Ледоколы в тропиках. Часть вторая. На рейде

Дядя Вова Гнедых
                Сайгон. Борт судна. C перепоя...
                На уши чей-то голос звонкий
                так давит, не даёт покоя,
                что лопнуть могут перепонки!
                - На воздух, к борту!
                Но, какое... - воды не видно - джонки, джонки...
                Торгуют...
                Чем?
                Опять - "Ла мои"!


                (джонка - вьетнамская лодка
                "Ла мои" ("Lua moi") - вьетнамская рисовая водка.)
               

                НА РЕЙДЕ

    После полуторамесячного перехода, уставшие от жары и однообразия, мы наконец-то пришли в Сайгон и стали на рейде, прямо в реке у местного судоремонтного завода.
    Впервые за сорок с лишним дней на утреннюю вахту меня разбудил не будильник или телефонный звонок вахтенного механика, мечтающего сдать свою вахту мне, а громкие, наглые голоса прямо за бортом. Голоса различались в тембрах и оттенках, по возрасту и гендерному признаку, мешали в себе корявый русский, английский и французский, но по характеру могли изображать из себя только одно - базар. Базар это и был.
    Выйдя на палубу, дабы удовлетворить любопытство, я тут же отметил, что в  ближайших десяти метрах вокруг ледокола и стоящего за ним на якорях дока, воды просто видно не было. И ледокол, и док со всех сторон были облеплены достаточно утлыми лодками – джонками, доверху заваленными всяким товаром, предназначенным для продажи, и весь этот плавучий базар уже торговал во всё своё многоголосое горло.
    Джонки были загружены бананами, ананасами, кокосовыми орехами и прочей местной всячиной, названия которой я даже не знал. Помимо растительных даров джунглей, на продажу предлагалась и местная фауна в виде множества попугаев, дико орущих из самодельных бамбуковых клеток; еле двигавшихся, как будто сонных, лемуров, которых даже орущие попугаи не в состоянии были разбудить, и кого-то там ещё, настойчиво шевелящегося под мешковиной в корзинах. Некоторые джонки были наполнены различными сувенирами-безделушками явно кустарной ручной работы. Основная же часть плавучего базара была загружена алкоголем различного наименования и неопределенного происхождения.
    Денег за переход никому ещё не выдали. В кармане у меня была пара долларов, не больше, но побывать на рынке и ничего не купить? Подойдя к джонке, груженной экзотическими фруктами, я ткнул пальцем в самую большую связку бананов, произнеся интернациональное:
    -  Хау мач?
    - Ван доллар! – на том же языке, но не забывая и о сурдопереводе в виде поднятого вверх одного пальца, бодро отозвался кто-то прямо из-за кучи бананов.
Я перегнулся через борт и протянул купюру с портретом Джорджа Вашингтона, которая тут же исчезла где-то внизу под фальшботром, а ловко вскарабкавшийся прямо на борт маленький человечек неопределенного возраста стал поднимать из джонки мой заказ, выкладывая его прямо на палубу. Связка бананов – одна, другая, пятая- целая куча, орехи кокосовые – не меньшая куча, ананасы – горка и напоследок-несколько корзин неизвестных мне доселе колючих фруктов, похожих на наши зеленые, нераскрытые грецкие орехи, но колючие.
    Выгрузив содержимое джонки, человечек поблагодарил меня за покупку знакомым до безобразия: «Спасибо, товарищ!»  и скрылся за фальшбортом так же быстро, как и появился. Тесно прижавшиеся джонки, между которыми и воды-то видно не было, тут же разошлись каким-то немыслимым образом, пропуская на выход удачливого торговца. Освободившееся место молниеносно было занято джонкой с алкоголем.
Закуска уже была: целая гора всякой всячины и всего-то за один доллар. А если всё остальное само к тебе плывет, то это точно - знак! Ткнув пальцем в бутылку «Белой лошади», я задал прежний интернациональный вопрос, но ответ был уже не такой радушный:
    - Ту долларс! – произнес сидевший на позвякивающих ящиках вьетнамец, поднимая вверх два пальца.
    Столько у меня не было, Джордж Вашингтон оставался один единственный. Не желая с ним расставаться бездарно, бережно держа его в руке, я отрицательно мотнул головой и показывая одинокий портрет как наживку, произнес:
    - Онли ван…
    Бутылка «Белой лошади» неумолимо переместилась назад в ящик, но в качестве альтернативы поднялась рука с другой бутылкой прозрачного содержимого, на этикетке которой, помимо иероглифов, читалась надпись «Lua moi».
    - Ван доллар – произнес вьетнамец, объясняя, что в качестве альтернативы эту бутылку за один доллар он мне отдаст.
    «Консенсус» - популярнейшее слово тех времен. К нему мы и пришли.


    Затащив добытую снедь в каюту, я забежал в кают-кампанию на завтрак и поспешил в машинное отделение на вахту.
    В машине, под руководством старшего механика, собралась вся машинная команда. Нам сообщили, что полтора месяца в пути – ещё цветочки. Шли-то мы медленно, но пришли слишком рано – котлован для дока, который мы сюда приперли, ещё не готов, а пока его будут рыть – стоять нам тут в реке и держать его на своих якорях ещё не один день и даже не один месяц.
    Грусти в глазах экипажа при этих словах я не увидел – граница успешно открыта полтора месяца тому назад, а значит валюта капает каждые сутки и чем больше суток за границей, тем капает она всё звонче.
Не огорчила меня и новость о переходе на стояночные вахты – сутки через двое.
    Да, мне предстояло проторчать на вахте целые сутки, но на стоянке это проще, чем в движении. Ходовые агрегаты были заглушены, работали только системы обеспечения судна электроэнергией, водой и прочим необходимым, а это всё и так в большей части - моё же заведование.
    С огромным удовлетворением я заметил, что не чувствую прежней жары, донимавшей на морском переходе– то ли оттого, что привык и акклиматизировался, а может быть и оттого, что все ходовые агрегаты уже благополучно остыли.
    Стояночная вахта не предполагала и постоянного нахождения в машине, там постоянно дежурили мотористы и электрик. Вахтенному механику и электромеханику дозволялось находиться в любом месте судна – был бы телефон, по которому их можно вызвать туда в случае необходимости. Это меня тоже вполне устраивало, а поэтому дав задания мотористам, дабы не балдели без дела, и произведя обход по отсекам я поднялся на палубу.


    На палубе я увидел гостей – два вьетнамца в форме стояли на палубе и решали насущные вопросы с нашим капитаном и вахтенным помощником. Облепившие нас ранее джонки теперь отошли от судна на почтительное расстояние, к борту не приближались, а их хозяева явно дожидались результатов этих международных переговоров.
    - Нет, в каюте мы жить не будем – говорил вьетнамский офицер в форме пограничника, с огромной, практически генеральской звездой на погонах. – Тут будем жить – указал он на дверь в кладовку плотника, находившуюся прямо на палубе.
    - Боцман! Организуй! – громко произнес капитан.
    Боцман, кивнув двум матросам в сторону кладовки, молча приступил к исполнению распоряжения.
    - Служба! – как бы извиняясь, произнес второй вьетнамский офицер в таможенной форме с двумя малюсенькими звездочками на погонах – Мы тут должны находиться и наблюдать. Граница!
    - Боцман, подготовишь место, распорядись на камбузе, чтобы завтрак, обед, чай и ужин на двоих сюда приносили.
Офицеры переглянулись, старший утвердительно кивнул, а младший махнул рукой нетерпеливо ожидающим джонкам, которые незамедлительно помчались к ледоколу и вновь облепили его как мухи.
    - А когда можно будет ждать открытия границы и разрешения сойти на берег? – спросил капитан.
    -Садитесь в любую джонку, за один доллар вас до берега доставят, а на берегу рикши и мотобайки за доллар-два довезут до города. Я разрешаю. – произнес пограничный «генерал».
    - А отметки в паспортах? Пропуска? – удивленно спросил вахтенный помощник.
    - Вы же русские. Кто их у вас спросит? – прозвучал ответ старшего.
    Таким образом вьетнамская граница была открыта.


    Оставаясь на палубе, я наблюдал, как свободные от вахты члены экипажа, разодетые и нарядные, небольшими группами садились в джонки и отчаливали в сторону берега.
    Через некоторое время на палубу вышли водолазы. Они погрузили своё снаряжение в подошедший с дока ял, спрыгнули в него сами и отправились в сторону готовившегося для дока котлована.
    -Наконец-то – работа! – крикнул из яла один из них, как бы отвечая на мой взгляд.
    Я махнул им рукой и направился с обходом в машинное отделение – у меня ведь тоже работа!
    Я спустился в машину и обошел отсеки. Проверил работу мотористов – они делали ревизию осушительному насосу. Взглянув на часы, заметил, что время приближалось к обеду-на камбузе скоро потребуется горячая вода, а потому я запустил котел и отправился наверх.
    - Четвертый! Ты чего это накупил продуктов, а не угощаешь? – прозвучал звонкий голос дневальной.
    -Да, Володь, - поддержал её третий помощник, стоявший рядом- благополучный приход отметить нужно.
    -Где сядем? – поинтересовался я.
    -У меня – ответил третий- рубка рядом, рация, связь.
    -Хорошо, поднимайтесь, а я зайду к себе и что-нибудь к столу прихвачу.
Из своей каюты я позвонил в машину, предупредил мотористов в какой каюте меня искать, нагрузил большой пакет приобретенных утром даров местной природы и присовокупив к нему приобретенную там же бутылку направился в каюту третьего помощника.

    Валеру – третьего помощника я знал хорошо – мы были соседями в малосемейном общежитии пароходства. На ледоколе мы тоже общались часто – по работе и его и моя вахта совпадали по времени и когда в машинном отделении находился я, то на штурманском мостике в это же самое время полагалось быть ему, а после работы и время досуга тоже как-то само собой совпадало.
    С дневальной же я познакомился только тут, на ледоколе. Женщин в море немного, но и они на судах бывают.

                Да, их не много...
                но, конечно, есть!..
                (хотя и не к добру они на флоте...)
                и хорошеют с каждым оборотом
                винта гребного
                (коль далёкий рейс...)

    В основном они работники пищеблока, в обязанности которых входило помогать коку (он же повар-пекарь) накрывать столы в кают-кампании для командиров или в столовой команды, для рядового состава. У некоторых были и другие обязанности – стирка постельного белья, уборка общих помещений и каюты капитана. Остальной экипаж наводил чистоту в своих каютах самостоятельно. Наша дневальная была яркой и шумной представительницей таких судовых женщин. Звали её Любой, но все называли Любаней. Рассказывали, что когда-то она- совсем ещё молодая девушка– бывший учитель русского языка и литературы, плакала навзрыд только оттого, что в её присутствии кто-то мог материться. А кто на флоте не матерится? На флоте матом не ругаются, на нём говорят! Время шло, Люба вышла замуж за боцмана (он работал на другом пароходе), родила ему двоих детей, но как только дети подросли до школьного возраста, опять пошла в море. Жизнь морская явно расширила её словарный запас вкуснейшими инвективами – уж если что ложится на благодатную почву, а не на три класса церковно-приходской, то и послушать любо-дорого!  В допуске к её телу на пароходе никто замечен не был, кто-то знал её мужа, а кого-то она сама отшивала, да так шумно, что это становилось достоянием всего экипажа и поводом поржать да обсудить незадачливого претендента на перекурах. Но она была веселой болтушкой-балаболкой, способной поддержать любую компанию своей неугомонной энергией, острым словом и морем позитива. Потому в любой компании её всегда рады были видеть, и мы с Валеркой не были исключением.

    Постучавшись в каюту, я вошел.  Валерка суетился, расставляя на столе имевшуюся у него разномастную посуду для пития и под закусь. Передав ему пакет, я поставил на стол бутылку.
    -Да, правильно взял, – похвалил Валера, беря бутылку в руки, – эта хоть заводская, а всё остальное – с какой этикеткой бутылку подберут-отмоют, под тем брендом и реализуют. Токарь с плотником бутылку «Наполеона» с утра отведали – самогон-самогоном, а «Ламойку» на заводе льют, она дешевая, её и смысла подделывать нет, лишь за доставку к борту накручивают своё.
    С этими словами он убрал мою бутылку в холодильник, а из него достал такую же, но холодную.
    -Открывайте, алкаши, у меня руки заняты – послышался за дверью голос дневальной.
    Валера отворил дверь, в каюту тут же ворвалась Любаня с большим блюдом гуляша в одной руке и чайником компота в другой, буханку белого хлеба она прижимала к себе просто локтем.
    -Берите закуску, пока у меня руки не оторвались – тарахтела Любаня – да наливайте, а то уйду!
    Блюдо с мясом было размещено в центре стола среди бананов и ананасов, компот плеснули в кружки побольше, а рисовую «Ламойку» в кружки поменьше.
    -Если хочешь жить в уюте – пей, гуляй в чужой каюте! – засмеялась Любаня, поднимая стопку – Ну, за гостеприимного хозяина!
    -За окончание перехода! – поднял рюмку Валерка.
    -С новым портом! – поддержал я.

    Сидели хорошо! Вкусно!
    -Хватит траву жрать – не овцы! Водку розой не занюхать – сразу же, после первой рюмки назидательно затараторила Любаня, заметив, что наши руки потянулись к экзотическим фруктам. – Мясо ешьте, а то нажретесь ананасами в «Ла мои», натуры вы мои поэтические! Это не шампанское, как у Северянина, тут градусов сорок пять! От этаких градусов, да в такую жару, голову потеряете, приставать ко мне начнете, по шее получите, напьётесь с горя…  Не, я конечно вас не брошу, по каютам и шконкам  разнесу, но вахту за вас стоять точно не буду! Не пристало членам экипажа женского пола, заместо мужских членов стоять! Ешьте мясо, пока оно горячее, а будет мало – принесу ещё, всё равно две трети команды на берегу, а приготовлено на всех.
    Мы ели. Пить естественно тоже не забывали.
    -Ой! – схватилась за голову Любаня, – мне же вьетнамских защитников кормить! Мальчишки, поможете? Одной-то двух рук зараз не хватит!
    -В чем проблема? Конечно! – успокоил её Валера.
    -Не вопрос. – подтвердил я.

    Мы спустились на камбуз.
    -Кок, где там пайка вьетнамских генералов? – с ходу затараторила Любаня – а то они на голодный желудок перекроют всю торговлю и без берега оставят.
    Кок кивнул в сторону приготовленных продуктов.
    -Держи борщ – протянула Любаня Валере фаянсовую супницу.
    Оценив быстрым взглядом два бачка с макаронами и гуляшом, Любаня со словами – В желудке всё одно перемешается, а один бачок нести сподручнее – вывалила гуляш прямо в макароны и встряхнула бачок, перемешивая в нем продукты, после чего передала его мне. Сама взяла чайник с компотом, хлеб и посуду.
    - Пойдемте, мальчики, накормим болезных. – засмеялась она, направляясь к выходу.
    Мы пошли следом.

    Пограничный «генерал» встретил нас с явным удовлетворением, пригласил присесть, угостил  горячим чаем из котелка, неизвестно где и как приготовленным, но вкусным.
    Таможенник в это время расхаживал перед шеренгой вьетнамских барышень, уже стоящих прямо на нашей палубе.
    -Ван доллар. – объяснил он скачущему перед женским строем мотористу, только-что сменившемуся с вахты.
    Моторист определился-таки с предметом своих желаний, протянул таможеннику оговоренную купюру и, взяв за руку самую крупную из всей шеренги, повел её в свою каюту.
    -Дешевый триппер! Всего-то один доллар! – прыснула Любаня.

    В это время с кормы послышались громкие маты и причитания: причаливший ял выгружал на борт водолазов.
    -Что за трагедия, мальчики? – ехидно поинтересовалась Любаня, – первый день работы, а уже столько горя?
    -Да пошли они! – огрызнулся старший, быстрым шагом проходя мимо нас.
    -Отказались они от наших услуг. – пояснил второй.
    -Чем же вы так не угодили? – не унималась Любаня.
    -Дорого им! Мы же готовим снаряжение, заправка баллонов денег каких-то стоит, да и платить нам два доллара в день по договору нужно. А рядом со мной такой же вьетнамец без всякого снаряжения, просто обвязавшись веревкой, опускается на такую же глубину и делает ту же самую работу, но всего-то за пару долларов в месяц!
    -И что теперь? Опять пить? –прыснула Любаня.
    -А что ещё остается? – пожал плечами водолаз, бережно собирая уже не нужное ему снаряжение.

    Мы поднялись в Валеркину каюту и продолжили посиделки. Периодически либо я, либо Валерка, убегали проверить своих вахтенных, я - мотористов, Валерка – матросов. Убегала и Любаня – то убрать со столов и помыть посуду после обеда, то накрыть столы к ужину, но освободившись все возвращались в каюту третьего помощника и продолжали застолье.
    -Матросы пьяные, – жаловался Валерка, вернувшись с обхода – капитан с берега приедет, увидит – все отгребут по первое число, а я в первую очередь!
    -Мои тоже налакались, – жаловался я, разливая по очередной, – не дай бог что в машине натворят.
    -Ещё не известно в каком виде капитан ваш с берега заявится – засмеялась Любаня – А вам, мальчики, самим уже на воздух пора: раз о работе речь пошла, значит и вы пьяные уже!

    Мы вышли на палубу как раз к прибытию капитана и прочих возвращавшихся с берега.
    Сначала из причалившей к борту джонки подняли тело капитана, не бесчувственное, а властно рычащее и сопротивляющееся. Четверо матросов подхватили его под руки-ноги и под руководством буфетчицы понесли в каюту.
    Из следующей джонки с неимоверными усилиями, но тем не менее почти самостоятельно, на палубу вскарабкались старший механик со старпомом и радистом.
    Как только старшее руководство очистило палубу, от берега отчалило ещё несколько джонок с непотребного вида рядовыми членами экипажа. Из причаливших к борту джонок быстро поднимались тюки с приобретенным на берегу ширпотребом и тела не устоявших перед алкоголем товарищей.
    Некоторые сразу же отправлялись спать, некоторых разносили по каютам, а особо резвые, заметив появление вьетнамских дам на судне, решили продолжить праздник.
    Вьетнамские леди быстро разошлись по каютам рядового состава. Двух оставшихся дам увел плотник, так и не решивший кто же из них на его взгляд краше.
    Остаток вахты прошел в обходах отсеков с заходами в Валеркину каюту. С четырех до семи, предупредив вахтенного моториста и электрика - где меня искать, удалось даже поспать в своей каюте. А утром, сдав вахту второму механику, я уже сам отправился на берег.


продолжение  http://www.proza.ru/2016/11/15/555