Прошло более двух лет с тех пор как Игорь Томский поступил на службу в органы. Теперь он работал в пресс-центре МВД республики, периодически устраивал брифинги для журналистов, занимался тематическими полосами и подборками криминальных новостей в солидных газетах, организовывал «круглые столы», и, случалось, обнимался с генералами, то есть, не был далёк от руководства МВД.
А после работы спешил домой к сыну. Парень быстро рос, забавлял своими играми и проделками так, что отец не видел иной цели кроме той, чтобы всего себя воплотить в наследнике. Кооперативная квартира уже многократно снилась ему по ночам. По жеребьёвке расположение жилья выпало на третьем этаже. Складывалась потешная ситуация: адрес уже был, а место жительства задерживалось.
Отец Игоря, Пётр Фомич, решился на непростой для себя выбор – продал частный дом, чтобы на вырученные деньги купить сыну квартиру. Самому же ему, инвалиду-фронтовику, государство вскоре предоставило жильё, где всё семейство ютилось уже не первый год. С ожиданием квартиры прочно связывалась душевная неприкаянность, беспорядок, когда книги, вещи – всё свалено в угол, да и перед родителями было уже неловко.
Разнообразие в жизнь вносили усиленные тренировки; и хотя Игорь не чувствовал особых успехов, на фоне других выступал все же эффектно. Во время жёстких схваток на ковре или ринге, в спарринге он поддерживал силу духа такими мыслями:
«Мы слишком много себя в жизни жалеем, а она такова, что соплей не терпит. Надо жёстче, злее, крепче стоять, иначе хамы и дураки сожрут, сотрут, унизят…»
В контакте работали всерьёз, наносили синяки, ссадины, но никто на это не обижался.
«Если обратил внимание, - писал Игорь в письме Климову, - на штемпеле Караганда. Опять сессия, опять эти игры в заочное обучение. Надоело. Я домашний человек. Мне нужно привычное окружение, родные лица. Перед отъездом сюда выдал большой очерк в молодёжной газете о нашей группе захвата, вернее, об одном задержании вооружённого наркомана. Честно говоря, очень хочется работать творчески, но на это не хватает времени, воли. Всё откладываем на потом, а сей горизонт всё уже и уже. Нам уже по тридцать шесть, и всё идёт к закатному моменту. Остаток жизни отдам нашему с Тамарой произведению - сыну, которого обожаю. Повторю себя в нём, но на более высоком уровне. Он – умный и развитой мужичок… Всё сильнее и острее сознаю, что друзей нет. Есть товарищи по охоте, есть коллеги по работе, собутыльников полно, друзей нет… Хорошо, что жена человек. И поговорить, и попечалиться можно. Она всё понимает, многое прощает. Это мой пожизненный вариант, я его не прогадал… И остаётся нам с тобой, Алексис, общение посредством ручки и бумаги, но это та нить, которая нас связывает с молодостью. Что впереди? Верю – ещё многое, и не надо в этом будущем обрывать тот нерв, который нас бросает то в жар юных воспоминаний, то в холод грядущих морозов…»
Письма долгое время составляли главную отраду в отношениях друзей. Конечно, было грустно, что жизнь так разъединяет; расстояние и время воспринимались серьёзной преградой. Очередное письмо от Томского пришло через пару месяцев.
«Что-то мы с тобой затерялись в гуле времени и в хаосе событий. Ты сожалеешь о том, что якобы «учил» меня как жить, что любить и кому кланяться. Я не в обиде, друг, всё правильно. Важно ведь не только иметь убеждения, но надо и уметь их отстаивать. У тебя это хорошо получается. Я вообще многое пересмотрел в своих взглядах на жизнь, и главное – воспринял плюрализм, понял его нутром. Нельзя навязывать свой образ мысли и жизни другим. Пусть это будет правом каждого отдельного человека. Это дала нам перестройка, главный итог у которой пока что – оживление мозгов.
Как живу? Пишу в своей новой квартире. У нас три комнаты, так что я теперь король. Сейчас в отпуске, а скоро в Караганду на госэкзамены. Последний раз попьём отменного пивка и всё - пора и честь знать. Откровенно говоря, что-то я в жизни потерял, какой-то ориентир. За последние десять лет прочёл не более двадцати книг. Каково, друг? Не скажу что отупел, но многое не добрал. Пресса душу не питает, только бьёт по мозгам…»
Несмотря на свои успехи в спорте, в готовности обезвреживать преступников, неделями пропадать в горячих точках республики, Томский непременно жаловался на скуку, сетовал на то, что время исчезает струйкой, как в песочных часах, и это обстоятельство само по себе угнетает.
Как ни терпелива и умна была Тамара, третья супруга Игоря, но и у неё заканчивалось терпение. В душе Игорь отчаянно клял себя, признавая, что человек он сложный и противоречивый, чрезмерно требовательный. Сам ни минуты не хотел сидеть сложа руки и того же требовал от жены. И опять же – в который раз! – издевательски заявлял, что большинство женщин – носители куриных мозгов, что они не в состоянии проникнуть в его духовный мир. С некоторым ужасом Игорь понимал, что пока радикально всё не переиначить, нормальной жизни не будет, боялся потерять сына, но терпеть всю жизнь такое «семейное счастье» даже не планировал.
В республике чувствовалось дыхание грозных негативных перемен. В спецгруппе регулярно шли тренировки по отработке действий против экстремистов. Несмотря на массу стрессов, отпуск Томский провёл в скитаниях по намеченным маршрутам. С открытием охотничьего сезона ночевал на озёрах, в поле, ездил в горы; измучился, прокоптился, но видел красоты. А тут подоспело событие – отозвали из отпуска и послали на Всесоюзный семинар в Ярославль.
И увидел Игорь Русь изначальную, вдохнул запах полей и лесов, ощущая себя сыном этой земли, не гостем. Посетил имение Некрасова – Карабиху, постоял рядом с флигелем поэта. Было дивное впечатление от клёнов, ровесников минувшего века. В Москве он задумчиво бродил по лестницам собора Василия Блаженного и чувствовал себя исконно русским. А потом был мерный гул самолёта, белые пустыни облаков и вновь Азия, Азия…
Климову приходили нечастые письма, где Томский жаловался:
«Если вникнуть поглубже, во всех несчастьях виноват я сам. Моя непоследовательность, моё неумение сосредоточиться на главном. Довольно серо и скучно вокруг. В душе какая-то постоянная неудовлетворённость, пессимизм и скептицизм. Иногда хочется бежать куда-нибудь подальше от людей, от слов, от обязанностей жить не так как хочу, от суеты, которая ничего человеку не прибавляет, кроме морщин и болей.
Но были в недавнем времени и отдушины. Я уже получил диплом юриста, теперь два высших образования, что в принципе приятно. Была командировка в Москву на Всесоюзное совещание журналистов-правоведов. Встретил я там женщину – ту, которую господь придумал для меня, но ошибся временем и местом. Живёт она в Хабаровском крае в городе Николаевск-на-Амуре. Завотделом газеты, тридцать три года, замужем, двое детей. И всё у неё дома прекрасно, но теперь не совсем. Она полюбила меня, и теперь еженедельно пишет письма. У нас с ней было всё и по-настоящему. Я тоже её люблю, но прекрасно сознаю, что иных отношений нам не дано. Кроме тысяч километров расстояния между нами ещё и горы обстоятельств; их не обойти, не взорвать. Остаётся лишь одно – письма, звонки.
Бог наказал меня за лёгкость отношений, слишком часто я всё это менял и примеривал, а теперь, когда руки и ноги связаны, он показал мне мою женщину… И всё. Теперь только письма и постоянная, тёплая, как кровь, режущая по сознанию, тоска.
Была ещё одна командировка. Подняли по тревоге, вооружили и спецрейсом на юг. Там было жарко… На грязной, клоповной койке я валялся десять дней, а в свободное время разгонял массовые беспорядки; насмотрелся на результаты наших плакатов о дружбе народов СССР».
Третий брак Игоря тоже оказался обречённым. Тамара больше не желала оставаться человеком, который вечно раздражён, вечно с претензиями и всё норовит устроить на свой лад… Крепилась не один год, но вот пришло время окончательного разрыва. А для Томского это ещё и расставание со своей прекрасно оборудованной трехкомнатной квартирой. Снова началась для него суровая мужская жизнь и снова в родительском гнезде.
В одном из столкновений с экстремистами Игорь получил серьёзное пулевое ранение в шею. В случившейся перестрелке не защитил его бронежилет, а отличная физическая подготовка не имела решающего значения. Томский долго лечился, хирурги сделали всё, что могли, но последствий избежать не удалось: голос Игоря сильно изменился, огрубел настолько, что казалось, его специально изменили для неузнаваемости. К тому же голова оставалась склонённой на левый бок.
Из пресс-центра МВД пришлось уволиться, но благодаря сохранённым связям он сумел открыть в городе собственный магазин и стал торговать охотничьим оружием. В этом сказывалось его давнее пристрастие, склонность к военной атрибутике.
На улицах южного города, носившего уже иное название – Бишкек – вовсю прорастал капитализм с его волчьим оскалом, заставляя многих горожан вертеться в сумасшедшем темпе, надрываться в работе, чтобы сносно существовать. Для не желавших напрягаться определённо вырисовывалась альтернатива – нищенство.
Дела у Томского шли в общем неплохо: возрастал год от года доход, народ, как ни горестно менялось его существование, всё больше и больше нуждался в оружии. Игорь директорствовал, приобрёл для поездок на охоту и в места отдыха джип «Ниссан-сафари», и жил на фоне прочих граждан вполне солидно. Однако, он всегда пребывал в напряжённом настроении, легко и по пустякам выходил из себя, зол был на весь свет и выглядел на своём рабочем месте угрюмым. И ничего не мог с этим ущербным состоянием поделать: сказывалась изрядно потрёпанная нервная система, усталость, разочарование.