— Ну, Скорцени, обрадуй меня новостями.
— Шеф, взрыв будет двадцать второго июня.
Глава итальянской миссии молча стал смотреть на подчинённого и тихим голосом поинтересовался:
— Откуда информация?
— От Ликвидатора.
— Детальней.
— Мы вчера снова были в ресторане "Экспресс". Дубина утверждает, что у него двухсторонняя связь с Ликвидатором. Он сказал, что Киевская группировка Сопротивления ведёт с ним переговоры, насколько это возможно. По мнению Дубины, он не сумасшедший, как вы предполагаете. Он просто хорошо делает свою работу.
— Выход на Политбюро есть?
— Пока нет. Но Дубина обещал это организовать в течение 24 часов.
— Гарантии?
— Никаких.
— Прекрасно. Двадцать второе июня? – Шеф вскочил за столом и уставился в упор на Скорцени. – Двадцать второго июня мы с тобой вместе будем весь день пить пиво на Крещатике. Ты понял? От меня не скроешься! И если хочешь пить пиво в тот день спокойно – обеспечь себе это спокойствие. Что ты скажешь?
— Мы движемся в направлении собачьего следа. Определены данные собаки, присутствовавшей при ликвидации наших агентов. Докладываю полученную информацию.
— И?
— Это шотландский терьер. Пёс. Возраст около тринадцати лет, бездомный. Но недавно имел хозяев. Родился и жил в Лондоне, Великобритания. В Киеве не так давно. Характер нордический. Темперамент – сангвиник. Имя состоит из четырёх букв. Первая буква согласная. Индивидуальная гамма запаха восстановлена и обработана компьютером. Ведётся интенсивный поиск пса при помощи спецсредств, в частности отряда такс, доставленных из Рима. Задержано и проверено сто четырнадцать собак.
— Откуда такие детали? Характер нордический? Скорцени, откуда детали? Если из твоей головы, то можешь не отвечать.
— Я отвечу. Данные получены в результате глубокого погружения в состояние гипноза швейцара, кратковременно наблюдавшего и обонявшего пса. А также при помощи экстрасенса Яфета.
— А что швейцар сказал в состоянии гипноза о Ликвидаторе?
— Там стоит блок. Это сообщил гипнотизёр. Ликвидатор сумел закрепить в подсознании швейцара постоянную доминанту, не позволяющую восстановить в памяти его облик. Это подтвердил и специалист по нейролингвистическому кодированию.
— Какую доминанту? – Сел и откинулся в кресле.
— В виде образа куриных окорочков. Как только швейцар пытается думать о Ликвидаторе, ему сразу же хочется есть, в воображении всплывают жареные окорока и блокируют память. Ликвидатор заблокировал доступ к описанию своей внешности, а вот собаку упустил из виду. Это перспективное направление.
— Есть результаты? – Снова встал и принялся ходить вдоль стола.
— Нет. Но будут. – Скорцени начал копаться в своих бумагах.
Шеф посмотрел на календарь и напомнил:
— Сегодня восемнадцатое июня. Сколько людей ты задействовал в операции?
— Всех. Снял с других направлений и включил в группу поиска. Мы используем в своей работе американцев.
— А какой от них толк?
— Они исполняют роль подсадной утки, как и англичане. Янки из поисков Ликвидатора сделали шоу, там уже вращаются очень большие деньги. CNN ведёт постоянную трансляцию деятельности американской группы поиска террориста Ликвидатора, одного из советников Аль–Каиды. Так они сообщают. Про Объект молчат. На это у них ума все же хватает. Мы отслеживаем тех, кто отслеживает работу американской группы. Действуем по плану «Полосатый презерватив».
— Есть результат?
— Нет.
— Мда... Убедительно, Скорцени. Ничего не скажешь.
— Но у меня есть для вас сюрприз, я его специально придержал на конец разговора.
Шеф подозрительно посмотрел на подчинённого.
— Что за сюрприз, Скорцени? Я их от тебя постоянно получаю.
— Дубина передал мне видеозапись физического общения с Ликвидатором.
— Что?!! Какого недоделанного чёрта ты молчишь? Баран итальянский! Время идёт на секунды, а он делает сюрприз. Сюрприиз! Бабушке своей будешь делать сюрпризы. А? Что? Сюрприз. Ой, аут, аут... Сюрприз. – Упал в кресло. Пробурчал: – Давай свой сюрприз, только без лишних комментариев. У меня есть глаза.
— Я вообще молчу.
Скорцени включил видеоплеер и вставил туда диск. Оттуда понеслось: "...Беса ме муча–а–а!" Шеф, не отрываясь, глядел пол минуты. Сказал:
— Я не понял, при чём здесь бродячие музыканты? Или вон тот с бородой и есть Ликвидатор? Хорошо завывает на испанском. Скорцени, не доставай меня, чего ты молчишь?
— Вы же сказали не мешать.
— Не до такой же степени. Кто такой этот с бородой? А в тюбетейке?
— Это нищие украинцы, они нам не нужны. – Перемотал файл назад. – Вот посмотрите на эту изящную даму в чёрном.
— Ну? Это подруга Ликвидатора?
— Это Ликвидатор.
Шеф молча смотрел на экран. Тихо сказал:
— Ты издеваешься надо мной, Скорцени. Но из Киева 22–го числа ты не убежишь. Я тебя прикую к себе наручниками. Ты понял?
— Шеф, это Ликвидатор! Так сказал Дубина.
— Сколько вы выпили, когда он это сказал?
— Литр водки.
— И ты что–то ещё хочешь добавить?
— Водка для украинцев в деле не помеха.
— А для итальянцев?
— Шеф, это переодетый Ликвидатор! Шеф, Дубина отвечает за свои слова! Для него литр водки – только разминка.
Несколько минут оба рассматривали лицо в дымчатых очках в режиме "стоп кадр".
— Ничего не ясно. Изображение неинформативное, – сказал шеф. – И я не особо верю этому честному Дубине, выпивающему для разминки литр водки. Если это и Ликвидатор, то в таком виде мы его больше не увидим, а в другом – не узнаем. В компьютере картинку гонял?
— Да, – вяло сказал Скорцени.
— И что?
— Ничего.
— Я так и думал. На этой видеозаписи даже не видно овала лица. Нет, выбрось в мусорное ведро эту запись.
— Шеф, это ещё не всё.
— Что же ещё?
— Дубина дал мне e–mail. Он был сильно выпивши, и я толком не понял, что это за адрес. Потом выяснилось, что хозяин e–mail периодически общается с... извините шеф... с Ликвидатором. Но это версия Дубины. Мы взломали ящик, сняли информацию, допросили этого человека, нашли на него компромат и попытались заставить его сыграть роль подсадной утки. И он согласился! Но затем отказался.
— Договорились, подозреваю, в "Экспрессе"?
— Вы угадали.
— Ну?
— Он, теоретически, теперь будет работать в нашей опергруппе. И потребовал, кстати, зарплату. И только в гривнах. Евро его не устраивает. Да вы его, наверное, знаете. Он писатель. Книжку какую–то издал, или две – не помню. В Италию ездил, хотел там создать националистическую партию. Фамилия... фамилия... э–э–э... Но потом переиграл и сказал, что его не поняли.
— Понятно. Писатель. Знакомая братия. Вялые существа, боящиеся жить и записывающие свои тайные мечты на бумажку.
— Он ещё и фантаст.
— Ну, Скорцени, это уже полная клиника. Писатель – дерьмо, а не профессия, но я понимаю, когда пишут письма или репортажи. Это хоть как–то объяснимо. Фантаст? Он на голову нормальный?
— Вроде бы, да.
— Ты уверен?
— Да.
— И у нас нет выбора? Неужели фантаста не может заменить хороший оперативник?
— Возможно, может, но такого опера у нас нет. Надо уметь общаться на сленге узкого круга.
— И Ликвидатор с ним общается?
— Он ему сбрасывает письма на e–mail. Если только это Ликвидатор.
— И каково содержание? Где сами письма?
— Они зашифрованы. У писателя кода нет. Он получает письма в зашифрованном виде и не может их прочесть.
— Это он так сказал?
— Да.
— Ты поверил?
— Нет.
— У тебя прогресс в мышлении.
— Но одно письмо удалось расшифровать. Случайно совпала матрица кодирования – это один шанс на сто миллиардов. Нам не просто повезло, а я даже думаю, что здесь без божьего вмешательства не обошлось.
— Да ну? – Хмыкнул и продолжил скептично слушать доклад подчинённого.
— Иначе декодировку я объяснить не могу. Один шанс из ста миллиардов! Шеф, это о чём–то говорит?
— Мне ни о чём. Я не верю. – Закурил сигару и, прищурившись, стал глядеть на Скорцени.
— Уточните детали у начальника отдела криптозащиты.
Шеф поднял телефон и три минуты разговаривал. Положил телефон. Кисло выговорил:
— Мда, в этот раз ты прав. – Задумался, пустил дым, спросил:
— И что, на твой взгляд, мы предпримем?
— Для начала, проанализируем письмо.
— Давай его сюда.
Скорцени протянул листок бумаги. Шеф склонился над ним и стал читать. Спросил:
— Кто переводил?
— Три переводчика. Один из Рима, второй из Москвы, третий из Киева. Авторизация перевода практически исключена.
Снова стал читать. Задумчиво принялся тарабанить пальцами по столу. Отложил письмо в сторону. Спросил:
— А ты, Скорцени, читал?
— Да.
— Это писал Ликвидатор?
— Да, на 97%.
— Я не верю! Не верю я, что кнопка от бомбы у такого дурака! Что он пишет? Нет, что он пишет? Он утверждает, что единства противоположностей больше не существует! Что оно перешло в свою крайнюю степень, и его уже нет! Да он хоть Канта или Юма читал? Этот придурок с кнопкой в руках! Философ недоделанный!
— Шеф, я уважаю ваше увлечение философией, но не надо ревновать.
— Что?!!
— Прошу прощения. Я сказал лишнее.
Командующий итальянской миссией в Киеве облокотился о стол и провел ладонями по лицу, приговаривая:
— Я спокоен. Я совершенно спокоен...
Вытащил из шкафа бутылку рома.
— Давай, Скорцени, выпьем.
— Шеф, вы что?!! Я первый раз на рабочем месте вижу у вас в руке стакан!
— Ничего. Вот и увидел. Всё в жизни когда–то случается в первый раз. – Налил ром. Два полных стакана. – Давай, Скорцени. За философию!
— Шеф, мне очень приятно... Но служба... Я на работе... Имею ли я право? У меня большая ответственность...
— С Дубиной пьёшь?
— Пью. Но это по служебной необходимости.
— Сейчас то же самое.
Выпили.
— А теперь скажи, ты меня уважаешь?
— Шеф, я вас уважаю и как командира и как человека.
— Я рад, Скорцени. Ты тоже неплохой парень. В твои годы я был в сравнении с тобой – дворовой бандюга. Да, таким я был... Скорцени, давай напишем письмо Ликвидатору.
— А куда мы его отправим? Адреса отправителя в компьютере нет. Функция заметания следа.
— Очень просто: likvidator@likvoldator.ru
— А почему ru?
— Да он же русский, неужели не понятно?
— Вы считаете? Я не уверен. Возможно, это серб. Или украинец. А может быть грек? Или киприот. Или белорус?
— Во всяком случае, не цыган и не негр. Отбросим политкорректность. Это раз. А во вторых, я не сомневаюсь, что Политбюро ядерную кнопку не доверит никому, кроме русского.
— А это почему же?
— Да потому, что работать так долго и не наделать глупостей может только непьющий русский. Генетическая устойчивость к внешним помехам. Столько лет прятаться от всех разведок мира может только человек без башни. У нормального она бы уже давно поехала. А когда её нет – нечему и ехать.
— А почему непьющий? – поинтересовался захмелевший Скорцени.
— Если пьющий, то тем более. Ты сам согласен с тезисом, что водка делу не помеха.
— Ой, шеф, я это просто так сказал!
— Но ты не ошибся. По крайней мере, в отношении русских и украинцев. Это всё одна братия. Только прикидываются москалями и хохлами. Это они так нас дезориентируют. Но я то знаю, что он нас просто дурачат.
— Зачем? – поинтересовался Скорцени.
— Исторически выработанное свойство национальной мимикрии. Морочат нам, европейцам, голову. А когда нужно, запрягают лошадей, и очень дружно тянут телегу в одну сторону. Израильтянам до них далеко. Да и арабам тоже. Ты должен знать – не хитёр тот, кого хитрым считают. Уяснил?
— Значит, хохлы прикидываются лохами?
— Ха, Скорцени, ты прогрессируешь. Конечно!!! Я живу здесь тридцать лет, а изучил эту братию, как домашнюю колоду карт. Ладно, оставим славянский вопрос. Будем писать письмо?
— Шеф, я доверяю составление текста вам.
— Я его уже давно составил. Доживёшь до моих лет, поймёшь – всё надо делать заранее, иначе не успеешь на собственные похороны. И пускай эта ликвидаторская морда попробует ответить на мои вопросы! Пусть попытается дать комментарии к моему освещению теории дискретной длительности. Пусть даст своё объяснение понятию квантованности мышления!
— Шеф, вы всё же не забывайте, что философские диспуты в данный момент будут проходить под тиканье таймера Объекта.
— А мне плевать! Я из Киева никуда не уеду. И более того. Я прочитал его текст, его письмо, и понял – он тоже никуда не уедет. Ликвидатор понимает, что после взрыва Киева его жизнь потеряет смысл. Жить без смысла философ–боец не сможет. А он такой и есть. Я прочувствовал это сквозь текст.
— А бомба в Лондоне!
— Скорцени, ты заработался. Это же мы с тобой её и выдумали. Нет, заряд заложен только в Киеве. Это историческая родина всех русских. Им наплевать на Лондон, Вашингтон, Париж, Рим, Пекин. Те города – просто цели. А вот Киев... Киев это более чем город. Киев это уже не материя, это душа.
— Шеф, что–то вы совсем впали в лирику.
— Скорцени, это не лирика. Это объективная реальность воспринимаемая субъективно. А поскольку субъективность первична, а объективность вторична, то ты должен меня понять. А я понимаю Ликвидатора. – Налил ещё рома.
— Может быть, остановимся, шеф?
— Нет, мы сегодня выпьем. С Дубиной пьёшь?
— Пью.
— Поехали в "Экспресс".
— Шеф, там без Дубины опасно.
— Что?!! Ты хочешь сказать, что меня можно испугать? Ха! Полковник, ты что? Я же генетический бандит. Ты разве не заметил? Вся моя родня живёт на Сицилии. Да я плевал на погоны! Да мне никто никогда не укажет, что мне делать! Тебе понятно?
— Да, шеф. Я всё понял.
— Очень рад. Давай.
Выпили.
— Мы едем в "Экспресс". Я хочу посмотреть на этот явочный ресторан.
— Ну, я вас предупредил. А письмо, шеф?
— Я только что отправил на likvidator@likvodator.ru. Куда ты смотришь?
Через десять минут два бронированных "Фиата" двинулись в сторону Подола. На лимузинах развивались маленькие флажки с текстом: "Контингент Италии в составе НАТО". Спустились по улице Смирнова–Ласточкина и вскоре подъехали к "пятаку", как его зовёт местный народ.
— Почему столько много бродяг? – спросил шеф.
— Это ещё мало. Бродяги – фирменный знак Подольского района. В Париже клошары, на Подоле – бродяги.
— В Риме бродяг нет.
— Есть. Они просто замаскировались под безработных, зарегистрировались на бирже труда. Получают пособие и бродят себе на эти деньги. Но, конечно, нашим бродягам гораздо легче найти выпить. Для местных, киевских, это смысл существования.
— Неужели?
— Именно так.
— Хорошо, идём в "Экспресс". Охрану оставь у машин.
Зашли в "Экспресс", сели за столик и заказали водку. Итальянец с любопытством осматривал помещение и народ. Негромко сказал:
— Мне уже нравится эта воровская атмосфера. Я понимаю Дубину. Он, наверное, тоже генетический бандит.
— Он бывший полковник полиции.
— Да? Но бандиты и полиция всегда были и есть одного поля ягоды. Так что, как видишь, я угадал.
Принесли графин водки и две жареных курицы.
— О! Закуска по–итальянски, – сказал шеф и разлил водку. К столику подошел высокий худощавый мужчина с всклокоченной бородой и в тюбетейке. Представился:
— Аркадий. Можно просто Аркаша. Художник. Работаю с маслом тридцать лет. Мои натюрморты заполнили рынок США.
— А почему США? – поинтересовался шеф.
— Кхм... Там много лохов, врать не буду. А я шарю под Моне.
— А в Италию вы свои картины не отправляли? – поинтересовался предводитель итальянцев в Украине.
— Конечно, отправлял... На моих Моне стоит внизу мааленькая подпись: arcasha.
Скорцени поперхнулся.
— Что-что? Arcasha?
— Да, arcasha.
Скорцени посмотрел на начальника.
— Шеф, такую картину за пятнадцать тысяч евро мы зимой подарили английскому посольству. У них был юбилей. Вы помните?
— Конечно, помню. Там ещё груши на столе лежат, хлеба краюшка...
— И пустой треугольный стакан, – сказал Аркаша.
— Да, – удивлённо проговорил шеф. – И пустой треугольный стакан. Вы и в самом деле автор. Это надо же!
— Сколько, говорите, евро?
— Пятнадцать тысяч.
— Мда... Я получил пятьдесят.
— Выпьете с нами? – предложил шеф.
— Да, в общем–то, не откажусь, – ответил художник, присел за столик и бахнул сразу двести грамм. Закурил. Спросил:
— А вы, братья, откуда залетели на Подол?
— Да, собственно, из Рима, – ответил шеф. Скорцени молчал и осторожно оглядывался по сторонам.
— А!.. Из Рима. Понятно. Как там Рим?
— Да пока ничего. Колизей стоит на месте.
— Был я у вас в молодости. Писал портрет одной дамы. Хороша дама, помню как сейчас. Жена одного вашего бандита. Он тогда работал премьер–министром. В то время у вас Красные бригады шорох наводили. Те ещё парни, почти как наши, подольские. – Задумчиво затянулся сигаретой.
— Да, было, было, – ностальгически поддакнул шеф. – В этом что–то есть. Хоть и красные, но – бригады. Ветераны Красных бригад до сих пор собираются и вспоминают прошлое. У них в Риме есть свой закрытый для посторонних клуб. Так и называется – "Красный бригадир".
— Да? – спросил Аркаша. – Это интересно. Я бы с ними пообщался.
— Туда не попадёшь, – сказал шеф. – Они впускают только своих, бывших реальных бойцов. Я бы и сам туда сходил. Даже мечтаю туда попасть! Так я – итальянец и местный, как вы говорите, а тоже возможности нет.
— Вы итальянец, но абсолютно чисто говорите на русском языке. Как это у вас получается? – спросил художник, рассматривая харизматическое лицо шефа.
— Русский язык – мой второй родной язык. Я тридцать лет говорю на русском у уже давно думаю на нём. Вот мой друг, Скорцени, тоже им владеет, но думает пока ещё на итальянском.
— А Отто Скорцени не ваш родственник? – спросил Аркаша, пуская дым сигареты.
— Прадед, – ответил Скорцени. – А вы его знаете?
— Да, в общем–то, слышал. Хороший был диверсант.
— Он был воин, – с вызовом сказал Скорцени.
— Да я это и имею в виду.
В "Экспресс" зашел человек в круглых очках и с большими, мохнатыми усами. Медленно направился к стойке.
— Моня! – крикнул Аркаша. – Ты чего это так замаскировался.
Моня быстро подсел к Аркаше и итальянцам за столик.
— Не ори, – сказал Аркадию. – Я в бегах. – Посмотрел на итальянцев. – От жены.
— Да? – удивлённо спросил художник. – А зачем эти дурацкие усы? И с глазами у тебя вроде всё в порядке. Пенсне нацепил...
— Аркаша, меньше текста. Я просто соскучился по "Экспрессу". Вот и пришел. А усы – выросли. Вопросы есть?
— Да нет вопросов, – нейтрально ответил художник.
— Извините, но, по-моему, я вас где–то видел, – проговорил шеф.
— Да? Интересно, где? – настороженно проговорил Моня.
— А! Вспомнил. Вы – музыкант. И работаете дуэтом. Я слышал вашу великолепную интерпретацию испанской песни о любви. Беса ме! Беса ме муча! Вы играете на балалайке. А где ваш бородатый напарник?
Моня ошеломлённо глядел на итальянца. Посмотрел по сторонам. Осторожно спросил:
— Вы нас слышали в "трубе"?
— Как вы сказали? В трубе?
— "Труба" – это подземный переход на Крещатике.
— О! Да, да! Я вас слышал в "трубе". Мне так приятно пообщаться с музыкантом. Я устал от разговоров о войне, революции и подполье. Человека искусства видно сразу. Того, кто не держал в руках оружие, заметишь за версту. Вы добрая душа. Если не возражаете, выпьем? – И налил Моне стакан водки.
— Ммм... Да. Я люблю музыку. Но и выпить не прочь! – Взял стакан. Представился:
— Саша.
Главный итальянец протянул руку.
— Бенито. А это мой напарник по работе, Отто.
Скорцени наклонил голову.
— Отто Скорцени его прадед, – вставил Аркаша. – Ты представляешь, Моня?
— Это правда? – спросил "музыкант"
— Да, – ответил Скорцени. - В его честь все мужчины нашей семьи получают имя Отто.
Выпили.
— Отто Скорцени ваш прадед, – неторопливо констатировал Моня, кинув в рот дольку лимона. – А мой прадед штурмовал Берлин. Его звали Егор. Но я – Саша. У нас, как вы говорите – в "семье", каждый имеет своё собственное имя. Прадед – Егор, дед – Данила, отец – Иван, а я – Александр. Вот так, Отто. – "Музыкант" с убедительной безмятежностью смотрел на Скорцени, топорща усы.
— У всех свои традиции, – уклончиво ответил Скорцени.
— У нас традиция быть самим собой, – мягко начал давить на итальянца Моня. У него было специфическое отношение к нерусским, оккупировавшим Киев. – Поэтому я не Данила или Егор, а Саша. Но это нааши, чисто украинские традиции. – Замолчал, вытащил из кармана пачку "Беломорканала" и сунул в рот папиросу, дунув в мундштук.
— Кхм... давай выпьем, – сказал шеф, учуявший психологическую конфронтацию. – За... За ваш Подол!
— Я не против, – сказал Моня.
Выпили. Скорцени стал жевать курицу и через минуту успокоился, забыв Монин наезд.
— Вы гастролируете по всей Украине или работаете только в Киеве? – миролюбиво спросил он у Маринина.
— Вообще-то наш дуэт редко даёт концерт. Вам, в некотором смысле, повезло. Гастролируем только на острове Змеиный. Мы не любим гастроли. Недавно прилетели оттуда. Перелёт был тяжелый, поэтому мы все до сих пор нервные, взвинченные, если что – извините.
— О! Вы выступаете за пределами Украины? – удивлённо проговорил шеф. – Это означает, что у вас отличный мастер–класс. Вы проводите мастер классы? Я бы взял несколько уроков на балалайке. Гитарой я владею.
— Нет. Наш регламент расписан. Места для мастер–класса там не нашлось. Но, может быть, позже, ближе к осени, что-нибудь получится.
Аркаша со скрытым удивлением слушал Моню. Саша Маринин умел запудрить мозги, и художник давно знал все его темы. Но вот проведение мастер–класса на балалайке – это было что–то новенькое. Выпили ещё. За процветающую Италию. За житницу славянских народов – Украину. Выпили за полнолуние. За удачу Моня пить отказался – "Я ни у кого ничего просить не буду!" Выпили за здоровье. Принесли третий графин с водкой. Выпили за Красные бригады. Выпили за взятие Берлина (Моня), выпили за Муссолини (шеф), за итальянские вооруженные силы (Скорцени) и последователей художника Моне (Аркаша). Выпили за братство народов и Интернационал.
Аркаша осоловело проговорил:
— Я должен вас всех нарисовать! – и вытащил из портфеля лист бумаги. Принялся делать набросок.
Разговор продолжался в сложившейся на три графина с водкой колее.
— И что же нам теперь, есть эту демократию? Её на хлеб не намажешь. Сколько у тебя оклад? – спросил Моня у шефа. Они уже давно перешли на "ты".
— Двадцать пять тысяч евро, – ответил тот.
— В год?
— Нет, в неделю.
— Неплохо. У тебя проблема одна – сохранить эту зарплату.
— Ну... В общем–то, ещё есть проблемы...
— Всё равно, связанные с работой. Верно?
— В общем, да.
Моня провёл рукой вокруг себя. Сказал:
— Мои земляки, в радиусе двадцати километров, к примеру, получают, в лучшем случае, тридцать или сорок евро в неделю. Как ты считаешь, о чём тебе можно с ними разговаривать?
— Ммм... Саша... Я никогда не делил... На богатых, бедных... Лишь бы хороший человек... Все перед богом равны...
— Этот вопрос давно решил Маркс, – оборвал его Моня. – Тебе знаком такой немецкий еврей – Маркс.
— Да.
— Он считает идею прибавочной стоимости – воровской идеей. А как ты?
— Не согласен.
— Нуу... Конечно... Куда там... Двадцать пять тысяч евро – кто же будет согласен. Но! Но в этом–то и есть корень вечного антагонизма, и не ищи его в национальных или ритуальных отличиях.
— Моня, хватит грузить, – сказал увлечённый рисунком Аркаша. – Парни нормальные, групповой портрет нормальный. Не сбивай с мажорной темы.
— Но я уважаю Маркса, – добавил главный итальянец. Хотя бы за то, что он никогда не работал. Из принципа.
Выпили за Маркса.
В "Экспресс" зашли Димедрол и Парковщик. Оба в тёмных очках и чёрных бейсболах. Медленно двинулись в направлении бара.
— Вы отпросились у Седого? – притормозил их Маринин, когда они поравнялись со столиком, где тот сидел.
Оба резко остановились и уставились на безмятежную итало–украинскую компанию. Димедрол облегчённо выговорил:
— Тьфу, Моня... А ты чего здесь?
— А вы?
— Да мы, вообще-то... Вечер свободный... Ненадолго... По–быстрому... Все свои пацаны...
— Вот и я тоже.
Димедрол и Парковщик присели за столик.
— Это музыканты из нашего сводного оркестра, – невозмутимо сказал Моня итальянцам. – Мы сейчас репетируем "Пляски смерти" Сен–Санса. Отрабатываем детали.
— О! Это тоже музыканты? – откинулся на стуле шеф. – У вас здесь, на Подоле, богатое культурное общение. Так неожиданно... Прямо Елисейские поля в Париже. Я понимаю теперь Дубину. Понимаю, почему он хвалит этот "Экспресс".
Моня, Димедрол и Парковщик посмотрели на итальянца и отвели глаза в сторону.
— Шеф, не стоит упоминать о рабочих делах во время отдыха, – пробормотал пьяный Скорцени. – Дубина не любит, чтобы мелькала его фамилия... В среде большого количества ушей... Я правильно сказал по–русски? – Наклонился ещё ближе к начальнику и шепотом стал выговаривать: – Шеф, а если бы это были не музыканты, а повстанцы? А? Шееф! – дернул за рукав.
— Да отстань ты, – отпихнул его почитатель Муссолини. – Как напьёшься, так и плетёшь какую–то ахинею.
— А что это – ахинея?
— Это твоя речь.
— Да, да, – влез в разговор Моня. – Наливай, Отто. Какая–то дубина нам не помеха, верно?
Стали пить уже вшестером. Быстро перезнакомились.
— Да, у меня в Риме двоюродная тётка живёт на улице Дизраэли, – втолковывая Димедрол Скорцени. – И каждую субботу ходит в Ватикан, протестует против экспансии католицизма. Она, как и я, православная. Несколько раз срывала выступление Папы. Орала, как иерихонская труба.
— Мы не любим говорить о музыке вне работы. Снять стресс и не болтать об этих дурацких нотах – вот наша цель и задача, – говорил Парковщик главному итальянцу. – Искусство музыкальной гармонии словами не передаётся. Давай лучше выпьем!
Пили водку и поедали жареных куриц, оплачиваемых деньгами итальянского контингента НАТО в Украине.
— Дима, ты дома был? – спросил Моня Димедрола.
— Нет. Не хочу душу травить.
— Верно, не трави. И я домой не ходил. Там, скорее всего, эти придурки из объединённой полиции НАТО дежурят.
— А почему придурки? – пробормотал Скорцени. – Североатлантический блок – хорошая компания. Хорошая крыша. Нас, в Риме, они устраивают. Албания, Турция, Сербия – никто не наезжает.
— Да кто на вас вообще когда-нибудь наезжал? – спросил Моня. – Вы сами постоянно лезете туда, куда собака лапу не засунет. Италия! Нашлись боевики. Молчал бы, Отто. Я уважаю твоего прадеда, но сегодня Италия далеко не та, что раньше. И не спорь.
— Он прав, – сказал Бенито. – Италия очень не та, что в былое время. Очень, очень, и далеко не та.
— Ну, шеф, вам, конечно, виднее.
— А тебе, что, не видно?
— Ммм... Да и мне видно.
Двери "Экспресса" открылись, зашли полковник Дубина и Седой, у которого свисала большая борода, а глаза спрятались за тёмными, рэповскими очками. Оба размеренно и солидно двинулись к стойке бара, не глядя по сторонам. Но внимательный Аркадий крикнул:
— Вова, не проходи мимо. Я рисую групповой портрэт. И продолжал трудиться над листом ватмана. Добавил всем окружающим:
— Этот свой шедевр я посвящаю подольським пропойцам, погибшим на рабочем месте.
Дубина и Седой остановились и медленно повернулись к столику.
— Моня, а ты чего здесь? – напряженно спросил Седой.
— Да я... Да я... А ты?
— У нас с полков... У нас тут разговор.
— Так ведь и мы молчанием не страдаем! Познакомься – Отто Скорцени. Очень хороший собеседник! Ой! Вова! Оглянись назад! Я сейчас упаду со стула от нашей конспирации!
В "Экспресс" зашла Леся под руку с Французом. Рядом шел Длинный. Все трое в очках и с зонтами в руках. Лицо Леси прикрывала вуаль. Француз залез в парик, и длинные волосы спадали на плечи. У Длинного появились усы. Подошли к столику к нерешительно остановились, ничего не говоря. Седой выдавил:
— Э–э–э... Собственно... Мы не должны бы здесь... Как бы сказать...
— Скажи прямо – присаживайтесь, – вставил слово Моня.
— Да? – неуверенно поднял брови Седой. Дубина посмотрел по сторонам. Вздохнул и махнул рукой.
— Ладно, Вова. Присаживаемся. Надеюсь, здесь все свои. Американцев нет?
— Никаких американцев и англичан, – сказал Бенито. – Одни честные, трудолюбивые украинцы. И итальянцы.
— Хм... А кто итальянец?
— Я. И вот – он.
— Мы итальянцы, – пробормотал Скорцени.
За соседним столиком сидели двое парней, и пили лимонад.
— Послушай, это какой–то притон, а не ресторан. Куда ты меня привёл? – спросил второй.
— Это фирменное подольское заведение, – ответил первый. – Местная достопримечательность. Да, ты прав, здесь своеобразная атмосфера. Но жуликов за этими столами всегда было полно. Я тебе не обещал, что в "Экспрессе" собираются любители бальных танцев.
— Ты посмотри на компанию рядом с нами. Все в чёрных очках. А разговоры какие? Здесь, явно, собираются киевские мафиози.
— Да, бандиты "Экспресс" стороной не обходят. Меняй тему, глянь, какие подруги!..
За столом подолян знакомились и пожимали друг другу руки. Принесли ещё графин, ещё куриц... И время остановилось.
Фрагмент романа "Восточный триллер" 2006