7.2. ПРЕДЫСТОРИЯ КРАХА.
Закономерен вопрос: почему же общегосударственная «административно-командная система», созданная в СССР, не проявила всех тех замечательных качеств, которые так убедительно продемонстрировал в свое время Форд? Ответ весьма прост: потому, что после Ленина за ее создание взялись НЕ ТЕ ЛЮДИ. Причем, судя по содержанию раздела «Последние письма и статьи В.И. Ленина» в 45-м томе его сочинений, возможность и опасность такого поворота событий он вполне осознал, когда был уже не в состоянии что-либо изменить. Большая часть документов, представленных в этом разделе, была непосредственно адресована 12-му съезду партии, состоявшемуся в апреле 1923 года. Первый из этих документов, «Письмо к съезду» (или, как его еще называют, «Завещание Ленина»), начинается словами: «Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе». Именно так, в ПОЛИТИЧЕСКОМ СТРОЕ, не больше и не меньше.
Политический строй – это система власти правящего класса. В данном случае – система СОВЕТСКОЙ власти, или «диктатуры пролетариата». Непосредственным же инструментом власти, ее "приводным ремнем", является соответствующий ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АППАРАТ. Вот его-то состояние и вызывало у Ленина глубокую тревогу. В какой-то момент ему стало очевидно, что для выполнения своей главной задачи – практической организации строительства социализма – этот аппарат АБСОЛЮТНО НЕПРИГОДЕН. Непригоден, ибо его «сановники», как называл их Ленин, были озабочены "строительством" не социализма, а собственной бюрократической карьеры и основанного на ней личного благополучия. Вот против них и был направлен задуманный Лениным "государственный переворот", в результате которого преданные делу социализма люди НАУЧНОГО склада ума сменили бы на ключевых государственных постах властолюбцев и карьеристов.
Своеобразными "паролями" задуманных Лениным перемен были два слова: Госплан и Рабкрин. Именно к этим двум учреждениям должна была перейти функция управления всей государственной машиной. Госплан должен был не только разрабатывать планы социально-экономического развития, но и проводить их в жизнь, направляя и координируя с этой целью всю производственную деятельность наркоматов. Рабкрин же, или Наркомат Рабоче-Крестьянской инспекции, должен был служить, по выражению Ленина, «орудием улучшения нашего аппарата». Но для этого вначале надо было «улучшить» его самого, так как
«Наркомат Рабкрина не пользуется сейчас ни тенью авторитета. Все знают о том, что хуже поставленных учреждений, чем учреждения нашего Рабкрина, нет и что при современных условиях с этого наркомата нечего и спрашивать».
Здесь не будет лишним напомнить, что обязанности наркома Рабкрина вплоть до назначения его генсеком выполнял Сталин. Откуда можно сделать вывод, что ленинское понимание совершенно особого, уникального места Рабкрина в системе государственной власти оказалось для Сталина то ли непостижимым, то ли неприемлемым. Впрочем, не для него одного. В том, что государственный орган с функциями Рабкрина, как их понимал Ленин, в СССР так и не был никогда создан, больше всего убеждает следующее, не лишенное горького сарказма замечание, сделанное академиком В. Глушковым в его последней книге «Основы безбумажной информатики», посвященной, в частности, разработанному под его руководством проекту ОГАС:
«Необходимо наряду с действующей системой организационного управления иметь также непрерывно действующую СИСТЕМУ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ этой системы… Однако, к сожалению, продолжает бытовать мнение, что системы организационного управления могут спроектировать и запустить в работу между делом сами управленцы (с помощью комиссий, действующих на общественных началах). Это обстоятельство стало сегодня серьезным тормозом на пути совершенствования системы управления народным хозяйством на действительно научной основе».
Именно такой «непрерывно действующей системой совершенствования» всего государственного аппарата, работающей, подчеркнем, «НА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НАУЧНОЙ ОСНОВЕ», и должен был стать, по ленинскому замыслу, Рабкрин. Но, чтобы работать «на действительно научной основе», нужны соответствующие ЗНАНИЯ, которым у рабочего от станка и, тем более, у крестьянина от сохи просто неоткуда было взяться. Следовательно, и здесь никак невозможно было обойтись без… «буржуазных специалистов»:
«Какие элементы имеются у нас для создания этого аппарата? Только два. Во-первых, рабочие, увлеченные борьбой за социализм. Эти элементы недостаточно просвещены. Они хотели бы дать нам лучший аппарат. Но они не знают, как это сделать. Они не могут этого сделать. Они не выработали в себе до сих пор такого развития, той культуры, которая необходима для этого… Во-вторых, элементы знания, просвещения, обучения, которых у нас до смешного мало по сравнению со всеми другими государствами».
А коль скоро этих последних «элементов» так мало, то и отношение к ним должно быть особое, ВПЛОТЬ ДО НАДЕЛЕНИЯ ИХ ВЛАСТНЫМИ ПОЛНОМОЧИЯМИ. Но, разумеется, только при условии неусыпного партийного контроля над ними. В чем и заключался "тайный умысел" образования единого партийно-государственного контролирующего органа на основе ЦКК и РКИ, который должен был стать, по выражению Ленина, «учреждением академического типа». В этом «учреждении» первые названные Лениным «элементы», работая рука об руку со вторыми, должны были их контролировать и одновременно УЧИТЬСЯ у них, как ни "парадоксально" это звучит, РАБОТЕ "ПО-СОЦИАЛИСТИЧЕСКИ":
«Нам надо во что бы то ни стало поставить себе задачей для обновления нашего госаппарата: во-первых – учиться, во-вторых – учиться и в-третьих – учиться и затем проверять то, чтобы наука у нас не оставалась мертвой буквой или модной фразой (а это, нечего греха таить, у нас особенно часто бывает), чтобы наука действительно входила в плоть и кровь, превращалась в составной элемент быта вполне и настоящим образом. Одним словом, нам надо предъявлять не те требования, что предъявляет буржуазная Западная Европа, а ТЕ, КОТОРЫЕ ДОСТОЙНО И ПРИЛИЧНО ПРЕДЪЯВЛЯТЬ СТРАНЕ, СТАВЯЩЕЙ СВОЕЙ ЗАДАЧЕЙ РАЗВИТЬСЯ В СОЦИАЛИСТИЧЕСКУЮ СТРАНУ [выделено мной – Ю.Л.]».
Таким образом, согласно Ленину, в ПОДЛИННО социалистическом государстве функции его "правящей верхушки" (в отличие даже от самых развитых государств «буржуазной Западной Европы») могут и должны выполнять только «элементы знания, просвещения, обучения». Откуда и следует, что «мы создадим республику, действительно достойную названия советской, социалистической, и пр., и пр., и т. п.» только тогда, когда привлеченные к управлению государством «передовые рабочие» поднимутся на культурный уровень ЛУЧШИХ российских «буржуазных спецов».
Но допустим на минуту, что эта мечта Ленина сбылась, и сотни преданных идее социализма молодых людей из рабочей среды, досконально овладев соответствующими знаниями и навыками, сумели «сделать Рабкрин, как орудие улучшения нашего аппарата, действительно образцовым учреждением». Не оказалось ли бы в этом случае не у дел подавляющее большинство старых партийных "вождей", попросту не умеющих, как показала практика, создать работоспособный госаппарат и эффективно им управлять? Ввиду чего, принимая во внимание амбиции самых влиятельных из них, позволительно предположить, что они могли воспользоваться болезнью Ленина, чтобы, как говорится, положить под сукно те его предложения, которые представляли наибольшую опасность для их личной власти. А "детективная" история с адресованными 12-му съезду партии записками, продиктованными Лениным 27 – 29 декабря 1922 года, заставляет подозревать, что на самом деле так оно и было.
Фактически эти четыре документа под общим названием «О придании законодательных функций Госплану» составляли единое целое с ранее упомянутым «Письмом к съезду». О том, что «придание законодательных функций Госплану» как раз и должно было стать одной из "анонсированных" в этом письме «перемен в нашем политическом строе», прямо говорит следующий отрывок из его вступительной части:
«Затем, я думаю предложить вниманию съезда придать законодательный характер на известных условиях решениям Госплана, идя в этом отношении навстречу тов. Троцкому, до известной степени и на известных условиях».
Тем не менее, упомянутые записки (если верить соответствующему примечанию в 45-м томе) были переданы Н. Крупской в ЦК только в июне 1923 года, т е. уже ПОСЛЕ 12-го съезда, состоявшегося в апреле. Причем их содержание дает основания подозревать, что допустить столь серьезную оплошность Н. Крупской кто-то настоятельно "посоветовал". В самом деле, необходимость «увеличения компетенции Госплана» Ленин объяснял следующим образом:
«Госплан стоит несколько в стороне от наших законодательных учреждений, несмотря на то, что он, как совокупность сведущих людей, экспертов, представителей науки и техники, обладает, в сущности, наибольшими данными для правильного суждения о делах».
Очевидно, что без «правильного суждения о делах», которое может быть выработано только на строго научной основе, успешное строительство социализма невозможно. Поэтому и руководство строительством социализма должно находиться в руках людей, по меньшей мере, не чуждых «науке и технике», которых в тогдашнем Политбюро не было вовсе. Зато, по словам Ленина,
«Я замечал у некоторых из наших товарищей, способных влиять на направление государственных дел решающим образом, преувеличение администраторской стороны, которая, конечно, необходима в своем месте и в своем времени, но которую не надо смешивать со стороной научной, с охватыванием широкой действительности, способностью привлекать людей и т. д.
Во всяком государственном учреждении, особенно в Госплане, необходимо соединение этих двух качеств… Руководитель государственного учреждения должен обладать в высшей степени способностью привлекать к себе людей и в достаточной степени СОЛИДНЫМИ НАУЧНЫМИ И ТЕХНИЧЕСКИМИ ЗНАНИЯМИ [выделено мной – Ю. Л.] для проверки их работы. Это – как основное. Без него работа не может быть правильной. С другой стороны, очень важно, чтобы он умел администрировать и имел достойного помощника или помощников в этом деле. Соединение этих двух качеств в одном лице вряд ли будет встречаться и вряд ли будет необходимо».
Кого конкретно Ленин подразумевал под «некоторыми из наших товарищей», страдающими «преувеличением администраторской стороны», гадать не приходится, так как их имена достоверно известны из того же «Письма к съезду»; это прежде всего Сталин и Троцкий, для которых, в свете сформулированных Лениным ОБЩИХ требований к «руководителю государственного учреждения» (а не только к руководителю Госплана), больше всего подходила роль чьих-то «достойных помощников» в их "козырном" деле администрирования. Но в планы Сталина и Троцкого явно не входило оставаться и впредь всего лишь «достойными помощниками» преемника Ленина, кем бы тот ни оказался. Поэтому в их интересах было избежать огласки вышеназванных документов, тем более – накануне 12-го съезда. Отсюда ясно, почему большая часть последних ленинских работ была впервые опубликована лишь в знаменательном 1956 году, в рамках кампании Хрущева по «разоблачению культа личности». В итоге уже с момента формального основания СССР (состоявшегося, как известно, 30 декабря 1922 года) РЕАЛЬНОЕ продвижение страны к социализму было заблокировано ближайшими "соратниками" Ленина, поставившими свои личные амбиции выше той великой цели, которой Ленин отдал без остатка всю свою жизнь.
Правда, могут возразить: а как же индустриализация, ликвидация безграмотности, разгром фашизма и т. д., и т. п.? Разве всё это – не свидетельства продвижения страны к социализму в период правления Сталина? Но приводящие подобные аргументы упускают из виду одно неприятное обстоятельство. А именно, тот факт, что эффективность кустарно сработанной под руководством Сталина системы общегосударственного планирования и управления производством катастрофически быстро падала с ростом экономики, сводя тем самым на нет все экономические преимущества социализма. Как на самом деле работала эта система в конце эпохи Сталина, можно судить по его широко известной брошюре «Экономические проблемы социализма в СССР», опубликованной в 1952 году. Особенно "хорош" один пример, заслуживающий того, чтобы привести его здесь полностью:
«Беда не в том, что закон стоимости воздействует у нас на производство. Беда в том, что наши хозяйственники и плановики, за немногими исключениями, плохо знакомы с действиями закона стоимости, не изучают их и не умеют учитывать их в своих расчетах. Этим собственно и объясняется та неразбериха, которая все еще царит у нас в вопросе о политике цен. Вот один из многочисленных примеров. Некоторое время тому назад было решено упорядочить в интересах хлопководства соотношение цен на хлопок и на зерно, уточнить цены на зерно, продаваемое хлопкоробам, и поднять цены на хлопок, сдаваемый государству. В связи с этим наши хозяйственники и плановики внесли предложение, которое не могло не изумить членов ЦК, так как по этому предложению цена на тонну зерна предлагалась почти такая же, как цена на тонну хлопка, при этом цена на тонну зерна была приравнена к цене на тонну печеного хлеба. На замечания членов ЦК о том, что цена на тонну печеного хлеба должна быть выше цены на тонну зерна ввиду добавочных расходов на помол и выпечку, что хлопок вообще стоит намного дороже, чем зерно, о чем свидетельствуют также мировые цены на хлопок и на зерно, авторы предложения не могли сказать ничего вразумительного. Ввиду этого ЦК пришлось взять это дело в свои руки, снизить цены на зерно и поднять цены на хлопок. Что было бы, если бы предложение этих товарищей получило законную силу? Мы разорили бы хлопкоробов и остались бы без хлопка».
Более наглядный пример управленческой кустарщины "на высшем уровне" трудно себе представить: члены ЦК берутся собственноручно устанавливать цену на хлопок – на один из МИЛЛИОНОВ видов производившихся в СССР продуктов! Не очевидно ли, что при таком "управлении" экономикой нечего было и мечтать о победе в «экономическом соревновании» с капитализмом? Описанный выше "казус" – прямое свидетельство неспособности тогдашнего высшего партийно-государственного руководства создать эффективную систему управления экономикой. А объяснение Сталиным причины «неразберихи в вопросе о политике цен» говорит лишь о его непонимании экономической "природы" цены.
Цена – чисто РЫНОЧНАЯ категория; ее невозможно ВЫЧИСЛИТЬ теоретически, а можно лишь ПОДОБРАТЬ методом проб и ошибок, чтобы установить равновесие между рыночным спросом и предложением. Поэтому цены как таковые есть там и ТОЛЬКО ТАМ, где есть рынок. А где рынка нет, там нет и цен. Если же Сталин подразумевал под ценой выраженную в денежных единицах сумму чистых ТРУДОЗАТРАТ на изготовление продукта труда, то при разумной организации производства эта величина, опять же, не вычисляется, а довольно просто и весьма точно ИЗМЕРЯЕТСЯ НЕПОСРЕДСТВЕННО В ПРОЦЕССЕ ПРОИЗВОДСТВА. Как это делалось, например, на заводах Форда, где трудозатраты измерялись с точностью… ДО ОДНОЙ ТЫСЯЧНОЙ ЦЕНТА! Никакой ЦК этого сделать, понятно, не смог бы. Причем столь точные замеры производились, конечно, не ради спортивного интереса, а для максимально экономного использования трудовых, материальных, финансовых ресурсов. Как пояснял сам Форд в своей книге «Моя жизнь, мои достижения»,
«Цент, сэкономленный на единице продукта, может обернуться большой прибылью. При наших теперешних объемах это составляло бы 12 000 долларов в год. Подобная экономия в отдельной отрасли дала бы много миллионов в год».
Парадоксальный факт: в то самое время, когда "коммунистические вожди" из ближайшего окружения Ленина, презрев государственные интересы, целиком отдались подковерной борьбе за власть ради власти как таковой, капиталист Форд агитировал за экономию общественных ресурсов в национальном масштабе. Сравнивая его с этими "коммунистами", невольно ловишь себя на мысли: окажись в начале 20-х во главе партии человек с экономическим кругозором Форда, – вся наша последующая история сложилась бы совершенно по-другому. Ибо именно тогда, при формировании системы государственной власти в СССР, был запущен часовой механизм адской машины, рванувшей в августе 1991 года. Правда, шансов избежать этого взрыва было, увы, немного, так как на него работали объективные законы человеческой психологии, о которых и пойдет речь в заключительном фрагменте данной статьи.