Галя была старшей в многодетной семье. Ее мать, крупная, энергичная и работящая женщина, будучи по натуре доброй, даже любвеобильной, отличалась напускной грубостью и порой была весьма несдержанна на язык. Работала мать дворником, а мужей у нее было столько, сколько и детей.
Отца Галя помнила смутно. Ей было года три или четыре, когда отец как-то пришел сильно навеселе. От него разило выпитым, селедкой с луком и махоркой. Отец хотел погладить головку дочери, подавая ей длинную, в яркой обертке конфету, но его остановил мамин окрик:
- Не смей, гад, своими грязными ручищами касаться ребенка! Пшел вон! Глаза б мои тебя не видели!
Эти слова, как и неприятный запах, исходивший от отца, запомнились Гале навсегда. Уже будучи подростком, она как-то спросила мать:
- А где мой папа?
- Где-то шастает, кто его знает… Шалыга он непутевый.
Что это означало, Галя не знала, но догадалась, что, наверно, никчемный…
Вскоре после того, как мать выставила отца, в доме появился дядя Миша. Затем был дядя Вася. Мужья эти надолго не задержались, однако оставили после себя память: родились Ленька и Танька.
Последний муж, дядя Сережа, отец младшей сестренки, был сантехник их же дома. Он задержался сравнительно надолго, но тоже был вышвырнут матерью за какую-то провинность, понять суть которой Галя из маминых криков не смогла.
- Жмот! Харя паршивая! Убирайся с глаз долой!
Дядя Сережа взял свой чемоданчик с инструментами, перекинул через руку пальто (у него, по-видимому, больше не было вещей) и сказал на прощание:
- Набитая дура! Пожалеешь!
Он ушел, получив вдогонку еще более свирепую брань.
Мамина подруга, тетя Зина, часто ей говорила:
- Зоя, ну когда ты угомонишься? Наплодила уже столько детей! Чем кормить, во что одевать будешь?
- Руки-ноги есть – накормлю и одену, не горюй! А детей я люблю и их в обиду никому не дам. Знаешь, какая радость, когда эти малявки делают первые шаги? А когда заговорят… Аж сердце тает, как услышишь: «Мама, дай!» Хитрые они: с пеленок сразу говорят не «на», а «дай». А я и рада им давать! Жаль только, немногое имею… Но ничего мы свое еще возьмем, наверстаем!
Это «свое возьмем, наверстаем, своего не упустим», Галя слышала постоянно. Она была старшей и заботы о трех малышах всецело ложились на нее, хотя разница в годах с остальными была небольшая. Но Галя любила командовать ими, была, как и мать, аккуратна, требовательна и строга. Правда, перенимая от матери эти качества, не преминула воспринять и ее тон и выражения…
Конечно, стесненность в средствах сильно ощущалась в семье, но жили они весело, дружно, шумно, не особенно переживая из-за жидких щей и хлеба с сахаром, уплетаемого за обе щеки. Одеты дети были всегда опрятно и в доме, несмотря на занятость матери, бесконечно подметавшей двор и мывшей лестницы, царили чистота и порядок. Как она добивалась, чтобы дети были и сыты и одеты-обуты, только ей было известно…
А в дни, когда давали зарплату, в доме бывал праздник: обязательно покупался торт и все пировали. Дети с нетерпением ожидали очередного такого дня, заглядывая в календарь и подсчитывая, сколько еще до него осталось.
Когда Гале исполнилось двенадцать лет, а Леньке десять, они стали помогать матери: брат расчищал зимой снег, Галя мыла лестницы. У Леньки была еще одна нагрузка - вытаскивать из мусорного бака бутылки, которые потом Галя мыла и сдавала.
По окончании девятого класса Галя пошла работать укладчицей на базу. Проработав почти два года, она, под напором матери, которая очень хотела, чтобы дочь стала медичкой, отважилась поступать в медучилище и была очень удивлена, когда вполне успешно сдала экзамены и была принята, да к тому же со стипендией.
- Я знала, что у тебя светлая головушка! - сказала мать. – А за нас не волнуйся. Какие у тебя были заработки - ненамного больше, чем эта стипуха. Учись дочка, блюди себя, и наша не пропадет, наверстаем!
Галя любила мать, но боялась, особенно ее окриков и угроз.
- Выгоню! Под забором сдохнешь! Только ослушайся!
Мать никогда детей даже пальцем не трогала, но эти окрики и предрекания жалкой участи вселяли в их души трепет перед нею.
…Это произошло во время встречи Нового года. Галя впервые пошла с однокурсницами на складчину, собравшуюся дома у одной из них. Были приглашены и несколько мальчишек из механического техникума, с которыми встречались девчонки.
Среди приглашенных оказался еще один парень, студент вуза, брат кого-то из ребят. За столом Галя очутилась как раз рядом с ним. Щупленький, прыщеватый, невзрачный парнишка совсем ей не импонировал, но другие были заняты своими девчонками, и ей пришлось довольствоваться общением с соседом.
Ели, пили, танцевали, прыгали, веселясь, вокруг елки, а потом все разбрелись спать по углам. Кто-то притулился на диване, другие, в том числе и Галя, - на полу.
Около себя она почувствовала близкое дыхание этого Севы, а потом его руки заскользили по телу. Галя хотела сказать, чтобы прекратил, но побоялась, как бы не услышали, находившиеся рядом, девчонки. Она молчала, боясь поднять скандал, так как знала: если разойдется, то подобно маме, ее уж не остановить. Молчала Галя и тогда, когда он овладел ею… Было больно и противно, Сева, явно, как и она, был неопытен. Галя терпела, боясь огласки и позора…
Когда наступил рассвет, они разошлись в разные стороны, даже не взглянув друг на друга. По дороге домой Галя шла, как оплеванная, переживая случившееся. «Этот гад даже не посмотрел в мою сторону…» – горько подумала она, садясь в трамвай. И тут же обожгла мысль: «А вдруг я забеременею? Что скажет мама? Возьмет, и вышвырнет, как паршивую собаку… А куда я подамся с ребеночком?»
И вот, вернувшись домой, на приветствие матери: «С Новым годом, доченька! Расскажи, как погуляла?» – Галя, не удержавшись, разрыдалась.
- Что случилось? – заволновалась мать. – Неужели кто-то обидел?
Галя была не в силах ответить и продолжала рыдать.
- А ну, выкладывай, что произошло! – уже строго, ничего хорошего не предвещающим тоном, спросила мать. – Выкладывай начистоту, не серди меня, Галина!
Когда мама называла ее полным именем, это означало, что мать на пределе. И Галя все, ничего не утаивая, рассказала матери, утащившей ее на кухню, дабы остальная ребятня не слышала того, что приключилось с их сестрой, предчувствуя, что это не для их ушей.
- Ах, урод! Ах, подонок! Снасиловал дуру набитую! Да и ты хороша! Чего не отбивалась, не кричала? Кругом же были люди. Или такие же гады, как и он… Где мразь живет?
- Не знаю. А тебе зачем?
- Как зачем? Отвечать будет! Изгадил девку и думает ему это так сойдет? Засужу!
Галя сидела и думала: «А вдруг мама и вправду засудит этого Севку?.. Ведь я тоже виновата – надо было его ударить, закричать... Но, теперь уж чего...»
- А ну, вставай! Вытри рожу – вся в слезах, и пойдем!
- Куда?
- В поликлинику, к врачу.
- Зачем к врачу?
- Надо!
- Мама, не надо…
- Я сказала надо, значит надо!
Она повела дочь в поликлинику, но там, в связи с новогодними праздниками, все было закрыто. Тогда мать отвела Галю в скорую помощь, где ее освидетельствовал врач и дал какую-то справку.
- Мам, зачем это затевать? Ведь мне еще учиться надо…
- А при чем тут твоя учеба? Я этих бесстыжих пригвозжу!
- Кого «их»? – осмелилась спросить Галя.
- Его, и всю их шпану. Заманили девку и снасиловали!
- Мама, меня никто не насиловал…
- Замолчи и покажи, где гуляли, а сама отправляйся домой. Я тут без тебя справлюсь.
Галя не хотела говорить, где они гуляли, но мать напугала ее, сказав, что завтра разнесет все училище, но адрес узнает. Судя по ее поведению и состоянию, верилось, что так оно и будет...
Узнав адрес родителей Севы, Зоя ворвалась к ним, потрясая заявлением и справкой, с криком, что незамедлительно идет в милицию, и посадит этого ублюдка, насильника и ничтожество на долгие годы за решетку.
Родители Севы, еле поднявшиеся после новогодней ночи, долго не могли взять в толк, чего от них требует эта разъяренная женщина.
- Кто негодяй? О ком речь, и что он натворил? Успокойтесь! – урезонивала ее интеллигентная мама Севы.
- Ваш слюнтяй снасиловал ночью мою дочь!
Родители «насильника» оторопело стояли в коридоре, где расходилась в крике, возмущенная поступком их сынка, мать обесчещенной дочери. Наконец, отец Севы произнес:
- А вы уверены, мадам, что это сделал наш Сева?
- А кто еще, если я к вам пришла?
- Иди, – обратился он к жене, - позови сына. – Пройдемте в комнату, сядем, поговорим.
Когда в комнату вошел заспанный виновник всех бед, Зоя чуть не ахнула. Неужели этот худосочный прыщеватый мальчишка мог соблазнить ее красавицу-дочь? Но, ничего не поделаешь, надо спасать положение.
Оглядев комнату и родителей «этого урода», как она мысленно его назвала, Зоя пришла к выводу: парень или сядет в тюрьму, или женится на Галке, о чем и заявила.
Отец Севы, после беседы с глазу на глаз с сыном, робко спросил:
- Может, мы с вами, мадам, поладим? Сколько нужно заплатить? Мы готовы.
- Что? Какие деньги?! Я не мошенница вам, какая-нибудь! Мы хоть и не ученые, как вы, но вам не удастся откупиться за это злодеяние! Пусть идет за решетку, раз натворил! Или женится, если она ему мила. Ведь не будь мила, на такой срам не пошел бы!
Родители Севы долго успокаивали разгневанную Зою, уговаривая пойти на компромисс. Ну, случилось, по молодости, по глупости, бывает… Но, не калечить же парню за это жизнь… Они его сами, будьте уверены, накажут, а деньги помогут залечить душевную рану ее дочери.
- Или-или! – прорычала Зоя в ответ им. – Хоть и незавидный ваш щенок, и не о таком зяте я мечтала, но раз случилось, пусть женится и будет рад, что легко отделался, заполучив такую девчонку, как моя дочь, в жены! А ежели нет – сядет, уж будьте уверены, в этом я ручаюсь! Вот мой адрес, сегодня до вечера жду ответа. Если нет – пеняйте на себя.
Отец Севы взял в руки бумажку с заготовленным ею адресом, и прочтя, с удивлением заметил:
- Но, здесь нет номера квартиры…
- В подъезде дворницкая, спросите – покажут. А вообще, квартира первая! – с гордостью сказала Зоя.
Когда она скрылась, Сева, получив от отца хорошую затрещину, почесав затылок, сказал:
- Черт с ними, женюсь, а потом разведусь. Беда не большая…
- Что значит – беда не большая? Натворил, да еще в позу становится, негодный мальчишка! - сказала возмущенная мать. – Разведусь… А они тебя - за решетку, как обещали! А если дети пойдут? М-да… А, что она из себя представляет? Судя по матери, это еще та семейка…
- Девчонка, как девчонка, ничего особенного.
- Если ничего особенного, почему голову потерял? – вмешался отец. – Чем думал, подлец?
- Во всяком случае – не головой! Как расхлебать эту кашу, ума не приложу… - в отчаянии, чуть не плача, сказала мать.
- А что тут мудрить? Он сказал: «женюсь», ну и пусть женится! - вынес вердикт отец.
- Боже! Пойми, «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань…» Наш Сева и эта…
- Судя по поступку сына, он на трепетную лань не похож. Да и на коня не тянет…
- Тебе все шуточки, а ему грозит тюрьма!
- Успокойся, мать. Пусть женится и нажрется каши, которую заварил. Одевайся и пойдем - навестим дворницкую и познакомимся с будущей невесткой…
Галя вышла замуж за Севу. Зоя, на правах тещи, потребовала от сватов устроить свадьбу.
- Должно быть как у всех! Людей угостить надо, а то не поймут.
Родители Севы заказали в кафе столики, угощение. Пришли несколько подруг Гали, Зоина приятельница Зина (чтобы потом та смогла рассказать, как и в какую семью отдала та свою дочь). Со стороны жениха из родни никто не пришел…
За столиками молодежи слышался смех, а за столом, где сидели новобрачные, которые старались смотреть в разные стороны, было, как на похоронах… Пару раз крикнули «горько», но молодые проигнорировали этот призыв. Тогда Зоя, нагнувшись к зятю, прошипела:
- Если не поцелуешь жену, разнесу все к чертовой матери!
Сева тут же повиновался и клюнул Галю куда-то мимо рта, чуть ли не в нос.
Зоя была на взводе, готовая устроить скандал, она еле сдерживалась. Эти гады, родители пакостника, еще встали в позу и не пришли, побрезговав ими. Подумаешь, какие ученые господа! Ее досада усугублялась тем, что рядом сидела все наблюдающая подруга и, конечно, многое понявшая… Зина даже осмелилась спросить:
- Что, твоя Галка уже залетела?
- С чего ты взяла? Нет, дочь у меня порядочная!
- Но, почему они сидят, как два надутых индюка? Чего не поделили?
- Ой, Зинка, ты что, не знаешь: милые бранятся – только тешатся. Поссорились из-за чего-то, ночка помирит.
По окончании торжества новоиспеченная теща обратилась к Севе:
- Ну, зятек, бери жену и веди к себе!
Он с недоумением взглянул на Зою, полный уверенности, по-видимому, что после росписи в загсе его миссия исчерпана. Но не на такую напал.
- Сева, пойдем сейчас к нам! Возьмешь Галкины вещички и введи молодую жену, как положено, в свой дом.
Обреченно вздохнув, он двинул на нею.
Но дома Галя проявила себя.
- Никуда я не пойду! Если хочет, пусть остается. А ежели нет: скатертью дорога! Я из своего дома к чужим людям не пойду!
Сева чуть ли не с благодарностью взглянул на нее, готовый дать деру, да не тут-то было.
- Ну, раз так желаешь, пусть будет по-твоему. – уступила Зоя. – Оставайтесь, детки, у нас. В тесноте, да не в обиде.
Галя с удивлением взглянула на мать: внезапная уступчивость так была на нее не похожа.
Сева, уже готовый скрыться за дверью, был остановлен тещей. Она уступила новобрачным свою постель, сама же перешла к детям в другую комнату.
Ночью Сева, свернувшись калачиком, прижался к стене и так и не дотронулся молодой жены, лежавшей, чуть дыша, на возможном удалении от него на краю кровати.
Так прошла эта первая брачная ночь и началась их семейная жизнь.
Сева с утра уходил в институт, возвращался очень поздно, даже не ел приготовленный тещей и оставленный ему обед, а почитав на кровати, поворачивался к жене спиной, тесно прижимаясь к стенке, и засыпал…
Выходные супруг проводил в родительском доме, где хранились и его вещи. Оттуда он возвращался с чистыми сорочками, стирать их Гале не доверял, считая, что та испортит воротнички, однако постепенно стал удостаивать ее грязными носками, трусами и майками.
Вскоре Сева стал осваиваться, даже порой вечерами играл с Ленькой в шашки. Однако когда Танюша пригласила его сыграть с ними в лото, ответил, что на это глупое занятие жаль переводить время, лучше бы они книжку взяли в руки и набрались уму-разуму. Это замечание задело девочку:
- А ты, что, Сева, считаешь нас дураками?
- Почему, дураками?
- Ну, сказал же, чтобы уму-разуму поучились в книжках…
- Ну да… Вот, сидите, в эти бочки играете, вместо того, чтобы почитать. У вас тут, кроме учебников, я других книг не заметил. Не привыкли вы, как видно, к ним, а жаль…
- Я бы читал! - вмешался Леня. – Да вот, сам видишь, на них ведь деньги тратить надо. А где столько взять?
- А библиотеки на что? Было бы желание.
И вскоре вся детвора, с легкой руки Севы, подражая ему, вечерами сидела, уткнувшись в книжки. Это заметила и Зоя, не преминувшая заметить дочери:
- Хоть единственная польза есть от этой твоей бестолочи.
- От кого? – сделала удивленные глаза Галя, хорошо понимая, о ком речь.
- Ну, я о своем зятьке. Гляди, как нашу братию заразил этим чтением. Уж лучше, чем лодыря гонять за этим лото, да пялиться в телевизор, благо он сейчас испорчен стоит. Но, хотя, из-за книжек этих и работа порой стоит… Только и отвечают: «Ну, мама, секундочку, только страничку дочитаю…»
Родители Севы почти не напоминали о себе. Галя об этом не переживала, даже рада была: не хотелось встречаться.
Однажды, неожиданно пришла свекровь. Как она выразилась: «Была близко и решила посмотреть, в каких условиях живет сын». Увидав, что гостья все время держит голову наклонно к плечу, Галя, не удержавшись, спросила:
- Оксана Юрьевна, что это у вас?
- Да вот, не знаю, больно… Наверно, мышцу потянула.
- А давайте, я вам массаж сделаю.
- А сумеешь?
- Попробую. Ведь учусь…
Галя сделала массаж и случилось чудо: свекрови стало легче. И, как показалось Гале, та совсем другими глазами посмотрела на нее.
- Ой, милая, у тебя ручки золотые! Я свет божий увидала! Великолепно! Теперь у нас есть своя массажистка, молодчина. Сегодня же обрадую этим известием Михаила Михайловича. Он часто страдает от боли в спине, надо будет тебе и ему помочь.
А вскоре Гале пришлось делать уколы заболевшей бабушке Севы.
Не прошло и полгода после свадьбы, как родители Севы сделали молодым царский подарок: бабушка, которой уже было тяжело жить одной, перешла к ним, а свою квартиру она переписала на Севу.
Теперь Галя стала хозяйничать в своей, отдельной двухкомнатной квартире. Правда, прописывать ее там никто не собирался… Да Галя и не настаивала, хотя мать неоднократно напоминала, что приходится платить квартплату за лишнего человека.
- Мам, почему ты меня считаешь лишней? – обиделась Галя.
- А что? Где ты живешь? У мужа. А плачу я за тебя здесь.
- Ну, я тебе эти деньги верну.
- Дура, я не то имею в виду, Бог с тобой! У вас и так: шиш в кармане, да вошь на аркане… Платить она будет! Что придумала!
Конечно, двух стипендий на жизнь не хватало, но родители Севы, по-видимому, подбрасывали ему понемногу деньжат, да и за квартиру платили…
Постепенно Галя стала привыкать к мужу и перестала замечать прыщи на его лице, которые со временем почти исчезли, оставив небольшие следы. Не смущали и, поначалу казавшийся небольшим, рост и щуплый вид. Она уже теперь не считала его таким уж непривлекательным.
Когда перешли в свою квартиру, Сева сразу заявил:
- Одна комната твоя, другая – моя! Выбирай любую.
- Мне не надо! – обиженно ответила Галя. – Я устроюсь на кухне.
Однако он все же устроился на диване, предоставив ей кровать в спаленке.
В день его рождения, который решено было отметить совместно с новосельем, на котором настаивали друзья Севы, было весело. Ребят было трое, а кроме Гали, персоны женского пола отсутствовали, и к ней было обращено всеобщее внимание.
Это, похоже, льстило Севе, особенно когда друзья наперебой твердили о зависти к нему, сумевшему отхватить такую прекрасную во всех отношениях жену.
На радостях, Сева изрядно выпил, а когда гости разошлись, Галя обнаружила мужа спящим на своей кровати…
Вскоре, опять, после посещения родительского дома, где состоялся семейный праздник, повторилось то же самое.
Выпив, Сева становился совсем другим: ласковым, как будто даже любящим, хотя в другие дни продолжал, будучи рядом с нею, почти не замечать, и обращался лишь, когда что-либо понадобится, как ей казалось, чуть ли не демонстрируя свое презрение… Из всего этого Галя сделала вывод: чтобы Сева переменил к ней отношение, придется прибегнуть к спиртному.
И теперь стало правилом: к вечерней трапезе она наливала мужу стопочку водки. Результат не замедлил - теперь у них была общая спальня.
Однажды, проведав родной дом, Галя заторопилась.
- Почему так скоро уходишь? Посиди еще, сейчас будем чаевничать. – стала уговаривать ее Зоя.
- Нет, мам, я должна бежать. Скоро Сева вернется с работы, а мне еще надо заскочить в магазин.
- Продуктовый, или промтоварный? – полюбопытствовала мать.
- В гастроном, надо поллитру взять.
- Это что? Какое-то торжество назревает?
- Да нет, просто Севе вечером перед едой даю рюмашку, чтоб добрее был.
- Ты что, девка, с ума сошла?! – вскричала, возмущенная услышанным, мать. – Зачем мужа спаиваешь? Тебе что, для полного счастья пьяницы не хватает? Ишь, чучело, что придумала! Прекращай сейчас же эту затею, не то пойду и его родителям доложу, что парень в опасности из-за моей «премудрой» дурочки.
Зоя еще долго бранилась, награждая Галю обидными кличками, и потребовала дать слово, что этой гадости больше в доме не будет.
…Институт Севастьян окончил, осталась позади и учеба Гали. На третий год после свадьбы у них родилась дочь. После долгих препирательств, громких криков, которые теперь разрешала себя Галя, остановились на Любе, вспомнив киноактрису Любовь Орлову.
Любушка росла, обожаемая отцом, и отвечала ему тем же. Галина, переняв с годами норов матери, шумно и бурно исполняла свои обязанности, кормила и обстирывала семью, громко командуя всеми, криком угрожая за неповиновение.
Теперь ежедневно слышалось: «Остолоп!», «Неумеха!», «Дрянь!» - это в адрес мужа. А «бездельница» и «неряха» - доставались дочери...
Сева, привыкший к выходкам жены, совершенно не реагировал, поясняя, что этими криками «мать выпускает пар».
А однажды в доме появились боксерская груша и перчатки, повергшие, в первое мгновенье, Галину в ступор.
- Ты что, решил заняться боксом? – с недоумением спросила она, на секунду представив эту «фигуру» на ринге.
- Нет, конечно, но хочу наладить нервную систему.
И с этих пор, довольно часто муж с остервенением бил эту грушу, не щадя сил, разряжаясь и, наверно, успокаиваясь.
…Любушке было двенадцать лет, когда, фактически из-за пустяка - лопнувшего стакана, в который муж неосмотрительно налил кипяток, - разразился очередной скандал, с воплями: «Растяпа! Болван!», и обязательным: «Выгоню взашей, к чертовой матери!»
И вдруг дочь сказала:
- Мама, перестань! Учти, если папа уйдет, я уйду с ним.
Услыхав это, твердо сказанное дочерью, Галина оторопела и с удивлением уставилась на нее, впервые осознав, что девочка выросла. Если такое случится, она не перенесет… Этот мгновенный страх длился у Галины недолго и сменился страстным желанием обругать эту девчонку, посмевшую вступиться за папашу, и угрожать ей, ее матери, уходом. Галина уже готова была сорваться на крик, но взгляд и тон дочери все же подействовали отрезвляюще и она промолчала, хотя стоило это Галине большого труда.
…Случилось неожиданное и необыкновенное: Галина вдруг влюбилась. Предметом ее страсти и страданий стал новый врач, появившийся в их больнице. Завидев его еще издали, Галина краснела, все валилось у нее из рук. Она буквально переставала соображать и даже, порой, путала лекарства (правда, слава Богу, успевала все поправить)… А особенно терялась, если доктор вдруг обращался к ней с каким-нибудь вопросом или поручением. Даже вернувшись из больницы домой, Галина не переставала думать о нем, бесконечно высчитывала, когда у них одновременно выпадет ночное дежурство.
Но приходило долгожданное дежурство, а Роман Александрович оставался, по-прежнему, недосягаем. В мечтах Галина даже осмеливалась открыться ему в своих чувствах, но рядом с ним настолько терялась, что ни о каких откровениях не могло быть и речи. Язык ей не подчинялся… Да что язык, ее всю охватывала такая неловкость и начиналось такое душевное смятение, что Галина была готова сквозь землю провалиться, лишь бы он этого не заметил.
А супруг вызывал все большее раздражение. На его голову бесконечно сыпались упреки, прозвища и возмущенные окрики: даже если не так поставлен стул, а ежели, не дай бог, он грязные носки, скинув, не относил в ванную, а оставлял в спальне, скандал получался первостатейный…
Вдруг, по больнице разнесся слух, что их Роман Александрович теперь ночует в кабинете главного, так как ушел от жены, давшей ему отставку. Галина была в полнейшем недоумении: как можно было пренебречь таким как он, предпочтя другого? А как он, бедный сейчас мыкается, без крыши над головой, благородно оставив изменщице квартиру… Вот, что значит, настоящий мужчина, а не какой-то слизняк! – думала она.
И Галя, окрыленная вестью, что возлюбленный свободен, решила действовать.
У Севы была заветная мечта: приобрести машину. Но, как ни старались, постепенно откладывая на покупку, никак не получалось наскрести нужную сумму. И вдруг Галину осенила мысль:
- Севушка - когда было нужно, Галина меняла тон и находила точные интонации и слова, - давай маленькую спаленку сдадим одинокому постояльцу и за полгода соберем недостающие на авто деньги.
- Смеешься? Кто даст прилично за это убожество?
- Какое убожество? Отдельная комната в приличной, хотя и вместе с хозяевами, квартире. У нас тут чистенько, уютно. А денежки, я слышала, за жилье в центре дают немалые. А мы где живем? И, причем, учти – у самого метро!
- А где найти такого? Нет, чужой человек в доме… Да к тому же, он долго здесь не продержится, сбежит.
- Почему, с чего взял?
- А как услышит твой «голосок», когда разойдешься… Да и сама его выгонишь, если что, по-твоему, сделает не так. Ты же у нас боевая…
- Ну, я постараюсь. Ради машины – сдержусь. Значит, ты не против? Давай рискнем.
- Не знаю, тебе решать... – как обычно, Сева всю ответственность перекладывал на нее.
Теперь Галине оставалось уговорить предмет своего вожделения. Она полагала, что живя с Романом под одной крышей, сумеет снискать его благосклонность, а быть может и любовь.
Еле дождавшись совместного дежурства, Галина предложила ему временно пожить у них в свободной комнате.
Роман Александрович поначалу стал отказываться, поблагодарив, не желая стеснять их. К тому же ему обещали в скором времени предоставить жилье. Однако, узнав, что квартира в центре и он никого не стеснит, доктор, вняв ее уговорам, еще немного помявшись, согласился. Дело решили и слова Галины:
- Мы же плату не просим. В ней не нуждаемся. Просто жаль видеть вас, мыкающегося, беспритульного.
Ему особенно понравились ее последнее словцо:
- Это ты, Галочка, правильно заметила: «беспритульный»!
Об обещанных мужу доходах от сдачи комнаты, Галина даже не вспомнила. Она была счастлива: Роман согласился! Совершенно ошалевшая от удачи (они будут жить рядом!), Галина ввела его в свой дом.
С этого дня Галина, сдерживая себя, совершенно изменила обычные манеры. В присутствии Романа Александровича, она была ласкова и любезна со всеми. А как старалась на кухне! Даже дочь заметила, как-то сказав:
- Ой, мамка, у нас теперь в доме каждый день - праздник! Разносолы, пирожки - всегда бы так!
И, вполне естественно, Галина угощала своими яствами и квартиранта, за что неоднократно получала похвалу. Не прошло и недели, как она стала ловить на себе его заинтересованные взгляды. Создавалось впечатление, что доктор открыл для себя совсем другую сестричку, не ту, что знал по больнице. Это вдохновляло Галину и она с новой силой старалась обворожить его.
…Когда этим вечером Галина угощала доктора пирогом, их взгляды встретились и она прочла то, чего так долго добивалась: восхищение, призыв, желание – все было в нем…
Лежа с мужем в постели, она не в силах была заснуть. Мысли Галины были там, в другой комнате. Сева и дочь крепко спали, а она лежала, не смыкая глаз, прислушиваясь к каждому шороху, исходящему оттуда. Вот ей послышалось легкое покашливание, и совершенно не отдавая себе отчета, Галина тихо соскользнула с постели и устремилась на зов своего сердца…
Он тоже не спал. Галина забыла обо всем на свете: о муже, дочке, находящихся почти рядом, о возможном скандале и его последствиях… Она вообще ни о чем не думала, упиваясь своим счастьем. В данный момент Галину не интересовало будущее, а решимость была такова, что ее не удержало бы ничто, даже если бы грозила смерть…
Теперь ночные походы за улыбками счастья случались почти ежедневно.
…Это воскресенье началось немного необычно. Им всем пришлось встать довольно рано: Галине надо было приготовить завтрак и накормить им, спешащую на олимпиаду, дочь, а Сева все старался дать Любе наставления и советы.
Проводив свою Любушку до дверей и пожелав ей ни пуха, ни пера, он в коридоре едва не столкнулся, с выходящим из ванной, квартирантом.
- Стой, ухарь! – остановил его Сева.
Это обращение и тон удивили и насторожили Галину.
- Сева!.. – хотела одернуть его она, но в ответ послышалось нежданное и доселе неслыханное:
- Заткнись!
Галина во все глаза смотрела на мужа и не узнавала его. Сева как будто стал выше ростом, глаза его потемнели, лицо побагровело, взгляд метал молнии. Он даже показался Галине прекрасным в своем гневе.
Предмет же ее страсти имел вид провинившегося щенка. Втянув голову в плечи и пряча глаза, Роман явно был готов дать деру в свою комнату.
Севастьян, совершенно неузнаваемый, прорычал:
- А ну, паршивец, выметайся отсюда, пока зубы целы и харя не начищена!
Галина на минуту представила мужа, колотящего изо всех сил, вместо груши, своего соперника, и ей стало страшно.
- Сева, ты…
Она хотела как-то его урезонить. Но, тут же услыхала:
- Закрой рот! С тобой разговор будет особый. А ты… - он опять повернулся к квартиранту, – забирай манатки, и чтоб через минуту духу твоего здесь не было! Проваливай к чертовой матери из моего дома, пока не отколошматил!
Галина даже задохнулась, услыхав в его устах свои излюбленные выражения…
Когда за доктором захлопнулась дверь, она ожидала, что муж возьмется за нее и, на сей раз, поколотит вместо груши.
Но, неожиданно, Сева прошел в комнату, взял книгу и, усевшись на диван, по-видимому, приготовился читать.
«Неужели буря прошла?.. Или взял передышку перед боем?» – озадаченно подумала Галина. Но, взглянув на его налитое кровью лицо и частое дыхание, она даже испугалась: вдруг хватит удар, и бросилась на помощь, чтобы успокоить.
- Сева, милый, остынь!
- Не вякать! Не то заклею скотчем рот! Тебя бы следовало вслед за этим… вышвырнуть за дверь, но… Я слишком люблю дочь! – он помолчал, а потом добавил: - И тебя, шельма...
Сева углубился в чтение, а Галина, с облегчением переводя дух, юркнула в кухню, где стала быстро готовить мужу что-то вкусненькое. Он заслужил.