Любовь и ненависть - продолжение 19, гл. II

Дастин Зевинд
Зайдя в тесный кабинет бюро комсомола, я по гнетущей внутри атмосфере понял, что был обведен вокруг пальца. Ни по какому бюджетному вопросу они не собирались со мной советоваться. А собирались судить, ополчив против меня русских и не до конца падших чукотских коллег. Среди “народных ополченцев” были: Рита М., наш комсомольский вожак и моя верная опора в деле общественной работы, Михаил И., коммунист, мой бывший друг, спортсмен и однокурсник, Людмила Б., коммунистка, певица факультетского ансамбля и наша с Мишей сокурсница, "маленький Карл Маркс" - мой беспощадный идеологический оппонент, его соратник, "Лейба Троцкий", упомянутый выше Геннадий Л., и прочие мне неизвестные.
 

Вождь объединенного политсинедриона огласил повестку дня, протер платком лоснящийся лоб и зачитал список моих жутких преступлений, дав вводную информацию каменным сердцам и заподряженным душонкам. Ничего из сказанного не ошарашило, огорошило лишь молчание некоторых знакомых по абитуриенству ягнят и скорость разворачивающегося представления. Поправ уставы обеих коммунистических организаций (торопились, мелкотравчатые!), не выслушав глас вопиющего, приступили к междусобойным прениям.


Всегда учтивая со мной Рита заголосила, как разъяренная красножопая гамадрила*, гоня пургу, что за такие проступки, в ее время (?), устраивали "темные", то бишь, надев на провинившегося примата мешок, избивали его всем стадом.

- А почему бы сгразу не грасстгрелять? - я было пытался схохмить, имитируя речь архиизвестного персонажа.

- Михаил, ты как коммунист скажи, чего заслуживает этот твой, так называемый, товарищ? - гнула свою линию рыжая "комиссарша".

Бывший друг промычал что-то невразумительное, словно внезапно потерял дар речи, - ему, видимо, было несподручно выступать без трибуны, на которой за спасибо читались доклады давно усопшего Коминтерна и записки партийных чинуш…

- А ты, Людмила, чего молчишь, ведь вы оба распеваетесь на концертах, расскажи-ка нам какой он "артист"!

Моя однокурсница, единственная в нашем ансамбле певица, тоже не осмелилась никого огульно поносить. Тогда, общим голосованием разношерстного сборища, меня приговорила русскоязыкастая шелупонь, сняв с должности комсорга группы и "поставив на вид", как первое и последнее предупреждение перед моим отчислением из рядов ВЛКСМ…


По совдеповскому обыкновению, исключение студентов из комсомола подразумевало и их автоматическое отчисление из техникумов, профучилищ, военных школ и вузов. Конечно, крови бы они мне попортитли, ни грамма не сомневаюсь, но исключили бы? Вряд ли! Они во мне нуждались. И не только в качестве руководителя истфаковского ВИА, а и в некой роли идейного соперника, иначе как можно было бы оправдать получаемые многочисленной армией стукачей серебреники, в явном отсутствии инакомыслящих. Узнав о моих злоключениях, меня зауважали некоторые товарищи, но стали побаиваться лекторА. Потому что анархия это не мать порядка, а бомба заложенная в фундамент любой системы. Я же, не будучи анархистом, создавал, тютелька в тютельку, такое ужасное о себе впечатленьице. И не ведая ни как, и не зная даже чем. То ли желтыми подтяжками, то ли джинсовым прикидом, то ли просто необузданным языком… (Вы думаете, это невоздержанной бравады пассаж? Удалить его? Переделать?.. Обойдетесь! Скромность украшает индейца, разве что в отсутствии у него других достоинств).



* Разумеется, - "красножопый гамадрил", но те, что поимели её в турпоходе, утверждали, что она настоящая гамадрила!

http://www.proza.ru/2016/11/12/28