Случилось так, что моим друзьям надоело сидеть в "Риме", забегаловке, где мы выпивали из-за сохранения традиции и в честь моего приезда, и они предложили двигаться дальше.
- Я не знаю даже, - сказал я в ответ на предложение.
Шнайдер, сидя рядом со мной, махнул рукой на остальных за нашим столиком, показав, что я несу ерунду.
Мне наше место очень нравилось. Официанты нас встречали, как почетных гостей, сразу приносили "как обычно", ненавязчиво поддерживали беседу.
Шнайдер признавал, что для нас "Рим" - культовое место, сказано и выпито было тут много, но в эту ночь он решил все изменить, чтобы его дорогой друг не объявил, широко зевая, что пора домой.
- Мы же тебя не спрашиваем, - произнес Шнайдер.
- Едем! - закричал Вебер.
- Тем более, как дурак, один ты тут сидеть не будешь, - хитро посмотрел Жак.
- Это же дискотека, - сказал я. - Ненавижу их.
- Это летний вариант бара. Очень крутого бара, - подчеркнул Вебер.
- Хватит его слушать, - Шнайдер взял меня за руку и потянул на улицу.
По пути к перекрестку все, кроме Вебера, закурили по сигарете. От волнения всю дорогу я прикусывал то фильтр сигареты, а выдыхая дым - губу, Жак из-за похмелья накануне поглаживал свои виски и лишь Шнайдер держался уверенно, хоть и несколько раз пожаловался на изжогу, от которой быстро избавился, слегка ударив по груди:
- Это чертовщина не помешает мне сегодня отдохнуть.
Перед вытянутой рукой остановилась машина. Шнайдер спрятал руку в карман брюк, уперся локтем в окно и объяснил водителю, куда нужно ехать. Водитель закивал головой в знак одобрения и разрешил троим из нас сесть сзади, хоть это и не приветствовалось. Шнайдер сел впереди.
- Я ведь самый большой из нас всех, - объяснил он, уже почти захлопнув дверь.
Я сел последним.
Через окно автомобиля мои глаза провожали каждую улицу, которая оставалась позади. Я скучал. Находясь вдали от своего родного города, я чувствовал себя полумертвым, и ощутив легкую волну счастья, которая мало-помалу затапливала мою тоску, начинал выныривать и с глотком верить в свое присутствие. Наконец-то я здесь. А ведь когда-то мне город очень уж не нравился. Дураком был.
- Это будет грандиозно, - радовался Вебер.
- Не сглазь, - попросил Жак, - а то все веселье исчезнет, как появится наш дорогой Райан.
Я отвел глаза в их сторону, но головы не повернул, обозначив, что все услышал. Я внимательно смотрел на улицы, перебирая в памяти: что меня связывает с конкретными переходами и поменялось ли что-то, пока меня не было?
- Все в порядке? - спросил Жак.
- Просто я вас давно не видел и еще ко всему не могу привыкнуть.
- Райан, наверное, не вовремя, но, - начал Вебер, - может, пора вернуться?
Мой отец считал, что он уже в этой жизни знает все и уж тем более он знает, что нужно мне. То есть, отец жил мыслью, чтобы воплотить во мне себя. Он с детства мечтал стать коммерсантом, финансистом, акулой бизнеса. Отец таковым и стал, но какой ценой?
Люди для него расходный материал, чувств никаких нет и быть не должно, потому что нужно все время держать голову холодной. Женщины это всего лишь средство для снятия напряжения и инкубатор для детей. Поэтому моей матери немного повезло с тем, что родился мальчик и участь одиночества её настигла чуть позже, чем прошлых, настоящих и будущих женщин отца.
Сына у него не было. Было лишь какое-то тесто, которое можно было слепить по своему подобию и постоянно это тесто он упрекал...раскатывал вновь и вновь. Но нужное не получалось.
Я оказался просто-напросто непутевым сыном, которому, кроме записочек в тетради, ничего не нужно, ведь отец очень сильно разозлился, когда узнал, что я пишу. Он нашел в моем письменном столе, исчерканные моим знакомым редактором, тексты, и на большой кухонной плите хотел сжечь все мои труды. Это была наша первая стычка с кровью. Затребовав имя подельника, - таковым был для него редактор, - который меня поддерживает в написании, я разругался с отцом и ушел жить к Шнайдеру. Имя Вебера я так и не сдал.
Для него мои друзья были раковой опухолью, что испортила его план и изуродовала сына до уровня невежды.
После ухода, я ни разу не попросил денег. Ну разве что однажды, когда стоя в телефонной будке железнодорожного вокзала, попросил денег на билет, очень рассчитывая, что папаша примчит, чтобы выдворить свою самую главную ошибку жизни из нашего с ним города. В этом мы с ним похожи - мы любим наш город.
Он меня внимательно выслушал и молча бросил трубку. Я улыбнулся, ведь ожидал такого исхода, извинился перед Вебером за часы, которые он мне подарил на День Рождения и продал их в ближайшем ломбарде.
Так я несколько лет назад сбежал из города.
- Когда факторов всяких не будет - тогда подумаю.
- Брось, Райан, лучше места не сыщешь, - ответил Жак.
Череда из нескольких переходов дороги с брусчаткой, поворот налево - мы почти на месте.
Жак расплатился за такси и мы вчетвером спустились ниже по переулку в сторон моря.
Я издалека уже слышал музыку. И мое сердце от волнения забилось чаще.
На входе стоял администратор с ярко-желтой картонной короной на голове посреди которой была надпись "Король осени", густой рыжей бородой, что придавала ему более солидный вид и в руках он держал кассу за вход в бар. Из охраны были здоровые парни, разделяющие один стул на четверых, имели они теплые куртки, чтобы не заболеть и острый взгляд, чтобы чуть что сорваться с места и не помешать вечеру.
Шнайдер и Вебер крепко обнялись с Королем. Тут же, для соблюдения порядка, охрана напомнила Королю о своих обязанностях:
- Вы, конечно, нас извините, но у нас такая работа, - это был по всей видимости старший из них. - Алкоголь употребляли? - он оглядел нас всех, слегка кивая головой.
- Было дело, - ответил Жак.
- Да, а колющее и режущее есть? - теперь старший внимательно смотрел только на Жака.
- Нет, конечно.
- Откуда у таких красивых оружие? - не сдержался и пошутил.
- Не дразни их, - прошептал мне Шнайдер.
Старший охранник еще сделал несколько оценивающих кивков и широко расплывшись в улыбке вымолвил:
- Доброе пожаловать, господа, - и лично надел нам бумажные браслеты с надписью: vom Herzen.
Теперь мы миновали все блокпосты и пополнили кассу Короля еще четырьмя купюрами.
Еще за территорией бара я успел видеть веселящююся толпу. На сцене играла живая музыка, при чем которая не действовала мне на нервы как-то отрицательно. Но этого не было достаточно для того, чтобы окончательно развеять мою грусть.
- Так, давайте наверх, - повел Шнайдер нас всех.
Минуя живую сцену, мы поднялись по несколько истрепанной белой деревянной лестнице к барной стойке.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил я Жака.
- Бывало и хуже. Сейчас немного выпью и все образуется.
- Главное, - встрял Вебер, - чтобы легкое похмелье не переросло в опьянение.
- Нам ли не знать, - радостно воскликнул Шнайдер.
Свободных мест у барной стойки не оказалось. Шнайдер внимательно огляделся на счет столиков, но и там было глухо.
- Мда, - замешкался Шнайдер, - ладно...эй, Голливуд, - к нам обернулся бармен с сияющей улыбкой, - два рома, светлый и темный, со льдом и два пива.
Я удивлялся тому, как Шнайдер всегда помнил, что каждый из нас пьет. И как-то раз спросил его об этом, на что получил ответ: "Я о своих друзьях все знаю". Меня это несказанно обрадовало.
Крепко сжав напитки в руках, мы спустились вниз поближе к танцполу. Люди здесь очень даже неплохо двигались. На сцене группа исполняла проверенные временем рок-композиции и этим обеспечила себе успех до конца выступления. Но мне этого не было достаточно.
Уйти я не намеревался, но и портить вечер никому не хотелось. Поэтому, со стаканом белого рома я отошел подальше в угол бара, закурил сигарету, оперся спиной на оградку, за которой было полтора метра свободного падения в песок с окурками, и рассматривал ночное море.
Я почувствовал, как меня взяли за плечо. Это был Вебер.
- Хватит тут грустить. Обернись, ведь столько всего приятного и столько всех прекрасных здесь сегодня.
- Да, Вебер, я сейчас подойду, - ответил я.
- Райан, в такой вечер одиночество в одиночестве может очень плохо сказаться.
Я отпил глоток рома и удивленно спросил:
- Кто тебе сказал, что я одинок?
- А ты хочешь сказать, что приехал просто так?
- Мой дорогой Веб, - ласково обратился я, - бывает, когда очень уж сильно скучаешь по родным краям и семье - и приезжаешь.
- Зная друг друга уже целую вечность, - Вебер впервые выпил из своего бокала, - ты ведь не рассчитывал, что кто-либо из нас поверит в твою красивую, а для нас - дурацкую, легенду.
- И что ты предлагаешь?
- Напиться, - серьезно предложил Вебер, - да так, чтобы завтра утром было плохо из-за отравления, а не из-за глубокого погружения в депрессию. И ты прекрасно понимаешь, о чем речь.
Позади Вебера объявился Жак с радостной новостью, что Шнайдер занял четыре места у стойки и сказал, что срочно нужно бежать наверх.
- Веб, спасибо тебе, - поблагодарил я.
- Совершенно не за что. Ведь от тебя и зависит наш вечер тоже, - добавил он.
Наверху лестницы перед нашими глазами открылась забавная картина: Шнайдер, сидя на собранных между собой четырех стульях, ругался с толпой и приговаривал:
- Голливуд, - бармену уже стало любопытно, что придумает Шнайдер, - повторяй мне эти напитки всю ночь и я с места не сдвинусь.
- Не знаю, Шнайдер, тут напитков много, - Голливуд провел рукой по стене позади себя, - а ты один.
- Мой друг умеет расплачиваться за грехи.
Все находящиеся у бара услышали с небольшой хрипотцой баритон человека, указывающего, занятой пустым стаканом, рукой на черный шлем, пылящийся на холодильнике с безалкогольными напитками. Да, это был мой голос, стакан и рука. И идея.
- Раз ты так уверен в своем друге - тогда придумаем что-нибудь поинтереснее, - ответил напарник Голливуда.
- Эй, моряк, - Шнайдер так назвал второго бармена из-за густой бороды и отсутствия усов, - ты тогда не стесняйся и доставай еще ту штуку.
На самой верхней полке, по всей видимости с дорогим алкоголем, на своем ребре стоял потертый и в вмятинах щит, который был окрашен кольцами красных и синих цветов и в самом его центре красовалась большая белая звезда. Толпа а. Они уж очень рассчитывали, что бар проучит наглого парня, который держал место своим друзьям и еще решил похвастаться выдержкой.
Голливуд показал открытые ладони и сжал их в кулаки, чтобы вокруг образовалась тишина. Бармен поднял вверх по очереди три стакана, продемонстрировав толпе их целостность и блеск, выставил каждый на освещаемую изнутри поверхность барной стойки и наполнил на четверть текилой. Моряк подставил табурет, чтобы достать шлем и толпа щедро подарила овации.
- Я вообще-то пошутил, - признался я Шнайдеру. - Ты уверен?
- Ты видел, чтобы я сопротивлялся? - я заметил, что Шнайдера немного оскорбил мой вопрос.
- Райан, не мешай, - отодвинул меня Вебер, - сейчас Шнайдера разнесет.
Голливуд достал следующую бутылку темного цвета, подкинул ее вверх и после описанного колеса в воздухе, словил ее и показал толпе. Толпа услышала:
- Кофейный ликер, дамы и господа, - рукой бармена ликер придавил текилу где-то до половины стакана.
Шнайдер сидел невозмутимо и только потянулся в карман, как я его остановил:
- Стой, не закуривай.
- Я выдержу, - заверил Шнайдер.
- Давай лучше потом зажжем победную.
Шнайдер медленно перевел взгляд на бармена и закричал:
- Голливуд, ты уже все смешал? Очень уж хочется закурить.
- Тогда, - бармен достал картонный пакет со сливками, - надеюсь, что ты не на диете.
- Будь уверен.
Группа на сцене подстроилась к настроению происходящего в баре и заиграла более быструю и мелодичную музыку.
- Дамы и господа, Бог любит троицу...
- Завязывай, - Вебер перебил Моряка и надел шлем на голову Шнайдера.
Первый стакан. По лицу я заметил, что наш "танкист" не в восторге от слишком сладкого коктейля, но он с ним справляется, бьет им о стойку и стискивает зубы перед:
- Бей! - прямо в центр темени пришелся удар огнетушителем.
Второй стакан. Никаких остановок. Шнайдер пьет второй стакан чуть медленнее первого. Вебер кладет свою руку на плечо Шнайдера, оказывая поддержку. Шнайдер немного взял воздуха, как Моряк сразу крикнул:
- Допивай!
- Не переживай, - разозлился я, - он еще таких три выпьет.
- Следующий! - Шнайдер ударил по стойке вторым стаканом.
Моряк залез наверх и ударил ногой по шлему. Голову Шнайдера немного наклонило в сторону, но он выровнялся и ударил сам себя по защищенной голове.
- А теперь то, ради чего все мы собрались, - сказал Голливуд.
В его руках наконец оказался тот самый щит, который желали увидеть в действии как "танкист", так и все окружающие.
- Щит Капитана Америки, - растянул Голливуд, будто объявляя выход боксеров на ринг.
- Вот мы и встретились, - Шнайдер сам взял коктейль.
По гуляющему кадыку было заметно, что коктейль дается еще сложнее, чем предыдущие порции, но мой друг сжимает руку и оставляет стакан пустым. И вновь стискивает зубы.
- Бей! - не сдержался Вебер.
Моряк поднял щит над головой и точно звездой опустил его на шлем. Толпа затаила дыхание.
Второй удар. Шнайдер от боли ударил в стойку пустым стаканом.
Третий. Шнайдер снимает шлем, становится на стойку и слышит в ушах аплодисменты. На сцене вновь играет музыка, которая встречала нас.
- А теперь, Моряк, наполни мне и моим друзьям стаканы ромом, а не этим пойлом, которым чуть не испортил мой вкус.
Мы получили свои порции и присели на те места, ради которых Шнайдеру пришлось побороться.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил Жак.
- Я чувствую, что в любое время и в любом месте есть место для подвигов, хоть и бестолковых, - Шнайдер закурил свою долгожданную сигарету.
- Тогда - выпьем за подвиги, - предложил я и стаканы зазвенели в унисон.
Вебер отпил маленький глоток и сбежал вниз на танцпол.
Жак держал место Вебера и затеял серьезный разговор:
- Какими судьбами, Райан?
Мы со Шнайдером переглянулись. Я не знал, что ответить. У меня не было четкого плана, у меня не было легенды. Я хотел лишь сбежать к себе. Да, не от себя, а к себе. Я хотел, чтобы в голове образовалось бесконечное белое пространство для поисков себя и вдохновения. В состоянии эйфории другого мира и времени в нем не существует. Можно разбежаться в любую сторону, ведь каким будет этот мир мы выбираем сами. Кто-то может сказать, что выбирать - это конец импровизации, но я не согласен. Я с самого детства был устроен так, что откуда либо я не мог уйти без истории. Значит - я замечаю и импровизирую. Значит - я создаю мир.
И мне не составляло труда это делать и сейчас.
- Просто я соскучился по своим друзьям.
- Я тебя знаю много лет и понимаю, что от тебя добиваться бессмысленно, - сказал Жак.
- А я знаю Райана уже тысячу лет и уж тем более это знаю, - подтвердил Шнайдер.
- Шнайдер, привет!!! - откуда-то появилась довольно симпатичная брюнетка и сразу заняла место Вебера. - Ты мне сразу понравился, как я тебя увидела.
- Ну, привет, - Шнайдер отпил рома, причмокнул губами и вопросительно смотрел на девушку.
Брюнетка рукой эффектно закинула копну волос на бок и продолжила:
- Какие у тебя планы на вечер? Ты с кем-то встречаешься? А что ты пьешь? А ты танцуешь? - протараторила она.
- А ты мне, дорогая, хочешь составить компанию?
- Ну да, - уверенно ответила она, - чтобы вечер перестал быть скучным. Кстати, меня зовут Анник.
- Райан, - за спиной Анник появился Вебер, - узнал ее?
- Я-то узнал сразу, а вот она пока не очень.
Я принял вальяжную позу, закинув ногу на ногу и ждал удивления в глазах Анник.
- Райан? А ты как здесь?
- Ну наконец-то.
Мы с Анник обнялись и обменялись поцелуями в щеку.
- Твоя бывшая...не помню, как ее...
- Ну-ну? - я понимал, о ком она.
- ...не важно...сказала, что ты заработал на машину и уехал, куда глаза глядят.
- Почти так и было, - ответил я.
- А чего вы расстались? - не унималась Анник.
- Так мы же расстались, - я ушел от ответа.
"Непримиримая борьба за общую цель и расставание после окончательного проигрыша" - как-нибудь так я могу назвать почти каждые свои отношения с девушками. Вот почему страшно заводить новые отношения. Сплочает общность интересов, но что делать если интересы меняются?
Я никогда не мечтал об автомобиле. Мне всегда больше нравился общественный транспорт своей медлительностью в пути. В дороге самым лучшим и одновременно опасным было время. За каких-то сорок минут в пути можно было зарядиться на совершение подвигов, написание книг, поиск ответов на мучающие вопросы, знакомство с новыми людьми. Или же - падение в апатию, лень ко всему, что тебя окружает, поиск ответов на мучающие вопросы, ненависть к окружающим людям.
Ну, хоть с вопросами все стабильно.
Пару раз прокатившись самостоятельно в качестве водителя, я открыл машину с другой стороны. Машина едет быстрее. Этим она заставляет быстрее думать. А при годных новых мыслях, начинаешь обретать свободу. Ведь был у меня один знакомый, который гордился, как ему казалось, великим финалом своей жизни: "Я так люблю скорость, что просто обязан разбиться".
По крайней мере, я его не видел уже очень много лет.
Обретая некоторую свободу, я почувствовал, что моя жизнь не просто меняется. Моя жизнь стремительно вырвалась вперед и оставила за собой лишь пыль перед лицом моих последних отношений. Мне всегда нужно больше от этого мира. И это чувство горит во мне, ибо где этот предел я просто не знаю.
- Подстава и никак иначе. То есть, теперь я не так интересен, - немного обижено пробурчал Шнайдер.
- Глупый, я же именно к тебе и пришла, - Анник выхватила стакан с ромом, отпила глоток и немного скривилась.
- Не твоя крепость, да? А теперь карты на стол.
- Так уж и быть, - кокетливо махнула рукой новая знакомая, - я работаю на одну фирму...
Вебер обнял нас с Жаком и посоветовал увидеть работу барменов.
- Пусть они в таком шуме хоть умрут от занудства, - кивнул он на Шнайдера и Анник.
- Я вообще ничего не понимаю, - растеряно сказал Жак.
- Тут организовалась встреча выпускников, - пояснил я.
- Есть идея получше, - Вебер хлопнул меня по плечу, - с такой музыкой внизу можно неплохо попрыгать.
Мы с Жаком допили и оставили стаканы на стойке.
Лидер группы мне понравился сразу. Его не смущала небольшая сцена, он крутился со своей гитарой как хотел, ложился почти всем телом на микрофон и делал смешные рожицы, когда играл соло. Остальные музыканты играли слаженно, но вели себя более сдержанно и просто заряжались от своего предводителя.
До того, как я открыл в себе талант уходить с места событий, а потом это все описывать, нанизывая малозаметные факты, как сочно поджаренное мясо, без которого блюдо осталось лишь гарниром, я писал песни.
Мать видела мое стремление в этом направлении и тайком от отца дала мне денег, единственное посоветовав:
- Ее здесь быть не должно.
- Ты меня знаешь, - ответил я и сжал купюры в руках.
Даже покупка стала приключением.
Через круг знакомых я вышел на одного парня, который давно мечтал избавиться от гитары, но выручить за нее немного символической платы все же хотелось. Так появился потенциальный покупатель.
Владелец гитары жил в коммунальной квартире в самом центре города. Пока он мне демонстрировал гитарные партии, по узкому коридору в это время бегали и катались на пластмассовых трехколесных велосипедах дети. А я наслаждался одним лишь видом своей мечты, сидя около горы всяких пледов, кастрюль и верхней одежды.
Мне пришлось вернуться домой за деньгами - можно представить, что со мной происходило эти сорок минут - и сразу же обратно. Уже вечерело. Встреча должна была состояться в одном стареньком переулке неподалеку от той коммунальной квартиры. Фонари в переулке стояли только на разных концах дороги и асфальт освещался только светом из окон домов. Гитарист вышел из машины и подозвал меня, махнув рукой. Было немного не по себе, но я себя позабавил тем, что эта передача "товара" выглядела больше, как гангстерская разборка.
Я распрощался с деньгами, поприветствовал новую покупку и еще сорок минут провел в дороге, в ожидании дикого восторга от рождаемых фантазией музыкальных пассажей, под авторством которых будет стоять мое имя. Но выйдя из автобуса, я пошел в обратном направлении - через дорогу - и ни секунды не пожалел о своем поступке. Я оставил гитару у Шнайдера.
Вебер и Жак пританцовывая, подняли руки вверх и хлопали в такт музыке. А меня что-то держало. Видимо недостаточно было радости от музыки, чтобы начать прыгать. Хотя что могло меня останавливать? Никого из знакомых я бы не встретил, а выпитое только и подстегивало расслабиться.
И тут:
- Вебер, - его спины коснулась рука.
Перед Вебером приняли позы, отставив бедро немного в сторону, в обтягивающих белом и красном платье типа "карандаш" и на высоких каблуках смуглая брюнетка цыганской внешности, и немного сутулая блондинка, из-за внушительного натурального бюста четвертого размера.
- Вот это да, - закричал Вебер и обнял девушек.
Я оглядел их с ног до головы и сразу узнал своих одноклассниц Агну и Татяну.
- Привет, - ненавязчиво сказал я и спрятал руки в карманы.
- И Райан здесь? - спросили одноклассницы в один голос.
Так мы обняли друг друга и вчетвером сплясали последние десять секунд до окончания песни.
- Я снова ничего не понял, - сказал Жак.
- Встреча выпускников...снова.
- Тогда, - Жак пригладил волосы рукой, - приглашаю красивых девушек за наш столик наверху.
- Какой столик? - тихо спросил Вебер.
- Почему бы и нет? - Агна и Татяна в один голос дали согласие, взяли Жака под руки и поднялись наверх.
- Теперь я ничего не понял, - возмутился Вебер.
В школьные годы Вебер ухаживал за Агной. Он не показывал своих искренних чувств и на людях только по-доброму подшучивал над своей возлюбленной. Однако, в теплый летний вечер на скамейке перед домом Агны Вебер поцеловал столь хрупкую в объятиях девушку. Он сам потом признавался, что и много лет спустя не нашел ни одной, кто целуется хотя бы половину также прекрасно как его цыганка.
Опять же, однако. После долгожданного романтического поцелуя Агна призналась:
- Вебер, ты такой замечательный... - она провела рукой по его пышной шевелюре и не знала, как продолжить.
- Но есть какое-то "но", - почувствовал Вебер.
- Вебер, у меня есть молодой человек.
Как и я, Вебер разбираться не любил и просто ушел.
Он пришел ко мне в тот вечер и мы с ним долго сидели на лестничной клетке. Вебер был подавлен, но выучил урок: никогда не лезь в отношения.
К сожалению, именно школьная влюбленность запоминается навсегда и сожаление из-за того, что она может очень больно ранить спустя долгие годы. И школьная влюбленность, к сожалению, остается самым чистым и непорочным чувством, которое мы никогда не найдем будучи взрослыми.
Только мы собрались подниматься, как сзади меня кто-то потянул за футболку.
- Здравствуй, Райан.
- Мари!
Удостоверевшись, что никого не смутит радость от неожиданной встречи, Мари напрыгнула на меня, а я закружил её в объятиях, пока у обоих не начало расплываться в глазах.
Выглядела она бесподобно в светло-коричневом костюме и черной блузке. Подрасти Мари никак не могла до одного роста со мной - я увидел черные туфли на шпильках.
- Дорогой Райан, сколько лет мы не виделись? - спросила Мари, не отпуская моего плеча.
- Года три, по-моему, - прикинул я.
- Мы совсем не изменились.
- Готов поспорить, но не суть. Ты одна здесь?
- Я приехала со Смитти.
Боевая подруга. Есть такой тип девушек, с которыми общаешься, как с другом, пьешь наравне и шутишь на мужские темы. Именно такой девушкой является Мари. О, как много было выпито мною и Мари вместе, сколько времени мы провели в дороге, возвращаясь с учебы и проживая по соседству.
Будет откровенной ложью, если я скажу, что мы не целовались. Но мы вовремя остановились и не испортили наш союз. Его нельзя назвать дружбой или знакомством. Я и Мари как два давно не видевшихся родственника.
Это создание со взглядом человека, которого уже ничем в жизни не удивить, я помню еще пухленькой девочкой в школьной форме из пиджака и юбки и с волосами собранными в луковку.
А теперь Мари получает второе высшее образование по специальности психология, работает и ездит на собственной машине. Но, как и все смертные, подвержена непостоянству сердца и изредка проводит ночи в постели своего бывшего парня, который боится поступить по-мужски и отшить моего любимого родственника.
- Ты опять с ним? - недовольно спросил я.
- Сегодня он здесь только для того, чтобы располовинить стоимость такси.
- Я очень на это рассчитываю, Мари.
- Прошло то время, Райан - мы стали старше.
- Я убедился, что никогда ничего не проходит.
На лице Мари застыла улыбка и глаза ее ярко блестели, но я, черт возьми, видел сквозь две стены блеска грусть.
- Пойдешь наверх к моим друзьям? - спросил я.
- Только захвачу... - Мари почувствовала как совершила ошибку.
Я немного расстроился от своей правоты.
У барной стойки Жак угостил Агну и Татяну коктейлями, закатал рукава своей темно-синей рубашки и хвалебно рассказывал, какие царапины и шрамы получил на протяжении всей жизни. Вебер в свою очередь облокотил челюсть на ладонь и делал гримасы за спиной Жака. А хвастун Жак думал, что смешил девушек и завоевывал их внимание.
- Эй, - я сбил плечо Вебера и он уронил голову, - а где столик?
- Какой столик - перестань, - Вебер посмеялся над моей наивностью. - Нашел кого-то?
- Мари встретил.
- И где она? - Вебер стал выглядывать боевую подругу, ведь хорошо ее знал.
- Ведет Смитти сюда.
- На черта он тут нужен? - разозлился Вебер. - Тут полно красавцев. Вот Шнайдер весь в цветах.
Если Вебер не показал, я и не заметил бы, как Шнайдера окружили девушки, помимо самой Анник. Я двинулся к ним.
- Милые дамы! - по голосу Шнайдера было слышно, что он наконец-то охмелел, ведь из всех людей, которых я знаю, Шнайдер почти не пьянел. - Это мой самый дорогой и самый далекий от наших краев друг. Райан, еще рому?
- Что пьют девушки? - я оглядел их, но лица расплывались.
- Клубничный дайкири, - донесся ужасный писклявый голос.
- Пряный ром, - а этот голос обратил мое внимание.
Мутная завеса исчезла с моих глаз. Черные балетки, черные джинсы с разрезом на коленях, белая футболка, поверх которой расстегнутая черная жилетка, русый цвет волос и серые глаза. Именно в таком порядке я оглядел ее и мне казалось, что мы с этими частицами виделись уже много раз. Это не была девушка из прошлого, какие встречались весь вечер, а девушка ожидающая пряный ром, в отличии от ее подруги, расписывающей пойло, которым чуть не отравили Шнайдера.
- Голливуд, - не сводя взгляда с девушки, я подозвал бармена, - два пряных рома.
- И клубничный дайкири, - снова этот противный голос.
Она смотрела точно также, как и я. Но я боялся заговорить, чтобы не сказать от страха какую-нибудь глупость.
Я всегда любил в девушках не загадку, а словесное молчание. И если человек не дурак, то он увидит как кричат глаза. Это лучше флирта, которым редко кто умеет пользоваться, не переходя на грань пошлостей и непристойностей.
Аккуратно поддерживая за талию Анник, Шнайдер спас положение:
- Смотрю, мы уже все познакомились, - радостно закричала Анник.
- Да, видишь, что я пью, - противный голос потряс своими рученками коктейль.
Я недовольно смотрел на эту девушку и в голове пробежали несколько вариантов ее устранения, например, как утопить в море или толкнуть вниз головой в песок. Либо же вылить ей на волосы напиток, которым она так гордится.
Анник окликнула меня, перекрикивая музыку:
- Райан, не западай так - у нее есть муж и ребенок.
- Вот как раз на нее я не запал, - быстро ответил я. - Скажи лучше, кто она? - я указал на ромовую девушку.
- Ева, - произнесла Анник с такой интонацией, будто я обязан был знать. - Понравилась?
Я оставил свою знакомую и перешел в наступление.
Разговор с понравившейся девушкой для меня всегда был целым подвигом. Если посмеяться или пошутить - никаких проблем. А вот если девушка зацепила, то я буду ходить кругами и пускать флюиды, да с таким напором, что больше никаких слов не понадобится.
То есть так, как происходит у барной стойки.
- А у вас собралась большая компания, - начал я.
- Это все благодаря Анник. Если бы не она, то меня бы здесь в помине не было, - пожаловалась Ева. - Кстати, вас тоже здесь много оказалось благодаря Анник?
- Нет-нет, мы с ней знакомы еще со времен учебы. Но как бы там ни было, выпьем за Анник.
- Поддерживаю.
Мы отпили ром не сводя взгляда. Это было очень интригующе. Но произошло то, чего я уж точно совершенно не ожидал:
- Райан! Вот ты где!
Это была Мари.
- Я смотрю, ты уже пошла в отрыв. А где Смитти?
- Какая разница? - было слышно, как у Мари заплетается язык. Вдруг она обняла меня и стала гладить по голове. - А ты тоже знакома с Райаном? - я от стыда за происходящее увел взгляд от Евы.
- Уже да. А вы вдвоем встречаетесь? - спросила Ева.
- Нет, что ты? - Мари выкатила от удивления глаза. - Мы старые бравые товарищи.
- Вы спали вместе? - уверенно задала следующий вопрос Ева.
- Я, - и мое сердце бешено застучало от страха, что могла прозвучать какая-то глупость, - не могу тебе сказать насколько Райан плох или хорош, но советую таким красивым ребятам проверить, насколько вы подходите друг другу. Эй, Вебер!
Приобняв Еву и хлопнув меня по-товарищески по плечу, Мари забрала с собой Вебера потанцевать. Так наш Купидон и мой друг испарились в толпе людей.
- Ты могла потом и меня об этом спросить.
- А ты сказал бы правду? - я на секунду замешкался. - Вот видишь. А выпившая девушка не видит опасности и скажет правду.
- Ага, чтобы утром начать оправдываться, - ухмыльнулся я.
- Горький опыт?
- Скорее, одни и те же грабли. Но будь у меня девушка, я с тобой не знакомился бы.
- Я недостаточно хороша, чтобы со мной в любом случае познакомиться?
Только я подумал, что женская логика в очередной раз ставит меня в тупик, как Ева засмеялась и взяла мой ром, хитро подмигнув. Перехватывая стакан, она увидела мое предплечье со внутренней стороны и нежно провела рукой вдоль рисунка.
- Скорпион...гороскоп?
- Нет, - ответил я с придыханием от прикосновения, - кое-что из детства.
С самого раннего детства меня интересовало кино. Почти все фильмы, которые появлялись на кинескопе телевизора мне нравились, а понравившиеся особенно, находились на видеокассетах и я пересматривал их по несколько десятков раз, повторяя каждое слово и движение экранных персонажей. Будучи маленьким, разумеется, я фанател от боевиков, в которых смелые накаченные парни спасали мир, в конце обнимая пышногрудых красоток и смущенно улыбались чуть мимо камеры перед титрами.
Повзрослев, меня уже стали привлекать криминальные драмы, где большинство эпизодов проигрывались в форме бесед, покуда нервы одного из персонажей не выдержат и не начнется стрельба. С тех пор "кино" стало "кинематографом".
Но однажды случилось так, что на экране появился герой. Он не бросал слов на ветер, отлично водил машину, был немного замкнутым, и решительно действовал в стрессовой ситуации, если приходилось бороться за свою жизнь. Мне особенно запомнилось его появление: главный герой говорил по телефону и смотрел на ночной город, стоя у окна в белой куртке с огромным рисунком желтого скорпиона на всю спину. Это все, что запомнилось мне из фильма. Только лишь главный герой в куртке со скорпионом. Больше ничего я не помню. Даже названия. Где-то я этому рад, потому что запомнившийся образ остался со мной длиною в жизнь в виде татуировки.
- И что это значит? - поинтересовалась Ева.
- Знаешь, еще какие вопросы задают вместе с твоим? - Ева отрицательно покивала головой. - Сколько стоит? Было больно? - рассказал я.
- И часто тебе задают все три вопроса?
- Статистика, знаешь ли, не врет, - довольно ответил я. - Всегда.
- Но мне, действительно, интересно, - ее выразительные глаза от возмущения чуть ли не вышли из орбит. - Это ведь знак на всю жизнь, - задумчиво произнесла Ева, продолжая касаться рисунка. - Не поменяется ли твое мнение через лет, например, десять?
- Можешь поверить мне на слово - это не изменится.
- Верю, - сказала она уверенно. - Но что же означает он?
- Однажды, мне попалось стихотворение, - начал я, - где автор олицетворяет себя со скорпионом. Гордым и вольным. Если покуситься на главные качества скорпиона и дразнить его - он жалит один раз и наверняка. И это никогда не изменится.
- А ты просто так не жалишь людей?
- А зачем? - удивился я. - Я без повода никогда не относился к людям пренебрежительно.
- Но именно это и есть лучшее средство избавиться от человека никак его не оскорбляя.
- Знаешь, я вижу на тебе розовые очки.
- Это почему же?
- Люди разные. Можно не рассчитать и заставить человека закрыться в себе, либо жестоко начать тебя ненавидеть.
- Допустим, ты прав, - поддалась Ева. - Вот если бы ты еще записывал все, о чем ты говоришь с людьми, думаю, получились бы интересные диалоги. На фильм, не обижайся, - Ева коснулась моей груди в знак извинения, - не потянуло бы, но что-то и вышло бы.
- Я и пишу, - скромно ответил я.
- О чем же ты пишешь? - восторженно спросила Ева.
- Почти обо всем, что я вижу, - я поднял стакан в знак комплимента, - и о обо всем, о чем говорю с людьми. Но в одну книгу это все сложно собрать.
После этого я замолчал часто прикасаясь измоченным ободком стакана к губам, делая полуглотки, чтобы не замереть как статуя и еще больше неловко себя чувствовать.
Мне нравилось говорить о том, что я пишу, делиться впечатлениями и наблюдениями, но мне жутко не нравилось, что из-за моей неусидчивости по жизни, воедино не удается собрать хотя бы один текст, набить шишек о критику редакторов, издателей и простых людей и с новой силой продолжать писать, оттачивая свой навык, пока ко мне не придут с бутылкой дорогого алкоголя, обратятся на "Вы", а я смущенно улыбнусь и опущу голову.
А пока что:
- Мне безумно приятно внимание к моей скромной, - высокопарно начал я, - персоне, но не могу удержать свое любопытство - у тебя есть татуировки?
- Нет, но я очень хочу сделать ее вот здесь, - Ева провела рукой по моему животу.
- Да? - довольно ответил я. - И что же это может быть?
- Лотос, - уверенно произнесла Ева. - И в самом центре цветка - глаз.
- Ты из тех, кто верит в силу глаз?
- Согласись, что ты сам особенно в это веришь, Райан, иначе мы друг друга не заметили бы.
- А что у меня со взором не так?
- Как раз - наоборот, - уточнила Ева. - У тебя все "так" и даже слишком. У тебя очень взрослый взор, - заметила Ева. - И тебе из-за этого, должно быть, не слишком легко живется. Ты буквально испепеляешь людей, разглядывая их.
Я не сильно хотел говорить на эту тему. В каждом из нас есть вещи, которые мы можем называть по-разному: талант, особенность, черта характера, как угодно. И описывать себя - не самое благородное дело. Например, я и сам знаю о своем взгляде, но лучше уж это останется при мне.
- Согласен, - подтвердил я. - Особенно своим взглядом я подметил, что у тебя отличная фигура, и готов поспорить, что такая не дается от природы. Это возможно только от усердия и долгих тренировок.
- Я знала, что не ошиблась по поводу твоей наблюдательности, - сказала Ева, смущенно улыбаясь.
- И в чем же твой секрет?
- Тебе действительно интересно?
- Ровно настолько же, насколько тебе о моей татуировке. Да и к тому же, мне нравятся спортивные девушки, - гордо сказал я.
- Так уж и быть. - Ева набрала побольше воздуха и ответила полюбившимся мне с первых нот голосом, - Я занимаюсь с детства гимнастикой, а в последний год переключилась на шестовую акробатику. Ух, выговорила.
- Ну, то есть, эротические танцы у шеста.
- Почему все всегда опошляют? Это называется танцами на пилоне.
- Можно успеть сменить квалификацию с такими способностями и, в таком случае, я бы охотно посмотрел и сравнил оба варианта.
- Посмотрим, как ты себя будешь вести, - подмигнула Ева. - Знаешь, самое главное не сдаться после нескольких падений. Первые уроки самые тяжелые. Набиваешь очень много синяков.
- Как и с письмом, - поддержал я. - Нужно садиться и делать. Нужно искать вдохновение, а не ждать его. Письмо - тяжелый труд.
- Получается, что мы достойно оценили бы таланты друг друга, - прикинула Ева.
- Предлагаю выпить за наши таланты, - я передал стакан Еве.
Только Ева собралась сделать торжественный глоток, как:
- А я все думаю, где моя сестренка ошивается! - снова прозвучал этот противный писклявый голос.
- Сестренка? - удивился я.
Скорее даже именно возмущению не было предела, что у такой симпатичной Евы есть такой приставучий родственник. Но возмущение сразу же затмило чувство справедливости - не всем, к счастью, дано иметь классную фигуру.
- Да, это моя сестра, - родственная связь родственной связью, а в глазах Евы я увидел мольбу о помощи.
- Эй! Ева, идем танцевать! - сестра насильно тянула ее за руки.
- Может тебе еще разок заказать той розовой дряни? - предложил я.
- Не-е-е-ет, - как же противно она это произнесла.
- Я пойду, - согласилась Ева, глядя на меня.
Как же я ненавидел танцы. Я всегда себя чувствовал глупо, прыгая на танцполе среди муравейника, в котором как мне казалось, все присутствующие до единого умеют плясать так, будто еще в детстве взяли несколько танцевальных призов.
Но в сию секунду я решил, что сейчас, ради девушки, померяться талантами и опозориться не страшно:
- Я сейчас подойду, хорошо? - пообещал я.
- Я буду ждать, - ответила Ева и спустилась вниз, оглядываясь на меня.
Стоило только Еве и "Розовой" отойти, как тут же на меня напали с расспросами:
- Ну что? Настроение поднимается, - Шнайдер показал на мою ширинку.
- Мы просто разговаривали, - я прижался пахом к барной стойке.
- Я видел.
Шнайдер закурил две сигареты и одну передал мне. Мы молча курили и наблюдали как берег доблестно сдерживает притоки новых волн, как звезды любуются своим отражением на глади морской воды и два молодых человека испытывают терпение, кто же из них заговорит о произошедшем первым.
Чем отличается прелесть дружбы от прелести любви? Ты можешь сидеть со своим другом в шумном летнем клубе, где играет хорошая громкая музыка; не видеть друг друга, а сворачивать шею, разглядывая дефилирующих девушек в откровенных нарядах; выпивать столько, сколько просто так никогда бы не выпил; и вместе с этим слышать ужаснейший визг, будто сверло вращается на максимальной скорости и пробивается к центру черепной коробки, чтобы свести тебя с ума одним только фактом своего нахождения рядом с тобой.
- Ладно, - я не выдержал первым, - да, она мне понравилась.
- Неужто, я слишком громко думаю? - все также рассматривая волны, спросил Шнайдер.
- Ты слишком громко спрашиваешь.
- Я думал, мой друг слышит лучше.
- О чем ты?
- Я не спрашивал, а буквально кричал тебе, чтобы ты шел за ней, дурилка, - Шнайдер ткнул указательным пальцем мне в лоб.
- Шнайдер, это немыслимо! - завопил я. - Ты! Ты знаешь меня столько лет и до сих пор не выучил, что я не иду ни за кем!
Неописуемым жестом я противно допиваю свой ром и чтобы подсластить эту горечь будущим, смотрю расстроенному Шнайдеру прямо в глаза и безумно произношу:
- Я охочусь.
И направляюсь к лестнице ведущей к танцполу.
- Я верю в тебя! Давай, зажги ракету!
Прелестная дружба, не так ли? Когда ты и твой друг относитесь к легкому безумию с уважением, а не осуждением, что поведение отличается от принятых норм - понимаешь, что тебе невообразимо повезло в этой жизни хотя бы в дружбе.
За сложно исчисляемое количество лет дружбы со Шнайдером, Вебером и Жаком, я только последний год начал понимать, что любой другой человек уже избил бы меня и вычеркнул из жизни. Но не эти трое. Со стыдом готов признать, что виноват перед ними куда уж больше, чем кто-либо в их жизни.
Я зло шутил, когда нужна была поддержка:
- Она сказала, что мы можем только общаться.
- Потому что у нее желтые сапоги, а ты - не очень.
Я издевался над переживаниями:
- Сложно теперь найти работу.
- Ну да, лучше еще раз выпить.
Я поддерживал нытье, а не вытаскивал из этого состояния:
- Мне никогда не заработать денег.
- Потому что всех денег не заработаешь, а ты - нытик.
Вот такой я подонок. Это только начало перечня. И теперь стараюсь компенсировать свое отвратительное поведение вниманием. Не разговорами. Уж слишком многого я наговорил.
Зачастую человеку в предстоящий поход к новым начинаниям для храбрости необходимо мудрое напутствие, новая порция алкоголя, без осадка от прежней идеи, различимый только глазу одержимого знак из света, жеста, звука. Мне нужно было медленно закурить, вкушая каждую тягу.
Вот так преисполненный уверенности я замер у лестничных перил, рыща свою добычу. Я видел ссорящихся Мари и Смитти, которые только на моих глазах уже успели друг друга вернуть обратно на танцпол несколько раз; Татяну наблюдавшую за ссорой наших общих знакомых; рядом с ней стоящую Агну, прикусывающую губу от вида Вебера в окружении четырех девушек; "Розовую" специально задевающую Вебера частями тела во время танца. И вот - Ева, которую Вебер закрыл своей широкой спиной.
Люди чувствуют, когда за ними наблюдают. Только начнешь зевать, так твой шпион начнет зевать следом за тобой. Только примешь любую позу, так собеседник невольно попытается повторить ее. Все объясняется достаточно просто - зеркальные нейроны.
В школьном классе перед тем как задать вопрос, ученикам объясняют, что если ответ найден - нужно поднять руку. Вопрос прозвучал. Руки выброшены вверх. Учитель наугад выбирает ученика, он встает, но ответить не может, поскольку ответа у него и не было.
Футбольный матч. Зритель отвлекся на покупку еды. Во время подсчета денег и полученной сдачи он не обращает внимание на происходящее на стадионе. Звучат восторженные крики, хлопки и речевки. Зритель моментально перестает считать деньги и повторяет все за толпой.
Я обожаю читать о таких вещах. Всему находится рациональное объяснение, каждый импульс и эмоция подкреплены научными фактами, наблюдениями. Эти знания помогают опускать людей на землю в определенной стадии опьянения.
Но разве можно использовать научные доводы, когда между двумя людьми уже произошел взрыв, который создал их маленькую вселенную? Конечно, нет.
Но без науки никуда.
Приземлившись после тяжелых и частых прыжков на деревянный пол, Ева не оборачиваясь грациозно вышла из танцпола ступая назад. Завершив широко известную "лунную дорожку", Ева остановилась у столиков и вскинула голову вверх, чтобы точно попасть в десятку. Ее прицел был выверен точно без малейшего расхождения в любую из сторон и она сделала выстрел в свою освещаемую тлеющей сигаретой цель на расстоянии десяти и высотой в два с половиной метров.
Будучи подбитой, цель стремительно упала вниз и застыв над песчаным берегом, сквозь сигаретный дым, видела перед собой только стрелка в ожидании контрольного попадания. Напоследок жизненно необходимо испытать наслаждение от чувства предстоящей победы. Стрелок это прекрасно знал. И вот он контрольный - кивок головы.
Стрелок оказался довольно опытным охотником. Ева оказалась охотником.
- Лунная дорожка выдает твой танцевальный опыт, - заметил я.
- Лучше посмотри на того парня, - перед нашим столиком танцевал длинноволосый молодой человек в белоснежной футболке с надписью "I love New York". - Ты только оцени его движения: плавные, легкие, непринужденные выпады рук. Он уверен, что никого не заденет своими пируэтами, поскольку полностью контролирует свое тело и знает его габариты.
- Балетная школа.
- Совершенно верно, - безусловно Еву порадовал мой ответ. - А ты танцуешь?
- Я? Что ты? - испугался я. - Это как в кино: "Лучше сердечный приступ".
- Я разбираюсь в танцах, а ты - в кино, как-то так?
- Поверь, я видел много фильмов и слышал много музыки, - похвастался я.
- Я хотела бы прочесть тебя, чтобы понять, какие фильмы ты видел.
И я не сдержался:
- А я хотел бы увидеть, как ты танцуешь все свои танцы. Мне интересно, как ты превращаешься из балерины в покрытую татуировками развязную диву.
Пусть вакуум затянет все вокруг и не станет слышно музыки и голосов соседей по столу. Тишина подобна смерти. Нужно кричать, что есть силы. Нельзя молчать - это падение в пропасть.
И я упал.
Ева поддалась тишине вместе со мной. Аккуратно закинув руку за спинку ее стула я попытался исправить ситуацию, но сразу же убрал ее, почувствовав, как небрежно и глупо выглядит все происходящее.
Жак, Шнайдер и Вебер прошли мимо меня, внимательно оставив мне еще один стакан рома. Зазвучала медленная музыка и я подумал, что это прекрасный повод. Но я слишком долго думал:
- Я потанцую, - объявила Ева и вернулась на танцпол с подругой.
Разочарованный своим бездействием, я с трудом нашел своих друзей, любующихся морем, подошел к ним и виновато спросил:
- Давайте уедем?
- Мы ориентируемся по тебе, - ответил Жак.
- Давай лучше пей ром, - хлопнул по плечу Шнайдер.
И это было сигналом. Я небрежно кинул стакан, что он проехал по столу и остановился на самом краю. Быстро забежав на танцпол я испугался не найти Еву. Но вот она. Танцует со своей подругой. Я выхватил ее из цепких лап партнерши, и крепко обняв мы двигались в такт музыке.
- Думала, так и разойдемся, - Ева удивилась моему появлению.
- Я не упущу шанса увидеть, как ты танцуешь.
Ева смущенно посмотрела в сторону подруги, а та из женской солидарности вернулась за столик с довольным видом.
- Я хочу сказать, что ты неплохо двигаешься как для человека отговаривающегося сердечным приступом, -прошептала она.
- Никогда не раскрывай всех своих талантов в одночасье, - ответил я, - и тогда откроется путь к сердцу хорошего человека.
- Это...
Мы оба посмотрели на динамики. Песня закончилась. Я продолжал ее держать в своих объятиях, но Ева освободилась и больно ударила меня фразой:
- Я вернусь к своим.
Наверное, легче жить тем, кто никогда никому не открывается.
Не сняв брони, не будешь ранен.
- Дорогие друзья, нужно срочно уходить.
- Как скажешь, - ответил Вебер. - Но перед этим...
Жак и Шнайдер бережно несли четыре маленькие рюмки, как священники несут святую воду, и отрезанные дольки лайма.
- Господа, нужно выпить за наш мир, - произнес Шнайдер, вручая рюмки. - Добытый нектар из плодов агавы, - Шнайдер покачивал рюмку из-за чего текила помешивалась и соблазняла своими волнами, - испарения морской соли, - Жак насыпал из солонки на кисть Шнайдера щепотку кристаллов, - и индийский цитрус, - теперь рукой со сжатой долькой лайма Шнайдер не особо шевелил, чтобы не рассыпать соль. - Это все только укрепит наше братство.
- Давайте, - поднял рюмку я. - Скорее золото почернеет, чем наши кости.
- Райан, - посмотрел на меня Вебер, - расслабься.
На ноты смеха четырех мы выпили залпом прозрачную текилу. И мое зрение обострилось.
Смитти и Мари с ненавистью танцевали повернувшись спинами, чтобы заглушить свои бьющие флюиды, и изредка проверяли, пристал ли кто к их партнеру или нет; Агна и Татяна стояли в своих стесняющих движения вечерних нарядах, боясь делать резкие выпады и взахлеб смеялись обсуждая всех окружающих, попивая свои легкие коктейли; Анник собрала всех своих подружек за одним столиком, чтобы произнести шумный тост и закричать об удачном вечере на весь мир.
Мы выходили, как гладиаторы Колизея с поля боя, организовавшись квадратом. Все устремили свои взоры вперед. Шнайдер - портной, который алкоголем заштопал все раны, оставленные разбитой влюбленностью и предрассудками. Вебер - кучер, везущий хороших людей в одном направлении - благодаря ему все эти знакомства и произошли. И, конечно же, деловитый Жак, в своем неподходящем случаю наряде, который придает ему вида профессионального конферансье.
Но не я. Я еще раз внимательно огляделся. Дружные бармены, небрежно отбрасывающих пустые бутылки в мусорные ведра, как баскетболисты; в разных стилях танцующая публика; ответственно работавшие рыжий Король и охрана, которая при нашем выходе не хотела впускать изрядно выпившую компанию.
Ева. Она глубоко увлеклась танцами со своими подругами. Мне осталось только по-дурацки улыбнуться происходящему.
- Вот и такси, - объявил Вебер.
Перед входом в клуб стояла машина цвета гнилой вишни.
- Добрый вечер, - поздоровался с водителем Жак. - Поехали...
И только особое внимание привлекал помятый щит, возвышающийся над барной стойкой.