Сегодня обещали первый снег.
Конечно, не было ни снежинки.
Не потому, что синоптики плохо анализируют атмосферные фронты, а потому что я ещё зимнюю резину не переобула. Так что до четверга в Берлине снега не будет. А пятницу – сразу снегопад. Ведь дети так ждут.
Поэтому сегодня я собрала последние белые грибы из леса за воротами. 16 подберёзовиков и белых лежат в холодильнике в недоумении, потому что семья испытывает грибной передоз и не в состоянии жрать столько даров природы в виде супа, лазаньи, грибных спагетти, картошки с грибами и всего остального с грибами. У нас даже омлет с грибами по осени случается, в разгар сезонной косьбы.
Сегодняшние грибы были не причиной, а сопутствующим трофеем прогулки по холодному лесу, дабы мозг, взвинченный в тугую спираль родительским школьным собранием, развеялся на воздухе до приемлемой к жизни гибкости. Провентилировать, осмыслить и сформулировать аргументы в общении с ребёнком. Потому что, оказалось, есть причины не для болтовни, а беседы.
Встречи с учителями с глазу на глаз случаются два раза в год. Туда можно не ходить, если у детёныша всё в порядке и тебя там не ждут. Думаю, учителя даже рады, если приходят только те, кому надо, а не те, кому из любопытства хочется. Но мне всегда любопытно, ещё не разу не пропустили.
Но у нас учитель географии внезапно написал, что он «обеспокоен», а значит ждёт. То есть, нам надо. Хотя сын настаивал, что по оценкам нам не только не надо, а прямо напротив, лучше он к нам, настолько у него всё академически хорошо. Нервничал три дня, рвота, температура и сегодня перед собранием принял таблетку для стабилизации в горизонтальном пространстве.
Мы сегодня пошли вдвоём, без папы. Тот сегодня поутру сказал мне: ни пуха ни пера, и не ори на ребёнка!
Естественно, орать на человека, которого шатает от беспокойства и ужаса в висячем положении на моём локте, мне в голову не пришло. Всё спокойно прошло. Как и ожидалось.
Географ должен был быть последним, но мы пришли первыми и он на свою беду оказался свободен. Поэтому мы триумфально открыли его родительскую конференцию своей сессией. Молодой парень, руки влажные при пожатии, симпатичный, новенький в школе, англичанин. При общении старается смотреть в глаза, но, бегая взглядом с меня на Мотю и обратно, дал понять, что ему неуютно.
Дальше его прямая речь.
«Спасибо, что пришли. Я написал ремарку «обеспокоен», потому что очень хотел с вами познакомиться. Потому что мне необходимо с Матвеем обсудить важную вещь, а без родителей сказать всё прямым текстом я не в праве этикетом. Итак, у нас проблема с поведением. Точнее, у меня проблема с поведением Матвея. Он слишком избыточен. Мне сложно вести уроки, потому что Матвей солирует из раза в раз и не оставляет мне времени и пространства для манёвра обьяснить географию. Потому что когда он начинает шутить, я теряю класс.
Я их всех пересаживал трижды. Сначала я отсадил Матвея от друзей, думая, что без их поддержки и одобрения он успокоится. Не сработало. Потом я посадил его на первый ряд, думая, что у меня под рукой я смогу его контролировать силой взгляда. Но стало ещё хуже, потому что он оказался вообще везде, транслируя свою иронию с моего уровня у доски. Теперь он сидит у стены сзади, и последние два урока стало получше, хотя посадил я его туда месяц назад.
Я понимаю, что роль class clown – сознательная, он этим упивается, но пусть он будет центром внимания через пять лет в баре с друзьями. А сейчас ему необходимо понять, что мы на разных уровнях, я учитель и у нас разные функции.
Поэтому мне нужны союзники убедить Матвея, что его авторитет и харизму он должен использовать не в классе, а в другом месте. Если он обладает таким влиянием на массы, пусть идёт в студенческий совет, в политику, в комитет студенческой поддержки новичков... Куда угодно, где эти качества будут созидательно работать. Но не на моих уроках географии!»
Я во время этого монолога держала сына за руку, потому что у него тряслись колени и руки на них. На морде гуляла самодовольная ухмылка, доводящая географа до исступления, только губы немного дрожали. И они метали друг в друга огонь поверх меня вполне ощутимо, мило друг другу улыбаясь.
Поэтому я, коли уж пришли, взяла слово.
Уважаемый учитель, благодарю за информацию, мы и не подозревали, что у вас происходит такое насыщенное событиями географическое противостояние. Однако,так как дело не в академической успеваемости, мне сложно судить о проблеме в ваших взаимоотношениях по результатам нашей беседы. Мы знаем Матвея дольше, чем вы, и я склонна думать, что причина не в подлости натуры, его тщеславии и желании выиграть у вас некий поединок в присутствии одноклассников. Тот факт, что вы своим комментарием «озабочен», требующем родительского обязательного присутствия на встрече, лишили его сна, еды и нормальной температуры говорит о его чувствительности большей вашей подозреваемой. Поэтому я, поддерживая ваш авторитет учителя, безусловно постараюсь обговорить с Матвеем причины этого скрытого конфликта. Хотя мы к нему относимся с уважением и рассчитываем, что проблемы взаимоотношений с людьми, особенно взрослыми, он уже может решать сам, что доказал в общении с проблемными для него учителями в прошлом, с которыми теперь дружит.
Вы главное, не расстраивайтесь, господин географ. В следующий раз можно написать мне мейл сразу, а ещё проще с Мотей на перемене поговорить. Но это уже в следующий раз, а теперь нас ждёт учительница немецкого....
Все остальные беседы прошли нормально. На учительницу английского я просто любовалась – красавица молодая англичанка с ресницами в полметра говорила, смеялась Мотиным шуткам и щебетала, а я не понимала ни одного английского слова кроме артиклей. Пребывала под гипнозом красоты, отличного настроения и чувства юмора.
Учитель труда сказал: а, Катя, опять вы? Очень рад, чо припёрлись? Пилит, стругает, строчит на машинке, его деревянный эмплифаер для телефона пошлём на конкурс деревянных эмплифаеров по Германии.
Учительница драмы сказала: слушайте, с Матвеем всё понятно. Давайте его станем игнорировать, мне хочется поговорить с вами, потому что верю в генетику и хочется выяснить, откуда. Вы не актриса? Может, хоть в мультфильмах снимались?
Математик сказал: ну что, послезавтра контрольная. Если примешься грызть ручки, я приготовил для тебя стакан отточенных карандашей из мягкого дерева. Да, конечно, в среду в обед я свободен, что за вопрос?! Приходи, буду тебя ждать вместо ланча, куплю нам два шоколадных круассана предварительно, чтобы не отвлекали от математики, все вопросы проясню и порешаем.
Физик был крут и конкретен: пока все семёрки. Через две недели начнутся лабораторные. Будет жопа, готовься. Я всегда у себя в обед и дважды в неделю после школы, чтобы помочь. Знаю, что понадоблюсь, потому что иначе не бывает. До встречи, брат!
Ребята, я по дороге домой молчала. Привезла Мотю домой и отправилась по грибы и по мудрость.
А потом мы вместе с ним поехали за Ниной и есть его любимые гамбургеры. Чтобы поболтать вне стен, впитавших наши предыдущие скандалы.
Два часа Нина смотрела мультфильмы с помидорными спагетти, а мы разговаривали. Про мою школу. Про институт. Про моих одноклассников и отношения с людьми вообще. Про страхи, особенно про страх быть и не быть собой. Про то, что молодому мужчине важно иметь цель, пусть они и будут меняться пару раз в год по мере взросления. Как важно не предавать себя. При этом не предавая доверие других людей. Глобальный такой разговор. Очень открытый. Я даже призналась, как я в школе списывала математику и физику, которые ненавидела. В общем, с большой Р разговор.
- А проблема с географом, мам, в том, что он классный, молодой и с чувством юмора. Но его внезапно переклинивает, и он вероломно без объявления войны становится авторитарным учителем. Как два человека. Он швыряет меня за разные парты по классу, пытаясь меня усмирить, но ни разу поговорил со мной по-человечески, а давит субординацией. Я себя сдерживаю, но он сам своей двуличностью даёт такое количество поводов для шуток, что сложно удержаться. При этом я смеюсь не над ним и обижаться на меня лично у него поводов нет. Понимаешь, может, я не стану актёром, но знаю, что такое аудитория. Мне очень нравится сила воздействия на людей. Проще всего их сделать счастливыми, заставив улыбнуться. Я это знаю. А географ – нет. В этом проблема его меня неприятия.
Тут я собрала всю психологию и педагогику в кулак и спросила: понимаю, Мотя, но что бы ты стал делать, если бы географ вдруг, совершенно неожиданно, на уроке вдруг разрыдался? От того, что ты ему мешаешь? От того, что он молодой парень 26 лет, оказавшийся далеко от дома в Германии, новый в школе и профессии, где мало друзей и нет семьи? Ты бы воспринял его слёзы как победу?
- Ты с ума сошла? Я бы бросился его утешать. Я на переменах этим эпизодически занимаюсь, а в школьном недельном походе ежедневно по несколько раз. Конечно, никакой радости его несчастье мне не доставило бы.
- Но ведь это именно то, что он пытался тебе сказать в моём присутствии: он несчастлив. В вашем противостоянии он – растерянная, потерянная и пострадавшая сторона. Он не может совладать с твоих сильным характером как учитель, но и не может вызвать тебя на бой как мужчина. Что ему остаётся? Бежать к директору? Нет, он предпочёл встретиться со мной. Он пытается по мере сил и знаний быть к тебе справедливым и благородным, хотя ему уже не до политеса.
И ребята, которые тебя знают, уважают и поддерживают, только множат несчастья потерянного географа. Потому что ты нелегитимно уважаем за его счёт. А как только цена твоего счастья - страдания другого человека, то ты становишься не крутым, а главным подлецом в центре улюлюкающих подельников. Понимаешь?
Там много ещё слов было сказано. Вскрылись кое-какие образовательные тайны, причём взаимно. Страхи, опасения и планы на будущее прозвучали. Но главным эпилогом считаю Мотино заявление с полчаса назад перед сном.
«Зайду-ка я завтра к географу. Пришло время поговорить по-мужски. Откровенно, не скрывая эмоций. Если он захочет поплакать, пусть сделает это на моём плече без свидетелей. А я ему объявлю о перемирии и взаимной дружбе. И что не надо психовать. Надо просто разговаривать.»
Блин, длинный сегодня день был. Утрясти бы всё это в голове, присыпав для красоты последними в этом году грибами. А назавтра осмысливать всё остальное, что уже случилось, случается и случится.
P.S. Сегодня прочитала фразу про стихотворение «Кукла» Кудрина, поэта начала прошлого века: «над ним Максим Горький лил горькие слёзы, хотя это слабый аргумент, ведь у буревестника революции глаза были всегда на мокром месте, потому что был слезлив не в меру.»
Я не думаю, что г-н Пешков был слезливее меня. Я в этом могу дать фору трём Горьким-Сладким-Кислым. В беременном ожидании Матвея в организме случилась переизбыточная проходимость слёзных каналов. Офтальмологи говорят: это гормональное и не к нам.
Все мои друзья, рассказывая важные вещи, начинают фразой «ты только не реви!». А я и не реву. Я вообще кремень и не убить, хоть из глаз безостановочно струится и сердце временами стучит барабаном.
Так вот, после сегодня на месяц пересохло - всё вышло аргументами.
Можно даже рассказывать ужасы про милоту новорождённых котят.
Снесу на сухую.