Кунаки, глава первая

               
        В школьные годы  Алексей  Климов никаких особенных способностей и задатков не проявлял, больше удивлялся, изумлялся мудрости, неохватности познаний, которыми ловко владели учителя. Думая, например, о том, что у человека есть мощные, поднимающие ввысь два крыла – разум и воля, он отвлекался так, что забывал вовремя ответить. Иногда преподаватель тряс его за плечо со словами:
      - Эй, тихоня, очнись!..
    
        Своё сочинение о тургеневском нигилисте  Базарове Климов писал с упоением, вдохновлённый образом пытливого, деятельного патриота, человека с крепкими нервами и здоровым  воображением. Ну конечно, Тургенев изобразил лишь верхушку айсберга – поступки молодого человека на отдыхе от учёбы в столице. Остальное угадывалось:
      
        «Симпатичный мужик, великий труженик, гигант…» - развивая свои мысли относительно  Базарова, Климов был уверен, что в советской стране нигилизм никуда не годится, нет надобности что-то рушить, расчищать… Такой человек мог стать главным инженером какого-нибудь треста или министром здравоохранения. Зря что ли  лягушек резал?!
    
         Позже, поступив на заочное обучение в университет, Климов переживал эйфорию, словно факультет, на который он попал, представлял собой Олимп.
     «Я философ… Это почти фантастика мало похожая на профессию. Наука или душевное состояние? Диагноз?» - с тревогой и наслаждением думалось о главном своём деле – мыслительном процессе длиною в целую жизнь. – У Гоголя был философ Хома Брут… Странный тип, монах, попавший в неприятный переплёт с панночкой, колдуньей. И ещё этот Вий, страшилище чёртово».
       
        Размышлять для Климова было приятным занятием особенно в поезде по дороге на первую сессию в Алма-Ате. Радиотрансляция в вагоне бодро напоминала о новых заботах молодёжи. Климов уже не раз слышал о гигантской стройке с мелодичным названием БАМ. Да только ли это! Можно было с десяток насчитать ёмких, призывно звучащих аббревиатур. В радиоочерке рассказывали про КАТЭК – Канско-Ачинский топливно-энергетический комплекс. Советский Союз жил в созидательном ритме, и молодёжь, принимавшая на свои плечи заботы, искала новые места для подвигов. С грохотом на рельсовых стыках колёса повторяли бесконечно:
«Катэк, катэк, катэк…»
      
         К стройным, системным размышлениям надо было себя приучать, иначе мысли возникали случайно, в хаосе,  и тут же исчезали, как пузыри на лужах. Соседи-попутчики – воркующая семейная пара, завершив ужин, улеглась на нижних полках – тихо, покойно в полумраке купе. Эти были неинтересны Климову:
    
        «Как узок горизонт связавших себя браком!..  Жизнь в таких путах примитивна до крайности…»  Тут же в воображении возник рыжий конь со спутанными передними ногами. Он может пастись, но далеко не ускачет и поймать его, удержать от излишней прыти ничего не стоит.
     Но какими наивными оказались эти убеждения! Не прошло и полгода, как судьба, точно в насмешку сыграла с Климовым свою шутку.
    
         …Произошло это на вечеринке – первой традиционной встрече школьных друзей. Весёлое застолье во дворе частного дома под виноградной лозой вихрем вскружило вчерашним одноклассникам головы. У Климова голова к тому же болела, так как накануне выкупался в холодной речке. А тут как нельзя кстати под мажорные тосты выпил водки; боль мгновенно исчезла, захотелось веселья, куража.
   
      - Слушай, Витя,  зачем ты всё забыл?
      - Я ничего не забыл. Ты вообще-то о чём?
      - Ну  как же, вспомни как мы ездили в ишачий город Самарканд и малость подрались там с местными, как в походе пили портвейн, нашли пещеру. Ждали снежного человека, а он так и не явился.
   
        Заметно возмужавшие, захмелевшие парни степенно выходили из-за стола покурить, поболтать в мужском кругу о житье-бытье. Отпускали шутки в адрес вчерашних своих подруг-одноклассниц.
      
        - … Девчонки наши как-то стремительно превратились в баб… Ну посмотри, Томка Шалаева уже замужем, располнела, как попадья, Варакина стала похожа на ящерицу – нервная, дёрганая, видимо, замуж пора, а жениха нету. Лисовская выглядит потасканной и уже, похоже, отцвела.
    
        - Проняев, ты там в Харькове живёшь среди хохлушек, как в малиннике. Объелся, видать, этой самой малины. У тебя аллергия на женский пол.
    Но неправ был Проняев, говоря что Лисовская поблекла, иначе не случилось бы то непредвиденное, что осознал впоследствии Климов. Вечер школьных друзей продолжился танцами среди цветущих вишен и яблонь. Немногие пары кружились в вальсе, другие попросту топтались в обнимку. Климов пригласил на танец  Лисовскую, с тайным восторгом обнял её  за талию, застенчиво улыбнулся:
       - Славный сегодня вечер!   Запомним его, Ленка. Я по крайней мере выздоровел… Так хочется, чтобы и тебе было хорошо.
      
        Девушка взглянула нежно, мечтательно, и внезапно уронила голову Климову на плечо. Этот момент обозначился не иначе как роковая точка отсчёта в притягательной и манящей перспективе грехопадения.
      «У неё очаровательное, милое  лицо, как я раньше этого не замечал?» - удивлялся, внутренне ликовал Климов, и теперь уже не переставая, любовался её гипнотизирующей улыбкой, почему-то считал эти статные ножки своей роскошью, своим достоянием. Так причудливо действовало воображение.
   
       На предложение поехать завтра на озеро, чтоб отдохнуть на природе Лисовская приложила ладонь к воображаемому козырьку: «Слушаюсь и повинуюсь!»
  Майский день выдался чудесным, по небу весело и неспешно плыли белые, освещённые солнцем облака. Уютную лужайку среди зарослей берегового камыша периодически накрывали тени, и всё равно было жарко.
     - Миленькое местечко, - заметила Лисовская, расстилая на траве мягкое цветное великолепие спального мешка.
     - Будем считать что это наши райские кущи, - весело поддержал Климов.
    
      В нескольких шагах от «рая» красовался, сиял свежей краской недавно купленный мотороллер «Турист». Встречаясь взглядами с Лисовской, Климов испытывал любовный трепет вместе с холодком смутно ощущаемой тревоги или опасности. Откуда это? Почему восторгу сопутствует жалость,  точно сближение с девушкой само по себе коварство фортуны…
     - Хорошо бы вот так же пожить у моря и чтоб рядом горы… Ночевать в палатке, любоваться звёздами. Представляешь, какая это экзотика: море, горы, космос!..
    - Ночью страшно,  - эмоционально возражала Лисовская, оставаясь доверчивой, милой.
   
       Ещё год назад Климову и в голову не пришло бы увидеть в худенькой девчонке-однокласснице предмет свой будущей страсти,  и вот поди ж ты, он обнимал горячие от солнечных лучей плечи Лисовской, целовался, блаженствовал, глядя в бирюзовую небесную даль. Приятно и весело дурачились.
     - А у нас в квартире кошка родила вчера… - ни с того, ни с сего сообщал Климов.
     - А у нас в квартире газ – это раз! – смеясь, продолжала забаву Елена.
     - А у нас противогаз!..
    
      После долгих, пленительных поцелуев Климов до дрожи в теле ласкал свою красавицу, а уже вечером в сумерках придумал забраться в громадный стог прошлогодней соломы на краю раскинувшегося до горизонта поля. По пологому склону не без усилий им удалось забраться на самый верх и оттуда, лёжа, любоваться звёздами.
     - Ты никогда не забудешь этот вечер, это сено, - вдохновенно уверял Климов.
   
     Его романтическое настроение отчасти передавалось и Лисовской. Полная, точно распухшая от истомы луна ровным матовым светом озаряла  окрестности, и от этого заросли камыша, озеро и даже пустынное поле представляли собой роскошный пейзаж.
     - Может я и запомню этот вечер, но только потому что солома колется… - короткий, неестественный, словно напуганный смех и затем страдальческие нотки в голосе Лисовской. – Не надо, ну не надо!..
     В глазах её блестели слёзы.
    
     Климов чувствовал не утихающее волнение. Раздеть бедное существо противоположного пола, повинуясь бешеному, властному зову природы, понимая что совершается какое-то святотатство!..  А дальше он - то ли подлец, то ли грешник, которому нет прощения.
   - Вот оно земное, а всё остальное – космос, - загадочно, философски мудрёно обмолвился Климов через какое-то время, когда уже успокоились, замерли и бесцельно глядели в чёрное   пространство, усеянное мелкими,  страшно далёкими звёздами.
      
      Лисовская молчала; нужно было спускаться, идти к мотороллеру. Впрочем, в город они возвращались по-прежнему весёлые и беспечные. Климов, как кот, ласкался, шутил, Елена, крепко обвив его руками, подставляла раскрасневшееся лицо прохладному ночному воздуху.
   
      …В середине осени состоялась их свадьба. Солнечным субботним днём «Волга», управляемая дядькиным шурином, не спеша повезла молодых из пригородного посёлка в центр города к дворцу бракосочетаний. Родственник с редким именем Прокоп отличался солидностью и весёлым нравом. По дороге на украшенную лентами машину, как на что-то диковинное, глазели прохожие, и Прокоп не выдержал, с доброй улыбкой провозгласил, встретившись взглядом с немолодой уже парой:
    - А ваша песенка уже спета…
    - Нет, нет! – запротестовал, как в экстазе, забился лысый, низкорослый мужчина. – Мы ещё хоть куда!
   
       Климов во время этой поездки и в загсе с тревожным замиранием сердца молчал. И после, сидя за свадебным столом рядом с невестой, теперь уже женой,  не сразу развеселился. Казалось, вся эта карусель поздравлений и сам факт женитьбы - понарошку и  не слишком  его касается, а происходит  всё это с кем-то другим. И только выпив несколько бокалов шампанского, жених почувствовал какое-то подобие торжества. Некто посторонний, незримый, вроде беса, прошептал плотоядно: «Гори оно всё синим пламенем! Гулять так гулять!»
      
        А чуть позже двоюродная сестра, подойдя к Климову сбоку, дёрнула за рукав:
       -  Лёша,  тебе не надо больше пить…