«Забраться в автобус, закрыть глаза и ехать, ехать куда-нибудь хоть к чёрту, но только двигаться, не оставаться здесь посреди унылых полей, косогоров и перелесков, глухо шумящих от осеннего ветра. Так, должно быть, влекла дорога Печорина, в такую же неуютную, дождливую даль тащился в коляске Гоголь, уравновешивая душу ощущением пути… Но куда? В неизвестность? Климов невольно сравнил себя с перелётной птицей, которой самое время теперь податься на юг. Боже мой! И как я раньше не почувствовал, не додумался!.. На юг, только туда – к морю, в субтропики!»
Забравшись на верхнюю полку в вагоне скорого поезда «Москва – Симферополь», Климов снова почувствовал себя в своей тарелке или в своей колее. Отогрелся, поспал и уже мечтательно думал о том, что в принципе ему ведь совсем не много нужно. Хороший тёплый климат, самую невзыскательную одежду и пищу. Он и прежде восхищался жизненной позицией Сократа и Диогена, а сейчас оказывалось что сами обстоятельства влекут его именно к такому аскетизму и пониманию, что духовная сфера – это всё, а материальное окружение – так, кое-что.
Сократа Климов уважал за то, что тот первым из философов греческой школы обратился к духовной плоскости бытия, а до него в представлениях о гармонии жизни царил культ тела. Ну а Диоген практически доказывал всем что аскетизм – прекрасная, освобождающая человека позиция.
Утром следующего дня поезд прибыл в Симферополь. Благословенный, залитый солнечным светом крымский рай даже в позднее время года ласкал тело и душу. Напившись из литровой пачки апельсинового сока Климов не учёл того обстоятельства, что чуть ли не весь Крым – санитарная зона, и туалеты в вагонах были напрочь заблокированы проводниками. Первое, что потребовалось по прибытии, – срочно, тут же на вокзале попасть в туалет. Разумеется, здесь нашлось чисто побеленное заведение с заветными буквами «м» и «ж». У общего входа за прилавком сидела толстая тётя. С нахмуренным, недоверчивым лицом она подробно информировала посетителей:
- Писсюары там, за ширмой… Вы по большому, по малому? Вот, возьмите бумагу, - и выдавала в одни руки два небольших листка.
Входили всё новые и новые клиенты. Изучая людей по лицам и по одежде, озабоченная баба меняла интонацию:
- Вы участник войны? Проходите так…
Климову невольно вспомнилась вывеска в пивной из романа «Золотой телёнок»: «Пиво только для членов профсоюза».
- Бабуся, можно отлить? – интересовался громадного роста детина.
- Можно, - отвечала тётка, - писсюары за ширмой.
- А сколько стоит? – уточнял осторожный клиент.
- Пятнадцать рублей.
Малость подумав, мужчина разворачивается и уходит прочь, капризно заметив:
- Дорого…
Капитализм на территории бывшего Советского Союза уверенно и неотвратимо набирал обороты. Климов уже привык к безобразиям, происходившим всюду – особенно в крупных городах, куда судьба забрасывала его в последнее время. Сейчас же он рвался к морю, которое, как выяснялось, занимало огромное место в его опустошённой душе.
«Море не обманывает, оно тысячелетиями ласкает человеческий взор и радует души не только моряков», - за многие годы Климову впервые хотелось выразить морю своё поклонение. В прежние свои приезды в Анапу, в Гагры он испытывал восторг, но такого пленительного притяжения не переживал ещё никогда.
За окнами троллейбуса, идущего в сторону Ялты, простиралась благословенная крымская местность – холмы, долины, невысокие горы. Всё напоминало здесь библейскую первозданность земного рая. Думать о будущем Климову совсем не хотелось; им владело ощущение что никаких хлопот в пользу уюта уже не требуется, что с неба вот-вот спустятся ангелы и предложат по крайней мере манну небесную.
Ялта, как оказалось, хороша во всякое время года. Даже поздней осенью здесь ещё продолжался курортный сезон. Стояла тёплая солнечная пора, какая бывает в лучшие дни российского бабьего лета. По набережной гуляли бесконечные стаи и вереницы отдыхающих, звучала приятная музыка, океанские теплоходы и небольшие парусные яхты виднелись вдалеке и поблизости среди спокойных, сверкающих на солнце волн. После завтрака, совмещённого с обедом, Климов решил заранее позаботиться о ночлеге, благо, объявлений о сдаче жилья отдыхающим было полно.
… Вечером хозяйка квартиры на седьмом этаже дома любезно разместила квартиранта в одной из приятно меблированных, уютных комнат. В соседней комнате, точнее – в зале, на диване сидели две девушки. Скромные, негромко беседующие, они, как можно было догадаться, тоже арендовали жильё. После чая, предложенного хозяйкой, Климов и эти девушки смотрели телевизор, поскольку спать ещё не хотелось. Хозяйка, степенная и солидная дама бальзаковского возраста занималась своими делами, при этом часто входила в зал, улыбалась гостям, демонстрируя своё радушие.
Через час или полтора в квартире появился ещё один пришелец – молодой мускулистый парень, с виду очень раскованный и даже несколько развязный. За чаем он хвастался умением оригинально жить. В его монологе сквозило пижонство, девушкам стало неловко, и они, точно птички, вспорхнули и удалились к себе в комнату.
Климов ещё какое-то время сидел у телевизора, потом ушёл к себе и улёгся спать. Парень, который был размещён тут же, явился позже и вёл себя как-то странно, не мог успокоиться и, разбудив Алексея, всё порывался его в чём-то убедить.
- Вы что так и будете лежать?
- А что такое? – удивился Климов.
- Там же за стеной две тёлки…
- Ну и что?
- Как что! Здесь же Ялта… - это прозвучало как некий весомый аргумент: раз это Ялта, то здесь вполне уместен разврат.
- Не сходи с ума, - посоветовал беспокойному ковбою Климов и перевернулся на другой бок, а сам между тем вспомнил себя в таком же вот рьяном состоянии, когда отроду было двадцать с небольшим. Ну конечно, не вёл себя так глупо и пошло, а всё же замечал, что порой отказывают тормоза. Лет тридцать назад в Гаграх, сидя за столиком в кафе под открытым небом, он рюмку за рюмкой пил ркацители и с некоторым вызовом пристально разглядывал посетителей.
Интересовали, разумеется, девушки, молодые и постарше – всё равно. Над всей округой побережья гремела оркестровая музыка, неподалёку на ровную поверхность моря ложился отсвет закатного солнца. Молодая, пьянеющая плоть властно требовала какой-то разрядки. Ну хотя бы танцы. Климов чинно подошёл к незнакомым особам, одиноко сидевшим за столиком и пригласил одну из них на танец.
Женщина не отказалась от танго, но всё вышло как-то плоско и примитивно, да и говорить с дамой, в лице которой кавказская смуглость и непонятный, потаённый темперамент, Климову показалось не о чем. Словно в отместку дама угрожающе прошипела, точно змея:
- Только попробуй не отведи меня на место!..
Климов долго потом терзался: неужели он производит впечатление какого-то обалдуя.
…Через полчаса, когда Алексей снова уснул, за дверью послышались визгливые крики девушек и требовательный, суровый голос хозяйки. Оказалось, что сосед Климова, терзаемый томлением, вторгся в покои, отведённые для женского пола, и не просто смутил как неосторожный гость, - обидел, вызвал переполох.
- Что это вообще такое!? Ты где воспитывался, молодой человек?..
- Да ладно, всё путём.
- Нет, не ладно! Ты не по адресу попал, так что можешь быть свободен.
«Какая глупая ситуация, - раздумывал Климов, когда всё стихло и парень исчез, хлопнув входной дверью, - и почему в человеке так много скота? Наступят ли времена, когда в каждом шаге идущего по земле, будет присутствовать благородство, доброта, человечность как вектор бесконечного развития духа? Вот если бы на нынешнюю молодёжь взглянул, предположим, Сократ, как бы он завопил от ужаса, узнав что два с лишним тысячелетия не изменили к лучшему жалкую, ущербную духовную суть человека…»