Дом на дереве из стекла. Дерево высокое, дом ближе к верхушкам крепким расположился, так что с земли не видно его. Умучаешься голову вверх держать, чтобы рассмотреть.
Крыша, стены, а точнее, окна по всему периметру дома стеклянные. Больше на террасу деревенскую похоже. День, небо светлое. Гости у меня в доме и близкие тоже рядом. Расселись на бревне внутри пристройки к дому, тоже стеклянной, общаются, смотрят в небо сквозь комнаты. И тут вдруг сильный порыв ветра засыпает их птицами толстыми маленькими. На воробьев птички похожи, только черные как уголь и лапы у них железные. Игрушки заводные напомнили из детства, в них ключик вставляешь, а они прыгают. Градом птицы посыпались, перья летят и гостей больше не видно за ними.
Ох, думаю, надо окно скорее закрыть. Ты сидишь на диване низком в большой просторной комнате в форме шестиугольника и говоришь мне: "Надо бы все окна в доме закрыть".
Мы вроде как кино смотрели вместе - Птицы? Хичкока? Захлопываю окно на веранде, где друзей воробьями засыпало, быстро двигаюсь в другую сторону, закрываю все рамы, что напротив дивана на крючки ржавые. Дальше есть еще коридорчик от комнаты, к ветке дерева пристроен. Там две рамы высокие, по ступеньке ступить нужно вниз. Но я не успела, голоса отвлекли.
Старухи, бабушки мои покойные, по дому шастать стали и разговаривать: баба Поля (Пелагея), баба Аня, бабушка Мария. Я их вижу и слышу, а ты - нет.
- Баба Поля, тебе же уезжать надо было! А за тобой и другие бы выперлись.
А теперь, в такой птичий град, куда же ты поедешь?
Ах, как жаль, как жаль, - говорю я с ними. И тянусь к двум последним рамам незакрытым, одну захлопнула, вторую - никак.
Шаровары льняные белые, что на мне в три накрута на поясе висят, спадать стали, придерживаю их левой рукой на бедре, а правой к окну тянусь. Неудобно, черт. Никто не видит? Оборачиваюсь, ты все также на диване сидишь, какие то пожелтевшие от старости бумажки-листы читаешь, вот только в них записей нет, чистые они. Бабушки рядом пристроились, молчат. "Ну, думаю, видно кино неинтересное, не Хичкок таки".
Закрыла я, наконец, последнее окно, а тут стоны послышались: "Внучка, водички...".
У нас там погреб темный в подпол дома со ступеньками и стенами каменными, для картошки и солений, оттуда голос раздавался.
- Так, вспоминаю я, - это ж прабабка Елизавета, она тоже мертва давно, у нее там склеп что ли?
И вдруг мне в голову ясность вступила, будто ее голос вселился: "Что то ты, внучка, давно травяных смесей не готовила".
А я их, бабушка, никогда не готовила. А теперь стою, рецепт вспоминаю, точнее название порошка. Надо не забыть мыльный корень добавить, чтобы как шампунь стал, пенился. Как же он назывался?
- А вот так-то, - говоришь ты мне с дивана.
- Откуда ты это помнишь, это ж сто лет назад было, и то в моей голове...
9 октября 2015