Как я упоминал ранее, два года и четыре месяца я проживал в Брашове. Именно столько времени было отпущено Агмусов на мою подготовку. В коричневом чемодане, лежащем у стены в моей комнатушке, я обнаружил револьвер “Анаконда”, пару сотен патронов к нему, охотничий нож с длинным широким слегка изогнутым лезвием и деревянной ручкой, кончик которой был вырезан в форме волчьей головы, и паспорт с моей фотографией на имя Ноэля Эддингтона.
Моё обучение состояло из нескольких типов тренировок: тренировок по стрельбе в тире, обучения двух видов боевых дисциплин и ножевого боя. Шесть дней в неделю, двадцать восемь месяцев подряд я жил по графику, уготованному мне магистром ордена сортировщиков. Лишь один день, пятница, был у меня свободен. С девяти до одиннадцати – время в тире, где в отдельно отведённой комнате я упражнялся в стрельбе. Хозяин никогда не задавал вопросов, да и на мои вопросы почти не отвечал. Сказал однажды, что суммы, которой ему заплатили, достаточно для того чтобы стать немым, и иногда украдкой посмеивался надо мной. Да и в самом деле, было над чем посмеяться. Поначалу, я с трудом поднимал тяжёлый кольт двумя руками. А выстрелив из него, едва не взвизгивал от болезненной отдачи и ронял оружие на пол. Вот была потеха! Но чем больнее была отдача, тем упорнее я стремился овладеть оружием, которое предназначил для меня Агмус. В дальнейшем, я настолько привык к его внушительным габаритам и весу, что пистолеты меньших размеров, стали для меня похожими на игрушки. Я научился метко стрелять с “Анаконды”, удерживая его в одной руке, быстро перезаряжать и менять руку. Благо времени на то у меня было предостаточно. После этого хозяин стал ко мне благосклоннее, даже изредка давал мне попрактиковаться на автоматах и снайперских винтовках из своей личной коллекции.
После стрельбища, я шёл на квартиру, где подкреплялся кровью. А затем отправлялся на шестичасовую тренировку по рукопашному и ножевому бою. Моим учителем был странный невысокий сорокалетний филиппинец, обладатель левого стеклянного глаза, по имени Ко Джун Вей. Я обращался к нему мастер Ко. Мастер Ко имел привычку начинать каждую тренировку с цитаты Гуань Инь-Цзы. Первая фраза прозвучавшая из его уст была таковой: "Находясь на свету, нельзя ничего увидеть в темноте. Пребывая же во тьме, увидишь всё, что находиться на свету."
Он плохо говорил как по-румынски так и по-английски, ломал слова, с неохотой начинал предложение, и с раздражением заканчивал его. Лишь цитаты Инь-Цзы пробуждали в тоне его голоса и в его единственном глазу нечто похожее на одобрение. Мне пришлось научиться ценить его молчаливость и сухость, как ему моё упрямство и упорность. Тренировки проходили в подвале его дома, в котором был оборудован мини спортзал. Мастер Ко был чрезвычайно жёстким в учении, стало быть он имел представление, для какой работы меня готовит. Он не учил меня обороняться или обезоруживать противника, он показывал мне как убивать. Каждый день я отправлялся домой со сбитыми в кровь кулаками, вывихнутыми или сломанными пальцами, всё это благодаря деревянным макиварам. Об эластичных бинтах разговора и в помине не было. Счёсанные колени и локти, ушибы и синяки, были визитной карточкой моего обучения. Особенно я ненавидел ножевой бой. Мастер Ко умел лёгкими плавными движениями, в моменты когда я открываюсь, оставлять на моем теле десятки неглубоких порезов. Когда я шёл вечером домой, пытаясь осмыслить очередную цитату Инь-Цзы, дабы отвлечься от ноющей боли в ушибленных местах, я ощущал как же ненавижу этого проклятого филиппинца. Именно поэтому я должен стать лучше его, твердил я себе.
Раз в квартал Барталей присылал мне деньги в конверте. Их хватало ровно на оплату квартиры, которую я осуществлял глухому слепому восьмидесятилетнему старику, питание, и небольшую часть, что оставалась у меня, я тратил на книги и кое-какую одежду. Кровь, которая служила мне пищей, я нелегально покупал у продавца в местном госпитале, на него мне указал Агмус. В дальнейшем я сам научился отыскивать подобных медицинских сотрудников, промышлявших незаконным бизнесом по продажи крови. Их можно было отыскать практически в любом крупном медучреждении. Они с полуслова понимали чего я от них хочу, ведь их постоянными клиентами являлись местные грязнокровки.
К питанию кровью я привык не сразу. В течение двух-трёх месяцев я пил багровую жидкость только тогда, когда мой желудок начинал настойчиво ныть от боли. Раз, реже два раза в день, я выпивал стакан крови. Всё это время я пытался найти хоть какие-то продукты, которые мой организм смог бы переварить. Я перепробовал множество разной пищи, но почти вся она выходила из меня чрез рвоту, спустя пару минут после того как я её проглотит. К тому же это сопровождалось жуткими болями и жжением в пищеводе. В конце моего эксперимента, оказалось что я могу пить только простую воду, некоторые виды алкоголя, да и ещё есть сырое мясо. К специям мой желудок не был сильно враждебен, но хорошо прожаренный сочный стейк обильно сдобренный различными приправами, вышел из меня в унитаз, под громкие возгласы “бээээээ!”, тогда как я не успел съесть и половины. Однако сырое мясо хорошо переваривалось, особенно говядина. Но мне не хотелось его часто есть. Поэтому пришлось смириться с единственным благоприятным вариантом питания – питьём крови.
День зова Ликоса я стал чувствовать заранее. За несколько дней до обращения в зверя, ощущалась жажда плоти и начинали ныть суставы в руках и ногах. Тогда я добавлял в свой рацион свежее мясо, и полуночная трансформация ставала менее болезненной. Проводил я своё заточение в том же подвале на окраине города.
Вечера, и свободный от тренировок пятничный день, я проводил за чтением книг и просмотром фильмов. Всякая мистическая чушь более не привлекала меня. Теперь меня стал интересовать внутренний мир мыслящего существа. Моральные аспекты формирующие его выбор, любовь и ненависть, бытие и смерть, как способы осознать самого себя. За несколько кварталов от моего дома, находился блошиный рынок. Помимо множества псевдо-антикварного пыльного хлама, сувенирных изделий и местной еды, в нём часто проводились книжные ярмарки. Там, за каких-то пару баксов, я скупал множество интересующих меня книг. Книжных полок или шкафов у меня не было, поэтому приходилось выкладывать из книг пирамиды возле стен. Среди них были: Толстой, Чехов, Тургенев, Достоевский, Голсуорси, Бальзак, Дюма, Кафка, Цвейг, Лондон, Хемингуэй, Гегель, Шопенгауэр, Ницше и пр., особняков стояли сочинения Инь-Цзы. Благодаря книгам мой кино-вкус претерпел изменений. Ничто массовое, популярное, бюджетное более не привлекало меня. От всего что я смотрел ранее, веяло фальшью и глупостью. Я стал искать душу в кино, и обнаружил её в работах Тарковского, Ангелопулоса, Тара, Вендерса, Бергмана, Вонга Кар Вая, Ким Ки Дука и других метров авторского кино.
"Тот, кто достигает вершины мудрости, знает, что мудрость никогда не обхватит собою весь мир. Инь-Цзы."
Кроме того что мне теперь приходилось питаться кровью и раз в месяц ночевать в подвальной комнате за стальной решёткой в обличие зверя, были изменения которые меня развлекали, и даже в чём-то радовали. Как уже упоминал ранее, я обрёл способность видеть в темноте, к тому же у меня развился острый волчий нюх. Не способный оценить вкусовое разнообразие пищи, я мог расщепить её на сотни и тысячи тонов аромата. Особенно я забавлялся ориентацией в пространстве только по запаху. Я закрывал глаза и шёл по улице доверяя только нюху. Слева, шла женщина, в руках её находилась корзина с продуктами, среди которых были яблоки, бананы, ржаной хлеб и морская рыба. Позади, шёл мужчина с собакой, он недавно брился, выкурил дешёвую сигарету и выпил кофе. Открывая глаза, я осматривал тех, чей портрет составил по их запаху, и радовался тому, что обоняние не подводит меня.
Могу с уверенностью сказать что каждый представитель старшей или младшей крови, имеет особый, присущий только ему запах, состоящий из сотен полутонов и тысяч подтонов аромата. Ранее я не подозревал, что мир запахов способен таить в себе столько информации, столько тайн, о которых не знает никто, и проникнуть в которые могу только я. Знакомые доныне запахи приобрели загадочную глубину, раскрывшись для меня совершенно по-другому. В первый год моего существования как луннорождённого, я буквально стал ловцом запахов. Я не делал разницы между вонью и благоуханием, меня интересовала только палитра услышанного запаха. Прохаживаясь по улице, я мог неожиданно замереть на месте, уловив новый аромат. Как следует распознав и раскрыв его, я продолжал свой путь, добавив ещё один полутон к необъятной палитре запахов.
Наконец, воссоздав внутри себя структуру и градацию качества ароматов, я определился в том, что мне не нравиться ни запах фергов, ни запах декаров, как совокупность полутонов и подтонов. В самой конструкции запаха обоих видов существовала дисгармония, и, зачастую, многокомпонентность ароматов не была сбалансирована. Я даже иногда думал: если бы я мог, почувствовать себя со стороны, благоволило бы моё обоняние к виду луннорождённых? Исключениями являлись редкие представительницы женского пола, обладающие своеобразной комбинацией ароматов. Не смотря ни на что, совокупность запахов исходящая из их тел, пробуждала интерес внутри меня и была приятна. Уловив подобный запах, интригующий меня, я запоминал его, и после с любопытством обдумывал, что же могло делать особенным то или иное живое существо.
Однако, в то же время, запах животных (котов, собак, птиц, насекомых) был для меня гораздо приятнее. В их запахе чувствовалась более органичная конструкция, более заботливая архитектура, более детальная внимательность к мелочам полутонов и подтонов. С животными у меня установился своеобразный контакт (ни одна собака не лаяла на меня, ни одна кошка не фыркала), ибо на неком глубинном уровне, я ощущал что между ними и мной более общего, чем между расами, породившими цивилизацию из стекла, стали и микросхем.
"Размышление – это разум. Но то, благодаря чему можно размышлять – есть воля, а не разум. Инь-Цзы."
Ходить ночными улицами Брашова не было безопасно, а я всегда ходил пешком, так как экономил деньги на книги. Но это давало мне возможность пользоваться уроками мастера Ко на практике. Стабильно раз или два в неделю, когда я ночью возвращался из госпиталя, в котором покупал кровь, мне попадались шайки грабителей. У меня нечего было отбирать, кроме нескольких упаковок крови и пары долларов, и я всегда был не прочь поучаствовать в драке. После побоев и порезов на тренировках у филиппинца, я совершенно не боялся быть избитым. К тому же, со мной всегда был нож, и мои раны удивительно быстро затягивались, обычно на утро от них не оставалось и следа. Особенно радовало, что даже выбитые зубы в течение недели вырастали заново.
Впрочем, однажды произошёл случай, когда я в самом деле испугался. Как-то раз, парнишка, который пытался меня ограбить, имел при себе пистолет. Он всадил мне в живот две пули, надеясь что я упаду. Я же ударил его ножом в бок. Он вскрикнул, попятился назад, и, хромая, убрался восвояси. Крови было не так много как я думал, но боль была жуткой. Сцепив зубы, я потихоньку добрался домой. Жалко было кожаную куртку залитую кровью, имевшую дыры от пуль. Забавно что тогда, я больше переживал за любимую куртку, чем за то, могу ли умереть от полученных ран. Дома я провёл три ужасных часа выковыривая из себя пулю, вторая к счастью прошла на вылет. Проклятый кусок металла застрял где-то в кишечнике, проломив ребро. До чего же было неприятным чувство, что внутри твоего тела чужеродный материал, который ты с превеликим трудом пытаешься извлечь. Изрядно вымотавшись, тем не менее я смог вытянуть пулю. Промыв раны спиртом, я лёг спать. Наутро лишь небольшие шрамы напоминали о том, что в меня вчера выпустили две пули из пистолета. Лишь тогда я с трепетом подумал, что бы со мной было, если бы грабитель решил выстрелить мне в голову?
Помню, как спустя восемнадцать месяцев и одиннадцать дней с начала моего обучения, я совершил прорыв в своих навыках. Мне удалось оставить порез на теле мастера Ко. Я знал, что он всегда немного покачивается, после того как сделает выпад, иногда он делал это намеренно, иногда непроизвольно. Важно было понять и не упустить тот момент, когда покачивание возникало случайно. Я позволил филиппинцу совершить выпад, и пройтись лезвием по моему плечу. Затем я контратаковал, и нанёс ему глубокий порез на левой груди. Мастер Ко слегка ухмыльнулся, и тренировка продолжилась. Но это была победа, целиком и полностью моя победа. Я смог, пусть на долю секунды, быть быстрее чем он.
Время обучения прошло быстро. Время уединения и размышлений. Как часто потом я вспоминал эти несколько лет, приступив к работе мусорщика. Эти двадцать восемь месяцев послужили глубоким вздохом, пред погружением в бездну.
Однажды я как обычно пришёл на тренировку к мастеру, но закончилась она крайне неожиданно. В подвале филиппинца, который служил спортзалом, не горел свет. Однако я знал что мастер Ко находиться здесь, я видел его в темноте, я слышал размеренный стук его сердца, я чуял его запах. Он стоял у северной стены, сложив ладони на груди в молитвенном жесте, глаза его были закрыты. Он услышал как я спускался по лестнице. Но почему же он молчал? Я ожидал несколько минут в тишине, наблюдая за ним. Наконец он пару раз шагнул в мою сторону, сделал небольшой поклон и проговорил: “Находясь на свету, нельзя ничего увидеть в темноте. Пребывая же во тьме, увидишь всё, что находиться на свету”.
Я всё понял, и едва успел достать нож, дабы блокировать его стремительную атаку мне в корпус. Между нами завязался бой. Бой учителя с учеником. Бой, в котором кто-то из нас, должен был умереть. Парируя атаки и обмениваясь выпадами острых лезвий, мы провели несколько минут приноравливаясь друг к другу. Сейчас я в полной мере осознал в чём состоял секрет его техники, филиппинец совершенно не полагался на свой единственный глаз, во время боя он ориентировался в пространстве доверяя слуху и осязанию, не открывая глаза. Пожалуй, свет даже отвлекал его, и, во время тренировок, он включал его только для меня. Судя по этому, он не знал о моей внутренней природе, что сейчас давало мне преимущество, так как я отлично видел в темноте. Проведя ещё десять минут боя, и оставив на теле друг друга несколько крупных порезов, я понял, что не смогу победить его. Я могу только обороняться. Я ещё недостаточно быстр, чтобы превзойти моего учителя. Единственный туз в рукаве, это физические особенности моего тела. Я не умер от пулевых ран, надеюсь не умру и от ножа мастера Ко.
Я совершил атаку, филиппинец блокировал её и контратаковал. Я раскрылся, и он всадил мне в грудь нож. Лезвие вошло в моё тело, пробив грудную клетку. Я пошатнулся и чтобы не упасть, схватил его за руку. В этот момент он открыл глаза, и наши взгляды встретились. Лишь сейчас он понял, что я могу видеть в темноте, что он меня недооценил. Но тут я замахнулся ножом и ударил его в живот. Широкое лезвие вошло по самую рукоять. Мастер Ко вздрогнул, но я не отпустил его руку. Не вынимая ножа из его плоти, я стал прокручивать изогнутое лезвие. Это продолжалась с полминуты. После чего силы изменили моему противнику, его тело стало обмякать. Я вытянул нож и отпустил его руку, он упал на пол. Попятившись назад, я попытался обо что-то схватиться. Но ничего не попадалось под руку, и я повалился на спину. Дрожащими руками, я рывком вытянул нож из своей груди, едва не вскрикнув от боли. В нескольких шагах от меня молча умирал филиппинец. Он не издал ни одного звука, не проронил ни единого слова. Его кровь стремительно бежала из тела наружу, унося жизнь в небытие. Скоро она покрыла собой весь пол в радиусе нескольких метров, и Ко Джун Вей умер.
С большими усилиями я дополз до стены и, облокотившись об неё, просидел так до полуночи. Наконец я смог подняться. Спрятав в чехол свой нож, и забрав с собой нож мастера Ко, я отправился домой. Так закончилось моё обучение.