Речка Рожаночка текла возле нашего пионерского лагеря «Дружба», и если в горах не шли дожди, была она прозрачна – каждый камешек можно было на дне разглядеть. Иногда я даже видел, как стремительно бросается в сторону форель. И мы с моим другом Тарасиком в тихий час тыхэсэнько выбирались из спальни на первом этаже, ползком подбирались к забору, а уж там у нас были аккуратно висящие на одном гвозде досочки, во Львове их называли штакетинами. Ими люто дрались пацаны и мужики. С собой у нас с другом были вилки, украденные в столовке. Да не люминиевые, а стальные. Ручки у них мы привязали к ореховым палкам проволокой, а зубцы отбили камнями и о них же заострили. Мы ходили по колено в холоднющей воде, переворачивали камни, а когда из – под них шустро выскакивали маленькие бычки, мы старательно запоминали, куда они отскочили. Чаще всего они заплывали под камень в полуметре от старого убежища. Надо было тихонечко подойти, перевернуть каменюку левой рукой, а правой быстро ударить вилкой хитрую рыбеху. Когда мы с Тарасиком набивали штук десять рыбок, разжигали тут же, на берегу Рожаночки, костерок. Благо плавника по берегам было полно. То, что нас сцапают вожатые, мы с другом не боялись. По спине пробирало морозом, когда из этого плавника выскальзывала толстенная, черная как калоша гадюка и быстро переплывала Рожаночку. Однажды мы услышали, как вопит чья та живая душа. Вопит в смертном ужасе. Стали красться к тому месту, откуда раздавался этот отчаянный крик, и увидели лягушку. Выпучив глаза, она кричала и кричала, но все равно ползла к аспидно- черной гадючище. И ничего не могла с собой поделать. Орала. И ползла. Чёрная смерть сделала молниеносный бросок, ухватила бедолагу, и стала заглатывать. В нашу сторону она даже не посмотрела. А мы – мы убежали, как два обоссавшихся пуделя. Бросив свои остроги.
Несколько дней мы с Тарасиком не ходили на речку. Боялись. А на третий день мальчишка из нашего отряда по прозвищу Димка – Косточка спросил:
- А чё это Теря, ты с Тарасиком больше на Рожаночку ни ногой?
Койка Димки стояла на веранде, и мы с Трасиком каждый раз во время самоволки открывали окно рядом с ним.
Услышал – там гадюки, сузил глаза, положил мне руку на плечо:
- Хочешь, научу гадюк не бояться?
В этот же день, в тихий час мы ползли к забору с Димкой. Тарасик остался в спальне. Сказал, что когда видит змею, его тошнит.
На берегу Рожаночки я нашел свою острогу, попробовал зубцы пальцем, сойёдет.
- Не, Терёха, не годится, - авторитетно сказал Димка. – Так каждый дурак сможет. Да и шкурку попортишь. Руками надо, руками.
Первой мы заметили коричневую с ромбом на спине. Грелась на солнце. Димка стал красться к ней, ступая тихо как индеец. Медленно наклонился, подвел руку к шею. Цоп! Красотка обвила его голую руку, зашипела. Ух, какие бешеные, красные были у нее глаза, как она ими меня сверлила. Димка тут же веточкой подцепил у змеи зубы. Да, это было сильно. Чуть не в сантиметр длиной, загнутые. На веточку из зубов пролилось немного яда. Змеелов забросил коричневую в траву, помыл руку. Беззлобно выругался – засранка.
- А теперь – ты! Делай как я.
- Неа, - замотал я головой. – Боюсь…
- Бздун, - бросил мне Косточка презрительно.
На мою долю выпала черная – пречерная змеища. Мне показалось от страха, что она метра полтора длиной. Подкрадываться так тихо, как Димка я не смог и аспидша успела скользнуть в корчи, так по – местному назывался валежник. Я бросился, ухватил за хвост, но тут она сделала выпад и кусанула за указательный палец на левой руке.
- Твою маму, - тихо сказал Димка – Косточка. А я от страха, что сейчас умру, заплакал.
- Цыц, - тихо сказал он мне, вынимая из кармана шорт перочинный ножик. – Рукой не мотай, ложись.
Я покорно лег на гальку и с ужасом наблюдал, как он сноровисто разжигает костерок и сует в почти невидимое на солнце пламя лезвие.
- Держись, - сказал мой эскулап, - и слегка чиркнул по укушенному месту. И тут же стал отсасывать кровь. Отсосет – и плюнет. Отсосет и плюнет. Потом быстро перевязал мне палец платком, велел выпить как можно больше воды из речки. И пообещал, что если я проболтаюсь, натянуть глаз на жопу.
В окно спальни он меня подсадил. Я тихонько улегся на свое место. После подъема Димка увел меня за библиотеку, велел лечь на траву и лежать тихонько. Палец покраснел, распух, но опухоль, немного продвинувшись на кисть, дальше не пошла.
- Будешь жить, Теря! – сказал мне мой спаситель. И мы оба перевели дух.
Следующей ночью я встал поссикать, сортир был далеко от корпуса, но нам в спальне выставляли большое ведро. Опустил ноги с койки, и тут в свете полной луны увидел, как через белый, мертвенный квадрат скользнула змеиная тень. Я поджал ноги. По койкам попрыгал к выключателю, и зажег свет.
Пацаны недовольно зашевелились.
- Ноги на пол не спускайте, - прошипел я. – У Димки – Косточки гадюки убежали!
Самый младший из нашего отряда завыл в голос. В дверях показался вожатый Володя. Быстрое следствие показало, что наш змеелов наловил пятнадцать гадюк и посадил их в трехлитровую банку. Горловину затянул марлей. Змеи в таком количестве понадобились Димке, чтобы получить от пресмыкающихся яд, сдать его в аптеку и заработать денег.
На следующий день в обед мы стояли с Димкой – Косточкой у ворот лагеря. На пыльной дорожке стоял его чемоданчик. От автобуса шла его заплаканная мама. Отца у него не было.
- Еще свидимся, Димка, - неуверенно сказал я. – Я в третьей школе учусь.
- Свидимся, Теря, - улыбнулся он. – Мне здесь уже надоело. Только ты гадюк сразу за головой хватай, а про хвост забудь.
В 1989 году я был на Брюховическом кладбище во Львове, где похоронена моя младшая сестра Леночка. Посидел у нее на могилке, поплакал. Прости, сестренка, не смог отомстить. Пошел к выходу по центральной аллее. Почувствовал, что нужно оглянуться. На плите черного мрамора был портрет майора ВДВ. Дмитрий Косточкин. Погиб при исполнении воинского долга.
- Вот и свиделись, Димка! - сказал я.