17. Халтура, ОБХС и конец

   
Халтура, ОБХС и конец


Попытка Маргариты поговорить с начальством ОДМО о дополнительном  платеже за работу по персональному обслуживанию «лучших людей страны» - привела к  тому, что ей было высказано :
 - Маргарита Андреевна! Ну, что Bы?! Был сделан такой объем работы для создания новой коллекции; и меховое манто, и вся прочая одежда. А Вы-то всего шляпы сделали! Шляпа - это же маленький предмет! За что там платить! Шляпка же - это маленькая вещица!
Конечно, покидая кабинет начальства Маргарита не отказала себе в удовольствии съязвить на тему, что ювелирное изделие еще меньше шляпы, но это не значит, что не нужно вовсе платить ювелиру. Но это была просто прощальная реплика, оставшаяся без ответа. 
  Сами же начальнички ОДМО брали себе в карман за обслуживание генералитета так «хорошо», что самые именитые дамы Советского Союза потихоньку договаривались о дальнейшей работе; и с модельерами, и с портнихами приватно. Потому что, конечно, выполнение «халтуры», так называлась всякая работа помимо зарплаты; то есть нелегальная, стоила многажды дешевле того, что драли начальнички, за то, что дам обслуживала фирма «Авторский коллектив Дома моделей «Кузнецкий мост». То есть нули, за первыми цифрами слетали тут же при обсуждении цены за работу, когда заказ миновал инстанцию начальства. Да и сами модели прошлых коллекций, оставшиеся от предыдущих сезонов, начальством списывались, как якобы поврежденные, устаревшее и прочее, и весьма прибыльное продавались на сторону – тем же клиенткам.
Маргарита, как и все модельеры и конструктора верхней одежды, была вынуждена халтурить, просто, чтобы выжить на крохотную зарплату тех лет. Она брала за создание головного убора 25 рублей. Это было меньше, чем в ателье. Но она рисковала. Ателье это официальная работа, а она работала под угрозой налета финансового инспектора из ОБХС. Но, судя по их телефонным разговорам с сотрудницами, которые приходилось с детства слышать ее дочери Надежде, «халтурили» в ОДМО все; и модельеры, и конструктора, швеи-мотористки все подрабатывали, тем более, что и бродила прямо там же - на работе. Да, и сама же напрашивалась.
               
Так из Дома Моделей именитые, а порой и звездные клиенты перекочевали в хрущобу в закоулках в районе Белорусского  вокзала, где с 1964 года жила Маргарита с дочерью. Постоянными клиентками стали  на Белорусской жена и дочь маршала Батицкого- добрые и милые тетушки. то ли жена, вернее вдова была слишком моложава, то ли оттого, что дочка не пользовалась косметикой, . Так я и не поняла, но смотрелись они, как добрые приятельницы. Всегда были вместе.
Они пару раз даже путевки в санаторий к Черному морю «доставали» для Маргариты и ее дочки. С начала в санаторий  «Береговой», а потом в «Песчанное» в Крыму. Это была немыслимая роскошь тех лет, тем более, что в ОДМО за 42 года работы ни разу ни одной путевки в санаторий или в Дом Отдыха Маргарите так и не предложили – все забирала себе администрация, на художников блага социалистического распределения не распространялось. Считалось, что художники осчастливлены самой возможностью быть художниками. Жена министра иностранных дел Трояновская - очаровательная, благородная русская красавиц, прелестная интеллектуалка. Нора - личная переводчица Тодора Живкова, с которой Маргарита подружилась и еще долго переписывалась. Наши кинозвезды тех лет; восхитительная Наталья Фатеева, душевная и добрая Татьяна Конюхова. Потрясающе элегантная в жизни Клара Лучко, и многие, многие другие- яркие женщины тех лет.
Частенько судачили соседки у подъезда Маргариты, под окнами, с любопытством рассматривая правительственные черные Волги с гос. номерами, стоящие у обшарпанного и прописанного местными алкашами подъезда.
Эти строгие  черные Волги, водители которых терпеливо ждали возвращения своих клиенток, сильно контрастировали с двором дома, в котором проживала Маргарита. А сколько раз, когда Маргарита задерживалась на работе, ее дочь, в ожидании ее возвращения, поила чаем высокопоставленных дам. Или быстренько доделывала и вшивала к их приходу подкладку в новую шляпу. Это та часть работы, которую Маргарита смело доверяла школьнице-дочери. Подпарить подкладку для шляпы на пару, который вырывался из носика чайника, кипящего на включенной конфорке, чтобы она была в рифму с формой шляпы. Этому дочка научилась где-то к 11-12 годам. Но самое главное, что входило в обязанности дочери в этом «стихийном семейном бизнесе»- это вежливая беседа с шляпными клиентами по телефону. Записать, кто звонил, когда зайдут или, когда и во сколько нужно будет заехать к ним. И все держать в голове, чтобы вовремя напомнить маме. А иной раз безукоризненно вежливо соврать, что Маргариты нет дома. Или правдоподобно пояснить, что мама немного задержит заказ, из-за неожиданной командировки. «Ложь во спасение», чтобы дать передышку маме. Ведь часто она садилась за «халтуру» после рабочего дня. И дочери всегда было очень жаль усталую маму. «Тук-тук, тук-тук»- стучал посреди ночи ее молоточек, вбивающий булавки в мокрый натянутый на форму мех. Молоточек продолжал стучать и, когда почти все окошки в десятиэтажке  напротив уже погасли. И дочери было стыдно спать, зная, что мама до утра будет работать.  Потому, что понимала, что после бессонной ночи, мама рано утром встанет и пойдет на работу. И что маме будет очень тяжело работать после бессонной ночи.
Иной раз дамы были столь высокопоставленные, что Маргарита стеснялась приглашать к себе в бедновато обставленную квартиру. Да и идти в незнакомое место, тоже боязно. И очень часто дочка сопровождала Маргариту к клиенткам.  И боязнь эта возникла не на пустом месте. Эта боязнь осталась, как печальный опыт в нескольких крайне неприятных ситуациях. И эти горькие навсегда воспоминания врезались в память и Маргариты, и ее дочки. Это случилось в первые годы работы Маргариты в ОДМО.
   Теперь многое из того времени забылось. Это сейчас –работай, сколько сил есть. А те времена представляются, как времена «гарантированных зарплат, раздачи всем нуждающимся бесплатных квартир, распахнутых здравниц у самого синего моря, в счастливом ожидании граждан». Приходится сталкиваться с таким мнением у нынешней молодежи, не жившей в то время и не знающего его.
   На улицах висели лозунги: «Здоровье каждого- богатство всех!» и прочая чушь, не имевшая к жизни никакого отношения. А любая работа, помимо официальной зарплаты, тогда считалась «не трудовыми доходами», а значит – преступной деятельностью. Поиском и отловом таких преступников, занимался ОБХС. И было по-настоящему страшно попасть под надзор ОБХС. Потому что за это преступление под названием «не трудовые доходы» давали реальный тюремный срок. Считалось, что: «не трудовые доходы» подрывают экономику страны». В поиске таких правонарушителей активно помогали сознательные граждане, которые своевременно информировали следственные органы о наличии подобных преступлений по всей стране.
    Такими «сознательными гражданами» были соседи по Хохловке – муж и жена Карданьшевские, в качестве которых они прославились не только в нашем доме на Верхней Хохловке. Потому, что они о многих соседях по разным поводам регулярно и «своевременно сигнализировали в органы». Единство инь–янь кляузно-чернильного разлива. Весьма сплоченная была пара. Вот ведь и такая бывает любовь!
И так- дочери Маргариты – Наде, было лет пять, когда однажды прохладным сентябрьским днем, она играла в песочнице во дворике дома на Верхней Хохловке, а к ней неожиданно подошла сладко улыбающаяся соседка - товарищ Карданьшевская, с какой другой приторной особой, и спросила: 
- Наденька! А у мамы дома шляпы есть?
И с простодушием ребенка девочка честно ответила:
 -  Есть, и они очень-очень красивые!
«Очень красивыми» девочка находила мамины шляпы, которые она сделала для себя и носила  с удовольствием просто отправляясь на работу, в магазин или в кино с мужем в кино. Фетровые, конечно. Целых две штуки. Норковых еще долго у Маргариты не было. Маргарита, пользуясь тем, что ребенок играет в песочнице, спокойно, что-то напевая, занялась уборкой комнаты. Но, взглянув в окно, чтобы привычно проверить все ли спокойно с ребенком, вскрикнула от ужаса, увидев в окно, что с ребенком беседует товарищ Карданьшевская. И Маргарита, как была в этот момент; в тапочках на босу ногу и в наброшенном легоньком, ситцевом халатике в веселенький цветочек, прямо в тапочках помчалась поскорее во двор, чтобы помешать не сулящей ничего хорошего «беседе» соседки с дочерью. Маргарита была очень встревожена, потому что метод выспрашивания о происходящих «новостях» у детей соседей был хорошо известен всему дому. В этих распросах детей, чтобы выведать, что у кого в доме творится товарищу Карданьшевской помогал муж. Это был дородный, весьма солидный мужчина, видимо занимавший какой-то серьезный пост, потому что на работу и обратно его  привозил на черной Волге с гордым стальным, замершем в прыжке оленем – личный водитель. И этот добрый дядя не ленился созывать дворовых детишек и катать их по району на машине, так же задушевно беседуя с детишками,по-соседски  располагая к себе прогулкой на машине с ветерком.   После этих бесед в эти семьи являлись с обыском или начинались разнообразные беды и неприятности. Увидев бегущую к ним Маргариту с разметавшимися по ветру волосами, придерживающую полы халатика на ледяном осеннем ветру и отчаянно громко кричащую дочери:
 - Доченька! Молчи!- товарищ Карданьшевская и вторая тетка сразу улизнули. Маргарита очень расстроенная, схватила дочку на руки, трясла ее и со слезами повторяла:
 - Никогда! Никогда не смей говорить с этой сплетницей! Она злая! Она погубит нас! Нас всех в тюрьму посадят!
Маргарита, как и все в доме, знала о ее методах выпытывания, о том, что у кого в семье происходит. В том числе и через расспросы соседских детей. На мамину подругу и нашу соседку по дому она тоже уже писала кляузы. Не думаю, что только «показания в песочнице», данные пятилетней девочкой двум бдительным теткам, сыграли роковую роль, но – кто знает…. Кардашевские «информировали органы» самозабвенно –это была их страсть. Вскоре, как-то вечером к нам позвонили. Вошло двое мужчин «в штацком», мадам Карданьшевская и один милиционер. И начался обыск. То, что это жуть – даже пятилетняя дочка Маргариты прочувствовала, так, что запомнила на всю жизнь. Это так потрясло, что запомнила все до деталей. И то, что милиционер держал в руках бумаги и записывал, что-то   в то время, пока двое мужчин выдергивали ящики из шкафа, и выбрасывали одежду, белье и разные вещи – все, что подворачивалось под руки на середину комнаты. А товарищ Карданьшевская, разглядывая одежду и белье, и все пыталась «помочь органам», диктовала милиционеру, перечисляя  предметы одежды, с любопытством осматривая соседское белье, все с той же змеиной улыбкой. Впрочем, ей все было любопытно в комнате Маргариты, куда ее никогда в жизни не пригласили бы. Трудно сказать, кого девочка больше ненавидела в этот момент – себя или товарищ Карданьшевскую. Но чувствовала себя страшной предательницей. И вдруг бросилась к злой соседке, чтобы вырвать у нее из рук мамино летнее платье, которое так шло к ярко голубым глазам Маргариты. Но бдительные в штацком, перехватили ребенка. Они не били, не выкручивали девочке руки. А только стиснули ее худенькие плечики, и это была такая пронзительная боль, которая запомнилась на всю жизнь. Одним швырком они перекинули девочку к родителям. Тут она словно впервые увидела своих папу и маму- такими униженными, но все же говорящими спокойно и с достоинством с этими нелюдями, ворвавшимися, в их комнату в коммуналке, в мир их семьи. Но все их усилия оказались напрасны. Маргарита тогда халтурой не занималась. Две «очень красивые  шляпы» оказались при ближайшем рассмотрении, хоть и действительно красивы, но было немного уже поношены Маргаритой. И было очевидно, что ни для какой коммерции интереса не представляют. Да и их соседка по коммунальной квартире, приглашенная, как понятая, подтвердила, что это шляпы, которые носит сама Маргарита. А это обозначало, что Маргарита не выполнила их на заказ для кого-то и, потому - нет факта нетрудовых доходов. А раз нет факта нетрудовых доходов, то и экономика страны в полной безопасности. С тем они и удалились, оставив дом перевернутым вверх дном с валяющимися на полу вещами и одеждой и игрушками маленькой Нади.
Это позже ей пришлось гнать халтуру, просто чтобы жить, помочь дочери закончить институт. Но это было позже, когда они расстались с мужем. Как раз в тот год, когда наконец-то многие годы спустя мужу Маргариты удалось оформить развод с Эльвирой Эдуардовной, но их брак с Маргаритой к тому времени уже исчерпал себя.
 Быть может оттого, что Надя на всю жизнь запомнила тот ужас обыска и оскорбительного покрикивания чужих, неприятных людей, ворвавшихся в их квартиру, как болезненны были следы их злых рук, поэтому она всегда очень боялась отпускать  маму одну к клиетнкам по шляпным делам.
 Ведь там могла оказаться любая подстава. А у Нади с детства появилось чувство ответственности за маму. И, что мама нуждается в ее защите. Наверное, еще и потому, что не раз приходилось и ей с мамой «попадать в переплеты». Всякое вспоминается, и, наверное нужно вспомнить, чтобы пояснить, что халтура в СССР была не только тяжелая, но и опасная работа, с непредсказуемыми коллизиями. Поэтому вспоминаются всякие невеселые ситуации, подлинные из той прежней нашей жизни.


 Вот, например, вспоминается и такая неприятность, которую пришлось пережить.
Как-то раз Маргарита «нарвалась» на мадам Онищенко. Ее порекомендовала ее же подруга Юлия Николаевна Денисова. То же- художник-модельер ОДМО "Кузнецкий мост", очень талантливая. И человек хороший, но, как и Маргарита, она была во многом доверчивой и наивной. Она нисколько не виновата была - ее попросили познакомить с модельером головных уборов, чтобы сделать шляпу из норки. И она передала телефон Маргариты.
Эта Онищенко, имя ее затерялось-забылось с годами, зато история врезалась в память.
Эта самая Онищенко для будущей шляпы принесла хорошую норку. Мездра, которой была мелко о исписана ее фамилией. Мелко и много раз. Маргарита насторожилась и заподозрила неладное, но не решилась отказывать. Деньги были нужны.
Обычно Маргарита сама во избежание неприятностей тут же в присутствии клиентки измеряла принесенные шкурки, записывала для клиентки размер в дециметрах. И после этого Маргарита всегда просила владелицу принесенного меха подписать мездру. Клиентки посмеивались, отказаться заниматься такой ерундой. Но Маргарита всегда на этом настаивала. Чтобы потом не было претензий и зряшных подозрений в том, что мех заменен или обрезки не все оказались отданы, да и мало ли еще какая чушь взбредет в голову клиентке. Когда шляпа была готова и эта Онищенко пришла к нам домой, то - примерив шляпу, заявила, что она убеждена, что Маргарита украла, то есть заменила ее  мех. То есть заменила его на другой и плохой.
  Мало того, что оскорбление было чудовищно гадко, так она еще резко перешла на скандал, нарочито громко выкрикивая что-то и про ОБХС и прокуратуру. Маргарита дрожащими руками тотчас распорола готовую шляпу и продемонстрировала Онищенко ее подписи и штамп государственной продажи, который всегда стоял на мездре купленных в магазине мехов.
  - Сшивайте, через два дня должно быть готово! - потребовала эта Онищенко. Опасаясь скандала, пришлось Маргарите терпеть и унижение, и выполнить работу дважды. Когда эта Онищенко явилась к Маргарите домой, чтобы забрать шляпу, оказалось, что кошмар только начался.
  - Вы, Риточка, испортили мою шляпу, своим дурацким распарыванием! Поэтому о деньгах и речи быть не может! - заявила она. Для Маргариты было главным, что бы она ушла. И исчезла навсегда. Не до денег было.
Маргарите пришлось приложить еще немало сил, чтобы выставить эту дрянь из квартиры. Но та стала кричать на весь подъезд, что напишет про «нетрудовые доходы, куда следует».
Опасаясь вмешательства соседей, пришлось Маргарите впустить эту дрянь Онищенко в квартиру обратно. Тут, моментально успокоившись, эта явно профессиональная мошенница, удобно усевшись, пояснила:
  - Думаю, что надо бы Вас, милая Риточка, сдать в прокуратуру! Я сообщу, куда следует и завтра же здесь будет ОБХС! Впрочем, Вы еще можете избежать неприятностей! У меня сведения, что в Дом Моделей должна на днях поступить новая партия коллекционных элитных норок. Вы украдете 10 норок по десять дециметров. Для меня разумеется! И на этом мы мирно расстанемся!
     После своего ухода, она звонила с угрозами Маргарите каждый день. И требовала от нее украденных, по ее заказу норок. Она требовала, чтобы Маргарита совершила кражу, а иначе прокуратура, ОБХС, суд и так далее. Но - Маргарита и кража - две вещи не совместны. Много здоровья отняла у Маргариты и ее дочери эта Онищенко.
Маргарита звонила Юлии Николаевне Денисовой, но та и сама была очень напугана. Все работники ОДМО, вынужденные халтурить, чтобы подработать к своим крохотным зарплатам смертельно боялись ОБХС и засветиться в какой-либо подобной истории. Опасались на столько, что даже обрезки меха и тканей боялись выбросить в мусор в своей квартире, как обычный мусор. А относили обрезки в мусорные контейнеры в других дворах, да и прочих, теперь кажущихся забавными, мер предосторожности было предостаточно. Юлия Николаевна пыталась договориться  с негодяйкой, умоляя ее оставить Маргариту в покое. Но...
Звонки Онищенко с угрозами Маргарите не прекращались. Конечно, и описать невозможно, что пережили тогда Маргарита и ее дочь. В милицию за помощью обратиться было нельзя- потому, что это была преступная деятельность-"нетрудовые доходы". А ведь просто одинокая женщина с дочерью первокурсницей, пытаясь выжить, работала после работы. Зарплата-140 рублей! Считалось, что художники должны быть довольны, что удостоены чести работать в ОДМО, остальное на стороне заработают: «Шляпка-маленькое изделие! За что платить?!» -как говаривало начальство ОДМО «Кузнецкий Мост»

Маргарита жила в  ужасе и страхе. Тем более, что арест за нетрудовые доходы, то есть за пошив на дому, действительно при советской власти сажали, как во времена Хрущова, так и при Брежневе, не взирая ни на какие оттепели. Дочери Маргариты тогда исполнилось уже 18 лет. И, переживая за маму, набралась смелости и сама позвонила Юлии Николаевне Денисовой, пока мамы не было дома. И объяснила ей, что все, кто знаком с Онищенко должны знать эту историю. Звоните и рассказывайте всем, всем, всем!!!! Огласка ей ни к чему.
И единственный способ защитить Маргариту,- это ни в коем случае не отсиживаться и дрожать, а всем общим с этой мошенницей знакомым, рассказывать об этом. Онищенко побоится , что узнают о ее мошенничестве, о том, что она заставляет Маргариту заставляет совершить кражу  в ОДМО.
Вернее, Онищенко побоится терять среду, где она сможет, чем-нибудь еще поживиться.  Закрытие темы, таким образом, должно быть и в ее интересах.
- Запугивать и требовать, чтобы мама совершила кражу! Да, узнав об этом, нормальные люди от нее ,как от чумы шарахаться будут.  Главное, чтобы это обсуждалось общими знакомыми! Чтобы знало, как можно больше народа и тогда ей и кража  норок из ОДМО станет не нужна! - объясняла девочка  маминой приятельнице.
И, видимо, действительно: мошеннице эта огласка была опасна. Потому что звонки вскоре резко прекратились.

А сколько было случаев, когда забирая, готовый головной убор, заказчица отказывалась платить, торговалась, кричала на лестничной площадке про нетрудовые доходы, чтобы Маргарита поскорее сама выставила ее вон, не взяв денег. Эту комедию Маргарита и ее дочь тоже хорошо изучили.
     Но случались и откровенно потешные случаи. Как например, когда одна номенклатурная тетка, знойной Одесской наружности, с  внушительным бюстом, кстати, по очень высокопоставленной  «генералитетской» протекции, от клиентки ОДМО, явилась к нам домой.
  Головной убор , сделанный для нее Маргаритой, ей очень понравился. Но денег, чтобы заплатить за работу, ей было откровенно жалко. И совершенно неважно- маленьких или больших...Да, любых ей было жалко! Она, страдая причмокивала, и, рассматривая шляпу, приговаривала:
-Ой-ой! 25 р-р-р-ублей! Это же большие деньги!!! -  искренно страдая выкрикивала она. И, сокрушаясь, что нужно платить, покачивала седоватой головкой в перманенте с кучеряшками «мелким бесом». Покачивала так , что старинные крупные , сверкающие бриллиантовые сережки с красными круглыми рубинами по середине, посверкивали  в ее старых отвислых мочках, в такт ее причитаниям. Потом, многозначительно поясняя, словно одаривая нас своей вековой мудростью и смекалкой, она открыла сумочку и достала нечто. И так же картавя, пояснила:
- Вот хоррроший  ГэДээРрррвский лифчик! Мне не подошел! Мне он мал. А Вам , Маррргарррита, как ррраз будет-в порррру!
И она положила лифчик на стол . Маргарита вежливо сказала ей :
- Спасибо.
Потом -у нее на глазах взяла  этот "ГэДэ-э-эРовский" лифчик, открыла  балкон и выбросила его на улицу. После чего дочка проводила эту бриллиантово-рубиновую  жмотину до двери квартиры. Когда она вернулась в комнату, увидела , что мама смеётся, поясняя дочери, что:
- Представляешь! Заранее лифчик приготовила, чтобы не платить!
Тетка ушла, явно довольная , что платить не пришлось. Внизу ее ждала черная «Волга» с персональным водителем.
Это было время тотального дефицита. Утром, уходя на работу, Маргарита ГЭДЭЭРОВСКИЙ тот лифчик не увидела. Хорошо, если кому-то он пригодился, украсил кого-то тот лифчик из ГДР.
Вот такая пестрая была жизнь.
Маргарита создавала прекрасные вещи, в ее моделях всегда помимо разнообразия стилистических задач и тем – всегда превалировала изящная интонация радости жизни, праздника и элегантности. Кстати, и Пьеру Кардэну ее шляпы понравились и  он их отобрал , как самые интересные из представленных его вниманию среди коллекций ОДМО «Кузнецкий Мост». Творчество ее всегда было наполнено духом свободы, артистизма, смелости. Но рожденная самой жизнью шутка тех лет "чтоб тебе жить на одну зарплату"-прекрасно объясняет ту вынужденность дополнительного заработка– нетрудовых доходов, а это означало - трудная трудовая жизнь, с недосыпанием и перегрузками.  И Маргарита всегда шутила, когда речь заходила о нетрудовых доходах, что только абсолютные бездельники могли назвать эти доходы от работы в свободное время – «не трудовыми доходами». 
 Хочется закончить эту тему не трудовых и трудовых доходов одним трогательным воспоминанием о том, как однажды Дочь Маргариты после просмотра на Кузнецком зашла в примерочную. Вячеслав Михайлович Зайцев и Маргарита что-то обсуждали между собой по работе. И, увидев Надю, Вячеслав Михайлович наигранно строго сказал:
  -  А! Так это ты ешь супчики замечательного художника?! Ты хоть понимаешь, что твоя мать замечательный художник?!
 И, с этими словами очень хорошо, по-дружески обнял Маргариту и крепко поцеловал в щеку.
Чтобы дочь видела, каким уважением окружена работа ее матери.
И дочь, годы спустя, сожалея  о том, что нужно было чаще говорить маме, что она замечательный художник! А значит: все было не зря! – всегда отлично понимала, какого замечательного художника супчики она ела.
Когда началась перестройка, раскрылись большие возможности для индивидуального творческого труда, новизна предпринимательства- и Маргарита, уже не молодая женщина, время от времени сокрушалась о том, что, как она говорила:
  -  Эх! Ушел мой поезд вместе с вокзалом! Вот сейчас бы начинать работать! Я бы развернулась! – протирая наждаком липовые формы болванок, созданных ею моделей во время работы в ОДМО,которые по договоренности с администрацией ОДМО ей удалось выкупить, как якобы списанные.
Маргарита хотела, чтобы дочь пошла по ее стопам и стала модельером. Но, наверное, дочь слишком хорошо с детства знала ОДМО, чтобы туда стремиться.  И, когда, после окончания художественной школы, передо дочкой Маргариты встал вопрос о выборе института, – дочь уже четко усвоила, что прекрасное зрелище просмотров  коллекций и полная зависимость от режима, администрации - это совершенно разные вещи.
Но отчасти ее мечта сбылась. Потому что пришлось Надежде делать много шляп по ее болванкам, восстанавливая шляпы Маргариты спустя годы ее ухода из нашего мира для пополнения коллекции Исторического музея и Музея Моды в разделе мода  в СССР.   






P. S.
В ожидании выхода на пенсию, Маргарита шутила:
  - Лопну от злости, если не  поживу на пенсии!  И ее дочь была рада, что ее жизнь после работы в ОДМО все же удалась. Ей выпали счастливые 10 лет, жизни на пенсии. В начале 90-х Маргарита и дочь достроили теплую дачу. И с весны до осени она там жила, поглощенная заботой о саде, который она обожала. Она разводила огромное множество цветов. Очень красивых. Ее садик выглядел, как большой радостный букет. Она очень творчески относилась к разведению цветов. Искала редкие семена, ездила за ними на ВДНХа.
Что-то привозили ей из Прибалтики и еще откуда-то...Даже из Ницы одна ее приятельница привезла ей для посадки французские садовые ландыши. Любили заходить к Маргарите соседи, полюбоваться ее цветами, попить чайку и поболтать о жизни.
Это очень светлый период в жизни Маргариты. Поздняя осень, зима, и ранняя весна- это было время, когда она жила ожиданием скорой встречи со своим садом. Хотя формы ее моделей-болванки  и хранились дома, но дочь просила ее относиться к ним,  лишь как  к любимым вещам, но не более. Просила ее не работать. Все же работа ей была уже не по силам. Да и дочери хотелось, помня, как трудна была ее жизнь, очень хотелось дать ей  этот лоскуток счастья и защищенности. Хоть и, не на долго, как оказалось.
  Но и этот мир захлопнулся для нее. Тяжелая, долгая болезнь на несколько лет подчинила себе ее жизнь. На вопрос мужа дочери:
  -«Как жизнь?» Она прелестно, с былым остроумием, отвечала:
  -«Так...муравейничаем.... Муравейничаем по-тихоньку!»


P.S.    Я пишу эти воспоминания, в дни сорока дней со дня маминой кончины. Наверное, не считая сорокоуста, поминаний, чтения акафиста, это единственное доброе, что я могу реально сделать для нее. Просто вот так: вспоминать, вспоминать....Вспоминать!

    Наступил девятый день со дня маминой кончины. В тот день  мы с мужем были на даче. Я все ждала какого-то чуда. Говорят, на девятый день, или любимый засохший кактус покойного зацветет или какие-то диковинные звонки начинаются.
Словом, уж, как-то ушедший обязательно даст о себе знать, и непременно простится с близкими.
   Весь день я ждала какого такого чуда. Но, ничего особенного не происходило. Мне это было очень досадно. Но, все же я верила, что что-то необыкновенное обязательно произойдет.
Я ждала.
     Вечером муж разжег камин и сел поближе к огню. А я сидела напротив, на диване. Ему стало жарко, и он резко встал и развернул кресло с деревянными фигурными ручками. Тут мы и увидели, что тень от кресла, легла на стену так, как никогда раньше не ложилась на стену... Словом - это был мамин профиль. Ее чеканный профиль. Немного старинный, с аристократической горбинкой изящного носа. Мы смотрели на эту удивительную тень и радовались, что мама все же с нами простилась! Смогла все-таки!