Детей у нас в семье много было. Но жили мы небедно. По тому времени даже зажиточно. Скотину держали: коров, несколько пар быков, овец голов шестьдесят, а свиней никто и не считал. Одним словом – «кулаки».
Случилось эта история летом, (мне тогда лет пять всего и было), подходит как - то ко мне брат старший Гришка и шепчет на ухо заговорчески:
- Слушай, Дуська, ты же на лошади каталась?
- Каталась.
- Айда, теперь на свиньях покатаемся.
- Да ты что, тятька заругает!
- Не заругает, мы тихонько, пока он в поле, а мамка исть готовит.
- Так нельзя же, выдерут.
- Если болтать не станешь, не выдерут.
- Боязно.
- Трусиха – бояка, ты Дуська.
Тут я и согласилась. А что, дело – то, страсть какое интересное, невиданное, запретное. Да и не бояка я вовсе!
Пробрались мы в свинарник, а там пороси хрюкают, с ноги на ногу переминаются, чавкают. Приглядел Гришка борова, что покрупнее - и к нему. А боров здоровый такой, жирный! Его видать на сало откармливали. Бедняге не то, что бегать – ходить невмоготу было. Попытался брат оседлать скотинку, а тот в сторону шарахнулся, Гриша за ним и начались у них догонялки. Свиньи визжат, по углам разбежались, а несчастная Гришкина жертва по сараю с перепугу мечется, аж задыхаться стал. А я к стене прижалась – страшно! Шелохнуться боюсь. Но Гришка – молодец! Храбрый! Изловчился, схватил порося за уши, прижал его голову к земле и запрыгнул к нему на спину. Да и кричит мне:
- Прыгай, Дуська, ко мне! Скорей!
Какое там «прыгай», ноги не идут, шагу не сделать. А тут еще «ездовой» в себя пришёл и давай по сараю скакать, всё норовит седока с себя сбросить. Гришка ему в уши вцепился, тому больно, он визжит, как недорезанный. Переполох жуткий устроили! На шум мама прибежала. Наездник как её увидал, так уши - то поросячьи со страху и отпустил, тут же наземь и брякнулся. Как боров его не затоптал – просто чудо?!
Мама нас из свинарника выволокла, а тут, как на грех, отец раньше времени воротился, в ворота заходит.
- Что тут у вас за шум, а драки нет? – спрашивает.
- На свиньях, шельмецы, кататься вздумали! Борова загнали!
А у отца в руках кнут был - он за братом, даже разбираться не стал.
- Ах, ты мерзавец! Убью! Засеку! (А тятька – то у нас метра под два ростом был, ладный мужик, крепкий).
Гришка от него опрометью кинулся. Да куда там! Он беглеца у ворот за шкирку как котёнка схватил, на скамью швырнул, да и высек - отчаянно, от души. Но Гришка даже не пикнул, губу закусил до крови и стонал только. Выпорол его отец, кнут под телегу бросил и в дом пошёл.
А я не стала досматривать, чем дело кончится, от мамки увернулась и в дом - спасения искать. За печь протиснулась, в угол забилась, сижу дышать боюсь. Она за мной.
- Дуська, где ты есть? Вылезай, кошка дрянная!
А я сижу, молчу. «Убьют» - думаю. А в закуте пыльно, я и чихнула. Мать тут же меня и сыскала.
- Вылезай!
Я сижу.
- Вылезай, бандитка, хуже будет!
Я сижу. Молчу. Мама за печь руку протянула, а достать меня не может. Тогда она кочергу взяла и давай ею меня из – за печки выковыривать. Я в стену вжалась, кочерга прямо перед моим носом шурудит, а зацепить не может.
- Ну, таись, Дуська, таись. Исти захочешь - выйдешь. Тут мы тебе покажем, как добро увечить.
Так я и просидела до ночи в углу, пока мать не сжалилась.
- Вылезай, - говорит, – не трону. Знаю, Григорий виноват, он тебя сговорил.
А боров – то, надо сказать, издох. А Гришка – бедолага, как в себя пришёл - в лес удрал. Его отец с соседскими мужиками на лошадях потом ночь искали. Не нашли. А через день, он тайком домой пробрался, меня нашёл.
- Дуська. родненькая, я теперь всю жизнь в лесу жить буду, шалаш построю, домой ни за что не ворочусь. Дуся, а Дусь, а ты можешь мне тихонечко покушать приносить, так, чтобы мамка и тятька не заприметили?
Я опять согласилась. Жалко брата. Вот и стала я тайком покушать ему приносить.
А Гришка и впрямь шалашик соорудил - колышки по кругу в землю понавбивал, прутьями переплёл и лапами еловыми накрыл. Вот жилище и получилось.
Так я к нему и ходила день, два, неделю и не знали мы, что родители нас уже давным – давно выследили. Только ждали, когда упрямец сдастся. Не дождались. Мама первая не вытерпела, еле уговорила отца, чтобы он вернул сына домой. Тот пошёл. О чём говорили - не знаю, но Гришка, всё же, домой вернулся.
Да уж, поди, не просто десятилетнему хлопцу одному в лесу то жить. Больше мы свиней не объезжали.