех событий, что произошли за то время, что я пребываю здесь… В общем и целом – говорящий кот с полным ртом острых зубов меня больше не пугал. Меня больше ничего не пугало. Я ощущал какую-то невероятную лёгкость внутри, будто всё происходило так, как и должно быть.

- Мне нужны ответы. Что вы все такое?

- Ты знаешь ответ.

- Я не знаю.

- Нет, ты всё знаешь. Давно знал.

- Что имела  в виду женщина на кладбище?

- Именно то, что она сказала.

- Что она сказала?

- Что ты здесь был на днях.

- Но меня не было.

- Нет, был.

Я замолчал, пытаясь осознать, что происходит. Мы с котом общались какой-то скороговоркой, будто актёры, которые заранее выучили сценарий и повторяют текст пьесы в тысячный раз. Всем уже давно надоело говорить одно и тоже, а потому, они говорят скороговоркой, чтобы побыстрее избавиться от глупой необходимости.

- Что стало с моим дедом? Кто его убил?

- Ты знаешь.

- Я не могу этого знать! – неожиданно разрушил я идиллию, разозлившись. Больше во мне не было никакой лёгкости.

Кот посмотрел мне за спину своими большими глазами. Я обернулся и увидел, что прямо за спиной стоит девочка-мурена. Она захихикала так, что казалось, будто смех раздаётся из-под земли. Её омерзительный овальный рот не шелохнулся.

- Господи Иисусе, что вы все такое? – схватился я за волосы обеими руками. – Что вам от меня надо? Отвечайте мне!

- Мы рады тебе, Юра, - сказал кот.

- Какое-то безумие, я не хочу участвовать в этой безумной постановке, я не хочу быть частью этого.

- Ты давно часть этого.

- Что с моим дедом? Что сказала та женщина? Кто убил бабушку? Кто убил попа? Что здесь происходит? – быстро выпалил я вопросы.

- Ты знаешь.

- Я не знаю!

- Нет, ты знаешь, Юра.

Я обернулся обратно к коту. Рядом с ним стояла тварь в бесформенном платье-плаще. Её одинокий красный глаз вперился в меня, буравя, изъедая, прожигая. Потом это существо ткнуло в меня пальцем, как тогда в церкви. Но здесь чувствовалось нечто иное… Эта тварь указывала на меня без злобы, а как заботливая мать, показывающая на ошибки и заблуждения.

Я осмотрел своё тело - мои руки были в крови, мои ноги были в крови, всё моё тело было в крови. Я начал шататься, как пьяный, а перед глазами всё поплыло. Укус на левой руке начал расползаться по телу чёрным пятном.

Да, я знаю, кто убил попа, кто убил деда, кто убил бабушку, кто виновник всему тому, что здесь произошло.

- Ты знаешь, - опять сказал кот.

- Я знаю.

- Скажи, брат.

- Я был среди людей многие года.

- Скажи, брат.

- Я ведал быль и небыль, я обрёл семью.

- Скажи, брат.

- Я был здесь три года назад. Я убил попа и проклял церковь.

- Скажи, брат.

- Я был здесь три дня назад. Я убил бабушку и проклял её дом.

- Скажи, брат.

- Я был здесь вчера. Я убил деда и проклял село.

- Правда, брат. Ибо род людской грешен, ибо пал он во грехах, ибо чёрный человек несёт быль и небыль, а кто поверит, тот умрёт. Поцелуй свою мать и сестру, забудь свою вымышленную историю и выслушай сказку…

- С возвращением, сын, - сказала моя истинная мать.

Мой врач, Анатолий Шульский, сказал мне, что для полного выздоровления я должен написать для него на бумаге то, что произошло. Я здесь так давно…

 Меня лечат различными лекарствами, которые вызывают у меня тошноту, головную боль, вялость. Врач говорит, что я иду на поправку, что всё в прошлом, что лечение результативно. И я и вправду не считаю себя более сумасшедшим. Нет, теперь-то я точно знаю, что всё это было на самом деле. Не мои фантазии или голоса в голове заставили меня совершить всё то, что я совершил. Нет, всё то, что было – было на самом деле.

И теперь, когда я успокоился, и ко мне пришло просветление, я понял, зачем дед мне позвонил, зачем врал про церковь. Этот старый человек был настолько благороден, что неосознанно пытался защитить меня от меня самого. Он не мог знать наверняка, что я виновен, но где-то в глубине догадывался об этом. Догадывался, но не хотел этому верить. И про мужиков я сам ему рассказал, и бабку я сам убил. Но защищать жестокого убийцу – есть грех. А потому он проклял самого себя. Мать посылает своих чад, мать рожает чёрных людей, чтобы те вершили суд.

Да, всё это правда.