Роман с комсомолкой часть4

ИСПЫТАНО НА СЕБЕ


РОМАН С КОМСОМОЛКОЙ

ЧАСТЬ 4.

Краткое содержание прочитанных частей

Волею Всемогущего Рока стареющий провинциальный сочинитель, непризнанный гений, шалый волокита, босоногий бессребреник, вечно голодный, алчущий денег и любви рокер Александр Мешков, после негаданной победы в творческом конкурсе писателей-фантастов, был приглашен работать в Москву, в главную газету России  «Комсомольская правда». Через полгода, благодаря веселым, ироничным очеркам о своих приключениях в  Великобритании, где он чуть было не сдох, влача голодное существование нищим-попрошайкой, он становится популярным автором «Комсомольской правды». Его визитной карточкой становится рубрика «Испытано на себе». Он начинает испытывать все подряд: новейшие нанопрезервативы, средства от импотенции, пробует себя в качестве предателя Родины и велорикши. 
 

 

Жизнь моя превратилась в череду, странных, туманных и необъяснимых, как катрены Нострадамуса, историй перевоплощений. Я, словно в магазине диковинной, карнавальной, антикварной, театральной одежды, примеряю на себе различные наряды.





РЕДАКЦИОННЫЕ БУДНИ: ДОЛГОЕ ЗАЧАТИЕ ЧУДА


Интересное задание, интересная тема, с драйвом, со стебом – это Праздник, Дар Божий. Но, чтобы получить его (как, впрочем, и другие Дары Судьбы) надо потрудиться на серой ниве унылых будней. О чем только не приходится мне писать. Заседание Московской Государственной думы, заседание организаторов Грушинского фестиваля в Министерстве Культуры, спор о незаконном кладбище домашних животных, Международный День лысых людей (Есть такой! Что б мне жить без гонораров!), украли пожарную машину, нарисовали петуха в лифте, выставка детского рисунка, открытие музея эротики (с фуршетом!) – тоже Я!
 
Давеча в редакции, после рабочего дня, праздновали День Рождения Владимира Мамонтова в Голубом зале. Праздновали с размахом. Столы ломились от яств и бухла. Приглашены были все: от мала до велика, от водителей, верстальщиков, фотографов, корректоров, обозревателей, до группы «На-На» во главе с Бари Алибасовым. Мамонтов любит «На-На». Скромные, притихшие певцы группы «На-На» сидели по обе стороны великана Мамонтова, и чувствовали себя неловко в чужой, непонятной им среде, словно куриные яйца попавшие в коллекции. Яиц Фаберже. Потом спели «Упала шляпа», «Фаина-Фай-На-На!» и покинули этот чуждый им, но такой обязательный, праздник.
Вот когда я с таким же размахом смогу отмечать свои бездники, когда смогу пригласить к себе за стол группу AC/DC, тогда я пойму, что я, по-настоящему, схватил удачу за… Ну, за что можно ухватить удачу, если удача - женщина? Схватил Удачу за афедрон! За Лоно! За перси!


А вообще, я не любитель массовых торжеств, мистерий, и вакханалий с салютами и маршами. Я люблю, чтобы на моем юбилее были только самые близкие друзья, (ну в виде исключения, кто-нибудь из великих музыкантов, Мальмстин или Клэптон, и одна, но красивая и любимая девушка, чтобы достигнув кондиции, в разгаре вечеринки, сакрально, из глубокого уважения к законам Вселенной, овладеть ею в спартанском уюте санузла.

А уже на следующий день, в Центральном Доме Литераторов на прослушивании оперы Эдуарда Артемьева «Преступлении и наказание» (по мотивам бестселлера Ф.М. Достоевского).
повстречал великого Тим Райса. Это такой большой человек, в кремовом пиджаке и вельветовых, коричневых брюках. Но не это главное, а масштаб личности. Тим Райс, автор либретто великой оперы «Jesus Christ Super  Star», гигант с пепельными волосами, пришедший в ЦДЛ прямо из легенды.
- А, что Тим, русские рок-оперы слушал когда-нибудь? – спросил я его.
- Я слушал рок-оперу…. – он задумался, припоминая.
- Мою оперу он слушал. – подсказал композитор Александр Журбин, стоящий рядом………..
- А скажи мне Тим, отчего   Jesus Christ Super  Star стал мировым хитом на все времена, а русские рок-оперы отчего-то не прут?
- Думаю, что дело в истории. (story – он сказал) Мы рискнули переложить на музыку самую странную и самую прекрасную историю.
- У них вообще другой менталитет, другое восприятие музыки. – добавил Журбин. - И переживания другие. Нашу современную музыку они воспринимают с трудом.
- А долгими туманными вечерами у камина, какую музыку ты слушаешь? – спросил я.
- Музыку моей молодости. Deep Purple, Who, Yes, Pink Floyd…
- А Филиппа Киркорова? – слегка обиделся я.
- Филипп как? - смутился Тим Райс, и тут же оправдался - Но я слышал Пугачеву!
- Этот я ему дал послушать, - сказал Журбин.
- А какую оперу ты, англичанин, назвал бы величайшей?
Задумался Тим. Три минуты молчал, вознеся очи к небу.
- Jesus Christ. - подсказал я ему.
- Иногда. Но величайшей считаю «Hair». – поправил меня Райс, - и еще «Аида».
- А Достоевского читал?
- Давно. В детстве.
Hair – самая трагическая, печальная до слез, рок опера группы Whо  о неотвратимости непредсказуемого, и, как нам кажется, нелепого, абсурдного и беспощадного Рока. 

ОФИЦИАНТ! СЧЕТ!

Рестораны, клубы, бары стали моим вторым домом. Я уже успел поработать барменом в кафе. 
 
А потом, в продолжении этого рабочего загула, я оказался в ресторане «Яръ» на международном конкурсе сомелье. Да! И такой есть конкурс! Богата земля, неистощима конкурсами и фестивалями! Любят земляне веселиться! Известная, в определенных кругах модельер-дизайнер Арина Крамер (у нее одевается сама ведущая великой и ужасной программы «Аншлаг» Регина Дубовицкая) протянула мне визитку и сказала, чуть не плача:
- К сожалению, осталась только на английском языке!
Я сам чуть было не расплакался от отчаяния. Ну как? Как теперь я разберусь, чья это визитка?
- Я люблю, когда от мужчины исходит волшебный аромат! – сказала она мне. Увы! Я был далек от ее идеала. Хотя аромат вина, водки и сигар наивно считаю волшебным.
- Я своему шоферу каждый день покупаю новые носки, чтобы в машине не было посторонних запахов.
- Можно я к вам в шоферы пойду? – легкомысленно предложил я.
- А вы не слышали мой альбом? Мне Александр Маршалл песни пишет. Если интересно, после конкурса поехать, послушать.
Мы договорились, что я непременно приеду к ней в гости, но только после того, как помою ноги в благовониях и куплю новые носки с запахом лаванды.


И вот, когда я, пошатываясь, от тяжести мешков под глазами, шел по коридору шестого этажа, навстречу мне явился Леша Ганелин, мой креативный шеф.
- А чтоб тебе не поработать официантом? – критически оглядев меня с ног до головы, спросил Ганелин, - А то ходишь без дела, ни чай не принесешь, ни выпить. Тебе эта роль к лицу.
 И я безропотно ответил, покорный, как Спартак, до восстания:
- Будет сделано, шеф!
И я засел за изучение вопроса. В старину рестораны назывались, кабаками, харчевнями и трактирами. Первый ресторан в Москве назывался "Славянский базар". В трактирах прислуживали только мужчины. Вначале традиционно это были жители Ярославских деревень. Их называли "белорубашечники", "половые" и "шестерки". "Шестерки" - потому что служат "королям", "тузам" и "дамам". Да. Незавидная мне доля предстояла. Эх!
        Когда трактиров стало больше, появились "половые" из деревень других губерний. Их привозили в Москву мальцами на выучку сроком до пяти лет. Брали на службу только смышленных и грамотных пацанов. Дебилов безжалостно отсеивали. Год малец работал на посудомойке. Потом переводили на кухню, чтобы знал, из чего состоят соусы и как готовится каждое блюдо. В лучшем случае, только через полгода на него надевали белую рубаху и становился пацан подручным официантом, которым работал еще четыре года. И мне это предстоит? Свят! Свят! Свят!
     Старые половые служащие в ресторациях, в отличие от половых, носили фраки и назывались официантами. А гости их звали гордым словом "Человек!" А-а-а-а!!! Вот откуда у Горького появилось выражение: «Человек – это звучит гордо!»
Половые и официанты в трактирах и ресторанах жалования не получали, а еще сами платили хозяевам от 3 рублей в месяц и выше. Иногда 20 процентов от чаевых, или, как их еще называли "чайные". Я и сам долгое время работал в ресторанах, правда, не официантом, а музыкантом, но с ресторанной пищей мой желудок знаком не понаслышке. Да у него и ушей, поди нет, у желудка-то!
Мой друг, шоу-мен, Олег Назаров договорился с директором единственного в Москве африканского ресторана «Лимпопо» Борисом Леонидовичем, чтобы тот взял меня на стажировку.
    Один мой приятель рассказывал, что его шурин здесь когда-то ел гузно мартышки, фаршированное паштетом из гланд гиппопотама. Какой-то каннибальский восторг обуял меня. К тому же замаячила реальная перспектива совместить приятное с полезным: съесть какого-нибудь гамадрила человекообразного, разрушив таким нехитрым образом нравственные и этнические стереотипы, и, заодно, гармонизировать интернациональные отношения русского и африканских народов. Правда, некоторые утверждают, что я не шибко-то похож на африканца. Ну, это, братцы, смотря с какой стороны смотреть!
    – Да пойми ты, – слабо отговаривал меня старший метрдотель Игорь. - Для того, чтобы работать у нас официантом ресторане, надо как минимум два месяца изучать названия блюд, ингредиенты, способ их приготовления, знать карту вин, чтобы квалифицированно убедить клиента взять именно это блюдо и именно это вино. И потом, к нам, случается, заглядывают важные политические персоны, послы, министры, депутаты Госдумы, а тут ты выходишь:
    Это - да! Тут я не мог с ним не согласился. Увидит меня посол или не приведи Господь, депутат, и у него может настроение испортиться навсегда. Договорились на том, что, если вдруг негаданно приедет Владимир Владимирович, то я не буду принимать у него заказ, а только с чарующей улыбкой вынесу блюдо к столу.
    Первым делом я стал добросовестно и кропотливо, шаг за шагом, изучать названия блюд: ""Ма Джиба", "Матук", "Батансе", "Рурими– аянджа", "Мушкаки-Гхунту", "Инбара-иняма" (проще говоря – зебра!) "Бобо-Авока", "Свхренобрхмуртхджимпердулдж тбдхмахори", "Мбханвшракхунтьяртха-ёпрстбрьяхари", ну и так далее. Поначалу все это показалось мне сложным, но потом привык. Язык немножко побаливал, а так ничего…
    На работу мы, официанты, приходим за час до открытия ресторана, то есть - в 11 часов. В маленькой, тесной людской, споро переодеваемся в пеструю, вызывающую африканскую одежду. Правда, кольцо в нос я не стал вдевать. Решил: так пока похожу. Когда я впервые вышел из раздевалки в своем новом прикиде, африканец, стоявший на входе побледнел не то от ужаса, не то от удивления.
    Под чутким руководством метрдотеля готовлю свой стол к работе: раскладываю вилки, ложки, фужеры, рюмки, салфетки:
    Но клиент в этот день не пер валом, не ломился в двери. Депутаты как сквозь землю провалились. Мы смотрели теннис по ящику, да перекидывались фразами типа: "А что, случись тебе с Курниковой сыграть, как думаешь, выиграл бы?" "С Курниковой? Не: У Курниковой не выиграл бы!"
    Отдельный кабинет называется тут "Хижина вождя". Стены украшены рисунками бушменов. А в центре - черная маска какого мужика. "Мандела? Здесь?" мелькнула шальная мысль.
    – Добрый вечер! - отчаянно симулируя радость одновременно всеми чертами лица, сказал я первому своему клиенту, хмурому мужику в дорогом костюме, со щегольскимим бачками тореодора, выставляя в качестве товарного лота в рамках доктрину бизнеса свое отчаянное стремление быть полезным. Но очевидно, я переусердствовал в своем страстном порыве, и в этот миг мое лицо выражало гримасу нестерпимой муки, потому клиент нахмурился и помрачнел еще пуще прежнего. Мне показалось, что от него ушла жена к другу, к партнеру по бизнесу, что против него возбуждено уголовное дело по статье «изнасилование в крупных размерах», и что он, к тому же, лишился неприкосновенности и мандата депутата.
    – В качестве аперитива я бы рекомендовал вам Мартини Брют! - говорю я уверенно. - Или вот еще есть Кампари Биттер. Тоже изумительная, я вам доложу вещь!
    (Аперетивы – это такие алкогольные напитки, вкус которых не сохраняется во рту. Они существуют для того, чтобы клиент чем-нибудь занял свой рот, пока будут готовиться основные блюда)
    У каждого из официантов есть пластиковая, желтая карточка, с помощью которой открывается в компьютере своя страничка. На клавиатуре такого компьютера надписи на русском языке: "мясные изделия", "салаты", "напитки", и т.д. Ты вводишь заказ и после этого идет команда на кухню и в бар.
    С расторопностью Меркурия я бегу на кухню.
    Сказания о сладкой жизни официанта несколько преувеличены. И крокодилов они едят далеко не каждый день. Скажу больше: они их вообще почти не едят. А кормят их согласно специальному служебному меню. Но я приносил в подсобку и аккуратно обрезал недоеденного клиентом крокодила и бессовестно съедал. Ели бы и яичницу из яиц страуса.   А мартышку я так и не поел. Оказывается - блеф это! Никакой мартышки тут не подают. "Зеленые" могут спать спокойно! Есть тут блюдо под названием "Гланды обезьяны", но оно делается почему-то из свинины.   
 А в это время, где- нибудь в Джибути или в Найроби, в ресторане "Волга" или "Иртыш", африканский паренек похожий на меня, в красной, расшитой петухами рубахе, подпоясанный поясом с кистями, подает на стол какому-нибудь толстому, навороченному новому африканскому ботвинью, окрошку, осетрину с хреном, кулебяку, икорка паюсная белужья, раковый супчик с расстегаями, драчены да вареники да под свекольную самогоночку. А оркестрион обкуренных балалаечников наяривает "Камаринскую".

Я поработал в ресторане две недели. В основном, я приносил блюда и убирал посуду со столов. Но иногда и принимал заказы. Мне это не нравилось. Посетители ресторана смотрели на меня свысока. И я это ощущал кожей.
Иногда мы с коллегой, моим новым африканским приятелем  Винсентом из Ботсваны, «пыхаем» в подсобке. У его чудесная «дурь». Говорит, что афганская. Ближе к ночи, я потихоньку «набирался» остатков алкоголя (некоторые  клиенты тупо недопивали), хотя старался пить так, чтобы коллегам не было сильно заметно. Я не ездил к себе домой, на далекую Домодедовскую. Унылый путь бухого путника в метро претил мне. Слишком далеко. Я благополучно провел дюжину ночей у Дианы, тучной, словно Годзилла, сорокапятилетней гадалки, живущей рядом с рестораном. Мы познакомились, когда я ее обслуживал.
- Плохая энергия от тебя исходит, - сказала она, задумчиво оглядывая меня, проворного, худого халдея. Я не стал объяснять ей, что эта энергия и аромат, излучаемый мною, имеют ботаническое происхождение, и приобретены после двух косяков, которые я выкурил в один нос в подсобке.
- Посиди со мной, отдохни, - пригласила она меня, положив свою пухлую, жирную, как оладь, лапу поверх моей, костлявой длани.
- Только, если после работы, - многообещающе бормочу я, но, словно загипнотизированный, приземляюсь на стул, пока никого в зале нет.
- На тебе порча. Я сниму ее с тебя бесплатно, - воркует она, подливая мне в бокал Мартеля.

Диана была профессиональной, зажиточной, чародейкой, гадалкой, экстрасенсом, магом, колдуньей, феей. Череп Йорика на полке в прихожей. Таинственный полумрак. Запах благовоний. Кабинет обшит бардовым плюшем. Естественно – магический шар на столе! Серебряные шандалы. На шее золотой крест, величиной с патриарший. Все пальцы в золотых «болтах».
Я имел неосторожность в первую нашу ночь любви попрать ее, словно Зевс, четыре три раза (Пьян был как раз настолько, что она мне показалась прекрасной Еленой. Ничего не помню! Не ведал, что творю!). Она теперь думает, что так будет всегда…. Наивная, наивная колдунья. Она подливает мне чарку за чаркой.
- Приворотное зелье?
- Гы-гы-гы…. Да я тебя и без зелья приворожу!
Знает, что когда я напьюсь, жирный Змей Плотского Желания моего поднимет свою тяжелую, хмельную, жеребячью голову в сияющей белизне свежих, атласных простыней. И она ненасытно снимала с меня порчу каждую ночь, пока я был официантом, что потом плохо сказывалось на моем внешнем облике и производительности труда. Я терял очарование вместе с остатками мужской мощи. Ох! Если бы не бесконечный источник Мартеля, не спальня Борокко с шелком простыней, не утренний слюнявый поцелуй, не знаю, как бы я пережил эту эпоху. Диана – сторонница неестественных, вычурных поз, экспериментов, источала удушающий аромат неведомых благовоний. Наша показушная, драматическая, любовная возня, напоминала схватку двух немолодых, уставших цирковых борцов, изо всех сил старавшихся не огорчить публику. А я, похотливых дел самородок, в каком-то тупом отчаянии духовного одиночества, хотел поглубже засадить в морщинистую, волосатую щель Вечности, свою непонятную, необъяснимую Вселенскую печаль.
- У меня там началось, но совсем мало…. Не бойся…. Сейчас ущербная Луна проходит Зону Скорпиона….
Диана с плебейской манерностью, щеголяет суетливой, и бестолковой эрудицией, тараща на меня свои черные, пугающие, избыточно накрашенные глазищи, словно у нее обострилась базедова болезнь:
- Смерть, Саша, это непознаваемое квазибудущее, квазипространство, всепоглащающее несуществительное, высший эсхатологический парадокс нашего замкнутого мозга….
- Если ты бросишь меня, ты не сможешь больше быть с другими женщинами….- угрожает сластолюбивая Диана, убедившая всех и себя, в первую очередь, в том, что она - потомственная колдунья в десятом поколении.
И Вечность накрывала меня своей бескрайней Йони. Пространство раскорячило свои индиговые гениталии во Времени. Я пил изысканное бухло, я видел сны на африканском языке, я с каннибальским восторгом питался качественной ресторанной жратвой: лобстерами, печенью цесарки, филе ангуса, крокодилами, и по утрам выдавал идеальный в структурном отношении, стул, но понял, что не в жратве счастье, и уж не в идеальном стуле - априори. А счастье, лично для меня в том, чтобы просыпаться не по звонку, а по желанию тела. И идти на работу с радостью, не спеша, не боясь опоздать и получить за это ****юлей. 

Быть всю жизнь самим собой скучно. Мне хотелось примерить на себе все модели жизни. Я был рок-музыкантом. Успешным спортсменом. Курсантом военного авиационного училища, курсантом мореходного училища. Солдатом. Официантом. Бродягой. Воспитателем в пионерском лагере. Однажды, после сытной ресторанной жизни я даже решил преобразить себя в простого велорикшу.

Есть такая работа - людей возить на велотачанке. Я легко устроился в эту контору, и с утра до вечера тренировал свои ноги, перевозя туристов от метро Пушкинская, до Красной площади, или до Зоопарка. Это было задание редакции, на котором я даже умудрялся заработать себе немного левых денег. Дело в том, что цену мы, велорикши, назначаем сами. Вот мне не хочется, допустим везти кого-то толстого, я говорю:
- Две тысячи! Дорого? Вон у того парня – дешевле!
И все. Стою дальше. Но многие соглашались. Мне случалось однажды заработать пять  тысяч за смену.
 
Однажды, в конце рабочего дня, в мою тачанку плюхнулся кто-то нелегкий. Коляску аж накренило. Заскрипели рессоры. «Нелегкого пронесло!» Это оказался мой бывший напарник Юрка Снегирев. Нас, к моему счастью, освободили от обязанности работать в тандеме, как, начала 2000-х принято в России.
- Вези меня, извозчик! – сказал он надменно и чванливо, - В Новогиреево вези!
- Да, ладно, брось. Я устал.
- Что значит – устал? Хочешь, чтобы я тебя спалил? Вези! Это твоя работа! – капризничал Юрка, словно обманутая курсистка. Пришлось везти.
Во время поездки Юрка недовольно бурчал:
- Где бы ты сейчас был, если бы не я. Если не моя школа??? А то вот велорикшей работаешь! Людей возишь! Меня вот везешь. Это твоя судьба! Возишь ты лучше, чем пишешь! Хоть какая-то польза от тебя есть. Слежу за твоими публикациями….
- А я за твоими нет, - пяхтя, как пожилой грузчик, перетаскивающий фортепиано в одиночку на десятый этаж, мычал я.
- Напрасно! Хоть чему-нибудь бы научился…. Будет обидно, если весь мой труд пойдет псу под хвост, и ты так и не станешь нормальным журналистом, а останешься велорикшей.
- Слава тебе, Учитель…. – кряхтел я, усердно вращая педали.
- Единственно, чему я тебя так и не научил, так это писать кратко, - упивался своим превосходством мой коллега. Теперь вот Лешку Матвиенко учу писать. Похоже, не придется мне отдохнуть на этом Свете! На, кучер, держи мзду! Сдачи не надо!
Вот таким унижениям я подвергался от этого тучного пассажира.

Часами катал его по Гоголевскому бульвару. Пот градом струился со лба моего. Лицо Юрки светилось радостью. Он наслаждался пуст ь и условным, эфемерным, но положением «гоподина». Я взял с него 1500 рублей, чтоб знал, как угнетать журналиста «под прикрытием». И потом с радостью пропил их в пивной после тяжкой работы велорикшы. Так поступают все настоящие велорикши.
 

КУБА – ЛЮБОВЬ МОЯ

1.

Я, как всегда, робко, словно, дворовый мальчик, постучался в кабинет главного редактора Сунгоркина. Впрочем, я вообще никогда не врывался к нему по свойски: вихрем, в грязной обуви, голый, бухой, с бутылкой виски в руке, с чипсами в другой, без стука, с пьяной, грязной бабой. И будучи пьяным, вообще, обходил этот кабинет стороной, быстро, в кривую припрыжку, словно раненный лось.
- Говори, - сказал Сунгоркин, не отрываясь от компьютера.
- Фидель Кастро помирает, - я застыл в двери в скорбной позе казака из фильма «Чапаев».
- Чем я могу ему помочь?
- Надо мне ехать срочно на Кубу, пока он живой. Там сейчас революционные настроения. Я учился в мореходном училище с кубинцами. Они мне врать не будут. Я у них остановлюсь, поговорю с простыми кубинцами, а не с журналистами и махровыми коммунистами. Простые кубинцы хотят развитого капитализма, как у нас. Я хочу поговорить напоследок с Фиделем. Я его люблю.
- Поезжай, - сказал он, не отрываясь от экрана монитора.

2.

В 1970 году я был непутевым курсантом одесского мореходного училища. Именно там я впервые в жизни встретил настоящих иностранцев. Это были кубинцы. Для меня они были существами, явившимися нам из параллельного мира. У них был другой цвет кожи, говорили они на странном, музыкальном наречии, похожим на быструю румбу.  Это были золотые времена разнузданного разгула советско-кубинской дружбы. По радио звучали кубинские песни, на гастролях зажигали кубинские музыканты, в кинотеатрах шли кубинские фильмы (очень, даже смелые по тем временам), по телевизору показывали энергичного, подтянутого, стройного, романтичного, бородатого лидера Фиделя Кастро, резко контрастировавшего с нашим сутулым руководством. А нас, курсантов, время от времени отправляли в порт: разгружать корабли со светло-коричневым, кубинским тростниковым сахаром.  С моими заокеанскими друзьями: Педро, Хорхе, Мариано, Родриго, Энрике и Хулио мы создали первый кубино-советский ВИА: три гитары, йоника, барабаны, маракасы, тумба, конга, бонго. (Это помогло нам избежать разгрузочных работ, тусклой и нудной учебы и строгого, строевого  пуританства курсантской жизни)

 
Мы разъезжали по городам и весям, играя на танцах, вечерах интернациональной дружбы, распевая ритмичные кубинские колядки и частушки, отплясывая неистовую гуахиру, хабанеру, сальсу. Мы ели одну пищу (макароны по-флотски, сырок  «Дружба»), пили одни напитки (компот, вермут и портвейн №77), имели свой общак, в том числе и из девчат. Мы были безнравственны, озорны и беспечны. Каникулы проводили вместе, играя по вечерам на туристической базе отдыха для иностранных студентов.  «Уанта намера», «Ла вамба», «Ке сера». Проводить каникулы дома им было не по карману, а нам по фигу. У нас был легитимный зарубежный репертуар. Музыканты помнят: в те суровые времена, все ВИА обязаны были играть только позитивные советские песни, исполненные светлой радости и патриотизма, и к тому же - утвержденные отделом культуры и комитетом ВЛКСМ. А мы были вне закона. Эх! Сколько страсти и неясного заморского томления было в тех песнях. Я не понимал, о чем я пою, но радость получал вселенскую. Тогда я знал о Кубе все (я был рядовой жертвой пропаганды). Я словно жил на Кубе. Но курсантство закончилось внезапно. Через четыре года мы получили дипломы, тепло и пьяно попрощались, всуе обменялись непригодившимися адресами,  и разъехались строить развитой социализм по разным странам: я в Латвию, мои друзья – на Кубу. Климат на планете становился все теплее, а отношения между нашими странами все холоднее. Вничью закончилась холодная война. Россия втихаря  вывели с братского острова свой ограниченный контингент. Бравый Фидель постарел, сменил военный китель на ладный костюм. Многим показалось, что самый ортодоксальный  и непоколебимый марксист наконец-то поколебался. Но мало ли, что нам показалось. Я понял: надо ехать в страну моей разухабистой юности. Заодно проведать моих беспечных жизнерадостных амигос: Педро Баланиос, Хорхе Родригес, Мариано Кастанио, Родриго, Энрике, и, главное - Хулио, моего лучшего друга.


3.
В аэропорту ушлый таможенник обнаружил у меня  в рюкзаке лишнюю бутылку водки. (Я вез их три, своим друзьям-однокурсникам, чтоб, когда закончится, ночью не бегать)
- Не положено! – сказал он твердо. – Но ты можешь немного отпить, или я ее конфискую.
Из двух зол я выбрал наименьшее. В течении десяти минут, стоя неподалеку от вежливого таможенника, давился, не из жадности, но из принципа, уничтожая «жидкую смерть» (так мы, трезвенники, называем за глаза водку) без закуски, из горла. Таможенник наблюдал этот бесчеловечный мазохизм некоторое время. Но ни он, не менты, не остановили меня. Пусть я буду бухой, но на Кубу чтобы только не провез вредное питье. Желваки под кожей таможенника ходили ходуном. На глаза его навернулись слезы. Сжалившись надо мной, добрый таможенник принес мне пластмассовый стаканчик и жвачку. Можете себе представить, какую гамму чувств я испытал: я водку не закусывал, а зажевывал.
Да. Вот такие были времена в России! Еще не прогремели взрывы в Домодедово, еще не взорвались бомбы в пассажирском самолете. Страна успокоилась после подрывов домов. Казалось, Беда с Опасностью, утомленные паникой, криками, слезами и шумом, ушли спать.

Через мгновенье, показавшееся мне вечностью, я показал таможеннику пустую бутылку – он мне большой палец, знак одобрения, восторга и национальной гордости великоросса. Это был триумф справедливости. К паспортному контролю я подошел уже не похожий на себя, не похожий на тебя, просто так прохожий… Пограничник долго сравнивал мое лицо с фотографией. То, что он видел, видимо, оскорбляло фотографию.
- Кепку снимите! – сказал он через десять минут. Наконец, он, принял решение: выпускать такого человека надо вон из страны. В самолет я сел неприлично бухим, и тут же заснул. 14 часов полета пролетели, как дивный сон. Я до сих пор не могу себе простить: что легкомысленно пропустил аж две кормежки. Кода мы получали багаж в аэропорту Хосе Марти, я заметил, что абсолютно все кубинцы, прилетевшие со мной из России, несли к выходу (внимание!!!) огромные тюки с джинсами! И вот тут-то я понял, что я не просто приехал на Кубу, страну моей памяти и мечты, я возвратился в развитой социализм!

Скажу больше: Куба – самый крупный остров кубинского архипелага. Площадь свыше 110 000 км 2. Длина острова 1250 км. Население 11 миллионов. Язык – испанский, но каждый пятый сносно говорит по-английски. На Кубе – «развитой социализм». В 2002 году социализм объявлен, в соответствии с конституцией – «неприкосновенным». 

4.

Вполне приличный автобус везет нас на всемирно известный (всем, кроме меня), курорт Варадеро. Оттуда я начну свое незабываемое путешествие. Заодно, передохну с дороги. Мы обгоняем «Жигули», «Москвичи», КАМАЗы, ГАЗ, МАЗ, бортовые ЗИЛы, в кузовах которых едут в дальние края очень веселые и очень смуглые кубинцы. Они приветливо машут нам руками. Им все равно из каких мы краев: мы для них туристы: источник дохода. Таращась по сторонам, с удовлетворением отмечаю, что отсутствует главный признак культа личности – громадные портреты главы государства, как это бывает в тоталитарных государствах (В том же СССР!). Только изредка - портреты Че Гевары!
Варадеро это уникальное место на земле. Гнездо империализма, оазис вызывающей капиталистической роскоши, окруженное пустыней беззаботного социалистического равенства и нищеты. В общем: ложка меда в бочке дегтя. Кубинцы экспроприировали это гнездо у американского мультимиллионера Дюпона, известного в первую мировую войну торговца динамитом. Представьте себе, что на Варадеро есть гольф-клуб мирового уровня с парадоксальным витиеватым названием «Варадеро гольф-клуб имени 40-летия триумфа революции». Причем, играют на этом революционном поле опять проклятые империалисты-миллионеры. Кстати, революционер Че Гевара тоже любил погонять шары в этом клубе. А сейчас там снова миллионеры правят был. Простому революционеру там не место.

В отеле девушка рецепшен просит меня подождать боя, который отведет меня в мой номер. «Бою надо будет дать один доллар» - предупреждает она. Через полчаса приходит ленивый, сытый, лоснящийся от благополучия бой, жующий мужик, лет сорока пяти. Если честно, я не очень люблю боев, швейцаров, официантов. Я лучше дам доллар старушке ни за что, просто так, чем здоровому бугаю, только за то, что он открыл передо мною дверь, или отнес мой рюкзак до номера. Этот бой провожает до комнат сотню туристов, доставляет в тележке их багаж, имея в день сотню баксов. В то время, как металлурги революционной Кубы вынуждены париться у горячих мартенов, плавя метал для машиностроительной отрасли, для резкого повышения национального валового продукта, всего за двадцать долларов в месяц. Я всегда был против такой несправедливости!
- Прошу ваш рюкзак! – расцвел в улыбке бой, предвкушая легкую наживу.
- Сам донесу. У меня там только носки и перезвативы. – мягко, с улыбкой, успокоил я его, - Показывай-ка приятель, где тут моя комната!
Бой оскорбился так, будто я послал его на … . Губы его задрожали от гнева, глаза заблестели. Поняв, что этот доллар для него безвозвратно утерян, окончательно утратив веру в людей, он хотел дерзко бросить мне в лицо: «Жлоб! Жадина! Чван!». Но лишь буркнул угрюмо: «Второй этаж. Налево. До конца!» И знаете: он-таки меня надул. Не было «налево, до конца» моей комнаты. И «направо, до конца» тоже не было. Я стал блуждать по хитро закрученным коридорам, пока не наткнулся на очаровательную мулатку, которая, стоя круглым подвижным задом ко мне, словно матрос пиратской шхуны, драила полы шваброй.
- Скажи-ка мне, красна-девица, где вот эта комната? – я показал ей мою карточку. Она вытерла руки о фартук, бережно, словно невеста жениха, взяла меня за руку и повела в покои. Рука моя трепетала в ее ладошке. Сердце мое билось пойманной птицей, я зарделся, словно послушник в женской бане. Подойдя к двери, она взяла мою карточку, эротично вставила ее в щель, открыла двери и, пропустив меня, вошла вместе со мной.
- Ты очень красивый! – бессовестно солгала мне в глаза девушка, закрывая двери. Я прекрасно осознаю, что я не «очень» красивый. Я «просто» красивый, такой, знаете ли, неприметной для обычного взгляда, мужской красотой.  Только после двух двухсотграммовых стаканов рома можно заметить мою красоту! Однако, не успел я опомниться, как был нежно толкаем и, словно неуклюжий, и везучий боец ММА, опрокинут на диван. Такого необузданного напора я ранее не встречал. Ни одна россиянка, ни итальянка, ни англичанка, не поступала со мною так бесцеремонно. После четырнадцатичасового полета я был слишком слаб, чтобы оказать ей достойное сопротивление. Она попрала меня с каким-то задором, играючись, без каких-либо усилий. Судя по некоторым деталям, девушка тщательно готовилась к встрече со мной: ее нижний фасад сверкал, как голова маршала Блюхера перед встречей с Лениным. И вот что я подумал: А ведь как хорошо, что я дальновидно отказался от услуг боя!!!!
 
5.
Я достал из сумки десять песо и протянул их Мерианеле, так звали усердную мулатку.
- Я не проститутка! – залилась краской она до кончиков курчавых волос (или мне показалось?). Я был приятно поражен. Дело в том, что я принципиально против односторонней оплаты сексуальных услуг. С какой стати? Кто из нас получает большее удовольствие: я или она – это еще вопрос. Поэтому я считаю, что традиционная экономическая доктрина, когда мужчина платит, должна быть пересмотрена на международном уровне. Меня устроили бы паритетные отношения. Заметив, что я собрался  поспешно спрятать деньги обратно, она, словно регбист, технично успела выхватить их.
- Но если ты хочешь сделать мне подарок, это – другое дело! – сказала она.
- Конечно же, это подарок, - согласился я, про себя кляня свою нерасторопность. Не удалось мне на этот раз минимизировать нецелевые бюджетные расходы. Она ушла драить палубу, а я придавил Морфея пару часов, после чего отправился поприветствовать великий Океан. Всю ночь я предавался Бахусу вместе с армией канадских туристов, в многочисленных барах отеля, в котором все включено, в том числе и бухало. На Варадерских курортах очень много канадцев. Для них Куба, как для нас Турция. В течении вечера, чтобы не дать себе засохнуть и не потерять квалификации, я честно пытался соблазнить итальянскую девушку Сабрину, и, на всякий случай еще  русскую девушку Таню из подмосковных Мытищ, но тщетны были все мои усердия. Обе девушки  легкомысленно, но вполне дружелюбно, отказали мне в близости. Но мне, если честно, это уже было не очень-то актуально. Посему первую ночь я почивал в одиночестве.

6.

На следующее утро, едва только первые лучи солнца коснулись своими кончиками верхушек пальм, я был разбужен полицейским стуком в двери. На пороге стояла сияющая Марианела. Она хомячком прошмыгнула в номер мимо меня, и стала сразу торопливо и деловито раздеваться.
- У меня до работы целых пол-часа. – пояснила она свое появление,- Я проходила мимо, думаю, как ты там?
Такая забота, конечно, меня растрогала, хотя я лег спать два часа назад.  Зато в этот раз Мерианела раскрыла мне страшную тайну кубинских мачо. 
- Никакие они не мачо! Это халявщики и лентяи. – Мирианела грустно усмехнулась, - Они только бухают и живут за счет женщин. Они только на словах крутые. Им даже любовью заниматься лень. Им белых подавай!
- Какая безвкусица! – поддакнул я.
- Кубинки не любят кубинских мужиков. На Кубе почти все браки распадаются. – она тяжело вздохнула, с досадой хлопнув себя ладошкой по круглой коленке, - У меня тоже распался. Я одна воспитываю сына. Тебе сигары кубинские нужны? – неожиданно не в тему спросила она, - Настоящие. Очень дешево.
 
Кто не в курсе: национальная валюта Кубы – Кубинский песо. Для иностранных туристов ходят Куки (CUC), примерно равные одному евро. На Куки можно купить все и везде. А национальную валюту принимают только в мелких продуктовых магазинах. В центре Гаваны на нее уже не купишь и сэндвича. Хождение американского доллара строго запрещено. Но  его меняют в обменниках с комиссией 10%. Евро принимают везде.

 
7.

На Кубе произрастает множество экзотических растений и плодов: папайя, маракуйя, гуайява, гуанабана, чиримойя, мамей, мараньон, ньяме, маланга. Я, человек хоть и далекий от ботаники, но давно, из тяги ко всему неведомому, хотел попробовать хотя бы тот же ньяме, маракуйю, или, на худой конец – папайю. В ресторане, где нас питали, я увидел такое разнообразие  кубинской флоры, что глазенки разбежались. Вот она – экзотика. Но где тут гуанабана, а где - мараньон?
- А покажите-ка мне папайю! – попросил я  очень смуглого долговязого паренька, стоявшего в кафе, перед огромным подносом, на котором красиво были разложены всевозможные плоды. 
- Папайю? – округлил от удивления он и без того круглые зенки. – Вы никогда не видели папайю?
- Да! Я никогда не видел папайю. – с некоторой гордостью сказал я. - а ты когда-нибудь видел хрен?
- Педро! – крикнул он в сторону кухни, опустив мой вопрос, - Тут один сеньор хочет видеть папайю!
Вышел Педро, в белом колпаке, вытирая руки полотенцем. Увидев меня, он от души рассмеялся, словно ничего смешнее человека, не видевшего папайю, он доселе не видал.
- Хуанита! – крикнул он в сторону кухни, - покажи сеньору папайю!
Вышла толстая негритянка и стала дико ржать вместе со всеми, обнажив неровный ряд крупных лошадиных зубов. Я был для них типа «Камеди клаб».
- Да в чем дело, объясните, сеньоры? – заволновался я, вытирая на всякий случай нос и проверив незаметным движением ширинку. Долговязый, сквозь смех, пояснил мне, указывая на толстую Хуаниту, что на Кубе папайей называют причинное место женщины, так что лично он мне папайю показать не может, по известным причинам. А вот Хуанита за пять песо может позволить ее даже подержать.   
Отсмеявшись, сколько положено, и вытерев слезы, они, конечно же, в благодарность за четверть часа смеха дали мне папайю на память. Настоящую. В смысле – плод. Придя домой, я со скрупулезностью Мичурина, внимательно изучал этот диковинный зеленый фрукт, продолговатой формы, на предмет его сходства с женским причинным местом. Как я не напрягал свою фантазию, сходство все равно было минимальное. Тот, кто придумал сравнивать эти две вещи, видимо никогда не видел второй. Потом я разрезал папайю вдоль. Мякоть была багрового цвета, тогда как у кубинских мулаток, сравниваемый предмет был выполнен Создателем скорее в лиловых тонах. На вкус папайя была сладкой. Опять ничего общего. Форма? Это как же надо будет женщине вывернуться, чтобы хоть капельку походить на папайю. У меня есть только одна гипотеза: возможно, древние индейцы, населявшие Кубу, во время отсутствия женщин, использовали папайю, не так как мы сегодня, а как-то по-другому, более интимно. Оттого и стали сравнивать.   
Для тех кто не знает: папайя (дынное дерево) Высота 4-6 метров. Родина – центральная Америка. Растет в тропиках. Плодоносит плодами, похожими по форме на дыню. Сладкая.


8.

Я попросил помочь найти моих кубинских друзей-однокурсников  переводчицу  Фернанду. Через два дня она позвонила мне и дала адрес моего друга Энрике. Остальных найти не удалось. Он жил в Сантьяго де Куба. Это у черта на куличках.  Но мне ничего не оставалось делать, как ехать к нему.
Перемещался по Кубе я неспешно, как, впрочем, и жил на этой Планете. Шел пешком, любуясь необъятными кубинскими просторами, ездил на самых различных транспортных средствах. В черте города - на гужевом транспорте, на различных тарантасах, каретах, на мотокарах (мотороллер с будкой), велокарах (велосипед с будкой) и на ногах.

Междугородние перемещения происходили на уникальных автомобилях прошлого века, которые наверняка помнили еще великую американскую депрессию. В одном «бьюике», на дощатом полу, вместо пассажирского кресла прикручена деревянная скамейка. Жестко, но экзотично. Наш автопром представлен в основном «Жигулями» оригинальной оснастки: бамперы от «пятерок», фары от «шестерок», без окон, без дверей. Автобусы на Кубе представляют собой пятидесятиметровый железный ящик с креслами, который тащит тягач, а очереди на них можно сравнить с очередью в Мавзолей Ленина во времена всенародной любви к нему. Поезда на Кубе такие древние, что даже тот же вождь мирового пролетариата ни за что не позволил бы себя в них транспортировать из Германии в Россию. А уж он то в паровозах толк знал. Многим кубинским паровозам давно перевалило за сто.
Ежедневно по острову Свободы мчатся более 150 тысяч машин, чей возраст превышает возраст кубинской революции.

Наши, советские машины  не уступают по части живучести американским. Наш, родимый, «Москвич-408» с диким ревом нес меня от Варадеро до Мантанзаса со скоростью 100 километров в час!
- Как вам русская машина? – спросил я водителя.
- Фантастика! – округлил он глаза от восторга.
И меня перло от гордости за наш могущественный автопром.   

9.
Матанзас  значит – убийство. Это вторая по величине провинция Кубы. Но на самом деле он - махонький. Раньше тут был центр сахарного тростника, теперь центр производства цитрусовых. Я остановился в городке Колон, чтобы всласть познать радость физического труда, устроиться на работу, тростник срубить, цитрусовые собрать! Вдоль улиц сидят на корточках местные мужики, жарятся на солнце, лениво курят, созерцая унылую неспешную реальность.
- А что, мужики, на работу устроиться у вас тут можно? – спрашиваю троих кубинских старцев-аксакалов, сидящих на лавочке, льстиво угощая их сигаретами.
- Откуда ты, чудак-человек? – таращатся они на меня.
- Из Москвы! – гордо отвечаю.
- Езжай в Москву, паря. – говорят старцы (правда, оказалось, что они не старцы вовсе. Старшему было всего 42 года) – Не будет тебе здесь заработка. Сами без работы почитай как лет десять.
Я пытаюсь устроиться на платацию сахарного ростника. Бседую с мужиками. Но мужики сидят выпивают. Как у нас. Не до работы им!
Как-то, поздним январским утром, истекая потом, изнывая от жары, я, с вещами, вышел на автовокзал городка Камагуэй, чтобы постепенно продвигаться дальше, в Сантьяго де Куба. На меня, как мухи на гуано, набросились многочисленные таксисты и частники. Как с богатенького иностранца они ломили с меня немыслимую цену 150 долларов, надеясь обеспечить этой поездкой себе безбедную старость. Я был непоколебим и твердо решил ехать на дешевом автобусе. Но неожиданно один из водителей, худой, усатый малый, похожий на Дон Кихота, предложил мне ехать за 70. И я легко согласился. Слишком легко. Скоро. Очень скоро я об этом сильно пожалею.

10.

Машина, на которой мне предстояло перемещаться, представляла собой сильно модифицированный российский «ГАЗ-69». Боковых стекол у него не было за ненадобностью: жара стояла такая, что без такого кондишена мы бы просто сдохли. Обе двери закрывались при помощи засова. Да, да! Они запирались изнутри на самодельные деревянные засовы, искусно прилаженные мастером в полую дверь. Автомобиль громыхал деталями, как старый трамвай, пол светился от дыр, но он ехала, и это было самое главное. Ветер врывался в кабину, наполняя ее незнакомыми ароматами. Навстречу нам, обдавая нас зловонным чадом, проносились экзотические раритетные образцы мирового машиностроения. Водитель был неразговорчив по-английски, мой испанский ограничивался молитвой «Падрэ нуэстро», и мне не оставалось ничего другого, как с изумлением и восторгом наблюдать диковинный мир,  пробегающий пестрым калейдоскопом за окном. Мы проезжали маленькие деревеньки и крупные поселки. Кое-где паслись коровки, совсем как у нас. Совсем, да не совсем. На Кубе коровка стоит две тысячи песо. И крестьянин, который взял на себя смелость содержать скотину, несет за нее уголовную ответственность. Если корова сломала ножку – с крестьянина взымают штраф 500 песо! Если корова умерла по вине крестьянина – то тюрьма. А если он утаил и съел ее – то еще раз тюрьма. Но самое главное и обидное: крестьянин должен сдавать молоко государству за копейки, лишь немножко оставляя себе, на завтрак. Грабит  государство бедного кубинского крестьянина, не дает развиваться животноводству. Прервало мои сельскохозяйственные размышления какое-то странное поведение нашего автомобиля. Он то выезжал на разделительную полосу, то ехал по встречной, то снова резко возвращался на свое место, норовя съехать в кювет. Я не мог уловить закономерности его маневров. Мы чудом ускользнули от ехавшего навстречу ревущего грузовика, чуть не сбили  мотоциклиста и бабу с велосипедом, идущую по обочине. Меня болтало, из стороны в сторону, как тряпичную куклу.
- Не мог бы ты, амиго, ехать, как-нибудь помягче…. – повернулся я к Дон Кихоту. О! Ужас! Все волосы, какие имелись в это время в наличии на теле,  встали дыбом. Мой водитель крепко спал, сжимая в руках руль и уронив голову на грудь….

11.
- Тормози, Амиго! – заорал я, в панике вовремя крутанув руль на себя, избежав столкновения с несущейся на нас по встречной полосе легковушкой.
 - А? – воскликнул по-испански Дон Кихот, испуганно встрепенувшись, ошалело глядя на меня непонимающим взглядом. Потом он с недоумением перевел взгляд на штурвал, словно не понимая, что это за фигня, когда пассажир-иноземец орет у него над ухом. Мы остановились у обочины. Я выскочил из машины. Закурил. Руки дожали.
- Открывай багажник! Я заберу свой рюкзак!   
Дон Кихот стал торопливо успокаивать меня на своем гортанном наречии. Но ехать дальше с ним я наотрез отказался. У меня еще слишком много дел на Земле, и на Кубе в частности. Я позволил ему довезти меня до первых домов и вышел прочь. На прощание он пытался продать мне кубинские сигары. По куку, за штуку. Настоящие.
12.
В маленькой деревеньке неподалеку  от городка Сиего де Авила чернокожая баба, лет пятидесяти, в ветхом лифчике и желтых, линялых, российских, таких родных, знакомых по детству, рейтузах времен Карибского кризиса,  развешивает на крыше постиранное белье. Увидев меня, ничуть не смутилась своих не очень гламурных рейтуз, оживилась, расплылась в щербатой улыбке, машет призывно мне, рукой показывает на свой лобок:
- Иди ко мне, амиго! Нам будет хорошо! – мы оба от души смеемся, понимая, что это шутка. (Но, кстати, а почему бы и нет?)
Я вдруг подумал: а вот в нашей российской глубинке, могла бы русская баба лет пятидесяти, так утонченно и изысканно пошутить со мной? Думаю, что нет. Никогда в российской глубинке ни одна русская баба, лет пятидесяти, таким образом не шутила со мной. Нашей бабе, лет пятидесяти, изнуренной постоянным трудом, бытом и пьянством мужика, не до шуток. Они, к сожалению, забывают об эротике к сорока годам.
 Я пью пиво в уличном деревенском пабе, типа - киоск. Проходящие мимо деревенские девчата пожирают меня глазами, останавливаются и  бесстыдно таращатся. Иностранцев здесь, в этой глуши, не бывает по определению. Одна из них, черная-пречерная Памела Андерсон 48 колибра, с худеньким, трехлетним мальчиком  подсаживается ко мне.
- Купи не пива, амиго. А сыну шоколадку.
Сына зовут Мыкола (она сказала Мики. Но по нашему - Мыкола). Девушку зовут  Эстер. Такие вот на Кубе бывают странные имена. Эстер даже не кубинка, а гаитянка. Муж у нее был кубинцем, да сгинул в неизвестность год назад.
- У нас почти все бабы разведенные, потому что мужики – говно! – говорит она с каким-то омерзением. Где-то я уже это слышал. Мыкола стучит ногами по столу, что-то орет не своим голосом по-испански, мешая беседе. Я купил ему еще одну шоколадку и он умолк, потрясенный щедростью белого мучачо.
- Я могу сделать тебе такое, чего ты никогда не испытаешь ни в России, ни в Америке. – сказала загадочно Эстер.
 - А в Африке  испытаю? – спросил заинтересованно я. Неужели вульва – поперек?
- Только на Гаити!
Я прожил большую жизнь, и мне казалось, я уже все видел. Когда я все же согласился, заметьте: мною руководила не банальная похоть, а неистребимая журналистская тяга к познанию неведомого.
- Пошли! – сказал я решительно. 
- Двадцать песо. -  так же решительно сказа Эстер.
- Но только такое, чего я не увижу ни в России, ни в Америке! – уточнил я, противник всяческой банальщины.
- Клянусь! – засмеялась блудница.
Проклятое журналистское любопытство! Ну, никак не дает оно мне покоя ни светлым днем, ни темной ночью! Неясная тревога овладела мною. Что? Что вытворит со мной сейчас эта прекрасная, иссиня черная колдунья?

13.

Первый вопрос, который мне задавали друзья и знакомые, после того, как я вернулся, был банален:
- Ну, как мулатки?
И это естественно. Слава об огненной страсти и сексуальной искусности кубинских женщин издревле гуляет по земле. Я с тщательной скурпулезностью, которой позавидовал бы этнограф Миклухо Маклай, изучал этот вопрос. И во что я заметил: кубинские женщины думают об «этом» каждую секунду. Стоит вам задержать свой взгляд на девушке хотя бы секунду, она вспыхнет от страсти, и будет ждать второго взгляда. Второй взгляд для нее как сигнал тревоги для боевого коня. Она затрепещет, заволнуется, подмигнет вам или же, переступив все условности, подойдет, и скажет, как вы прекрасно выглядите.
- Ты сильный! Какое у тебя красивое тело! Какая у тебя прекрасная кожа Я люблю тебя! – такие слова мне часто приходилось слышать от кубинских женщин. И пусть я наверняка знал, что они, проказницы, нагло лгут, льстят мне, «лепят горбатого», «вешают лапшу на уши», чтобы я заплатил за секс, но это была самая прекрасная лапша, в которой я старался не слышать фальши. Они сразу предлагают тебе близость, без традиционных европейских церемоний: букетов фиалок, песен под балконом, похода в кино, в Мак-Дональдс, волнения первого свидания, первого поцелуя.
- Хочешь быть моим чико? – в такой негрубой форме они предлагают себя. Чико – это уменьшительно-ласкательный эвфемизм слова «ебарь». Я понимал, что они рассматривают меня, почтенного, пожилого, богатого, по их меркам, господина, как возможность хоть как-то поправить дырки в семейном бюджете, или просто: заиметь таковой. Но некоторые соглашались и просто так, для самоутверждения и радости.   Секс – главная нравственно-эстетическая доминанта кубинки. Они тщательно следят за ложеснами, ежедневно выбривая их вручную до блеска. Я сам редко бреюсь, потому что это больно. И преклоняюсь пред кубинской женщиной: сколько боли ей приходится терпеть во имя красоты. Много дев трогательно домогались меня. Были среди них и совсем юные. Я с большим психологическим трудом и негодованием отвергал их домогательства. Уж больно они были хороши, и больно велико наказание за мгновение блаженства.
Это был длительный сеанс психотерапии. На Кубу надо направлять на принудительное лечение многотысячную армию начинающих российских импотентов. Построить там стационар и не париться! Кубинские девчата их вылечат, вернут им веру в себя и восстановят национальную производительную мужскую силу во имя возрождения России. Нашим женщинам и сексопатологам есть чему поучиться у кубинок. Им этот дар дан от природы. Куба это не Содом и не Гоморра. Кубинцы безгрешны, поскольку не ведают греха. Для них секс, это просто – образ жизни. Они святы, поскольку занимаются этим со светлой радостью. Это единственная отрада в их темной, трудной жизни. Театр им не доступен. Кино  тоже дорого. По «ящику» только политика и немного спорта. Одна отрада – секс. Я понял что Секс – это великая и прекрасная объединительная кубинская национальная идея.

14.

Мы шли с Эстер и с маленьким Мыколой вниз, по узкой деревенской улочке, уложенной булыжником, сопровождаемые завистливыми взглядами десятка несчастных кубинок, оставшихся без моей ласки и денег. Мужиков, сельских, кубинских механизаторов, которые могли бы мне навешать ****юлей, за совращение главной деревенской красавицы, на улицах не было видно. Эстер привела меня в каменную хижину, более похожую на маленький хлев. Но с душем. Но без горячей воды. Единственная комната была перегорожена цветастым покрывалом с мексиканским узором. В результате получалось – две: спальня и гостиная. Пахло рыбой, сырой пепельницей и гниющей тряпкой. Эстер застелила шаткий одр мятой, чистой, на ее взгляд, простынею и пошла принимать холодный душ. Мыколу она усадила за стол, дала ему карандаш, кусок газеты «Гранма» и наказала сидеть тихо. Я снял свои смердящие ризы и лежал в ожидании невиданного сексуального таинства. Эстер вернулась, запеленатая полотенцем. Ее формы были совершенны. Овал ее иссиня-черного лица был безупречен, как яйцо Фаберже.
- Выпей вот это, - протянула она мне глиняную пол-литровую чашу с мутной жидкостью.
- Ага! Сейчас! Не буду, - наотрез отказался я. Знаю я ваши штучки! Когда-то, в Греции меня таким образом вырубили албанцы и забрали самое дорогое: гитару. Сейчас выпью и засну крепким сном, а потом ищи рюкзак в чистом поле.
- Ты боишься, что я тебя отравлю? Смотри! – она шумно, словно ассенизаторская машина, сделала пару мощных, стограммовых глотков из чаши. – Это надо сделать, если хочешь летать.
Я сделал несколько глотков и, чуть было, не исторг на одр недавний завтрак, вчерашний обед, и ром, и пиво. 
- Все хорошо, все отлично… - приговаривала Эстер, поглаживая меня по чреслам. Меня еще несколько раз передернуло, и отпустило. А потом поперло. В голове зазвучал хор ангелов, по жилам разлилась теплая истома. Эстер, словно избушка, повернулась ко мне таким образом, что ее папайя оказалась перед моим лицом, и стала шептать какие-то заклинания над моим пахом. Необыкновенное блаженство вдруг охватило меня. Словно легкий теплый ветерок касался моей плоти. Она ласкала меня своим шепотом. Немного, правда, смущала непосредственная близость непроходимых джунглей незнакомой папайи, но я старался не думать об этом. Вдруг, когда я уже почти был наверху блаженства, как гром среди ясного неба, раздался крик Мыколы: «Мамо!». Эстер выскочила стремительной черной пумой, с гневом отчитала маленького кайфолома и через секунду вернулась снова. Пришлось снова выпить зловонного зелья. В этот раз оно показалось мне уже не столь противным. То, что она практиковала, я бы квалифицировал, как вербально-тактильный секс. Она возбуждала не то дыханием, не то легким касанием. Ощущение было такое, словно оргазм длился полчаса.
Я восстал от этого сна совершенно удрученный, опустошенный и обновленный, и расплатился с ней без сожаления.
- Можно мне на посошок еще вот этого? – я кивнул на чашу. Как-то быстро я подсел на зелье.
- Конечно! – благодушно сказала Эстер, с нежностью разглядывая денюжку - У тебя нет какой-нибудь майки ли джинсов? А то у нас тут вообще нет никакой одежды.
Я подарил ей фирменную майку с надписью «Комсомольская правда», которую я приберег для Фиделя Кастро. Пусть здесь, в кубинской глубинке, красуется на прекрасной женской груди название далекой русской газеты. Она это заслужила больше, чем любой Президент. И газета и  Эстер.
   

15.
 
Я постепенно продвигался к моему другу в Сантяго, останавливаясь в различных городках. Поначалу я дивился на древние постройки позапрошлого века, на старинные конные экипажи и повозки, на экзотические автомобили, похожие на музейные экспонаты, на яркие велокары, и шустрые мотокары, и конечно же на грудастых, ногастых и задастых мулаток, но вскоре все они стали казаться мне похожими друг на друга, как сестры близнецы. Это в России мулатки - экзотика. Здесь они – однообразные, коричневые будни. И вдруг я, шалый старец, затосковал по простой деревенской, русской бабе, с русой косой, стоящей возле стройной березки в чистом поле. (Что она там делает – не важно).
Городок – Баямо, вставший на моем пути, по нашем меркам - районный центр. Он, несмотря на некоторую кажущуюся захудалость - столица провинции Гранма, той самой, откуда началась великая Кубинская революция. Баямо славится не только тем, что дал стране 22 генерала, участвовавших в войнах за независимость, но и самыми красивыми мулатками на земле. Я легко нашел комнату для ночлега всего за 20 песо, но без кондиционера, зато с холодным душем. Зато с сортиром, в помещении. Правда, апартаменты располагались рядом со скотным двором, откуда доносились страшные крики свиней. Насколько различал мой слух, их было три. Они почему-то вели ночной образ жизни. Мне показалось, что у них была оргия, потому что одна свинья меццо сопрано визжала, как если бы Монсаррет Кабалье под юбку залезла мышь. Вторая  орала тенором, похожим на «золотой голос России», случись ему сесть нечаянно на раскаленный штык нож. А третья, видимо, пахан, изредка одобрительно похрюкивала басом. Чем они его там развлекали всю ночь – непонятно.
Как-то январским вечерком, после сиесты, я вышел со двора. Посмотреть решив достопримечательности столицы. Городок был небольшой, необыкновенно старый (основан в 1513 году!) и какой-то жизнерадостный.

 
Аборигены тепло приветствовали меня, ласково улыбались, приветливо махали руками. В одном из узких переулков в тесном дворике пела и плясала мулатствующая молодежь. Завидев меня, они толпою, словно цыгане выскочили и бросились обнимать меня, как брата. Баямки, словно русалки в омут, затащили меня во двор, понудили меня танцевать. Пацаны налили какой-то гадости в стакан, и стали требовать, чтобы я выпил.
- У Хосе день рождения! – показывали они на худенького негритенка, лет пятнадцати, - выпей за его здоровье. Таков закон.
- Мне нельзя, я болен, - печально поведал я, не в силах заставить себя выпить это вонючее пойло.
- Тогда купи ему подарок! – нашли альтернативный выход праздные баямцы.
- Пива! Пива ему купи! – заорали пацаны. 
Мы пошли в магазин, и я купил им двадцать бутылок пива. Когда мы вернулись во двор, одна шустрая, кудрявая чаровница мулатка, сверкая очами, пылко схватила меня за руку:
- Пошли, амиго, я тебе мой дом покажу!
Я, признаться, очень люблю смотреть дома незнакомых девушек. Тем более, на Кубе. Мне все здесь было интересно. Мы, нагнувшись, пролезли в низкую нишу, вошли в небольшой внутренний дворик, поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. На минуту какое-то неприятное предчувствие охватило меня и тут же отпустило. Куда я прусь? Зачем? Эх! Лучше бы оно меня не отпускало! Проклятое журналистское любопытство! Всегда оно подставляет меня. Мужики! Никогда! Слышите? Никогда не ходите смотреть дом с молоденькими мулатками!

16.

- Вот это моя комната! – сказала девушка, закрывая за собой двери на засов. Сказать, что комната была скудно обставлена, было бы для нее комплиментом. Там стояла лишь кровать, сиротливо покрытая матрацем. Обои были кем-то старательно ободраны, и синеватая штукатурка постыдной наготой взирала со всех сторон на меня.
- Уютненько! – похвалил я. Со двора слышались звуки зажигательного танца. Девушка вдруг стала подпевать, энергично вихляя бедрами, элегантно сбрасывая с себя немногочисленные одежды: шорты майку, трусы. Прямо ни дать ни взять «9,5 недель»!
- Не стоит этого делать… - сказал строго я. – Ну-ка! Оденьтесь немедленно!
Я в панике пытался открыть засов, но девушка тянула меня за руки, танцуя со мною ламбаду в одиночку. Она, смеясь, наступала на меня своей папайей, игриво тыча мне в лик презервативом: дескать, не боись, все чики-пуки.
- Перестань, крошка, - вяло, и неохотно, вырывался я от нее. После того, что с нами случилось, я, как корреспондент великой российской газеты, должен был на ней жениться. Два раза. С половиной. Я сфоткал ее пару раз и спустился вниз.

Там, за столиком сидел чернокожий громила с выпученными глазами, похожий на Надежду Константиновну Крупскую, только черную. Перед ним стояла бутылка рома. Второй мужик, помельче, стоял рядом. Сбылись мои худшие предчувствия. Почему-то лучшие сбываются реже.
- Ола! – тепло приветствовал я их мимоходом и, попытался, было, незаметно пройти мимо.
- Постой! – остановил меня рукой за майку тот, что похож на Крупскую.
- Только быстро, я тороплюсь. – сказал я, - Сигар мне не надо.
- Садись! – сказал мрачно Крупский. Я благоразумно последовал его приглашению.
-  Соледад еще нет восемнадцати. – грустно заметил он, закуривая.
- Ничего! – успокоил я его, - Будет еще. Кстати, кто он, этот твой Соледад?
- Это та девушка, с которой ты только что переспал. – сказал он, и добавил со значением: - Она моя сестра.
- Сестра-а-а-а-а? – протянул я, - Хочу тебя успокоить: она осталась невинной. Видит Бог, у нас ничего не было.
Они переглянулись с приятелем. Хряпнули на моих глазах по чарке рома, а мне даже не налили!
- Слушай сюда! – вдруг рассвирепел брат Соледад, стукнув по столу. – Если хочешь уйти отсюда целым, плати пятьсот песо!
Он таращил на меня злые выпученные глаза, словно у него обострилась базедова болезнь. Его наглый наезд полностью дестабилизировал меня.
- За что? – возмутился в свою очередь я (но не очень сильно, по столу, по крайней мере, не стучал)
- Мой дядя работает в полиции! Понял? – продолжал свирепствовать Соледадин брат, - И когда он придет сюда, составит протокол, мы будем свидетелями. И ты сядешь на двадцать лет.
- Зови дядю! – сказал я, хотя не очень хотел его видеть, - А я позвоню консулу и своему адвокату.
Я достал свой давно разряженный мобильник, и стал беспорядочно тыкать пальцем по кнопкам. В это время спустилась маленькая провокаторша, ладная, аппетитная  Соледад. Она со святым бесстыдством села с нами за стол.
- Хорошо! – согласился брат, с жадностью разглядывая мой мобильник – пятьдесят пять песо и разойдемся, как друзья.
- Может, лучше, я женюсь? – спросил я.
Сошлись на тридцати, как настоящие, закадычные амигос. Он даже налил мне рому, а коварная Соледад проводила до дому.  Друзья мои! Будьте осторожны! Они там все родственники! У них семейный бизнес! И еще: в кубинской глубинке, плоские розетки, и без переходника вы ничего не зарядите. А переходника в глубинке не укупишь.

17.

Я снял комнатку в уютном домике, на окраине Тринидада. Аренда комнат на ночь здесь вполне легальный бизнес. Хозяин апартаментов Луис, крепкий чернокожий мужик лет сорока, тыкал мне под нос пожелтевшую, словно египетский папирус, лицензию, чтобы я не сомневался в его честности. Вечером, перед сном мы немного поговорили о политической ситуации в мире,  и невыносимости кубинского бытия, выпили с ним «ночной колпак». Луис в молодости занимался боксом, сейчас пробивался изготовлением сувениров: бус, фигурок ангелов и т.д. Его жена Фернанда имела постоянную работу: учила детишек младших классов. Трудно было не заметить, как Фенанда плотоядно смотрит на меня, но я легкомысленно не предал этому значения. Все кубинские девушки смотрят плотоядно на тебя, если ты хотя бы на секунду остановил на них взгляд. А если ты, нарушив все правила приличия, смотришь две секунды – то она подмигнет тебе и скажет, как ты здорово выглядишь, и попросит угостить бокальчиком «мохитос». А там уж как ты решишь.
- Я слышал, что кубинские женщины не любят кубинских мужчин? – задал я провокационный вопрос. Лучше бы я его не задавал. Я чуть было не разрушил еще одну кубинскую семью. Воцарилась неловкая пауза.
- Кто это тебе так сказал? – мрачно удивился Луис.
- А за что их любить? – произнесла мрачно Фернанда, прежде чем я успел ответить на вопрос главы семьи. – Живут за счет женщин, работать не хотят. Бусы они делают! Которые на хрен никому не нужны! У него есть специальность – составитель поездов. А он игрушки лепит.
- Я не собираюсь гнуть спину на государство за 12 долларов в месяц! – повысил голос Луис. – У меня одна жизнь! Вот ты, Алехандро, сколько зарабатываешь в месяц?
- Когда как… - туманно ответил я. Мне стало вдруг стыдно за свою зарплату.
- Но за 12 долларов станешь ты рубить тростник или работать составителем поездов?
- В 70-х годах я работал за 40 долларов в месяц. Правда, тогда доллар стоил три рубля…
- За 40 и я бы, может  быть, стал работать. Но не за 12!
- А мне, значит, за 12 долларов можно вставать и каждое утро день и идти в проклятую школу! – возмутилась Фернанда, -  Чтобы ты мог пожрать! И выпить! (она в сердцах забрала бутылку со стола и унесла ее на кухню) Далее разговор шел на повышенных тонах на великом испанском матерном. Она кричала ему из кухни, он отвечал ей из-за стола с сигарой в зубах.
 - Сигары тебе нужны? Настоящие? – спросил, уставший от перепалки Луис.
- Нет, - отрекся я поспешно.
- Настоящие гаванские.
- Я не курю!
- А девочки? У меня есть сестра – пальчики оближешь! – он облизал свои пальчики, иллюстрируя, какая у него прекрасная сестра. – Всего двадцать песо.
- Не сегодня. Я очень устал, - сказал я.
- Десять. – продолжал торговать сестрой Луис. – Двадцать лет. Грудь вот такая, - он растопырил руки на расстоянии  тридцати сантиметров от своей грудной клетки. Так рыбаки показывают свой улов. – Она в соседнем доме ждет. Ну? Мужчина ты или кто?
- Ладно, - сказал я, - Только, не сегодня, а завтра в шесть часов утра.
- В восемь. – поправил Луис.
- В шесть, - стоял я на своем. Я – ярко выраженный Жаворонок. И с шести до восьми мне нечем себя занять.
- Спокойной ночи, Луис, Фернанда! - Я откланялся и спешно отвалил на свой одр, на второй этаж.
- Пять песо! – теряя последнюю надежду, прокричал Луис мне вдогонку.
Комнатка моя была размером с голубятню. Любой клаустрофоб скончался бы уже на входе, только не я. Спал я неспокойно. Мне снилась толпа мулаток несущихся за мной по авенида Буэндиа с криком: «Держи, хватай его за чико!»

18.
Проснулся мокрый от пота, (кондиционер не работал) содрогнувшись от требовательного стука в дверь. Полиция?
- Алеандро! Ты проснуся? – раздался нежный голосок Фернанды.
- Теперь – да.
Она вошла, вместе с радостной утренней улыбкой и запахом кофе. В руках – поднос с дымящейся чашкой кофе.  Поставив его на тумбочку, она ласково провела рукой по моим жидким, непокорным вихрам, заставив меня, циника и кутилу, смутиться. Я вдруг почувствовал себя одиноким цветком мака в бескрайнем поле конопли. И вообще, кофе в постель я не хотел. Я много лет по утрам пью исключительно только зеленый чай, красное вино, коньяк, водку, а теперь уже и ром. К тому эе я зубы не почистил. Там скунс насрал. Но обижать женщин, стариков и детей не в моих правилах.
- Хочешь быть моим чико? – не дождавшись ответа, она без предупреждения стала раздеваться.
- Нет! - вскричал я, так испуганно, как если бы меня собирались кастрировать. – У вас – муж, Фернанда! Опомнитесь!
Я успел заметить, что трусики у нее были цвета разбавленной колы. Со вчерашнего дня она заметно принарядилась и теперь представляла собой ходячий ювелирный магазин. А говорит – бедствуют: пальцы в голде, на шее одновременно три цепуры с кулонами.
- Он вернется только завтра! – беспечно сказала она, залезая ко мне под простынь, аннексируя половину кровати. Может быть, Луис прислал ее мне вместо вчерашней сестры? Секс здесь, друзья, бизнес семейный. Надо отдать кубинкам должное: все они умело пользуются презервативами. Оно и понятно: лечение может им стать в копеечку. Фернанда, неожиданно быстро, и артистично громко усмирила свою плоть и угомонилась, впитывая в себя, словно губка, изнуряющее блаженство совокупления.
- Ты сколько здесь будешь жить? – спросила она, сладко потягиваясь.
- Фернанда! – раздался мужской крик снизу. Она вздрогнула, так, что тряхнуло кровать, встрепенулась, как лошадь от укуса слепня. Сердце мое оторвалось от плоти и упало в бездну паха. Блять! Опять я влип на бабки и на духовность! Луис вернулся? Полиция нравов? Это опять – конец! Проклятая, неуемная журналистская жажда открытий новых йони! Опять она подставила меня! Да что же это такое!
 - Фернанда! Мать твою! – продолжал орать снизу мужчина.
- Это Диего! – успокоила меня Фернанда. – Он из милиции. Не бойся. Он мой дядя. Наверное, просто хочет по службе узнать, кто здесь поселился.
 
Она шустро вскочила, оделась за 45 секунд, как сержант второго года службы, и спустилась к Диего. Через минуту раздался ее голос.
- Алеандро!  Спустись, на минутку! С тобой хотят познакомиться.
Я спустился. Там, в самом деле, стоял аккуратный мент в фуражке, в рубашке с коротким рукавом, с наручниками на поясе. Я церемонно представился. Он посмотрел документы и остался доволен.
-  Как вам Куба?
- Просто замечательная страна! – ответил я.
- Есть хорошие сигары! Не надо? Настоящие, кубинские. – предложил дядя. Милиционеру я не мог отказать и купил одну за два песо. Потому что я был счастлив. Мне опять повезло. Что такое два песо, по сравнению с ревнивым мужем? Я родился в смирительной рубашке. Через час я уже мчался подальше от ревнивых мужей, по хайвэю на стареньком Пежо к моему другу в Сантьяго де Куба. За окном проплывал унылый, обезбоженный мир социализма, с его лукавыми, революционными плакатами, а водитель Педро, бесперспективно пытался на испанском языке наладить со мной вербальный контакт.

19.
На следующее утро, я уже проснулся в городке Камагуэй (ранее известным под названием Санта-Мария-дель-Пуэрто-Принсипе) в маленькой комнатке, с деревянными жалюзи, с фарфоровой статуэткой Богородицы на столике и древним, пожелтевшим даггеротипом в рамке, с изображением какой-то мулатки в чепце. Проснулся я от крика первого петуха. Первый петух кричал чисто по-кубински: не «ку-ка-ре-ку», как положено, а «ко-ка-ро-ос!». Окончательно продрав красны русы очи, я обнаружил в предрассветной действительности две новости: одну хорошую, другую не очень. Хорошей новостью было то, что рядом, отвернувшись, посапывало смуглое голое женское тело изящной кувшинной формы. Я заглянул за покатое плечо. Губастая, курчавая, густобровая головка. Другая новость была менее жизнеутверждающей. Я не обнаружил в маленькой комнатке своего рюкзака.  Да я бы не придал столь большого значения этому факту, если бы рюкзак был бы пустым, но в нем были мои пляжные тапочки, добрая сотня презервативов (ни *** я себе норму поставил!), зубная щетка, паста, трусы, деньги, кредитная карточка, видеокамера, фотоаппрарат, мобильник. И если без презервативов, я бы как-то худо-бедно и обошелся бы, укротив свои желания (Да что там их укрощать-то? Что они – тигры что ли? Они уже давно укрощены сами по себе), то без щетки, карточки и денег, фото и видео аппаратуры, я как без рук. Я теперь не смогу поесть, и вообще вернуться на свою заснеженную родину. А если добавить, что там были зарядные устройства для фотоаппарата и телефона, что ко всему прочему, я не могу позвонить ни на родину, ни в консульство, которое находится в далекой Гаване.
- Как тебя зовут? – осторожно, чтобы не обидеть вопросом, тронул я свою неожиданную соседку по кровати за покатое плечо. Она очнулась, вздрогнув всем своим красивым матовым крупом, села, и тупо уставилась на меня, словно спрашивая: «Кто ты, прекрасный юноша?» Я попытался выяснить причину своего присутствия в ее жизни, но неожиданно выяснилось, что она не понимает по-английски. О русском я вообще молчу.
 
Стоя посреди комнаты без штанов, словно Апполон Бельведерский, я показывал ей пантомиму, как я, надеваю рюкзак на плечи, иду по улице. Потом, якобы удивляясь, оглядывался и хлопал себя по плечам: где рюкзак? Нету! И, протягивая к ней руки, как бы спрашивал: где же он? Моей пластике мог бы позавидовать сам Марсель Марсо. Но она, далекая от европейской школы пантомимы, только сильно смеялась, полагая, что я решил ее с утра рассмешить. Она что-то говорила по-испански, но я не слышал в ее монологе слова «раксэк».  Я так понял, что она ничего не знает о судьбе, постигшей его. Я вышел во внутренний дворик, надеясь, что оставил рюкзак перед дверью, как вежливый японец – тапочки. Но рюкзака не было и во дворике. О! Я мог его спрятать в сортире, чтобы воры не нашли. Но и в сортире не было ничего даже отдаленно напоминающего мой рюкзак. И тогда я понял, что это конец моего благополучия, и начало новой, некомфортабельной жизни человека без документов и без прошлого.  Возможно, мне придется остаться здесь навсегда….

20.
Исабель, так звали мою новую знакомую, сходила куда-то прогуляться и через пять минут принесла мне мой рюкзак и бонус - кубинский сэндвич. Кубинский сэндвич это такой батон, разрезанный пополам, в середине которого лежит кусок колбасы, сыра и листок салада. Что бы его откусить, надо иметь очень большой рот, иначе порвешь, тот который имеешь. Но, как известно, от голода и жары рот расширяется. Исабель напоила усталого шалого беложопого старца душистым утренним кофе. Потом, показывая на часы, похоже, сказала, что пора мне и честь знать. Я с чувством пожал ей руку, потрепал по груди и вышел вон, за калитку. Городок Камагуэй встретил меня ярким солнцем, ровным людским гомоном, скрипом и треском повозок, запахом лошадиного дерьма. Я не спеша шел вдоль по улочкам навстречу новым приключениям, навстречу новой случайной любви.

 19.

Порно на Кубе строго настрого запрещено и преследуется по закону. За изготовление, ввоз и распространение порнухи грозит тюремное заключение до 15 лет. Только Кубе порнуха не грозит. Она ей вовсе ни к чему. Потому что порно можно посмотреть и без видика, в натуральном виде. А можно и поучаствовать, коли есть охота. Это случилось уже в Гаване
- Хочешь классную вечеринку с красивыми девчонками? – спросил меня Родриго Ибаньес, мой новый друг. – С мулатками, - уточнил он, заметив нерешительность в моих глазах.
- Никогда! – ответил я твердо и решительно. – Никогда еще Мешков не отказывался от классной вечеринки с красивыми мулатками.
- Я твой брат. – объявил мне вдруг Родриго. (Еще минуту назад я был просто его лучшим другом. Повышение пришло внезапно.) Поэтому моему брату девчонки будут бесплатно. Они – мои друзья.
 - Не сестры? – уточнил я, наученный горьким опытом общения с родственниками.
Я чуть не прослезился от такого к себе братского отношения. Как все-таки прекрасно иметь на Кубе брата или, на худой конец, дядю.
Мы взяли вело-такси и понеслись вдаль, по узким улочкам старинного колониального городка. Ветер свистел в ушах и в головах. Мы стали ветреными повесами. На углу нас встретила одна из наших подруг. У небыли выпученные глаза, губы лепехами, и, похоже, она ко всему, была тяжелая. Пузо торчало впереди ее груди на полметра.
 - Что это значит, брат?  – тревожно зашептал я на ухо брату.
- Не волнуйся, брат! – успокоил меня Диего, - это моя. Твоя – чудо, как хороша! Сейчас подойдет.
Когда подошла «моя», я понял, что наши с Диего эстетические доктрины немного не совпадают. «Моя» была толстой негритянкой, с короткими ногами и тяжелой грудью. Если внимательно присмотреться, что я и делал, то нетрудно убедиться, что в межгрудье торчат курчавые волоса. Такая кудрявая грудь – редкость.   
- Ты смеешься надо мной, Диего! – сказал печально я. – А говорил, что – брат! Братья так не поступают.
- Да она же красавица! Двадцать лет! – возмутился Родриго, словно старый цыган за свою хромую кобылу на нижегородской ярмарке. – Хочешь они на нам лесби-шоу покажут? Только над им заплатить за просмотр 40 долларов.
- То есть, они будут наслаждаться любовью, а я за это еще и должен платить? – не понял я экономической мысли моего брата.
- Да мы потом можем подключится!
- Я худеньких люблю! – капризничал я, словно дитя малое.
- Ты на себя посмотри! – вскипел вдруг Родриго. – Старый, лысый импотент, а еще кобенится!
Меня словно кипятком ошпарили, словно шарахнули пыльным мешком из-за угла, словно снег упал за шиворот, словно крокодил схватил за уд...
- Да? – растерянно и глупо спросил я, словно неожиданно взглянув на себя со стороны. Передо мной стоял худой, изможденный пожилой человек. Знаете, здесь, в этом раю, я как-то совершенно забыл, что мне уже за пятьдесят с хвостиком.
- Ну, что  ж… Ладно! Хорошо, брат! Давай свое лесби-шоу!
Смеркалось. Дело шло к ночи. Надо было как-то заполнить вечер культурной программой. Мы взяли пузырь рому, чтобы как-то озадачить глотку и пошли смотреть натуральное кубинское порно.
- И поесть что-нибудь, - напомнил мне Родриго. В самом деле, что за вечеринка без еды. Я прихватил четыре огромных сэндвича. В эту ночь Лукавый взял меня под свое крыло.

21.

Я то думал, что мы идем в гости к Родриго, оказалось, что мы должны еще найти апартаменты на время нашего ивнинг пати. Мой ушлый брат Родриго знал все явки в Гаване. Мы зашли в один миленький притончик, но хозяин запросил 14 песо за ночь.
- У меня тут очень чисто.
- Нам не надо чисто! – осадил его Диего, - нам надо дешево.
Мы поторговались немного. Но хозяин был неуступчив, как ортодоксальный обезумивший марксист. Мы тут же нашли в двух кварталах другой притончик, менее чистый и менее красивый, но за пять песо. В комнате без окон, стояла тумбочка и бесстыдно голый, многострадальный как Куба, диван без подушек простыней, прожженный в нескольких местах сигаретами. Пока мы накрывали тумбочку, Девушки Мириам и Саманта, словно настоящие драматические актрисы в уборной готовились к выступлению, то есть снимали с себя одежды. К сожалению, зрелище несколько омрачалось отсутствием музыкального сопровождения. Но даже при таком минимуме выразительных средств, зрелище это было захватывающим.
 
Они улеглись на диван, отчего он просел, и стали интенсивно ласкать друг дружку, издавая при этом звуки, как если бы они были бурлаками, снимающими баржу с волжской отмели. Где-то за океаном, от этих эстетических потуг, наверняка, проснулся в поту чуткий Тинто Брасс. Было очевидно, что девчата не знакомы с европейской классикой этого жанра. Этот пылающий огонь кубинской страсти следовало бы слегка охладить истинно тевтонским утонченным артистизмом, смягчить эротическим интеллектом. Мы с Диего, за неимением кресел, стояли у стены, наблюдая эту мистерию, изредка прихлебывая ром из пластмассовых стаканчиков, и обмениваясь скупыми замечаниями, самодовольно щеголяя суетливой эрудицией.
- Мне кажется, что у них доминирует параноическое бессознательное (unintentional). Им бы хорошего продюссера и режиссера, – говорил я.
- Зато жизненно, – парировал Диего.
- Я не вижу любви, страсти.
- Выпей еще.
Я видел перед собой двух совершенно свободных женщин, лишенных ответственности, стыда и прочих условностей, навязанных нам общественной моралью. Они были анархически радостны от осознания своей свободы. Именно тогда я понял, почему Кубу называют во всем мире «остров Свободы». Хотя, тут, по меркам международного права царит тоталитаризм. А на самом деле – неограниченная ничем свобода личного выражения себя. У них отняли возможность выражать свои политические взгляды, возможность свободно выбирать жизненные приоритеты, оставив только один приоритет – верность революции и социализму. Причина их повышенной сексуальности в том, что у них не осталось радости кроме секса, музыки, солнца, неба, океана. И никто, слышите, никто не может отнять у них радости сексуальной свободы.

 
22.

Наконец я достиг Сантьяго де Куба. В двух словах о городе. Основан он в начале 16 века. С тех пор он не перестраивался. Нет там новостроек. Можете себе представить, какая царит тут первозданная древность. У республики нет средств на строительство новых зданий и реставрацию памятников старины. У нас вот средства есть, так мы всю старину и посносли. До начала 17 века город Сантьяго де Куба был столицей Кубы. Он - героическая история Кубы. Здесь сдался кубинским повстанцам испанский гарнизон в 1898 году, здесь Фидель провозгласил победу революции в 1959 году. (О неудачном штурме здешних казарм Монкада, оплота диктатора Батисты, Фиделем, предпочитают не вспоминать). Саньяго и Гавана это как наши Петербург и Москва.
Я волновался перед встречей с Луисом, как еврей перед первым обрезанием. Двери его дома выходили прямо на улицу. Через металлическую решетку видна деревянная дверь. Звонка на двери не было, и я стал трясти решетку, издающую противный лязг. Наконец, в глубине дома послышались шаркающие шаги. Двери растворились, и я увидел через решетку перед собою седого, изможденного, неопрятного старика афро-кубинца, в серой, застиранной майке.
- Мне бы Луиса… - спросил я по-английски.
От волнения я пустил петуха, и имя моего друга потонуло в сиплом хрипе.
- Кого? – прохрипел старик. И только тогда я по интонации и по каким-то невидимым и неуловимым признакам опознал его. Да! Это был Луис: мой друг, однокурсник, выпускник мореходного училища, кутила, бретер, певец, музыкант, весельчак, лентяй и задира.   
- Уна каса, бое скриви-и-и-и. И кесьера номье ра-а-а-а-адоо-о-о-о… - затянул я нашу любимую песню. Старик смотрел на меня с недоумением. Что за хрен с утра фальшиво воет у его дверей?
- Ленин! Партия! Комсомол! Мир! Дружба! Советский Союз! – продолжал я пробуждать воспоминания. Глаза Луиса постепенно округлялись. Он дрожащими руками стал открывать засов на решетке. Мы обнялись и замерли. Не знаю отчего, но мы, два моряка, вдруг позорно заплакал. Мы стояли минут пять, пялясь друг на друга и хлюпали носами, не в силах что- либо произнести.
- Ты что здесь делаешь? – наконец спросил он.
- Тебя ищу, - ответил я, сморкаясь в платок.

23.

Обстановка для праздника в доме Луиса была, прямо скажем, не самая подходящая. Восьмидесятилетний отец его лежал при смерти, и младшая дочь была уже пять лет прикована к постели параличом.
Мы решили отпраздновать встречу в ближайшем кабачке. Я накрыл поляну. И зажурчал ручеек рома, и полилась стремительным водопадом задушевная беседа. Жизнь Луиса после окончания мореходки пошла, было, в гору. Он был молодым, перспективным специалистом, работал в порту мастером смены. Первое время поддерживал связь с нашими ребятами, даже, как-то собирались вместе один раз, но потом потерялись, как это зачастую бывает. Знает только, что мой лучший друг Хулио умер от сердечной недостаточности в 2000 году.  Почти пять лет после возвращения из СССР Луис катался, как сыр в масле. Зарабатывал почти пятьдесят долларов в месяц. Был даже одно время партийным работником.
Женился. Родил ребенка. Развелся. Потом снова женился. А потом вдруг заболела дочь, рухнула экономика, лишившись советской поддержки, и он остался не у дел.  Употребление с горя крепкого рома и курение сигар, сильно отразилось на его облике.
- А что, без нас – никак?
- Ну, а как же? Вы перекрыли нам нефть, а без вашей нефти флот встал. Корабли ржавеют, распродаются. Тысячи людей остались без работы. И я в том числе.
Заметив пионерский значок с изображением Ленина у меня на груди, он с удивлением спросил:
- Ты все еще веришь в него?
- А ты?
- Я – нет.
Луис уже не был тем весельчаком и острословом. Он был аполитичен и пессимистичен.
- Луис, кто станет президентом?
- Рауль, естественно! Кто же еще? Они же – мафия и никому власть не отдадут. Ты не пиши, что это я тебе сказал
- Фидель жив?
- А хрен его знает.
- Но в «Гранме» выходят его статьи.
- Не думаю, что он, когда-нибудь что-то писал. У него целая бригада работает.
- Но ведь недавно он встречался с лидером китайских коммунистов?
- А кто это видел? Об этом только писали, а по телевизору не показали. Мы тут вообще телевизор не смотрим. Нечего смотреть, одна политика. А где политика – там ложь!
- Но ведь прошли выборы в парламент и вы проголосовали.
- Не будь дураком, Алеандро. Ты лучше меня знаешь, что такое коммунистические выборы!
Да! Я отлично помню, как под звуки бравурных маршей мы, как один шли на выборы и голосовали единогласно за единый блок коммунистов и беспартийных. Водка лилась рекой, и продавали дешевую колбасу.

 
24.

Мой друг Луис по-доброму, шутя, предупредили меня на прощание:
- Ты будь поосторожнее, в Гаване. Особенно по ночам.
- А что, убьют? – спросил я с напускной игривостью и иронией.
- Убить, может быть, не убьют, но ограбить могут запросто, – ответили он уже серьезно.
Надо сказать, что Закон на Кубе суров. И, к тому же – он работает. Тут можно запросто схлопотать солидный срок за порчу простого кресла в автобусе. Поэтому, с преступностью здесь если не покончено, то она, по крайней мере, находится в латентном состоянии.
Случилось так, что я, приехав в Гавану, с утра не похлопотал о ночлеге. Здесь не очень сложно найти квартиру на ночь. Много кубинцев имеют разрешение на аренду своих жилищ. К тебе запросто могут подойти на улице и предложить ночлег за двадцать-сорок песо. Но ближе к ночи предложений становится все меньше и меньше: все апартаменты уже заняты. И поэтому я бродил по Гаване, потерянный и сонный, не зная, где бросить кости на ночь. В крупных отелях – слишком дорого, мелкие - забиты: февраль – самый интенсивный туристический сезон. Я не слишком был  так уж и был огорчен: в конце концов, в такую теплую ночь можно и на улице заночевать, на лавочке, но что-то меня настораживало. Хорошие лавочки были в старом городе, но он слишком ярко освещен. А я е могу спать при свете. Другие улочки были слишком грязны даже для меня. 
- А вот там, есть хосталь! Дешевый очень! – сказали мне парень, сжимая девушку свою в объятьях, когда спросил у них я о квартире. 
И я пошел по направлению, указанному мне влюбленной парой. Я шел по переулку темному и видел впереди огни автомобилей. Скорей, скорей в кровать! Веки, отяжелевшие за долгий день,  как жалюзи глаза мне закрывают. Вдруг из темноты возникли три мужских фигуры. Их лица черные сливались с ночью. Хотел  задать я стрекача. Но мой стрекач был бы очень медленным и нелепым с рюкзаком тяжелым. Я оглянулся по сторонам. Вариантов не было. Три кривоногие фигуры молча и зловеще надвигались на меня. Увы! Значит, мне придется все же расстаться с рюкзаком, телефоном и карточкой. Да, ладно, чего уж там: лишь бы не били слишком сильно. И я, поправив рюкзак, стиснув зубы, пошел навстречу, извините за некую двусмысленность, своему концу. До него оставалось всего двадцать метров…

25.

- Ола! Френд! – не доходя до меня пяти метров, воскликнул один из парней, огромный, в белой майке-алкоголичке. – Канада?
- Ола! Россия! – ответил я и добавил для убедительности – Москва!  Этот парень был, один в один, похож на нашего Николая Валуева, только черного. Я даже подумал, что это его брат. Можете представить, какой ужас я испытал, увидев черного Валуева.
- Россия! Вива! Владимир! Путин! – радостно заорал он. Такая неслыханная политическая эрудиция меня просто потрясла. У меня отлегло от сердца. Это видимо, кубинские дипломаты совершают вечерний моцион.
- Есть закурить? – спросил другой, менее дружелюбно. Он был невысок, кренаст, хитроватым прищуром и страстью к экспроприации похож на Ленина, только кудряв, черен, и без рыжеватой бородки.
- Да! Конечно! – я с радостью угостил парней сигаретами «Голливуд».
- Сигары нужны? Настоящие, кубинские. Вот он (Валуев указал на Ленина) с фабрики их тырит. Они настоящие!
- Нет, спасибо, - вежливо отказался я.
- А канабис? Кокс?
- Ни в коем случае!
- Девочки. Очень красивые. Всего десять песо.
- Я не спал три дня. Очень хочу спать, - сказал я.
Уяснив, что как покупатель я не представляю собой ценности, они сменили торговую концепцию наших экономических взаимоотношений на инвестиционную.
- А нет ли у вас десять песо? – спросил третий, комплекцией и длинным носом похожий на гламурного  подонка. - Взаймы. – уточнил он.
- Конечно есть! – радостно воскликнул я. Ведь если бы брат Валуева сделал бы мне хук, то мне бы вообще ничего не осталось. Я, стыдливо отвернувшись, стал искать в кошельке купюру в десять песо среди купюр в сто песо. Криминальное трио  выжидающе смотрело на меня. В напряжении я затылком ожидал удара. Как назло все купюры были по сто песо. Одна только – по пять. И еще какая-то мелочь. Я выгреб все. И протянул лже-Валуеву.
- Это все? – разочарованно спросил он. Я вспомнил, что жадность фрайера погубит, и нехотя протянул ему сотню. В конце концов, должен же и я что-то инвестировать в кубинскую экономику.
- О! Спасибо, френд! Вива Руссия! – удовлетворенно пряча стольник в задний карман штанов, сказал брат Валуева. Потом что-то сказал своим парням, отчего все дружно рассмеялись, как если бы я пукнул (А, может так и было? Не помню!).
- А джинсов у тебя нет? – спросил гламурый подонок. – Лишних, -  уточнил он.
- Нет, – поспешно сказал я, - вот только шорты, но они на мне. Наверное, только благодаря маленькому размеру, мои шорты не превратились в сувенир, в знак интернациональной дружбы. Одобрительно похлопав меня по плечу,  парни с достоинством и с моими деньгами удалились, оживленно обсуждая, как эффективнее распределить внезапно образовавшийся профицит бюджета.  А я облегченно вздохнул. Неделимая целостность и неприкосновенность моего лица обошлась мне сегодня всего лишь в сто песо. А ведь один только мой фотоаппарат стоит четыреста. Ловко же надул я их.   А ведь попадись я такой же темной ночью русским амигос в Кузьминках или в Бибирево, они бы лишили бы меня не только моего имущества, денег и телефона, но и чести, достоинства и красоты, просто так, ни за что, из этикета. Так что, я думаю, что строгость кубинских законов вполне оправдана. Именно благодаря страху перед грядущим возмездием, тамошний грабитель вежлив, предупредителен и деликатен. Он, скорее – проситель, нежели грабитель.
 
 
26.
После долгого пути по жаркому городу, утомленный и вялый, я сел в траттории «Тетушка Тереза». Мимо меня проходили музыканты, акробаты на ходулях, шумные пионеры в красных галстуках. В соседнем кафе играли музыканты. Я уже съел традиционное блюдо  огромный кубинский сэндвич, чуть не порвав рот, и лениво потягивал кубинское пиво «Кристалл», размышляя: где мне сегодня бросить кости на ночь. За соседним столиком, стоящим вплотную к моему, сидел губастый афро-кубинец и пристально смотрел на меня. Наконец он привлек мое внимание тем, что, кивнув мне приветливо, многозначительно постучал себя указательным пальчиком правой руки по правой ноздре. Я подумал, что у меня прилипла «коза», и вытер свой нос рукой, потом платком. Мне стало стыдно: выходит целый день, я с «козой» на носу проходил: вот срам-то! Я же – лицо России! Парень снова потрогал себя пальцем по ноздре. Я еще раз потер свой нос.
- Есть кокс, очень хороший, - сказал он тихо, наклонившись ко мне. Я, чисто из любопытства, спросил:
- Сколько?
Лучше бы я не спрашивал. Глаза его загорелись радостью светлой надежды.
- Пятьдесят!
- Понятно. –  сказал я. Видит Бог, я спросил чисто из любопытства. Мне почему-то часто в разных странах, в том числе и в России, предлагают наркотики. Видимо, неуловимая печать порока, озаряющая мое лицо, ошибочно подсказывает горе-дистрибьюторам, что я их клиент.  Через пять минут наркодиллер снова пробурчал мне сквозь губы по секрету:
- Сорок! Это просто изумительный кокс!
- Не надо! – сказал я. Мимо траттории строем прошел отряд пионеров в красных галстуках. Я сразу вспомнил свое унылое пионерское детство, с обязательным идиотским, массовым распеванием пионерских песен, многочисленными смотрами строевой песни, линейками и собраниями, и мне стало жалко этих ребятишек.
- Тридцать! – сквозь зубы продолжал торг чернявый малый.
- Отстань! – сказал я тепло. Вначале переулка показалась карнавальная процессия. Артисты в пестрых национальных костюмах шли на ходулях, распевая веселые песни. Впереди шел продюсер, сборщик податей, с соломенной шляпой в руках. Этот мздоимец подходил ко всякому прохожему и, потрясая шляпой, настоятельно требовал мзду за прослушивание песни.
- Двадцать! – интимно прошептал изрядно надоевший мне мужик.
В это время мздоимец уже стоял возле моего столика, полный решимости получить с меня причитающийся гонорар. У меня была какая-то мелочь, которую я широким жестом вложил в его шляпу. Он отвалил. Зато наркодиллер, заметив мою платежеспособность – активизировался.
- Десять! – сказал он и положил на мой столик маленький белый пакетик!
- Забери это, приятель! Не то я сейчас полицию покличу. – с некоторым нехарактерным для меня раздражением, рявкнул я, потеряв терпение. И тихонько крикнул себе под нос: Полиция!
- Пять! – все же не унимался он. Я уже понял, что он уже готов доплатить мне, лишь бы я удовлетворил его негоциантские амбиции и занюхал чуток чудодейственного порошка. И тут вдруг я отчетливо заметил, что за нашим торгом напряженно наблюдают еще несколько парней за столиком у входа. Сомнений не было: да меня просто хотят подставить! Как только я заметил их, они дружно встали и направились ко мне. Я схватил пакетик и бросил горе-дилеру. Он неловко пытался его поймать. Пакетик упал на пол. Губастый нагнулся за коксом. 
- Забери свое говно! – сказал я дерзко, после чего встал и торопливо прошел мимо направлявшихся к нам «тихарей». Оглянувшись, я увидел, что вся группа злобно смотрит мне вслед. Коленки мои дрожали.

27.
- Ясное дело, это была подстава – сказал мне мой новый брат Диего, когда я рассказал ему этот случай. – Спецслужбы так часто делают, чтобы поймать наркомана и повысить статистику раскрываемости. На самом деле, наркомании на Кубе нет. Травку могут иногда покурить, а кокаин, а тем более героин, проходит мимо. У нас же покупательная способность – нулевая! Какие из нас наркоманы? Куба может быть транзитным пунктом. У нас даже одного генерала расстреляли. Дело генерала Очоа, слыхал? Об этом много писали. Правда, все знают, что тут замешаны вся военная верхушка. Он просто крайний оказался. И потом, у нас, если ты нюхаешь, об этом сразу донесут. Стукачество – главное национальное оружие спецслужб.
Наркомании на Кубе нет еще вот почему. Климат на Кубе не позволяет выращивать качественный опиумный мак и кокаиновый куст. Растет кое-де каннабис, по нашему – конопля. Но она абсолютно не «цепляет». Потому что в ней недостаточно (запишите!) тетрогидроканнабинола. Это от него мирового нарка «торкает» и «плющит».
На Кубе существует развитая система «семейных докторов». И наксчитывается около 30 тысяч. Все они проходят обязательное обучение по диагностике пациентов, употребляющих наркотики. Выявив такого «нюхача» или «планового» – они «пишут оперу».
А теперь информация для наркобаронов: На Кубе за ввоз, распространение и транзит наркотиков предусмотрено наказание от 20 лет и выше. В отношении наркотиков скидок не делается никому. В 1999 году за транзит наркотиков из Колумбии были казнены высокопоставленные офицеры вооруженных сил Кубы, в том числе и соратник Фиделя генерал Очоа, командующий кубинскими войсками в Анголе, награжденный высшими государственными наградами. В настоящее время в кубинских тюрьмах за наркотики отбывают срок с десяток наших соотечественников. А ты не нюхай на Кубе!

28.
Ведомый чутьем и удом, я неспешно бродил по Кубе, по городам и весям, часами беседовал с  тамошними мужиками и бабами, с мелкими бизнесменами и служащими, с безработными и «бомбилами», с «ночными бабами» эконом-класса, барменами, торговцами, крестьянами, учителями и рабочими. И с великим удивлением отмечал: как все-таки похожи наши народы! Это просто поразительно. Ни один народ в мире так не похож на русских, как кубинцы. Давайте будем честны к себе и объективно сравним  нас.
Кубинский мужик ленив и развращен бездельем и праздностью. Так уж исторически сложилось, не приучен он к труду. В течении многих лет Куба была громадным курортом. Но ведь и русский издревле славен своей хитростью вороватостью, неприязнью к труду и вековым ожиданием халявы на печи, будь то скатерть-самобранка, волшебная палочка, инвестиционный фонд, МММ, говорящая щука,  или еще лучше: всемогущая баба - Василиса Премудрая, которая все тебе добудет, да ее и попирать ее можно нахаляву. Оттого-то и успешно гуляют по Руси финансовые пирамиды, играющие на столпах национального генотипа – халявности и лени.
Да, кубинцы попрошайничают, пристают на улицах, порой, сил просто нет. Дай ему джинсы, песо, жвачку, майку. Но меня это ничуть не раздражало, потому что я видел в них самого себя, тридцать лет назад. В 80-х годах прошлого века, мы, двадцати летние мальчишки-сорванцы занимались фарцовкой на улицах Москвы. Вся столица была поделена среди фарцовщиков на зоны. Наша была на улице Кирова, возле магазина «Свет» и на ВДНХ в павильоне «Космос». Если тебя застукают за фарцовкой на Красной площади, или возле гостиницы «Космос» – заплатишь «штраф» конкурентам, или получишь в морду. Мы нагло приставали к иностранцам, выпрашивая у них джинсы, майки, доллары. Правда, это был все-таки бизнес: мы платили за товар деньги, но Кубе простительно: даже в то время она была намного беднее нас.
Надо быть полным болваном, чтобы не заметить, что большинство кубинцев недовольны существующей системой. А если быть точным: я вообще не встретил человека, который бы сказал: «Как прекрасна жизнь Кубинца!». Может быть, они где-то и были, но содержались в учреждениях закрытого типа. Потому что только больной может радоваться нищете, карточной системе и железному занавесу.
- Отчего вы, кубинцы, не выйдите, как один, против тоталитаризма? – спрашивал я своих друзей и тут же краснел от нелепости вопроса, со стыдом вспоминая себя, неотъемлемую частицу советского народа, времен застоя. Мы тихо протестовали против театра абсурда советской власти, сидя на кухнях, за бутылкой портвейна. Но в день выборов, как один, под ревущие звуки бравурных патриотических маршей, шли на избирательные участки и голосовали за единый блок коммунистов и беспартийных. Забыли? Только единицы находили в себе мужество открыто выступить против системы. Достаточно вспомнить открытые процессы над «предателями» и «диссидентами», выступивши против ввода советских войск в Чехословакию. Как правило, система жестоко карала их. Социализм – он и на Кубе социализм, со всеми присущими ему признаками: жестокой карательной системой, подавляющей любое инакомыслие. Правда, как показывает история, этому в конце концов приходит конец. Здравый смысл постепенно одерживает верх. Другое дело, как это произойдет.  С криминальными войнами и потрясениями, как в России или же относительно тихо и мирно, как в Китае? 

29.

Русских в кубинской глубинке я не встречал. Туристы в Барадеро не в счет. После утомительных скитаний по острову Свободы, я немного устал, от напряженного восприятия кубинского английского и испанского. Жуткая тоска охватила меня, когда я прибыл в Гавану. Захотелось просто поболтать по-русски, «за жизнь», за бутылочкой «Столичной». (Одна, кстати лежала у меня в рюкзаке мертвым грузом). Так вот ты какая – ностальгия: кругом экзотика, пальмы, папайи,  прозрачный океан, мулатки, а тебя рвет на родину, к бледнолицым русским. В первый же день я отправился в российское посольство: повидаться с «нашими». Монументальная грандиозная высотка Российского посольства располагалось на окраине Гаваны, в районе Мирамар. Окруженная мощным бетонным забором, она неприступной крепостью величественно возвышалась над невзрачными, мелкими двухэтажными домишками других посольств, символизируя мощь и величие России. Я гордый такой, позвонил к «своим». Представился, попросил аудиенции с кем-нибудь из коллег, из пресс-службы, потолковать о нелегкой, полной опасностей, тревог, и тоски по Родине, жизни дипломатов, о выборах, в России и на Кубе. Но меня, русского ходока, даже на порог не пустили. Сказали по радио с пульта: ступайте в консульство, с ними поговорите, а нам нечего сказать вам. Да мне все равно, лишь бы русского увидеть. Я и подарки нашим ребятам приготовил: майки и бутылку русской водки. Поди, устали они тут, на чужбине от рома и без русской майки. Но встреча была коротка.
- Мы ничего вам не скажем! – сказал мне с вежливой, дипломатичной улыбкой молодой, аккуратный и подтянутый, консульский начальник. – Потому что вы все переврете. А нам потом – расхлебывать. Недавно приезжала от вас Галина Сапожникова, такого понаписала! Все переврала! Так что, извините….
Опа! А я, собственно толком и ничего спросить-то не успел, но уже получил легкий шлепок по ранимой душе, почувствовав настороженность, даже некую враждебность по отношению к себе априори.  Я вдруг ощутил себя «проклятым буржуином» в стане мальчишей-кибальчишей. Не выдали они мне страшную военную тайну. Воцарилась неловкая пауза. Посидели, помолчали. Но пора и честь знать.
- Если в полицию попадете, мы вас вытащим. И если беда случится, из больницы в аэропорт доставим, - пообещали мне на прощание консульские. Ну, и на том спасибо. Я отправился в центр Гаваны, палимый беспощадным кубинским солнцем. Собственно, мне ничего от них не надо было. Мне вполне достаточно той информации, которую я получил через общение с моими друзями, простыми кубинцами. Просто, по русским, соскучился. В основном,  встреча вроде бы прошла хорошо, но осадок неприятный остался.

У нас, у русских, есть такой странный обычай: когда к тебе приходит гость, журналист, фрезеровщик или дипломат, то первым делом ему предлагают хотя бы чашку чаю, печенюшку, жамку заливную. Я бывал во многих зарубежных российских консульствах. У них словно единый кодекс: ни в одном меня не угостили коньяком. Я всегда читал во взглядах чиновников настороженность, тревогу, а порой барское презрение: «Понаехали тут!». Пусть ко мне в редакцию придет хотя бы один посол или консул. Неужели я не налью ему водки и не дам сушку? А ведь я не дипломат! Предлагаю принудительно ввести в МГМИМО факультатив гостеприимства, русских обычаев и традиций. Согласен вести бесплатно. А в основном, конечно, мы можем гордиться своими дипломатами: они скорее язык проглотят, но не выдадут врагу военную тайну! Да и другу не выдадут!

Возвратился на Родину я с чувством глубокого удовлетворения. В аэропорту меня встречала моя любимая крошка. Она принесла мне теплую куртку, потому что на улице было минус 25, а я был в летних ризах. Как хорошо, все-таки, что есть Любовь! Как прекрасно, что мы покончили с развитым социализмом! Остались, конечно, рудименты в нашем сознании. Но мы и с ними покончим! Один из таких нравственных рудиментов не заставил долго ждать. Через пару дней моя любимая, встретила меня на пороге в слезах.
- Саша! Ты…. Ты предал меня.. У тебя на Кубе были женщины!
- С чего ты взяла, дурочка? – побледнел я от страха, готовый провалиться сквозь землю.
- У тебя в компьютере фотографии твоих кубинских… девушек, - с трудом нашла она наиболее приличное слово, для обозначения голых дам, запечатленных на фотографиях, обнимающих меня в разных эротических позах. Моя любимая девушка залезла в мой компьютер, без официального моего разрешения! Это и есть рудимент социалистического сознания и коммунистической бдительности. Мне с трудом удалось убедить ее, что это были постановочные съемки, для убедительного рассказа о свободных нравах и обычаях этого жизнерадостного народа.



КАК Я ПЫТАЛСЯ СНИСКАТЬ МИРОВУЮ СЛАВУ НА ПОРНО НИВЕ

Я никогда не отличался высокими моральными принципами. Попытки Советской идеологии социализма воспитать меня согласно Моральному кодексу строителя коммунизма (был такой кодекс. Висел в присутственных местах!) были обречены на провал. Увы, я рожден порочным. Про меня редко говорили: «О! Это невероятный моралист! Очень чистый и нравственный человек! Все юбки до одной мимо себя пропускает». Я всегда, сразу после выхода из притягательной пучины блудного порока, наивно успокаивал себя мыслью, что таким создал меня Бог, по образцу и подобию своему. И, вообще, вся наша жизнь предопределена. Мы лишь покорные исполнители Божьей Воли. Я не считал Блуд грехом, будучи уверен в том, что если Создатель даровал нам плотское влечение, и сделал секс высшей радостью, то надо пользоваться этим даром. Однако Бог наделил меня зачем-то еще и совестью. Это – бонус! Джек-пот! Зачем ему удумалось запрягать в одну повозку слона и трепетную лань? Я разумно расходовал себя, чтобы поровну распределить частички своей похоти между своими дамами. Вполне возможно, что и для некоторых моих подружек, я тоже был не единственным партнером, ведь некоторые были замужем! Если бы не Совесть все было бы нормально. Но иногда я испытывал сильный дискомфорт. Все-таки Небесам было неугодна такая постановка вопроса.
С возрастом, все чаще хожу в уютную церковь у реки. Хотя постов не соблюдаю. Верую ли я? Да. Искренне верую в Единого Бога. У него нет имени. Но Он – есть. И всегда рядом со мной. Он во мне. Иногда хвалит,  а чаще всего – корит меня. Недавно ходил на исповедь в эту маленькую, церквушку с голубыми куполами.  Чтобы немного облегчить свою душу, отягощенную дружной, шумной, веселой семьей всевозможных пороков и грехов, из которых блуд, пожалуй, самый невинный.
К батюшке очередь. Старушки в основном. Господи! Да какие у старушки могут быть пороки? Сушку в магазине сперла? Пукнула в очереди за разливным молоком и не призналась? Кушала скоромное в пост? Мне бы ее заботы.
Старушки исповедуются основательно, не спеша, заглядывая в бумажки, что бы не забыть все грехи, не упустить ни одного. Они кладут на поднос деньги, в основном десятками. Сотни не кладут за грехи. Значит грехи небольшие. За убийство и штуки не пожалеешь.
Я не думаю выливать сразу весь зловонный ушат воих грехов на бедного батюшку, чтобы ему дурно не стало. Кладу несколько десяток на сребрянный поднос. Батюшка ревностно проследил за моей рукой. Вообще, думаю, что отпускать грехи за деньги, уже немалый грех. Но есть оправдание: церковь эта бедненькая, обшарпанные стенки, бесконечный ремонт. Я бы лучше просто дал на восстановление Храма, но не за отпущение грехов. Опустив убийства, насилие, и богохульство, перехожу к главному:
- Любят,  батюшка, меня три хорошие, добрые женщины, а я боюсь обидеть какую-либо из них, сплою со всеми понемногу.
(Интересно, как выкрутится Батюшка?)
- Женись на одной, - говорит, не задумываясь, он, блеснув золотыми коронками. Пахнуло в лицо мне постной пищей.
- На какой из них?
- На той, что тебя любит крепче!
- Да как же это угадать?
- Та, которая заботится о тебе больше, трудится в твоем доме, стирает, готовит, не бранится, не гневается, и ничего не просит взамен, та и любит больше.
- Да все они равны в своем радении о быте, - прикидываю я.
- Ты, прямо, как султан. Та нельзя. Определись, - улыбается батюшка. – Какая-то хуже все-таки есть.
- Допустим, решусь, женюсь, а как же другие две? – спрашиваю, - они ничем не хуже. К ним я, получается, буду, жесток, принесу им страдания.
- Ты уже и так им зло принес. Я вот в Таджикистане служил, так там у некоторых по две, три жены. – глаза батюшки затянуло на мгновение поволокой воспоминаний. Я вдруг представил его в военной форме с автоматом, и с бычком в зубах, - Но они – мусульмане. У них свой закон. Ты же – христианин и должен жить по нашим законам. Давай, женись, и не задерживай очередь! Как звать тебя?
- Александром!
Он накрыл мою буйную головушку расшитой тряпочкий, что-то пробормотал, и я пошел прочь, прощенный и напутственный. Стало ли мне легче? Наверное. Хотя бы потому, что я понял, что мне на самом деле пока еще не безразлично, что будет с окружающими меня людьми после какого-то моего поступка.
Исповедь, это визит к психоаналитику. Но такой спешный, потому что очередь. Батюшка отпускает грехи второпях, недослушав. Ему тоже хочется побыстрее домой. Для него это ежедневный труд, утомительный и однообразный. На следующий год все повторится. Те же службы: Пасха, Успение, Воздвижение, Сретенье… Отпевание, крестины, венчание… Приход у нас небольшой. Только на Главные праздники в церкви не протолкнуться: сходятся, те которые только на Пасху в церковь ходят.
Исповедуются в основном те, которым не с кем поделиться своими грехами, дурными помыслами. Одиночки. Я в их числе. Друзья мои остались в славном прошлом. Сейчас есть только сослуживцы.
Можно беседовать с Богом и дома, дома попросить прощения, пообещать, так больше не делать, поставить свечку, глотнуть святой водицы, (зимой так и делаю) но в старой, полупустой, маленькой церквушке уютнее. Это доброе место. После каждого похода в эту маленькую скромную церквушку, хочется сделать что-то хорошее. Правда, через какое-то время эта мысль погибает под напором других, приземленных, суетливых, меркантильных, озлобленных, раздраженных, психованных, и любострастных!!!!

1.

Однажды в своей электронной почте обнаружил странное послание на английском языке. Меня приглашали для участия в международном порно фестивале в Барселоне. Писала некая Наташа, член организационного совета фестиваля. Она написала, что внимательно следит за моим творчеством и считает: что я непременно должен стать участником. (Я один раз принимал участие в съемках порно фильма в Санкт Петербурге у отечественного порнографа Сергея Прянишникова, о чем написал в газете). Вот так Слава о моем моральном облике достигла Испании.
Для фестиваля в Барселоне мне надо представить свой фильм.  Само провидение посылало мне этот фестиваль. Я всегда мечтал снять свой порно-фильм и прославить Отчизну. Я написал заявку Сунгоркину и он дал «добро». «Езжай, прославляй!» - сказал радушно он.

Лет десять назад одна богатая, и оттого щедрая душой девушка подарила мне на День танкиста видеокамеру Panasonic. Я никогда не был танкистом, но подарок смущенно принял.
Первые дни меня забавляла эта игрушка: я снимал девушку, ее маму, бабушку, ее сына, ее кошек и собак. Я некоторое время снимал свадьбы и похороны (не ее), но потом и это мне наскучило, моя карьера кинорежиссера завершилась, и я забросил камеру в чулан. Но в этом году меня в качестве журналиста пригласили на фестиваль эротического искусства. (Ага! Поняли, что только я смогу объективно осветить порнофестиваль.) Я понял, что мой час пробил. Я сам представлю на фестивале свой порнофильм! Доколе я, исполненный великих замыслов, блудный сын братьев Люмьер, обладатель видеокамеры, буду прозябать в безвестности! Я просто обязан надрать задницу всем Тинто Брассам и вписать свое имя золотыми буквами в историю мирового порнографического киноискусства. И я сдул пыль с Panasonic и приступил к съемкам собственного порнографического блокбастера - по своему сценарию. Назывался он «Когда бедуины плачут».
 
 О ЧЕМ ФИЛЬМА

Один 52-летний арабский бедуин, связанный со спецслужбами Пентагона (главную роль я отдал себе. Да там всего-то две главные роли: чего делить?!), захватывает в заложницы русскую красавицу. (Я для этой роли лет пятнадцать назад купил в Йемене комплект арабской одежды.) Бессердечный лиходей требует, чтобы плененная россиянка выдала ему страшную военную тайну, подвергая ее унизительному и изощренному сексу. Но отважная девушка стоически сносит все пытки, держа язык за зубами, не произнеся ни слова (фильм получился немой. Звук в старой камере куда-то пропал. Но зато, он не нуждался в закадровом переводе). Так и не узнав военной тайны, потрясенный мужеством русской девушки, растроганный басурманин со слезами на глазах отпускает ее домой в Чебоксары, после чего раскаивается и кладет конец сотрудничеству с Пентагоном. Некоторую кажущуюся аморальную тенденцию этого фильма, продиктованную спецификой жанра, я уравновесил политической глубиной замысла и социальным пафосом. Снимал я фильм у себя дома, с одной камеры, с одной точки, с одной девушкой, без дублера, продюсера и оператора, в автоматическом режиме. Бюджет фильма был крайне мал. Тысяч десять мне выделила редакция на съемки. Поэтому я обошелся без массовки и без пиротехники. Я съэкономил на актерском составе. Я не стал вызывать проститутку, а снял в роли отважной русской девушки, свою знакомую учительницу истории, покладистую красавицу Наташу. Мне, молодому, крепкому, полупьяному, пятидесятилетнему мужичку, в те прекрасные времена все девушки, от 20 до 30 лет, которые служили мне своим упругим телом, казались, и были сказочными красавицами. А если нет, то я догонялся вином до кондиции восприятия Прекрасного Мимолетного Видения.
 
 

Наша малочисленная съемочная группа работала очень серьезно, хотя во время съемок лично меня мучили позывы смеха. Я впервые играл жестокого араба. Да я добрых арабов не играл. В результате получился малобюджетный, короткометражный фильм (18 минут 21 секунда. Именно столько времени пентагоновский бедуин пытал несчастную красавицу без прелюдий и сантиментов). Наш гонорар мы с Наташкой пропили сразу после съемок в баре боулинга.  Я очень сильно рассчитывал на победу в Барселоне, хотя бы на утешительную премию в номинации самых малобюджетных фильмов.
 
БЛЕСК И МИШУРА ПОРНОИСКУССТВА
 
Крупнейший европейский фестиваль эротического искусства беспрепятственно проводится ежегодно в Барселоне в выставочном комплексе La Farga вот уже 14-й год. Я прилетел в Испанию, снял дешевую комнатку в пригороде Барселоны, в городке Мальграт де Маар (час, примерно, на электричке) и утром явился в организационный комитет фестиваля. Я нашел девушку Наташу, которая пригласила меня на фестиваль. Она, несмотря на русское имя, оказалась чистокровной испанкой, кудрявой симпатяшкой. Наташа навесила на меня бейдж участника и сказала:
- Ты, Саша, можешь беспрепятственно и бесплатно пользоваться всеми радостями фестиваля.
Я тогда не придал значения этим словам. Но впоследствии смогу оценить щедрость организаторов фестиваля. Зал выставочного комплекса был полон разнополыми, разновозрастными и разноязычными гостями. Началу действа, этой эротической мистерии были присущи здоровый испанский оптимизм и жизнелюбие. Под мрачные аккорды органа из мрака и дыма на центральную сцену вылез мужчина в белой шляпе и черной пиджачной паре. Он несколько минут осуждающе всматривался в зал, затем достал пистолет и равнодушно выстрелил в первые ряды похотливых сластолюбцев. Все вздрогнули, но никто не упал. Стрелок дунул в ствол и спрятал пистолет в кобуру. Что символизировал этот акт, я по простоте душевной не понял. Зато следующий акт по своей незамысловатости был понятен даже ребенку. Вихляя бедрами, вышла яркая раскрепощенная девица, явно не учительница, расстегнула мужчине ширинку и стала делать то, что в другом общественном месте считалось бы поведением, оскорбляющим человеческое достоинство. Но ни один мускул не дрогнул на лице парня. Он по-прежнему мрачно смотрел в зал, не замечая аморальных действий дамы, словно в его жизни ничего особенного не происходило.
 Но вскоре он неожиданно оживился, сбросил с себя маску оскорбительного безразличия, брюки, трусы (лишь шляпу оставил на голове и галстук на шее, чтобы уж не совсем голышом предстать перед публикой) и стал заниматься с дамой любовью (если слово «любовь» вообще уместно в данном контексте) с радостной увлеченностью малыша, которому подарили новый конструктор «Лего». Конструировал он с полчаса и под аплодисменты зала финишировал с криком «Опа!», радостно воздев руки к небу. Потом артисты с достоинством раскланялись, забрали в охапки свои разбросанные по сцене одежды и, взявшись за руки, словно дружные скауты, покинули сцену.
 
Это был своеобразный салют в честь открытия фестиваля.
 И тут же, словно по команде, на многочисленные сцены выставочного комплекса La Farga выскочили другие артисты и начали увлеченно заниматься непотребством: девы ласкали дев, тщедушный паренек страстно тискал своего товарища, где-то две девушки раздевали белокурого крепыша, а там, вдали, два голых мальца ласкали по очереди двух девчат. Садомазохисты водили на цепочках униженных партнеров, словно грейхаундов на выставке собак. Некоторые горячие девчата выступали в одиночку: под звуки зажигательного фламенко запихивали внутрь себя разные игрушки и, наоборот, извлекали из себя цепи, сверкающие праздничные шарики, блестящие металлические штифты, какие-то шомпола, карданы.

Девчата на этом празднике Блуда были просто восхитительны! Ну, почему? Почему все греховное так прекрасно? Зачем Господь ты создал столько прекрасных, сладких искушений и одновременно ввел понятия Греха, Совести и Блуда. Какой смысл сакральный в сдерживании плотских, человеческих и в тоже время божественных, волшебных желаний? Вот это мне и не нравилось в Земных религиях. Я понимал, что не Бог вынуждает нас усмирять свою плоть, а церковь и жрецы. Вспомните, какой насыщенной сексуальной жизнью жили древние Языческие Боги! Никаких запретов. Запреты появились потом, с появлением Церкви. Великий философ Дмитрий Мережсковский поведал мне однажды об этих переменах в своем могучем романе «Христос и Антихрист»

Для развлечения, радости и облегчения чресл гостей фестиваля в зале были установлены такие небольшие фанерные кабинки, где за небольшую плату можно было предаться сладким утехам. Мне, как участнику, фестиваля и режиссеру фильма, такая услуга предоставлялась бесплатно. Тогда-то я и понял таинственный смысл фразы испанки Наташи. Поскольку кабинок было много, и для меня весталки служили своим телом бесплатно, я истощал свои чресла безмерно. Ведь там и бар работал интенсивно. А алкоголь и блуд всегда шли рядом по земной жизни! Покидать этот рай земной мне не хотелось. Вот я и не покидал его.
В общем, «Калигула» - часть вторая.
 
СКАЖИ-КА ПАДРЕ, ВЕДЬ НЕДАРОМ
 
Средь этого шабаша по залу ходит грустный одинокий человек в длинной сутане и почему-то в бейсболке. Это падре Пако. Он раздает бесплатные кондомы зрителям и участникам фестиваля, девушкам, парням, педерастам и трансвеститам.
- А что, падре Пако, осуждает ли церковь такие разнузданные мистерии? - подкалываю я его.
 - Я кондомы раздаю, - ушел от ответа падре, глядя искоса, низко голову наклоня, на сцену, где две девушки предавались сладкому греху с мощным, словно «КамАЗ», блондином.
 - А не означает ли использование кондома убить маленькое беззащитное существо еще при зачатии? - не унимался я, пытаясь вызвать кюре на дискуссию.
 - Вот вам кондом! Берегите здоровье! - Падре Пако не был расположен к диспутам. - Запретить мы вам все равно не сможем, а вот помочь избежать болезни можно.
 
ЗАПИШИСЬ В КЛУБ – БУДЕШЬ НАМ ЛЮБ
 А перуанец Родриго выложил на прилавок свои причиндалы. Им было несть числа: всех размеров и цветов, на любой вкус. Деревянные, металлические, меховые, матерчатые, декоративные, функциональные, подарочные и не очень. Перу всегда славилось искусством изготовления фаллосов, как Фаберже - своими яйцами. Я невольно загляделся на филигранной работы расписной уд, как вдруг заметил, что в пяти метрах справа редкой красоты фея в коротенькой юбочке призывно машет мне рукой. Обуреваемый тайными постыдными тяготениями, я поспешил к ней.
 - Заполните анкету и вступайте в наш клуб! - шаловливо предложила мне красотка. - Заплатите всего 300 евро и станете нашим членом.
 - А что я буду, как ваш член, иметь? - задал я законный вопрос, доставая из гульфика 300 евро.
 - Как члену, вам будут доступны самые красивые девушки в любое время. Такие, как я. Я вам нравлюсь?
 - О, да! Но я живу в Москве.
 - Это не имеет значения, - успокоила девушка. - Мы выезжаем в любую точку мира. 100 евро в день плюс дорога в оба конца.
 Мне, конечно, польстило, что я создаю впечатление человека, имеющего деньги на такие сомнительные платные радости, но я от членства вежливо отказался. Нет. Я не жлоб. Просто денег нет.
 А еще во время фестиваля гостям предлагали облегчить чресла тантрическим массажем. В центре зала стояли кабинки, в которых очаровательные испанки делали вам мануальное таинство, за которое обычно мамы бьют по рукам маленьких мальчиков. Причем, ты можешь трогать даму за всякие причинные места. И стоило это всего 35 евро. Для меня – бесплатно. Меня утешало то, что, я вроде, как бы, обогатился. Поэтому я за день обслужился аж на 70 евро.
 
КАК НАС ДУРЯТ
 
В программе фестиваля была такая фишка: прямо на сцене проводился кастинг актеров будущих порнофильмов. Выходила голышом девушка и заводила публику своими телодвижениями. Потом предлагала смельчакам выйти с ней на спарринг. Я, было, стал карабкаться на высокую сцену (а почему не попробовать на халяву себя в испанском кинематографе?), но какой-то кудрявый удалец в белой рубашке и черных шортах сделал это проворнее меня, и, когда я все-таки влез, он был уже на девушке. Забил место, называется. Я, кряхтя, свергся вниз. Пошел искать счастья дальше.
 Через час на другой сцене новая прелестница, покривлявшись немного, предлагает вступить с ней в неуставные отношения. Я, расталкивая толпу, рвусь к сцене, шепча: «Ну, уж на этот раз ты от меня не уйдешь, крошка!» И то-о-олько я достиг сцены, как на нее вспрыгнула знакомая до боли фигура в белой рубашке. Это был давешний неуемный прелюбодей. Дождавшись, когда он, закончив свое мерзкое дело, спустится вниз, спрашиваю его:
 - Что же это ты, похотливый блудник, не даешь другим собратьям попытать счастья в личной жизни и в порнокино?
 - А я здесь на работе! - отвечает он. Звать его было просто - Ариэль, как стиральный порошок. Он снимается в порнофильмах, но в обычной жизни он - электрик.
- На порнокино много денег не заработаешь. А вот на таких зрелищах я зарабатываю до 1000 евро.
 Оказывается, в его обязанности входит опережать таких лохов, как я. Я могу ведь и испортить зрелищный праздник или заразить артистку!
 - Пойдем, покажу! - Он потащил меня на другую площадку. - Я сейчас буду здесь работать!
 - Ты, наверное, много мяса ешь? - спросил я его.
 - Совсем не ем. Только овощи и фрукты! - засмеялся он. И в ту же секунду два кряжистых сеньора, работающих у него в команде «подающими», подхватили его и подбросили на сцену! Так вот почему я не успевал! Так я расстался с мечтой работать в испанском кинематографе. Теперь если только Альмодовар пригласит.
 
ИТАК: ОНА ЗВАЛАСЯ, СОНЯ
 
На фестивале я увидел чудо: одна хрупкая девушка извлекала из своих недр цепь длиною 20 метров! Куда там до нее Дэвиду Копперфилду. Он, поди, и двух-то из себя не вытащит. Я был потрясен, поражен, удручен. Поистине мы не знаем и сотой доли возможностей человеческого организма. Я разыскал ее. Ее звали просто Соня-бейби. Соня оказалась простой и разговорчивой испанской девушкой. (Девушкой? После такого рекорда?) А хотя могла бы зазнаться, задрать нос, как это делают иные чемпионы. Ничуть не бывало! Она даже не выглядела усталой и изнуренной. Мы с ней душевно поговорили.
 - Да, это действительно рекорд, - сказала она скромно. - Кроме меня, на Земле никто такого не делает.
(Твою мать! Каким жалким я показался себе в этот момент!)
- Может, просто никому и в голову такое не приходило? - сделал я нелепое предположение, потрясенный планетарным масштабом рекорда.
 - Почему? - обиделась Соня-беби. - Многие пытаются. Но, насколько я знаю, больше 10 метров ни у кого не получалось.
 - У вас есть играющий тренер?
 - Как и всякий рекорд, это требует усилий и тренировок. У меня есть друг, который любит меня и помогает во всем.
 - Но ведь цепь надо вначале запихать внутрь организма! - смело предположил я.
 - Для этого существуют специальные гели.
 - Ваш рекорд занесен в Книгу рекордов Гиннесса?
 Соня горестно вздохнула.
 - Они почему-то не стали заносить. Хотя там много совершенно нелепых рекордов. Некоторые плюют на 20 метров, и их заносят.
 - А что приятнее - засовывать или вынимать? - поверхностно знакомый с особенностями женского организма, наивно спрашиваю я.
 - Конечно, вынимать! - смеется чемпионка.
 Кстати, Соня-беби на этом фестивале была заслуженно признана лучшей испанской актрисой. И это не предел! Сколько еще интересных ролей ждет Соню на этом поприще!
 
КОНЕЦ ШОКОЛАДНОГО ЗАЙЦА

Не обошлось и без досадных казусов. На сцену вышел кряжистый, накачанный афроиспанец. За ним выползает чья-то заблудшая доча - страстная, рыжая - и начинает любовные игры с его орудием порока, предвкушая неземную плотскую радость. Однако не тут-то было! Копье потомка Отелло не реагировало на плотские игры. Сын саванн смущенно улыбался, поигрывал мышцами, словно заблудившийся чемпион по бодибилдингу, случайно попавший на фестиваль. Полчаса он под бестактный свист и улюлюканье злобных зрителей старательно развенчивал миф о сексуальной мощи африканских парней. А ведь почти два века африканцы прочно лидировали в этой номинации. Вскоре мавр, так и не сделав своего дела, потеряв всякую надежду на успех мероприятия, торжественно раскланялся, как если бы он был Хосе Каррерас после исполнения арии, и покинул сцену аки чистый ангел, избежав порока. Видимо, накануне истощил себя длительными тренировками или переел анаболиков и стероидов, направив всю производительную мощь в бицепс, трицепс и мускулюс глютеус.

На фестивале я понял, что слегка недоработал в плане промоушена своего кинопродукта. На витринах моих конкурентов были выставлены образцы в ярких коробках, на обложках которых были отображены самые смелые сцены из фильмов. А мой скромный фильм в простой магазинной упаковке не очень бросался в глаза. Он был как бедный родственник, приехавший в столицу из глубокой провинции в бабушкиной кофте. Да и витрины как таковой у меня пока не было. Все это выглядело так, как если бы я на Парижскую выставку ювелирных изделий привез из Бугульмы деревянную лошадку. Оставалось рассчитывать на хороший вкус жюри. Я долго искал, кому всучить на просмотр свой шедевр. Что удивительно, все кругом весело общались на испанском и почти никто на английском, я не говорю о великом и могучем - русском. Карлос Реза, председатель жюри короткометражных фильмов, отмахнулся от меня и послал к какому-то Хулио. Один раз я подходил к великому Марку Дроселю, мэтру мировой порнографии, продюсеру и режиссеру из Франции, но тот лишь приветливо улыбался мне и устало покачал головой. В отчаянии я даже предложил посмотреть фильм знаменитому актеру Рокко Сиффреди. Он, можно сказать, Кларк Гейбл порнографического кино. Его нефритовый стержень в рабочем состоянии достигает 32 сантиметров! (Сам-то я не бачил, мне девчата с восторгом рассказывали.) Неутомимый труженик кинематографа, передовик порнографического производства, наставник молодежи, он способен трудиться на съемочной площадке по 10 часов не покладая уд своих. Я, признаться, с опаской подходил к нему. Он посмотрел на меня если не с недоумением, то с некоторой настороженностью. Мало ли на этом фестивале бродит неуравновешенных людей. Понятное дело: ему смотреть эти фильмы - все равно, что гинекологу после работы разглядывать прелести самки гамадрила. Кстати, он отличный семьянин и отец двух детишек.
 
КАК ЗАЖИМАЮТ НАШЕГО БРАТА: МОЛОДОГО ПОРНОАКТЕРА  И РЕЖИССЕРА
 
Но после пресс-конференции мне-таки удалось выловить Мигеля Рамоса, члена оргкомитета, говорящего по-английски.
- Вот я, Мигель, фильм вам привез на фестиваль, - ткнул я ему свой скромный DVD.
Тот недоверчиво повертел его в руках, осмотрел меня на предмет моего психического состояния.
- Это очень хороший фильм! - пылко убеждал я его. - В России он пользуется успехом в определенных кругах! Вы хотя бы посмотрите, чтобы потом не пришлось жалеть!
- Во-первых, все участники утверждены в течение года. Во-вторых...
Он не успел договорить, потому что увидел какого-то лысого парня и окликнул его. Он что-то долго говорил ему, кивая на меня. Тот мрачнел.
- Хорошо! Пошли! - сказал он, наконец, по-английски.
Мы прошли в зал, где стояли мониторы, и несколько человек сдержанно, без эмоций смотрели на бессюжетные безобразия, творившиеся перед их глазами.
Парень вставил мой диск в дисковод. Я сидел, нервно ерзая на своем стуле, как Сакко и Ванцетти в последние минуты жизни (они провели эти минуты на электрических стульях). С первых же кадров он еще сильнее помрачнел, будто смотрел похороны своей бабушки.
 
- Ты это на что снимал? На телефон?
- Почему? На Panasonic! Первого выпуска. Да вы посмотрите на сюжет! Это же бомба!
Он послушно посмотрел еще пару минут. Но его не торкало, не цепляло и даже не перло с моего шедевра.
- Существуют рамки жанра, - поучал он меня. - Герой должен быть красив, молод и обладать мужской мощью. А у вас урод какой-то...
- Вообще-то этого героя играю я... - деликатно заметил я ему. Тот, нисколько не смутясь, взглянул на меня мельком и пробормотал:
- В жизни вы лучше.
Критика фестиваля - в лице этого парня - очень резко отозвалась о моем фильме, обвинив меня в непрофессионализме, национализме и амбициозности.
- Да ты не волнуйся! - успокоил меня позже Боб Джек, единственный представитель российской порнографии на этом фестивале, основатель кинокомпании Tanya Tanya Film, они тут только своих продвигают. Этот фестиваль - промоушн испанской порнопродукции. Кто платит, тот и заказывает музыку.
Я потом узнал, что крупнейший европейский фестиваль эротики FICEB - это семейный бизнес самого крупного клана производителей взрослой кинопродукции. Они организуют фестивали в Испании, Португалии и Мексике. Конечно, зачем им пиарить скромного российского кинематографиста? Мне стало легче, как боксеру, который задавил противника, но его засудили.
- А то вот у меня сценарий есть, - предложил я Мигелю Рамосу, на прощание. - Там один бомжеватый старичок, журналист известной газеты...
- Не надо старичка! - оборвал Мигель.
Этот фестиваль эротики FICEB в Барселоне посетили 58 тысяч человек. Со мной – 58 001. Заметьте, 30 процентов посетителей - женщины!

 
ЧТО НАША ЖИЗНЬ? БОРДЕЛЬ!

Однажды, ранним осенним утром, я повздорил со своей единственной, горячо любимой девушкой. Я обыкновенно просыпаюсь очень рано, медитирую и пью в одиночестве чай на кухне и анализирую вчерашний день, ставлю ему оценки по пятибалльной системе. Если день был на двойку – то думаю, как исправить оценку. И надо же случиться такому! О! Нет! Ужас! Я рассыпал чайную заварку, потом бегло и рассеянно вытер стол ладошкой. Но несколько чаинок позорным вызовом и постыдным свидетельством моей неряшливости, хамства, неуважения, плебейства, остались лежать на столе. Через пару часов проснулась моя любимая, умылась и стала готовить завтрак. Я любовался ею. Женщина, шуршащая на кухне, стоящая задом к тебе в беленьких трусиках - эта картина, достоянная кисти Буанаротти, Малевича, Марка Ротко!
- Я не уборщица убирать за тобой, - сказала вдруг резким голосом моя крошка, хмуро вытирая стол тряпкой. Небо за окном заволокло тучами. Каркнула встревожено ворона. Завыла автомобильная сирена. Заплакал за стеной ребенок. Пролетел над крышей сверхзвуковой истребитель СУ-27. Грохнула петарда. Взвыла шутиха. Перднула за стеной старушка соседка Амалия.
- Вот я бы просто вытер стол без комментариев, - резонно заметил я, - Стоит ли такая мелочь, как чаинка на столе, замечания? Ведь только что, минуту назад, у меня было прекрасное настроение!
- Если бы ты вытер за собой, я бы не сделала замечания.
- Я вообще-то и полы мою и пылесосю квартиру! И не бурчу: Напылила тут. Я что - уборщик - за тобой пыль убирать? Я просто убираю. С радостью. Потому что это наш дом!
Слово за слово, костер распри разгорался на наших глазах. Мы, с каким-то необъяснимым упорством подбрасывали в этот костер сухие палки упреков и нелепых доводов своей псевдо правоты. В конце концов, я в сердцах оделся, и отправился сначала в бар, потом, уже бухой, в бордель, куда я имел обыкновение время от времени заглядывать, в минуты отчаяния и сексуальной абстиненции. Возвращаясь домой, я поймал себя на мысли, что меня беспокоит вопиющий факт, что проституция в России набирает обороты. Неутомимые труженицы чресел, лон и лядвей из российской глубинки заполоняют юридическое пространство страны. Время от времени по телевидению демонстрируются героические репортажи о разгроме милицией очередного притончика или разгона уличной торгово-закупочной точки разврата. А на следующий день девчата вновь и вновь выходят на трудовую вахту. Это явление по настоящему взволновало меня, неуемного борца за нравственность, пребывающего в перманентной тревоге за Россию в целом. Неужели с этим нельзя покончить? Но попробовать надо, решил я.
Суня стремительно шел по коридору прямо мне навстречу. На ловца и зверь бежит. Я расплылся в улыбке, располагающей к неторопливой, душевной беседе. Он на бегу пожал мне протянутую руку, словно бегун эстафетную палочку.
- Я тороплюсь. Иду обедать. Давай, что там у тебя.
Я семенил за ним, на ходу излагая, не то идею, не то – просьбу, не то - мольбу…
- Я бы хотел организовать бордель…
- Интересно. Увлекательное дело. Где? - одобрил Сунгоркин, не сбавляя скорости, - Надеюсь, не в редакции?
- В Иваново.
- Хороший выбор. Там много девушек…
Он вихрем ворвался в трапезную «Комсомолки», пронесся кометой, с семенящим за ним хвостом, мимо вкушавших пищу сотрудников и скрывшись за дверью ВИП зала, сел за стол, предусмотрительно уставленный для него чудесными яствами: супом, макаронами, свиной отбивной и компотом.
- Естественно, для этого потребуются средства. Бордель без средств не создашь… - продолжал я, стоя рядом со столом. Сунгоркин уже торопливо хлебал ложкой щи, солянку, уху, борщ или суп из черепахи, я, простите, по рассеянности, не определил.
- Где ты такие кеды достал? – спросил он, на секунду прерывая стремительный прием вареных пищевых продуктов, с удивлением и с завистью чеботаря, изучая мою незамысловатую обувь, - Я думал, что их уже не выпускают. У меня такое в восьмом классе были.
- Это Ральфа Лаурен, - ответил я, - Ну, так, Владимир Николаевич, как же с борделем?
- Нормально. Создавай! Ты, только с юристами нашими проконсультируйся, чтобы тебя не посадили, и, если это в рамках закона, то - вперед! Я так понял, что ты, только легко обозначишь свою деятельность сутенера. Иначе, дело уголовное. Вовлечение… Будь осторожен.
- А средства на организацию борделя?
- Пиши записку. Но будь рачителен. И не забудь, видеосюжет сделать для Интернета.
Я написал записку: «Главному редактору. Прошу выделить мне средства в такой-то сумме для организации борделя в городе Иваново (городе невест) Средства необходимы для оплаты апартаментов, скромного питания, для рекламы и объявлений о приеме на работу в бордель, и на представительские расходы».
В переводе на наш, человеческий язык, это означало: «на бухло и на ****ей».
Нормальный человек, наш читатель, прочитав такую служебную записку, немало бы удивился бы, широте диапозона деятельности «Комсомолки».


3.

Мы поехали на задание с фотокором Олегом. Он совсем недавно пришел в "Комсомолку" из региональной редакции "КП". Был он счастливо женат, добр, чист и полон честолюбивых планов. Он буквально рвался в бой.
Город Иваново с виду строг, суров, но чист. На лицах прохожих нет следов разнузданного порока. Огромный угрожающий монумент легендарного наркома Михаила Фрунзе, возвышается над кустистым центральным парком. Глаза его, как у Зевса, мечут молнии, а ручища революционера тянется к маузеру, словно желая покарать врагов нравственности.

Справка
Иваново. Родина революционного и стачечного движения России 1905-1907 годов. Крупный ж.д узел. Центр текстильной промышленности.  480 тысяч жителей. 7 ВУЗов.

Сняли мы с Олегом по объявлению аккуратную двухкомнатную квартиру неподалеку от площади Ленина за 2 тысячи в сутки. Хозяин апартаментов, худенький паренек, двадцати лет, даже не спросил документов, торопливо спрятал гонорар и исчез из нашей жизни, совершенно не тревожась за судьбу мебель, ковров, кухонного серебра и телевизора (два). Видимо, мы создавали впечатление слишком честных и справедливых людей.
Устроившись в новой жизни, начинаем по газетам скрупулезно изучать ивановский рынок интимных услуг. И вот что странно. В большинстве городов нашей родины объявления об услугах интимного характера даются в прессе в рубрике «Досуг», а в Иванове, эта добродетель широко представлялась в разделе «Ищу работу». Значит, здесь все-таки проституция считается не досугом, а работой! Секрет прост. Нам объяснили, что в Иваново реклама интимного досуга строго запрещена. А если девушка ищет работу – это пожалуйста. И у власти на душе спокойно: в городе нет порока. И девушки обеспечены работой.   
«Дама, 18 лет, аккуратная, с прекрасными внешними данными, стройная, без комплексов, ищет высокооплачиваемую работу в сфере обслуживания, в удобное для вас время. Возможна работа на дому. Рассмотрю все ваши предложения. Звонить в любое время дня и ночи».
И тут же рядом: «Главный инженер ищет высокооплачиваемую работу», «Водитель безвредных привычек на новом автомобиле ИЖ пирожок ищет работу», «Землекоп ищет работу. Траншеи, выгребные и сливные ямы», «Женщина-35 лет, агент по недвижимости, аккуратная, ищет работу, рассмотрит любые предложения». Попробуй, догадайся, кто из них имеет в виду интим, а кто – настоящую работу? Агенту, землекопу, и «пирожку» мы не стали звонить, а вот дамам с прекрасными внешними данными звякнули.
- Хотим предложить высокооплачиваемую работу, - сказал я мягким, бархатным баритоном.
- Брюнетка,  по 1600 рублей в час, рост метр восемьдесят, грудь второго размера, – ответили мне заученным тоном менеджера торгового киоска, на том конце и, как нам показалось, зевнули.
- Красивая хоть? – спросили я с надеждой.
- Обычные, но аккуратные. Ну, если вы ожидаете красавиц с обложки журнала, тогда это не к нам. 
Все стало ясно. Тогда я дал объявление в Ивановские газеты о том, что московская фирма «Этуаль» (слово мне это понравилось такое эротичное) приглашает стройных девушек на VIP работу в сфере досуга в Москве» и стал ждать сонма звонков.

4.

В субботу с утра и до обеда телефон разрывало.
- А что это за вип-работа? – с наигранной наивностью спрашивали претендентки на место в фирме «Этуаль».
- Достаточно ли вы стройны? У нас очень высокие требования, – в свою очередь спрашивал я.
- Очень стройные! – хихикали на том конце. Я объяснял, что обслуживать в основном предстоит высший эшелон силовиков, лидеров политический партий, общественных движений, генеральных прокуроров и депутатский корпус. Некоторые девчата, узнав, что вип-работа связана с оказанием сексуальных услуг, возмущались и разочаровывались в идеалах добра и справедливости. Другие же – наоборот: живо интересовались деталями, местом будущего проживания, социальным пакетом, предстоящими доходами. Я составил список желающих прийти на кастинг и назначал время, из рассчета, чтобы на каждую девушку приходилось хотя бы час. Я решил, что собеседование буду проводить на кухне, а тест-драйв в спальне. Поэтому мы с Олегом установили потайную видео камеру на кухне, завалив ее полотенцами. Договорились, что пока я буду встречать кандидатку в коридоре, Олег включит камеру и уйдет в комнату. А когда я уведу ее в спальню, он выключит камеру.
К вечеру наша квартира превратилась в веселый такой, политический штаб с налетом легкой эротики. К нам в квартиру  стали поступать девчата, чающие заработать немного валюты своими чреслами с представителями власти. Были они разные по цвету, размеру и темпераменту. Хряпнув стакан «Мартини», и закурив предложенную сигарету, они пускались в откровения, не торопились покидать наш очаровательный сераль, ломая нам график работы. Правда, фотографироваться на порт-фолио большинство почему-то отказывались, ссылаясь на секретный характер своей работы. После собеседования, некоторые претендентки, представляющие для меня известный интерес, уходили в душ, а потом, ко мне, в опочивальню.
- До чего же прекрасно работать в "Комсомолке", - думал я, провожая очередную претендентку. 
   

5.

Первая девушка, с простым русским именем Катерина, хитроватым прищуром напоминающая Ленина, лишенная судьбой-злодейкой переднего зуба, была уроженкой холодного Якутска. Юная исполинка, пахнущая, как разгромленная дебоширом, парфюмерная лавка, ростом с Валуева, нога 43, грудь третьего размера, была открыта и чиста. Я накормил ее «сникерсом», напоил вермутом «Мартини» и стал ненавязчиво и ласково анкетировать. Катерина охотно отвечала на любые, порой даже самые  интимные вопросы. Она убежала с любимого севера из-за несчастной любви. Матушка была против ее возлюбленного озорника Сереги, к своим двадцати уже отмотавшего срок за озорство. Уехала Катерина в Иваново, в надежде поступить в текстильный университет и внести свой посильный вклад в развитие текстильной промышленности России. С детства интересовалась Катерина, текстилем. Влек он ее. Но экзамены провалила, зато устроилась на текстильную фабрику кухонной работницей, посуду мыть. Зарабатывала аж две тыщи, зато каждый месяц. Все деньги уходили на еду и общагу. На колготки не хватало. Как и многим провинциальным фабричным девчонкам, хотелось сытой красивой жизни, пришлось для этого уйти в развивающуюся, перспективную секс-индустрию, чтобы как-то свести концы с концами. Сейчас Катерина в иные дни может потратить на себя и родных аж три тысячи рублей. Правда, живет она сейчас в одной комнате с двадцатью другими девочками и ведет половой образ жизни (спит на полу). В тесноте, как говорится, но не в обиде. Но Катерина, в конце концов, мечтает вернуться на историческую родину, к ягелю, оленям и к своему любимому озорнику Сереге. Только когда они настанут – эти концы концов?


6.

Наши соискательницы сексуального труда были разные по форме, но одинаковые по содержанию. Почти все они были из глубинки (ивановских не было вообще), из неполных и неблагополучных семей. Все уже вкусили в разной мере радости сексуального найма (рабством его язык не поворачивается назвать. Никто их насильно там не держит) Работой довольны, а зарплатой не очень. Причиной, толкнувшей их к регулярным занятиям проституцией называют, как правило, недостаток денег. Заметьте, не их отсутствие, а всего лишь – недостаток. А кому их достает? Абрамовичу? У него, мы убеждены, их тоже недостаток, но он же нашел себе более целомудренное занятие. К переезду в Москву девушки относятся с настороженностью. Уж больно пугает белокаменная  криминальными сводками.
Танюшка из Ряжска, двадцатилетняя белокурая, пышногрудая красавица, сегодня в иные дни зарабатывает  две-три тысячи рублей. А раньше она почти полгода, по-глупости, отдавалась только нелегкому труду швеи, и зарабатывала до 10 тысяч в месяц (когда «комуфляжку» шила) Стоимость ее услуг - 1600 рублей в час. (у других – 1000-1200) Из них половина она отдает хозяйке картеля. (Средняя нагрузка девушки хороших форм – 4-5 клиента в день) Иной месяц выходит до тридцати тысяч рублей, поскольку клиенты бывают непостоянно. Но хотелось большего. Таня снимает отдельную квартиру и иногда принимает клиентов на дому. Таня во время тест драйва очень старалась мне понравиться, поэтому очень громко и артистично имитировала оргазм. Но она была у меня уже четвертая за этот вечер, поэтому я не мог ей ответить тем же.
- У тебя, наверное, была трудная ночь? - просила она, одеваясь.
- И не только ночь, - ответил я, решив, сделать перерыв в чреде сладких утех и возлияний.

7.

- Не много это – пять клиентов в день? – спрашиваю очередную соискательницу, по имени Света. (Тоже, в прошлом, девчоночка фабричная)
- Если они не пьяные, то нормально.  И если не черные. И когда по одному, а не всем скопом.
- А что, и такое бывает? – ужаснулся я.
- У меня не было, - поспешно, но запоздало отреклась Светлана, - а у подружки сразу пятнадцать человек было. А ее даже не предупредили. Сволочи. Поубивала бы! А заплатили, как за одного! Жлобы! Все потом болело неделю не могла работать….
Посидели, покурили удрученно. После такой поэтичной информации было тяжело вернуться к прозе жизни.
- Что ж ты, Светлана, себе покупаешь, на тридцать тысяч в месяц?
- Сладости покупаю, одежду дорогую. Парфюм Шанель.  Кофту вот вчера купила. Тыща пятьсот, - она ласково потрогала себя по синей прозрачной кофте, с трогательными рюшечками в районе груди, - Игрушки младшей сестренке покупаю. Мишку плюшевого ей в пятницу отправила. Три килограмма посылка получилась. Ей одиннадцать лет уже. Мобилу вот собираюсь купить.
- А хобби у тебя есть? Какие книги читаешь? Какие фильмы смотришь?
- Мы «Клон» обычно смотрим с подружкой. А книгу у меня с****или. Про любовь. Там мужик все время изменял жене. А она плакала.
- Так-так-так. Что-то знакомое. А автор кто? Тругенев? Толстой? 
- А *** его знает. – вздохнула она с горечью. – А хобби у меня – по магазинам ходить.
Мат в ее устах был невинен, естественен и пленителен. Передо мной сидел несчастный, одинокий ребенок. Мне захотелось подарить ей плюшевого мишку и книгу про любовь, но под рукой был лишь «Сникерс» да вермут «Мартини».
- А не страшно заниматься вот этим… бизнесом?
- Да уж лучше, чем целый день за машинкой, как дура…. Сейчас, вообще-то, все этим занимаются.
- А сколько тебе надо денег для счастья?
- Сто тысяч баксов, - сказала она не задумываясь, как Шура Балаганов, в известном романе.
- Зачем?
- Квартиру куплю и ребенка рожу.
- Без мужа?
- На *** он нужен? Я уже жила гражданским браком с одним ***м. Сплошные разборки. Нервов не хватит. Каждый день бухой приходил… Да еще ****ил, гадина такая!
- Ну, хорошо, пойдем теперь посмотрим на тебя, так сказать в полной красе, - говорил Мешков тоном уставшего гинеколога.
- Мне помыться? – спрашивала она, оживившись.


8.

Дела поначалу шли хорошо. Я "собеседовал" девушек, добросовестно заносил их данные в ноутбук. Я проводил поверхностный осмотр тел, и, как бравый военком удовлетворенно ставил в анкету резолюцию: «Годна».
Правда, в один прекрасный день, наш служебный мобильный телефон неожиданно, без всякой видимой причины, замолк. Мы остались без связи с внешним миром. Претендентка перестали клевать. Проклиная всех операторов связи, мы немедленно побежали на центральную площадь, и стали вручную расклеивать объявления о приеме на работу, но уже с номером телефона нашей съемной квартиры. Иногда мы, набравшись наглости, подходили к красавицам прямо на улице и, краснея и бледнея, предлагали контракт на вип-работу в Москве. В ответ мы услышали много разных слов о себе. 
Расстроенные, и удрученные, вернулись мы домой, в надежде на чудо. И оно свершилось. Через час на домашний телефон позвонили еще несколько претенденток. Мы продолжили прием.
Людмила, яркая, сексуальная блондинка, в вызывающе короткой, юбченке, едва прикрывающей афедрон, с короткой прической и короткими ногами, короткие пальцы в золоте, на короткой шее цепура, создавала впечатление передовицы сексуального производства. Она была уверенна в себе и даже несколько хамовита. (Людмила, хоть в прошлом тоже – швея, была единственной интеллектуалкой из опрошенных. Она читала «Код да Винчи») Вопросы задавала в основном она.
- Как у вас, в Москве, с ментами? Я по телеку видела, что облавы каждый день. Не получится так: брошу все, приеду и угожу под раздачу!
- А у вас не бывает здесь раздачи? – вопросом на вопрос ответил я.
- У нас – никогда! – гордо ответила блудница, словно в этом была ее личная заслуга, - Среди наших постоянных клиентов есть много ментов.
- Бесплатные «субботники» что ли? – уточняю я.
- Почему, субботники? – обиделась Людмила, - Они так же платят, как и остальные. Что это у вас там – видеокамера? – вдруг встрепенулась она. – Вы что, записываете все?
- Где? – с испуганным удивлением спрашиваю я, запоздало стараясь закрыть собой замаскированную под пластиковым пакетом мыльницу, - Да нет… Это просто так там лежит…
- Это камера! Вы что меня за дуру держите? Я же вижу! –  уверенно  сказала она и уже с угрозой, утратив всякое женское очарование, добавила. – А ну-ка стирай все, что ты там записал, если не хотите получить ****ы.
- Да нет там ничего! – уперлись мы с Олегом, ибо не хотели получать ничего.
- Ну, хорошо, - сказала она, пружинисто поднимаясь со стула. – Раз не хочешь по-хорошему стирать, разберемся по-плохому. Сейчас вас обоих отсюда ногами вперед вынесут! Пидарасы! – и, не прощаясь, стремительно для своих коротких ног, как ошпаренный расплавленным оловом Джеки Чан, выскочила из квартиры.   


9.

Наша беседа с Людмилой была столь же коротка, сколь и ее юбка. Мы в панике забегали по квартире, словно революционные подпольщики, застуканные царскими ищейками, неаккуратно бросая в сумки разбросанные по квартире вещи. Пасть жертвой своей неосторожности, сгореть на работе в нашем нежном возрасте нам не хотелось. Обидно до скупых слез: мы так старательно маскировали камеру! Нами гордились и завидовали бы даже пройдоха Джеймс Бонд и осторожный Рихард Зорге. Мы действительно записывали наши интервью, но не для того, чтобы использовать их как улики или средство шантажа, а из благородных побуждений: чтобы читателям рассказать жестокую правду жизни. И вот сейчас у нас отнимут эту возможность, дадут ****ы, вынесут вперед ногами, и несчастные потомки останутся в неведении. Мы стали лихорадочно прятать флэш-карту от фотоаппарата со скандальной съемкой. После долгих поисков Я приклеил ее скотчем к нижней части паха. Там то уж точно искать не будут! И вот уже нехитрые пожитки собраны, и мы с Олегом, рвемся к металлической двери, отделяющей нас от свободы. И именно в это время раздается требовательный, полицейский стук.

10.

Мы словно два соляных столба, застыли у двери, сетуя на свою нерасторопность. Видимо Людмилу ждали где-то неподалеку ее друзья, иначе час расплаты не пришел бы так быстро.
- А ну, открывайте, козлы, быстро, пока я дверь не взорвал!- кричал под дверью какой-то распоясавшийся нахал. Надо заметить, что это были самые приличные слова, которые доносились до нас, если понятие «приличный» вообще уместно в данном контексте. Я был возмущен до глубины души таким брутальным амикошонством, и хотел было поставить на место этого забияку, и надавать ему пощечин, но вовремя осознал, каким-то внутренним чутьем, что это будет моим последним безрассудством. Судя по шуму за дверью, невеж было, как минимум, трое. Они звенели чем-то, кряхтели, ругались нецензурно, пытаясь открыть двери. Мы тайно надеялись, что, заслышав шум, соседи вызовут милицию и дебоширов накажут. Или же сами они поймут, насколько они недостойно себя ведут, устанут стучать и ругаться и поедут отдыхать на свою малину.
Мы стояли, замерев как солдаты почетного караула, минут десять, ожидая, когда, наконец, эти бесенята, поймут, что дома никого уже нет. Было слышно, как мужики о чем-то совещаются. Похоже, они собирались уходить. Справедливость восторжествовала. Мы были спасены! И уже облегченно вздыхали, радуясь, как мы ловко обставили грубиянов, как вдруг в моем кармане предательским раскатом грома взревел служебный мобильный телефон, подло молчавший до этого целые сутки. От неожиданности Я вздрогнул, как укушенная слепнем кобыла, и, нелепо шарахнулся назад, с грохотом опрокинул стоявшую за спиной изящную табуретку, работы мастер Гоббса.

Кстати: В России проституция была однажды легализована в 1843 году. Согласно данным 1889 года в стране числилось 1216 публичных домов с 7840 проститутками. По сословному составу большинство – крестьянки и мещанки.


11.

Многострадальная Ивановская земля, похоже, не слыхала подобного мата со времен революции 1905 года. Из-за дверей доносились изощренные угрозы вырвать нам с корнем срамные места и сделать нас женщинами. Страшно было лишиться любимых мест и грубо подвергнуться смене пола. Я чувствовал себя в эти минуты, как Лот, (к этому времени был, как и он, пьян изрядно) но у меня не было под рукой парочки дочерей, чтобы предоставить их толпе содомитам, вместо нас, попавших в ловушку Ангелов. Ковчег нашей жизни дал трещину, мы стремительно шли на дно. Вечерело. Вряд ли, думали мы, эти содомиты уедут, пока не воплотят  свои нелепые и неуместные, на наш прогрессивный взгляд, угрозы. Из-за шторки, мы наблюдали грустную картину, во дворе стояла черная «Ауди», с потушенными фарами, а возле нее нервно курил какой-то неудовлетворенный мужик. Нам казалось, что в коридоре кто-то дежурил, в комнату проникал сигаретный дым. Сон не шел. Лишь только глубокой ночью, увидев, что Ауди исчезла, мы бесшумно открыли окно на кухне и выпорхнули в ночное пространство, как две испуганные ночные птицы. Остаток ночи провели на автовокзале. А ранним утром, первый автобус увез нас в столицу, прочь от грозных содомитов.
В автобусе я с кошачьим криком отодрал, вместе с волосами, приклеенную скотчем флэшку, от своей ляжки и мы, стали ее просматривать. Но каково же было наше возмущение, когда мы увидели, что далеко не все сюжеты получились. На одних не было видно лиц, на других не было звука. Предпоследнего и последнего, из-за которого нам чуть было не сменили пол,  вообще не было. Флэшка была переполнена. Я глядел в окно на пробегающие мимо моего взора покосившиеся избы российских деревенек, на косогоры, реки, горы, урочища, с горечью пил из горла вермут "Матрини", оставшийся от представительского запаса и размышлял о судьбе Отчизны и ее дочерей. Девчата хорохорятся, бодрятся, строят глазки, стараются понравиться, чтобы уехать на работу в столицу, обслуживать депутатский корпус, а не пьяных шоферов и рыночных торговцев. А в глазах - печаль и тоска. Они с детства видят по "ящику" роскошь светской жизни, дорогие украшения звезд, мечтают о богатой, яркой и сытой жизни. Но из тех цветных, бутылочных стеклышек, складывается пустая и серая жизнь, хотя кому-то из них она и кажется веселой, интеллектуальной, полной цветов, оргазмов и нежности.
Российская проституция относительно молода. По крайней мере, летописцы Древней Руси о ней целомудренно не упоминают. На Руси секс, конечно, всегда был, но бесплатный, в охотку. Это потом  с голодухи, догадались брать за секс деньги. А вроде бы, нет у нас сегодня такой уж страшной нищеты и голода, как в 30-х, которые могли бы толкнуть женщину на широкую распродажу своего тела. Ан нет! Идет наша женщина на панель. Значит, не голод толкает ее в наши пьяные объятия. Тогда что? Безграмотность? Среди наших респондентов не было девушек с высшим или среднетехническим образованием. В основном – фабричные работницы, швеи-мотористки, уборщицы, повариха, санитарка, маляр,  нянечка детских яслей. Ни одной пианистки, журналистки, поэтессы, топ-менеджера, или философа. Одна из причин смены профессии, судя по нашему опросу, вселенская скука и однообразие жизни. А некоторые аналитики полагают, что толкает наших девчонок на панель низкий уровень культуры. Но, позвольте! «Клон» -то они смотрят, и «Код да Винчи» читают!
Причиной массового исхода наших сестер и дочерей в древнейшую профессию вполне можно считать и оголтелую пропаганду вызывающей роскоши, скрытой и явной проституции в кино и по «ящику». То Петя Листерман со своими рассказами, об олигархах, жаждущих юных тел, фильмы «Красотка», «Интердевочка», «светская львица» (что это за профессия?) Ксения Собчак с богатыми покровителями. Анкетирования учеников столичных школ еще в начале нулевых показали, что большинство девочек больше не желают быть балеринами, врачами и учительницами, а хотят быть валютными проститутками. Девочкам, сегодня влачащим жалкое существование в деревеньке, в резиновых сапогах, в перешитых маминых платьях, с утренней дойкой, с пьяными, слюнявыми лобзаниями на смрадных сельских танцульках, тоже хочется  чистой любви, в Куршавелях, с Гальяно, Валентино, Сваровски, Петей Листерманом.  И пока мы с серьезными лицами имитируем борьбу с проституцией, она с каждым днем растет, ширится, набирает силу, массовость, становится мощным общественным движением, частью молодежной субкультуры. Запретов больше нет. А на «Нет» и суда нет!
Да! Друзья! Мы ослабили, вернее, исключили, нравственное воспитание из нашего обихода. И у людей, не обремененных нравственными критериями, проявилась возможность самостоятельно выбирать нравственную линию жизни. И присущая человеку, склонность к полигамии вырвалась наружу в виде проституции. Следует отметить, что столь масштабный рост проституции характерен только для России. За рубежом, где проституция разрешена, существует стабильное, устойчивое количество проституток. С точки зрения медицины и криминала, безусловно, необходим государственный контроль за этим явлением. А вот морализаторство тут будет неуместно, поскольку это право выбора каждого человека в соответствии с его природными склонностями.
Олег сидел рядом со мной мрачный, нахохлившись, смотрел в окно и молчал.
- Ты чего - перепугался? - спросил я (хотя и сам здорово перепугался)
- Не в этом дело, - мрачно, и где-то, даже злобно, буркнул он.
- А в чем? - забеспокоился я.
- Ты, вроде бы, говорил, что любишь свою девушку? Что вы, вроде бы, даже жениться собираетесь?
- Да, - ответил я, - и это правда.
- А почему же ты так? С этими….
Такого поворота я не ожидал. Парень был слегка ошарашен сексуальной натуралистичной составляющей нашей командировки и моей самоотверженностью в сборе материала. Я трудился, не жалея гормональных сил, как Стаханов!
- Это - работа, Олег, - ответил я, с нотками искреннего дидактизма, - Я должен был пройти через этот ад. Чтобы все было по-честному, как в жизни…. А в жизни все селекционеры сначала проводят ходовые испытания с кандидатками!
- Да уж, - усмехнулся горько Олег.
А потом меня стали приглашать на разные теле шоу, и на радио, чтобы я поделился своими соображениями о проституции. Я стал ведущим специалистом по проституции. Одна из стенограмм такой беседы оказалась у меня в руках. Да вот она! Радио «Эхо Москвы».


В СТРИПТИЗЕРЫ Я ПОЙДУ – ПУСТЬ МЕНЯ НАУЧАТ!
 
1.

Кризис набирал обороты. Вот уже который год. На улице пасмурно, и какая-то печальная рецессия. Индекс Доу-Джонса бесстыдно скачет в стремительном канкане. На производствах сокращения. Закрываются печатные органы и кабельные телеканалы. Тысячи прекрасных работников остаются без постоянной работы, влача жалкое существование на каше, сосисках и молоке. Но есть такие редкие профессии, спрос на которые малоизучен и непредсказуем. Одна из них – стриптизер. Влиться в армию мускулистых красавцев, посвятить остаток своей жизни искусству красиво раздеваться под музыку перед дамами – я, как-то раз и решил, пока тело мое еще не одрябло, и лик не исказила непривлекательная гримаса беспощадного Времени.
 
2.
 
Всю свою прошлую жизнь я обнажался как-то бездарно, некрасиво, не достаточно грациозно, впопыхах, в потемках, нелепо подскакивая на одной ноге. Собственно, и одевался я примерно так же. Интернет выдал мне адреса и телефоны нескольких кузниц кадров мужского стриптиза. Я позвонил в первую попавшуюся.
 
- Я бы хотел выучиться на стриптизера.
 
- Вы хотите работать стриптизером? – вопрос был мне ответом.
 
- Зарабатывать деньги! – уточнил я.
 
- У нас есть двухнедельные, любительские и полугодовые профессиональные курсы.
 
- Мне покороче.

- Мы как раз набираем новую группу. Сейчас только три человека с вами, как только найдем четвертого – непременно позвоним вам. Две недели я ждал этого несчастного четвертого, не дающего мне немедленно приступить к постижению тайной стриптизерской науки. Наконец четвертый ученик нашелся, и меня пригласили в школу.
 
Школа современного клубного танца располагалась в центре Москвы, в подвале жилого дома. Я нажал кнопку домофона, и через секунду железные двери, ведущие в волшебный мир эротического танца, предо мной гостеприимно отворились. Подвал был довольно интимно обустроен. Небольшие залы, узкие коридорчики, подсвеченные голубым огнем. (Меня это цвет насторожила. Но отстапуть было поздно) К тому же там было много - много девушек, снующих туда-сюда в легких, откровенных одеждах. Уровень концентрации красоты здесь был достаточно высок. Глазенки мои загорелись лихорадочным огнем. Похоже, что стриптизер тут был я один.
 
- Вы что-то хотели? – спросила девушка на КПП. Это она нажимала кнопку, и впускала в подвал танцоров. Перед ней стоял монитор. Из нравственных соображений, я не стал ей столь уж откровенно говорить, чего именно я действительно неумолимо в тот момент хотел.
 
- Я на стриптиз-дэнс! – слукавил я. Глаза ее округлились. Это было выше ее понимания. Две девушки, наблюдающие меня с диванчика, прыснули в ладошки. Конечно, им могло показаться, что я, в мои лета, куда органичнее смотрелся в трениках, забивающим «козла» или играющим с внуками. Юности свойственна некая консервативность и радикализм в вопросах любви к искусству. Я переоделся в спортивный наряд в махонькой раздевалке, где одновременно кроме меня переодевались другие танцоры, нечаянно задевая друг друга телами. Меня отвели в танцевальный зал стриптиза. Внешне этот зал не отличался от зала для бальных танцев, хауса и брейк-данса. Те же зеркала вдоль стен в рост человека. Нашего учителя звали Степан. В нем не было ничего гламурного. Он был эдаким спортивным крепышом. Собственно, все мы тут считали себя очаровательными крепышами, иначе, какой смысл тогда в выборе этого прекрасного вида человеческой деятельности.
 
- Вы, вообще-то какую цель ставите перед собой? – спросил меня Учитель.
 
- Я хочу научиться красиво раздеваться, чтобы очаровывать и соблазнять дам. Ну, и на всякий случай еще одна специальность не помешает. Время сейчас нестабильное, - напомнил я.
 
- Да-а-а-а… - задумчиво протянул Степан, с некоторым сомнением в голосе и взгляде. – На профессионального стриптизера надо учиться годами. Я же дам вам некоторые базовые элементы, на которых основывается искусство стриптиза. А дальше вы уже сами будете совершенствоваться, если пожелаете…
 
И была в его голосе какая-то затаенная грусть, страшную причину которой мне в скором времени, придется испытать на себе.

2.
 
Стриптиз это самая древнейшая профессия. Человек начал обнажаться сразу после того, как научился одеваться, а не наоборот, как наивно заблуждаются некоторые современные историки стриптиза. Я с некоторым сожалением расстался с тремя тысячами рублей, с прощальным шелестом исчезнувшими в недрах кассы, и подумал, что, инвестировав деньги в свой профессиональный рост, я делаю мудрый задел на будущее. Жизнь полна неожиданностей, и кто знает: может быть, именно сегодня на стриптизерском Олимпе зародилась новая звезда, которая потеснит всяческих Тарзанов. Мы, четверо начинающих неофитов Стриптиза, встали в один ряд, и стали терпеливо и упорно, пока без музыки повторять за Учителем его телодвижения. Моим троим коллегам по танцевальной стезе, Жене, Ивану и Олегу, было на вид не более двадцати. Все они были студентами московских ВУЗов. Стриптизу учились, чтобы к празднику сделать сюрприз своим девчонкам. Это были средних размеров, такие, худенькие, утонченные стриптизерчики. Но опять же: не всем дамам нравятся бессмысленная груда мышц, не знающая жестов любви. Но все мои коллеги приезжали на занятия на иномарочках среднего класса. Поначалу мне казалось, что эти пацаны с насмешкой относятся к присутствию в группе представителя старшего поколения. Однако, когда я пропустил занятие, мне позвонил курсант Женя и сказал, что все обеспокоены моим отсутствием, чем тронул меня до слез. Они, видимо, подумали, что я отдал концы от напряжения. Но я еще не станцевал свой последний танец!
 
Я добросовестно посещал танцевальную школу. Безвременная утрата трех тысяч рублей стала для меня мощным стимулом. Танцором я оказался, прямо скажем, худым, но усердным. Поначалу мне показалось, что Терпсихора за что-то осерчала на меня. Мои движения были угловатыми и нелепыми, как у пьяного эпилептика. Но я знал, что только упорный труд сделает из меня танцора. Замечания Учителя в основном касались только меня.
- Александр! Плавнее и мягче, - вы же не боевое искусство изучаете! Это танец, а не отработка смертельных ударов! Тазом работайте так, будто хотите доставить удовольствие любимой…
И я работал. Стандарты мирового стриптизерского искусства входили в мое сознание, постепенно становясь частью моей натуры. Мое усердие, в конце концов, было вознаграждено. У меня даже походка слегка изменилась. Она стала летящая, как у Таранды или Лепешинской.
- Вы должны понять, что искусство стриптизера основано на импровизации и творческом осмыслении образа, который вы создаете. – внушал нам Степан, - Вы можете представить себя злым волшебником, доктором, солдатом, жестоким рабовладельцем, или нежным поэтом.
- А прапорщиком можно?
- Можно. И президентом можно. Исходя из образа, вы строите свое поведение и создаете новые движения. И ни на минуту не отрывайте глаз от дамы, для которой вы работаете! Во взгляде должны быть испепеляющая страсть.
Я уставился таким испепеляющим взглядом в свое отображение в зеркале, что мне показалось, что изображение дрогнуло, пришло в сильное душевное смятение, переходящее в панику .
- Отлично, Александр! – впервые одобрил меня Степан. И мне был приятно. По-моему, взгляд у меня получался лучше всего. Я внес в стриптиз качественно новую манеру испепеляющего взгляда. До меня история мирового стриптиза вообще такого взгляда не знала.
Тогда я еще не знал, какие болезненные сюрпризы принесет мне мое мастерство.

СПРАВКА
 
Стриптиз - от англ. strip - раздеваться и tease - дразнить. Это сценическое представление, участники которого в процессе танца раздеваются топлес или догола (тотал стриптиз) и дразнят, и дразнят...
 
Возникновение стриптиза уходит корнями в храмовую эстетику Востока. Изначально он носил сакральный характер. А в современном виде стриптиз зародился в 1893 году в знаменитом кабаре «Мулен Руж» во время традиционного бала учащихся художественных училищ. Две барышни, Манон Лавиль и Сара Браун, изрядно поддав шампанского, вскочили на стол и стали красиво обнажаться, положив начало новому искусству. А мужской стриптиз существовал еще в Древнем Риме, когда красиво раздеваться заставляли гладиаторов.
 
НАДО ТАЗ ТРЕНИРОВАТЬ, ЧТОБЫ ДЕВОК СОБЛАЗНЯТЬ
 
Глаза, взгляд мужчины - зеркало его энергетики. Вот на что женщина обращает внимание в первую очередь. Поэтому постановке взгляда при обучении стриптизу придают столь большое значение. Только после глаз женщина незаметно переводит свой взгляд на мужские ягодицы - считается, что вращение ими завораживает даму. Но любые верчения частями тела без воспламеняющего эротичного взгляда - калории на ветер.
Обстановка у нас на занятиях была веселая и доброжелательная. Уже на втором занятии мы учились, как правильно снимать себя рубашку, майку и брюки. Стриптизные саморасстегивающиеся, самосрывающиеся, улетающие брюки, снабженные кнопками по бокам, для занятий нам выдавали казенные. Но в будущем, мы должны были сшить в ателье собственные брюки.
 
- Когда вы срываете с себя брюки, постарайтесь не запутаться в них. Не смотрите, на них, а смотрите на кнопки! Все должно быть отработано до автоматизма. – поучал нас Степан. Портки я научился красиво срывать с себя довольно быстро. Они стремительной черной тенью улетали вдаль. Сниманием рубашки я тоже овладел в совершенстве. Рубашка улетала в пространство плавно, как спасающий свою шкуру призрак.
- Не торопитесь ее снимать. Снял слегка, обнажил плечи, и снова надень. Подразните даму!
Такова была особая стриптизерская логика: пусть дама слегка помучается. А если ты ей сразу все покажешь, то это уже эксгибиционизм, а не стриптиз. Самое трудное движение  лично для меня была «волна»: это когда твое тело движется волнообразно. Степан убежденно говорил, что это очень возбуждает дам. Хотелось ему верить. Вообще, в загадочном мире стриптиза я открыл для себя много нового. Казалось бы, простая «волна», какая магическая силища в ней! Я потом на улице несколько раз проделывал «волну» возле метро и видел, как загорались глаза прекрасных очевидок.
- Вы не забывайте, что вы соблазнитель! – не уставал повторять Степан. Я, признаться, иногда, увлекшись, хореографической составляющей стриптиза, забывал об этом. - Конечная цель вашего танца соблазнить девушку! Вы же не пойдете после стриптиза на кухню, ужинать?

В самом деле, очень глупо ужинать сразу после приватного танца. Тем более, без штанов это не по-людски как-то. О том, что я соблазнитель, мне не позволяли забывать ни на секунду. Каждое новое движение напоминало о сексе. Одно просто-таки замечательное стриптизное па меня просто потрясло. Мы ложились на пол и добросовестно, и как-то неестественно сладострастно, как бы совершали развратные действия по отношению к полу. Понарошку. (Не хватало еще, чтобы по-настоящему надругались над половым покрытием! Я бы не допустил такого глумления над беззащитным, бессловесным, покорным, как рабыня Изаура, полом! Я бы, как один, встал бы на защиту чести этой почтенной части здания. Да и стену я не позволил бы осквернять развратными действиями будущих служителей шеста и низменных страстей!) До этого я такого глумления над  полом себе не позволял ни в каком состоянии ни у себя дома, ни в гостях, я уж не говорю о присутственных местах. Хотя бы из чувства элементарной солидарности: пол-то ведь тоже мужского рода. Молчаливый пол не скажет тебе, хорошо ему или стыдно. Стена – женского рода. С не не все так просто. Российский закон не защищает полы и стены от развратных действий стриптизеров. Это самая незащищенная часть дома. С потолком-то не очень побалуешь. Это только если ты какой-нибудь воздушный гимнаст. Да и со стеной неудобно. В этом плане полы словно созданы для этого. Они, кстати, в нашем зале просто сияли, отполированные натруженными чреслами будущих работников шеста и чресел.

СТРИПТИЗЕРЫ! ВАШ УСПЕХ В ВАШИХ ШТАНАХ!
 
На последнее занятие к нам пришла девушка недюжинного обаяния. Она села в уголке и внимательно, словно тренер-селекционер следила за трепетной красотой наших движений. Это была фея из бара, она присматривала новых талантливых стриптизеров. Мне хотелось, чтобы она присмотрела меня, но, по-видимому, она подыскивала для своего клуба более крупную особь с более эффектным и красивым экстерьером. Я немного поиспепелял своим знаменитым взглядом и ее на всякий случай. Но она перенесла этот натиск стоически. Ни один мускул не дрогнул на ее красивом лице, дыхание не участилось, ее нетерпеливый стон не нарушил тишины пространства.
 
После окончания курсов, я понял, что за место под шестом мне придется немало побороться. Но уверенность в силе искусства стриптиза придавало мне силы. Я не стал мелочиться и пошел сразу в самый престижный дамский клуб. К моему удивлению, меня не встретили криками восторга. У входа в клуб меня остановил огромный, встревоженный секьюрити.
- Я по поводу работы. – успокоил я его.
- Какой? – еще более встревожился парень, заподозрив во мне конкурента.
- Стриптизера.
К моему удивлению, секьюрити не повалился от хохота на паркет, а наоборот успокоился, словно худые и пожилые стриптизеры в нашей жизни совсем обычное дело. Он вызвал по рации администратора. Администратор, маленький подвижный мужичок, с прической «ежик», спускаясь по лестнице, издали окинул меня быстрым, профессиональны взглядом, в котором я сразу почувствовал разочарование.
- Это вы что ль стриптизер? – спросил он, глядя уже мимо меня.
- Да! Это так!- с достоинством отвечал я.
- Где работали раньше?
- Я работал по вызову. – солгал я.
- К сожалению, у нас нет вакантных мест стриптизера. – сурово отрезал «ежик». – Зато есть место дежурного платной стоянки.
- Это из-за возраста? – обиженно предположил я.
- Почему? У нас есть стриптизеры и постарше вас.
 
И тогда я дал объявление в газете и в Интернете: «Пожилой, интеллигентный стриптизер, представитель парижской школы стриптиза, превратит для вас холодный зимний вечер в волшебную сказку. Недорого». И стал ожидать многочисленных заявок от скучающих, богатых дам, жаждущих поскорее инвестировать в настоящее искусство лишние пять-десять тысяч. Я не подозревал, что где-то совсем рядом уже напряглись одинокие, скучающие дамы…
На страничке бесплатных объявлений в Интернете я рядом со своим текстом разместил свой поясной портрет топлесс, и уже на следующий день мой ящик закидали письмами-приколами доморощенные праздные остроумцы.
 
- Как бы во время танца отец не отдал конец!
 
- Лебединый танец дедушки на кладбище.
 
- Невынасимые икономические условия вынуждают российских пенсионераф выходить на подмостки ночных клубов. Завтра вся страна будет танцевать бес штаноф.
 
- Всякий стыд потеряли ананисты. Лишь бы не работать.
 
И это самые приличные отзывы. Горько было осознавать, что наша профессия столь презренна в пролетарской среде. Мои заблуждения, по поводу того, что у нас всякий труд в почете, развеялись, словно утренний туман. Я не судил этих людей, поскольку и сам раньше заблуждался по поводу стриптизеров, считая их профессию нижним пластом массовой культуры, кичем, стереотипным коммерческим псевдоискусством, со свойственным ему агрессивным экспансионизмом. Теперь, когда я окунулся в этот пласт, я понял, что это далеко не так. И мне предстояло развеять миф об этой профессии. Я стал готовить свою собственную, не похожую ни на что оригинальную программу. Такой программы еще не видела наша стриптизирующая страна. Созидая танец новой эпохи стиптиза, перед зеркалом в коридоре, я запоздало сожалел, что из-за своего эгоизма и лени я так долго лишал добрую прекрасную половину человечества счастья наслаждаться своим искусством.

Сюжет и хореография моего танца были новаторскими и авторскими. Мой герой, гордый мачо, в застегнутом наглухо френче военного образца (я купил его военном колледже в Каракасе) в военной кубинской фуражке, пляшет танец непримиримой борьбы за свободу. Он пытается снять с себя надоевшие военные одежды, но невидимая пуританская сила возвращает их на место, застегивая снова и снова пуговицы. Он освобождается от военной фуражки. Наконец ему с трудом удается освободиться от гимнастерки. Вдохновленный первой победой, он пытается снять с себя майку. Но майка не снимается. Мачо разрывает майку, словно цепи тоталитаризма, обнажая перед прогрессивной общественностью, наблюдающей за борьбой, свой изнуренный борьбой торс. Мой герой пытается освободиться от штанов. Это спортивные штаны Nike с кнопками по бокам, специально сконструированы для стриптиза. Он с видимым усилием расстегивает их по одной кнопке. Драматизм борьбы нарастает.

 
И вот уже зрительницы видят долгожданный кусочек трусов. Кажется, вот-вот свободолюбивый мачо одержит долгожданную победу над оковами одежд! Конец уже близок! И вот штаны, как последний оплот тоталитаризма улетают в Тартар, и свободолюбивый мачо остается в одних комуфляжных трусах по колено. Он танцует канкан свободы. Но что-то ему мешает! Что? Трусы! Но что такое трусы по колено для настоящего мачо? Он не без труда срывает трусы (я их подпорол по бокам), но под трусами оказываются еще одни трусы, представляющие собой кусочек ткани спереди и две веревки по бокам, мне их прислала из Америки одна читательница. Трудно представить себе под ними еще одни трусы, разве только фиговый лист. Наш мачо, победоносно сияя худыми ягодицами, покидает сцену под аплодисменты публики. Таково было либретто моего балета. Но ему не суждено было воплотиться. Я безнадежно опередил свое время. И как выяснится скоро, публика оказалась не готова.
 
ОДИН НА ВСЕХ – МЫ ЗА ЦЕНОЙ НЕ ПОСТОИМ!
 
Несколько раз мне звонили по телефону какие-то хулиганы, недоросли и девчонки и самозабвенно прикалывались. Я уже подумал, что моя карьера стриптизера закончится, не начавшись, но неожиданно, сразу после Нового года, меня, в самом деле, пригласили поработать. Судя по голосу, драматическому баритону, звонившая дама была в годах или много курила и пила. Это был первый взрослый человек, откликнувшийся на объявление.
 
- Сколько вам лет? – бесцеремонно спросила эта мужелюбка, словно суровый кадровик оборонного предприятия.
- Пятьдесят четыре, но выгляжу на все тридцать, - пошутил я.
- Вы крупный? – спросила она в лоб.
- Смотря, относительно чего - крупный… - уклончиво ответил я.
- Сколько в вас весу? – как мне показалось, раздраженно спросила заказчица. Не часто в жизни я продавал себя по весу, как свинину, оттого, я был слегка удручен.
 - Семьдесят – сказал я, бессовестно прибавив себе три кило, набив таким образом цену, как на сельском рынке.
 - Семьдесят! – передала моя собеседница кому-то стоящему рядом, - Ну, и что у вас там за грязные танцы-ха-ха-а-ха? – оскорбительно расхохоталась басом после этого дама. Слышно было, как рядом с ней рассмеялась другая, но уже голосом-контральто.
В этих конкретных вопросах сразу чувствовался деловой подход. Я подробно рассказал, что входит в мое выступление.
- Ну, вы совсем раздеваетесь? – уточняла мужефилка.
- Существуют определенные рамки. Все зависит от желания заказчика!
- Ну, и сколько за все? – спрашивала сластолюбка.
- Раздеваться совсем?
- Сначала, не совсем. А там посмотрим, - она гулко и зловеще рассмеялась в трубку.
- А сколько будет зрителей?
 - А это имеет значение?
- Самое прямое.
 - Три дамы.
 - Шесть тысяч! – мгновенно подсчитал я. Уж если и ехать куда-то с теплого дивана, в мороз, в пургу, демонстрировать свое хозяйство, то хотя бы не совсем бескорыстно. Я филантроп, но не до такой же степени. По две тысячи с каждой вуайеристки - это очень даже по-божески. На том конце молчали пару минут. Дама с кем-то совещалась. Вопрос был явно сложный. Чувствовалась напряженная драматургия, подобная отношениям России с Украиной в вопросах транзитного газа.
 - Завтра можешь приехать? – неожиданно перейдя на «ты», наконец, спросил дамский баритон. Я, человек, привыкший к утонченной форме обращения, вздрогнув от такого амикошонства, согласился, но сразу подумал, что можно было запросить и больше. В полдень следующего дня я, еще пару раз прогнав танец у зеркала, собрал сценический костюм и выехал в Замоскворечье, к месту своего выступления и грядущего триумфа плоти. Стриптизофилы и стриптизоманы и вумены России еще не знают: какой их ожидает необычный маргинальный стриптиз! Но и я не знал, что мне ждать от моего сюрприза…

Это был могучий сталинский дом. Просторные лестничные пролеты, широкие, словно танцевальные залы, парадные, на площадке можно запросто играть в настольный теннис или в гольф. Двери мне открыла дама, наверняка помнившая еще похороны Сталина. Корма ее была настолько велика, что казалось, что у нее под парчовой юбкой был скрыт тюрнюр. Она была увешана гирляндами сверкающих злотых украшений, словно кремлевская елка. Я понял, почему ее интересовал мой вес. Мы смотрелись рядом, как взрослый Валуев с Дени де Вито в младенчестве. Полагаю, что идти в ночной клуб с таким тюрнюром ей было не с руки, а дома -  отчего не развеяться? Увидев меня, маленького, юркого, с тинейджерской котомочкой за плечами, она не сумела сдержать оскорбительного для стриптизеров смеха, хотя смеяться следовало мне. С каких это пор худоба смешит толстяков? Тело ее колыхалось, как «Титаник» после столкновения с айсбергом.
- Мы вас ждем! – сказала она, когда приступ прошел. – Разуваться не надо.
- Здравствуйте, - сказал я, как и подобает интеллигентному стриптизеру. Но в этом доме, видимо, не было принято приветствовать пожилых, интиллегентных стриптизеров. Какой-то неприятный холодок пробежал по моим членам.
- Я должен посмотреть площадку! – деловито, словно квалифицированный молдавский плиточник, сказал я хозяйке. В просторной зале в оном углу стояла елочка и домашний кинотеатр, в другом -  полукругом стояли  мягкие кресла и диван, в которых расположились четыре (!!!) кряжистых зрелых дамы в вечерних платьях! Получается, одна  дама пришла нахаляву, не заплатив ни драхмы! Перед этими перезрелыми крошками  стоял стол, уставленный фужерами, вазами с фруктами, конфетами, разнокалиберными бутылками. По телевизору шел фильм про жизнь современных цыган.
- Добрый вечер! – приветствовал я зрителей. Дамы молча кивнули, с любопытством разглядывая меня, как диковинного хомячка.
- Где у вас музыкальный центр? - спросил я деловито. Центр оказался в другой комнате, и его пришлось срочно переместить в залу. Причем сделал это я - артист. Я выставил нужные мне треки, на принесенным с собой диске, и удалился переодеваться в артистическую уборную, которая была по совместительству и зрительским туалетом.
- Выпьете перед выходом? – появилась в дверях душевная хозяйка с бутылкой вискаря и фужером, в то время как я уже стоял в одних труселях. Она, похоже, волновалась не меньше моего.
- На работе не пью! – гордо отказался я, тем более, что от волнения уже влил в себя двести грамм из собственных стратегических запасов. Когда, наконец, я, рядовой солдат стриптиза, горя отвагой, вошел в залу мягкой эротичной поступью, в креслах сидело уже восемь дам-с, не считая хозяйки! Среди вновь прибывших была даже одна юная особа, лет двадцати, видимо, чья-то внучка.
Мой выход был встречен жидкими хлопками. Лишь одна толстушка, в пурпурном платье, при моем появлении пришла в совершенный восторг, авансом, априори воскликнула: «Браво!» и разразилась бурными одиночными аплодисментами. Я выключил верхний свет, включил душераздирающую композицию «She’s gone» Оззи Осборна и заступил на трудовую вахту. Замерцал инфернальным светом мой стриптизерский дар. Вышел я слегка зажатый горнилом пуританского воспитания, но с каждым движением становился все раскованнее и свободнее. Поначалу зрительницы смотрели мое шоу вдумчиво и напряженно, как если бы это были «Макбет» или «Пер Гюнт». Но постепенно лед непонимания таял, и единодушное ликование масс нарастало. А когда я стал совращать пол, женщины различных возрастов радовались, как дети. Своим искусством я как бы консолидировал массы, ощущая себя в этот миг, некой объединяющей идеей. Я, с твердой решимостью борца за торжество плоти, сбросил мундир, словно ненавистные идеи чучхе. Дамы в этом месте как-то приуныли, кроме моей утонченной фанатки, крикнувшей в этом месте «Бис!». (Она повторяла это безо всякого повода, время от времени, как мантру). Возможно, причиной уныния стала моя мышечная масса, которая оставляла желать большего, но к настоящему искусству она не имела никакого отношения. И пусть, пусть, я, дерзкий разрушитель консервативных шаблонов, войду в историю стриптиза, хоть и как самый худой танцор, но зато и как реформатор, сломавший вековые традиции и устаревшие трафареты формализма в стриптизе, и внесший в него, боевой революционный душок.
До ближайших зрительниц было рукой подать – метров пять. Как и положено, по должности и по сюжету, я старательно испепелял по очереди своих пожилых сестер страстным взглядом. Скупым, но подвижным языком пластики я пытался передать этим отрезанным телевизионными шорами от реальной действительности людям свое эстетическое видение проблем свободы истинного творца в современном мире, приблизить к ним художественный образ - одинокого, страдающего от оков пуританства мачо, пытающегося разорвать цепи запретов общества, и оголиться (до известных пределов!) Эх! Жаль, что жанровая эстетика стриптиза не позволяла мне раскрыться полностью.

 

ТРАГИЧЕСКИЙ ФИНАЛ – ВСЕ ОБЛАЖАЛ!
 
Эстетический продукт, создаваемый мною был авторским, новаторским, не рассчитанным на массового зрителя. И все-таки, время от времени, раздавались восторженные хлопки моей преданной поклонницы, ее визги в до-мажоре и восклицания «Браво! Молодец!». Значит, замысел ею ухвачен! Даже если один человек в зале, пусть даже в некотором подпитии, искренне сопереживает моему герою, это значит, что не всуе затрачены мои творческие силы, и наступил-таки долгожданный коренной перелом в этом искусстве, превративший его из рутины формализма в мощное орудие воздействия на сознание масс!
 
Когда я, разгоряченный успехом, будучи уже в одних минимизированных трусах, расплывшись, как мамкин блин   в торжествующей, победоносной  улыбке, доверчиво приблизился к массам на расстоянии вытянутой руки, моя разгоряченная фанатка, крепко сбитая, кряжистая леди, в красном платье, оттеняющем ее пурпурное лицо, вдруг изловчилась и, с торжествующим криком охотника-папуаса, поймавшего рукой страуса, богатырской хваткой, бессмысленно и жестоко, вцепилась в мое хозяйство! Видимо, мое шоу пробудило в ней дремавшего уролога. От неожиданности и боли я оцепенел. Раздался взрыв такого гомерического хохота, коего не слышали ни зрители Comedy-club, ни стены палат для буйнопомешанных. Я был единственный, кто не понял шутки. Мало того, что мне это было физически больно, мне было  досадно, как режиссеру, продюсеру, артисту за сорванный финал. Скорбная история одинокого человеческого сердца осталась недосказанной, песня недопетой. Финал был скомкан и безвозвратно утерян. Это все равно, как если бы, такое случилось с исполнителем роли Гамлета, в тот миг, как ему надлежало бы навеки упасть замертво.

Смеялись бабоники долго. У многих на глазах были скупые слезы. Они вытирали их платочками. Я, терзаемый досадой, собрал свой, разбросанный по полу, нехитрый реквизит и, не теряя достоинства, (в хорошем, первичном понимании этого слова) сделал книксен и послал им прощальный, воздушный поцелуй. Гордой, балетной поступью я удалился одеваться в артистическую уборную. Одеваясь, я слышал, как в зале, по прежнему, время от времени, раздавались раскаты хохота. Видимо шло жаркое обсуждение спектакля. В прихожей меня ждала хозяйка с деньгами.
- Тут семь, - сказала она, протягивая деньги, и вытирая слезы. - Может, посидишь с нами? Устал, поди. Выпьем, потанцуем? – она снова прыснула. Смешно ей, видите ли.
- Извините, не могу, - засопел я обиженно.
- Обиделся? – спросила она просто. – Это ж просто шутка…
- Да, ерунда. Обычное дело. Без этого у меня и не бывает. Просто сегодня еще два концерта. – соврал я на прощание, пряча трудовой заработок в карман. Итак: я пробыл на новой работе в общей сложности сорок минут. Неплохо! Впервые мое хозяйство  принесло мне столь приличный доход. Но, ребята, те, кто идет за мной: всенепременнейше, надевайте бандаж! Я вас умоляю!
P.S. Эти нахалки после этого дерзнули пригласить меня еще и на старый Новый год! Ну, каковы! Я отказался, сославшись на то, что именно в этот день даю благотворительный концерт в доме престарелых.

Я отправил материал Шефу и стал ждать вердикта. Шеф имеет удивительное обыкновение возвращать материал на дообработку. А то и вообще не переделку. Бывает, порой, по пять раз переделываешь, уже от первоначального варианта ничего и не осталось, а он не унимается: заставляет делать шедевр. Не нравится ему, видите ли. Я иногда приходил в отчаяние. Неужели я такой тупой! О! Сколько нехороших слов говорил я ему (про себя, разумеется). Самое приличное выражение было: «Да ты заебал!» Но тут вдруг что-то у него надломилось. Он ответил мне по почте: «Смешно», и он отправил материал без правки. Через час я встретил в коридоре корректора Полину Варывдину. Она, вытирая слезы сказала: «Мы чуть не умерли, когда читали!»
Я выставил в интернет версию «КП» видео урок, где я бескорыстно обучил своих читателей высокому искусству стриптиза. Эффект был потрясающим. Вся страна стала танцевать стриптиз. А я снискал много теплых слов благодарности от читательниц.



ОБРАТНАЯ СТОРОНА ПРИЛАВКА

Однажды я, ради сенсационного материала, будучи неизлечимым трудофилом, внедрился в мафию грузчиков, контролирующих не только погрузку, но и выгрузку продуктов в магазинах Москвы и Московской области, и пытался разобраться в тайнах российской торговли и погрузки ХХI века.
 
Чтобы стать продавцом, мерчендайзером, грузчиком или директором крупного супермаркета, гражданин обязан иметь московскую или подмосковную прописку и медицинскую книжку. В любом вагоне метро вы найдете объявление, в котором вам предложат и московскую прописку, и медицинскую книжку.


 Документы делают за сутки и доставят с курьером всего за 1500 рублей, если вам недосуг поднять свой зад. Я нашел вариант, который предлагал мне весь пакет документов всего за 10 минут! Встреча была назначена на станции метро «Менделеевская». Черноволосая женщина цыганской внешности, разложив на тумбе печати и штампы, деловито и проворно, словно пирожки пекла, выправляла массам ксивы.
 - Что вам? - буднично спросила меня женщина, как продавщица сувениров.
 - Мне медицинскую книжку и трудовую.
 - Медицинская - 1300. Каждая печать в трудовой - 800 рублей. Прописка - 3000 рублей.
 Невдалеке прогуливался милиционер. «Крышевал». И не говорите мне, что его начальство не в курсе. Простая арифметика: каждый клиент - 2000 рублей. За полчаса фальшивые документы получили пять человек. Прибыль за 10 часов стахановского труда - 200 тысяч рублей. За офис платить не надо, только за «крышу». Гениально, как все простое.
 Черноволосая тетка уверенно заполнила графы в моей трудовой книжке, поставила печати в медицинской. Расплатившись с фальшиводокументщицей, я решил слегка поозорничать и разрушить эту пастораль. Я подошел к милиционеру и, словно Павлик Морозов, четко предал свою соучастницу:
 - Сержант! - сказал я прямо. - Вон видите ту бабу в черной куртке? Она изготавливает фальшивые медкнижки! Ловите ее скорее.
 - Разберемся! - раздраженно рявкнул страж. Я видел, как он подошел к бабе и что-то гневное бросил ей в лицо. Она собрала всю свою нехитрую канцелярию, и они пошли к выходу. Возле эскалатора милиционер кинул испепеляющий взгляд на меня. Я одобрительно показал ему большой палец в знак восхищения его успешными оперативно-розыскными действиями.
  На собеседовании в головном офисе СУПЕРМАРКЕТА очаровательная девушка, изучая мои документы, с сочувствием оглядев мою хрупкую, антиатлетическую, антигрузчицкую конституцию, сказала:
 
- У нас есть должность работника территории. Работа на парковке...
 
- Я не для того пришел на эту землю, чтобы машины парковать, - холодно прервал я усердия менеджера. - Моя стихия это - грузы!
 
Я получил направление и поспешил окунуться во власть стихии грузчицкого труда.
 - Зарплата здесь большая - 15 тысяч в месяц. Поэтому и работать будете по 12 часов: с 9 до 21 часа, - сказал мне мой новый шеф, заведующий складом Гена. - Три дня работаете - три выходных. Первую неделю, пока освоитесь, без выходных. У нас - система штрафов: за опоздание на работу, за уход раньше времени, за сон в рабочее время, за неопрятный вид, за употребление алкоголя и за многое другое, - туманно закончил он. - Так что рекомендую вам завязать с выпивкой. А за воровство, кстати, мы сразу увольняем.
 Руки мои, за долгие годы отвыкшие от хорошего груза, слегка вздрогнули от перспективы такой антиалкогольной трудовой терапии.
 

В УЧЕНИИ
 Меня отдали в ученье на бакалейный склад мудрому ветерану Михалычу, кряжистому отставному майору, профессионалу, посвятившему науке погрузки продуктов без малого семь лет. Михалыч, неспешный, плавный, словно постоянно пребывающий в состоянии невесомости, пятидесятилетний грузчик, преподнес мне удивительный урок того, как можно любить любое дело в этой жизни, если вкладывать в него частицу своей души.
  Мы с Михалычем переставляли с места на место бутылки и банки. Несведущему человеку это занятие может показаться лишенным всякого практического смысла. Всякий продукт имел свое место в этом бакалейном мире. Однажды Михалыч дал мне беззлобно подзатыльник лишь только за то, что я поставил ежевичный дрессинг в один ряд с черничным муссом. Если бы вы видели, с каким поэтическим вдохновением и любовью Создателя расставлял мой сэнсей Михалыч эти банки, склянки, коробочки и пакеты! В минуты труда его дух возносился в Космос и достигал вершин вдохновения Фидия и Праксителя, Мухиной и Родена! Расставив банки на стеллаже, Михалыч отходил в строну и восторженно цокал языком, любуясь своим произведением, словно Зураб Церетели памятником Петру.
 
- Ну как ты ставишь! - чуть ли не плача, огорченно восклицал он, как если бы он застал меня в постели со своей женой, увидев жалкий, невыразительный результат моего труда. - Ну разве так можно?
 И он заново переставлял банки согласно своему, только ему известному эзотерическому замыслу, молясь невидимому покровителю продовольственных складов:
 - Вот придет продавщица и сразу без труда найдет нужный ей товар. И вовремя доставит покупателю! И у всех будет хорошо на сердце! Мы ведь все связаны одной цепочкой. Ну так вот ведь можно? - спрашивал он меня, соорудив пирамиду. - Смотри! Красота какая!
 - Здоровски! - вздыхал я с завистью. - Но у вас ведь опыт, учитель!
 - Да, ладно... Опыт. Скажешь тоже... Семь лет каких-то.... - смущался Михалыч. - Просто любить надо свое дело. Тогда и у тебя будет получаться.
 Каждые полчаса мы, как шахтеры, выходим из своих подвалов на поверхность покурить. Грузчики курят по две сигареты зараз, чтобы накуриться до следующего выхода. Однажды во время одного из перекуров ко мне обратился какой-то лысоватый паренек лет шестидесяти пяти в форменной куртке работника территории:
 - А ты, земляк, кем сюда устроился?
 - Грузчиком! - с гордостью ответил я.
 - Грузчики - на Черкизовском рынке! - вскакивая с ящика, рявкнул с обидой Михалыч. - А здесь работники склада! Уважать себя хоть немного надо!
 Остаток рабочего дня он обиженно сопел и молчал, как крепостной мужик Герасим.
 
Я - МЕШОК! ПРИЁМ!
 
Приемка товаров - процесс очень нудный, длительный и однообразный. Грузчики подают привезенный товар приемщице по одной штучке, коробочке. Бедные девушки-приемщицы взвешивают, обнюхивают каждый товар своими носами, проверяют сроки хранения и заносят данные о товаре в компьютер, иногда тут же возвращают поставщику, который присутствует при проверке. Девочки наши напряженно вдыхают в себя амбре каждой креветки, как таможенные лабрадоры, в надежде унюхать тухлятину. Поставщик недовольно бурчит.
 
- Мы что, так каждую будем обнюхивать?
 
- Да! Каждую обнюхаем! - гордо отвечали девушки. Но если вы думаете, что в супермаркет невозможно втюхать просроченный товар - вы ошибаетесь. Мы несколько раз с Михалычем находили среди наших склянок консервы с истекшим сроком хранения. Тогда Михалыч торжественно, слово археолог череп неандертальца, нес сосуд приемщицам. Однажды любовно, как учил меня мой сэнсей, перекладывая пакеты с лесными орешками, сухофруктами, макадамией, физалисом, миндалем, я нашел в одном из них живых червячков. Мы вернули поставщику всю партию. Я торжествовал победу! В моей душе гремели фанфары и трембиты! Я избавил от кошмаров диареи пару сотен москвичей.
 
Житие грузчиков
 
У большинства обывателей грузчик ассоциируется с ветреным повесой, блудливым, бретером, регулярно потребляющим портвейн типом, пахнущим потом и «Примой». Я за две недели только однажды видел пьяного работника, да и то он был охранником. Бухать нельзя не только по нравственным соображениям, а потому что в тесноте склада непременно заденешь стеллаж, и десятки бутылок с маслом, соками и водами рухнут на твою голову и разобьются. И не исключено, что с тебя взыщется... И потом, у нас, как и в любом другом коллективе, есть стукачок. Это Игорек по прозвищу Вол. Ему постоянно звонит Шеф и справляется, не бухаем ли мы.
 
Нас кормят раз в день: суп, макароны, котлеты, компот. Для стимуляции нашего труда по завершении нам дается в виде бонуса списанный товар: груши, яблочки, арбузы, подгнившие дыни, завонявшие пирожные и торты. Вечером мы гоняем в нашей столовой чаи и травим приличные анекдоты. А короткими осенними ночами я после таких ужинов мучаюсь животом.
 
Не укради!
 
Кому-то покажется, что в крупных супермаркетах не может быть воровства. Охрана тщательно досматривает твои личные вещи, как на зоне. На пачку сигарет, бутылку воды в твоей сумке ставится печать СВО. Когда ты покидаешь рабочее помещение, тебя опять подвергнут тщательному шмону. Как-то задержали одну очаровательную киргизку-уборщицу, у которой в сумке обнаружили початую пачку жвачки. Напрасно она на могучем ломаном русском пыталась объяснить, что она ее купила в киоске. Вольную дочь степей заставили расплатиться. Но когда однажды Вол разбил целый поддон оливкового масла, масло просто списали. Весь мусор, который грузчики и повара готовят к выносу из помещения, подвергается строгому контролю. Секьюрити внимательно изучают содержимое черных пластиковых мешков. Ищут в них замороженных омаров, устриц, бройлеров, анчоусов, дрессингов, бутылок Смирноффа, Давыдоффа, Тинькоффа, Мягкоффа и Бочкарева, приготовленных к выносу. А в раздевалке валяются пустые бутылочки из-под молочных коктейлей, разорванные пачки из-под сладких сырков, фантики от конфет. Однажды на крыше рефрижератора я обнаружил бутылочку из под бренди Eau-de-Vie. В конце рабочего дня один из моих коллег на моих изумленных глазах вскрыл баночку корнишонов, грязным пальчиком выловил парочку и, засунув их в рот, сладко зажмурился от удовольствия:
 
- Всегда мечтал покушать корнишонов!
 
- Что ты наделал? - в ужасе закрыл я лицо руками.
 
- Не парься. Никто не заметит! - Причмокивая, он закрыл баночку и аккуратно поставил ее на место.
 ***
 Я тогда понял, как шикарно живут грузчики крупных супермаркетов. А чем дышит простой грузчик торговой палатки, этот вопрос не давал мне покоя ни светлым днем, ни темной ночью.
 
Сестра Горбатого
 
На фабричной окраине Мытищ я нашел маленький магазин, расположенный в старом жилом доме. Собеседование проходило в махоньких апартаментах директора. Директор, пожилая женщина с волевым и жестким лицом серийного убийцы, смотрела на меня тяжелым, изучающим взглядом.
 - Что-то ты на грузчика не больно-то похож! - сказала она наконец хриплым баритоном. Я почувствовал себя Шараповым в логове Горбатого. Я спрятал руки под стол, опасаясь, что кто-то ляпнет: «Ты на руки его взгляни!»
 - Я не всегда был грузчиком, - виновато улыбнулся я. - Обстоятельства так сложились.
 Директора все здесь называли просто Тамара, без отчества.
 - Зарплата у нас не очень высокая. 200 рублей в день, - продолжила Тамара. - Работать будете с 8 часов, до 21! Я чувствую, что ты серьезный, непьющий мужчина. Если покажешь себя с хорошей стороны, то станешь завскладом. А если будешь воровать, я тебя из-под земли достану! У меня зять в министерстве внутренних дел работает! Там тебя сразу вычислят! Поймаю - руки оборву! Ты у меня, сволочь, г...но жрать будешь!
 И если до этого у меня и была мысль прихватить пару морковок к ужину, то теперь я окончательно выкинул ее прочь и написал заявление о приеме на работу. Тамара пробежала его глазами и протянула мне обратно:
 - Пиши: «Если я не выйду на работу без уважительной причины, то прошу уволить меня по собственному желанию без выплаты зарплаты». Чтоб не распускались, сволочи, - пояснила мягко она.
 
В России грузчик больше, чем батрак

 Раздевалка-столовая располагалась в подвале. Я переодевался с уборщицей Олесей (она же - повариха!), густо раскрашенной старушкой. Она сначала убирала магазин, а потом, из списанных, протухших продуктов, колбасных обрезков, посиневших кур, увядщей зелени, готовила нам вкуснейшую паэлью. Мой напарник Влад, отрабатывал условный срок за нанесение тяжких телесных повреждений, чем гордился, как званием Героя России. У другого коллеги, Валеры, красавца сорока лет, в трудовой книжке было 6 статей об увольнении за пьянку. Третий средь нас был Матвей, миниатюрный (1м 55 см) пенсионер. Пить мои коллеги начинали в 8 часов утра. Свое неучастие в их разнузданных вакханалиях я объяснял тем, что у меня психическое заболевание «ажитированный кандидоз тестикул». Друзья смотрели на меня с жалостью.
 
 
Неказистое счастье грузчика
 
Однажды судьба повернулась к нам своим прекрасным лицом. Пришла целая машина паленого пойла под названием «Заднепрутское» крепостью аж 17 градусов.
 
- Быстрее разгружайте! - с опаской озираясь по сторонам, теребила нас Тамара. - Ящик вина - в награду!

Стаханову в кошмарном сне не снился тот неистовый трудовой энтузиазм, с которым мы приступили к разгрузке. Мы вкалывали не щадя живота, без единого перекура, словно от нас сегодня зависела судьба России. Закончив, решили скромно, чем Бог послал, отметить трудовую победу. Я осторожно, словно сомелье, попробовал эту амброзию, и чуть было не осквернил кафельный пол подземелья Олеськиной паэльей, съеденной накануне. Вино было изготовлено из неведомых мировому виноделию ингредиентов. А ребятам оно понравилось, поэтому пришедшую через два часа машину с молочными продуктами я разгружал уже в одиночестве.
Призовой фонд, ящик-бонус, коллектив одолел в два дня. А потом стали смущенно потаскивать по два-три пузыря из оставшихся ящиков.
- Это левое вино! - успокоил меня Влад, когда я сделал ему справедливое замечание. - Ворованное с завода. За него ничего не будет.
Заметив недостачу контрафактного товара, раздосадованная Тамара заставила нас загрузить нелегальный товар в пустующий холодильник и заперла на засов. Однако Влад нашел ключик к сердцу замка, и веселая вакханалия продолжалась до тех пор, пока последние ящики не покинули склад.
 
Хлеб всему голова
 
Хлеб приходит к нам с завода на деревянных поддонах. Мы, грузчики, расфасовываем его в полиэтиленовые мешки и выносим в торговый зал. Я надеваю на одну руку пакет, как перчатку, и этой рукой беру хлеб и запихиваю его в другой пакет.
- Ты так будешь год расфасовывать! - говорит мне Влад. - Сними на хрен пакет!
- Это антисанитарно! - опасливо говорю я.
- Ты пальцем в жопу не лазил? Значит, руки чистые! - пояснил мне Влад. Такая нехитрая санитарная доктрина меня поначалу ошеломила. Но потом я узнал, что никто из моих коллег вообще не имеет представления о санитарной книжке. У Матвея пальчик нарывает, кровоточит. Матвей пососет его - и снова в бой: хлебушек упаковывать!
- Ты бы йодом его залил! - советую я ему.
- Слюна - лучшее лекарство, - отвечает он. - Собаки только слюной раны лечат. А у меня она со спиртом!
Когда привезли пирожные, Матвей по-хозяйски макнул свой пальчик в крем и облизнул. Вознес глаза к небу, почмокал. «Сливочный!» - безошибочно определил он. Потом аккуратно отреставрировал этим же пальчиком нарушенную поверхность пирожного. Ни один эксперт не определит повреждение.
 
«Два кусочека колбаски...»
 
Мои друзья уехали загружать товар на базу, а я подвергся жесточайшей эксплуатации со стороны продавщицы мясного отдела Веры, веселой пышки с лицом Орнеллы Мути и крупом Денни Де Вито.
- Сашка! Машина пришла! Неси туши на весы! Сашка! Полы протри, а то я упаду! Отнеси ящики! Принеси со склада еще колбасу! - кричала мне Орнелла Де Вито. В конце рабочего дня эта рабовладелица в очередной раз позвала меня:
 - Сашка! Подь сюда! Да скорее же, мудила ты неповоротливая…
 Я в мгновение ока встал перед ней, как лист перед травой.
- На вот тебе.... - Она протянула мне увесистый пакет.
 - Что это? - удивился я.
 - Колбаска. Поужинаешь...
 Я, прожженный циник, повидавший на своем веку немало прекрасного и мерзкого, чуть было позорно не расплакался от чувства благодарности к этой простой русской женщине. В эту минуту я готов был целовать ее натруженные, пропахшие мясом руки. Но я, опустив голову, нелепо топтался на месте, не находя слов. Лишь на следующее утро я сказал ей главные слова:
 - Вера! Пойдем сегодня поужинаем в ресторане! Я наследство получил.
 От такого предложения она чуть было не подавилась дошираком.
 
Жестокая правда продавца
 
После работы мы сели с Верой в небольшом, неуютном, как дворницкая, но прокуренном кафе. Я кутил, как загулявший купец, как Киса Воробьянинов, потому что решил поставить точку в моей грузчицкой судьбе. Беляши, колбаса копченая, водка, салат из крабовых палочек обильно политый майонезом. Поначалу наша беседа не ладилась.
- Ты случайно не из налоговой полиции? - напрямую спросила она. Я поперхнулся беляшом. - Грузчики в рестораны не ходят! - с непостижимой логикой заключила она. - К тому же Тамара сказала, что у тебя трудовая книжка липовая... Она тебя даже через милицию решила пробить.
 После того как бутылка водки опустела наполовину, Вера стала намного багровее, откровеннее и оттого - прекраснее:
 - Вот колбаса: откуда я тебе ее достала? Не купила же! Я могу любую налоговую обвесить, и они не догонят никогда. Допустим, я кладу на весы больше товара, чем ты просил. Потому на весах «поход» отрезаю, пальчиком весы придерживаю. При этом отвлеку тебя от весов - и не заметишь. На бросок обвешать могут даже новички... Весы ставят боком, чтобы ты ничего не заметил. А в мясном вообще благодать. Сорт подменяем. Это вообще проверить можно только в лаборатории. Ты женат? Нет? Это хорошо. Сахар во влажном месте подержишь пару суток, он тяжелеет. Мясо, рыбу, полуфабрикаты, пельмени намораживают до обледенения. С 1 кг мороженого гуляша получается 20 - 30 г «наледи» - навар в карман! Я тебя научу всем этим премудростям!
 Неожиданно Вера расплакалась.
 - Суки одни кругом! Говном кормят народ. - завершила она свой рассказ, так же неожиданно успокоившись. – Вставай! Пошли ко мне! Я тебя сегодня замучаю до смерти….
 
Эпилог
 
Сегодня много пишут о политиках, режиссерах, звездах шоу-бизнеса, спортсменах. Но есть среди нас люди, на плечах которых строится наше каждодневное благополучие, без них наша жизнь была бы сера и невыносима. Они грузят, варят сталь, плавят медь, ловят раков. Они живут своей жизнью, наполненной радостями и тревогами, и звезд с неба не хватают. Хотелось бы поклониться им в пояс. Да не могу! Спину сорвал при разгрузке картохи! Когда я по утрам прохожу мимо магазина, я знаю, что там, в его недрах, незаметные атланты, мои братушки, несут на своих плечах грузы сегодняшнего дня.
 
КАК Я ИСПРАВИЛ ДЕМОГРАФИЧЕСКУЮ СИТУАЦИЮ РОССИИ
1.
- Вот у тебя, сколько детей? — спросил меня за кружкой пива, строго, напрямик, мой земляк, талантливый художник-карикатурист, Сережа Елкин. Он тоже какое-то время работал в «Комсомолке».
    — Два, — ответил я, стыдливо потупив взор, - Сын. И дочь в Белоруссии.
    — Что ж ты так? — спросил с укоризной художник. — У меня вот трое сыновей. И еще одного буду делать, — добавил он тоном мастера-наставника, любящего свое дело.
Мне стало стыдно. Захотелось срочно размножиться. Ведь меня с детства и до глубокой зрелости в различных формах волновал демографический вопрос. Ну отчего мы, россияне, так мало и вяло размножаемся. Эдак мы просто элиминируем из популяции! - частенько с тревогой думал я. Не хотелось мне элиминировать из нашей прекрасной популяции.
Однажды мне довелось по работе столкнуться с этой проблемой лицом клицу. «Длинное ухо» донесло мне, что в Ивановском центре здоровья семьи существуют проблемы с семенем! И тогда я, словно активный сотрудник МЧС, выехал для оказания помощи, со всей русской щедростью - нате, не жалко! Вознаграждение штатного донора составляет от $50 до $100 за одну сдачу. Сдавать сперму можно не чаще 1 раза в неделю. Мало, конечно. Сильно не разбогатеешь на семени. Это же не подсолнечное масло, которое можно сдавать неограниченно. Но я поехал помогать России.

2.

  Приехав в Иваново, я не ощутил сильного демографического перекоса в сторону женщин. Не бродили по улицам в поисках меня толпы истосковавшихся по мужской ласке одиноких женщин. Некоторые, наоборот, шарахались от меня, словно догадывались о моей благородной миссии.
Возле магазина «Вина на разлив» стояли три российских производителя, потрепанных ураганом экономического кризиса, неспешно курили, размышляя о судьбе.
- Не знаете, где тут сперму сдают? - спросил я.
Мужики благодарно заржали на «шутку».
- Везде! Вон, иди, за угол сдай! - беззлобно посоветовал один.
Отсмеявшись, мужики все-таки рассказали мне, как проехать к НИИ материнства и детства.
Внушительные корпуса института вызывают уважительный трепет. Я обошел территории в поисках цистерн и других емкостей с генетическим материалом. Именно так я представлял себе это производство. Не нашел. На заборе свежее объявление: «Использовать петарды, фейерверки на территории института строго воспрещается». А так хотелось! Видимо, счастливые мужья устраивают здесь языческие огненные шоу в честь рождения первенцев. Возле подъезда неспешно курит стайка молодых мам. В фойе, возле окна регистрации, толпятся ивановцы и ивановки. Долго не мог набраться храбрости, чтобы задать простой человеческий вопрос.
- Где тут у вас сперму принимают? - наконец-то спросил я деловито, словно фермер, привезший молоко, двух проходящих мимо женщин-врачей. Они не удивились, не вызвали охрану. Ответили:
- Вам надо в центр здоровья семьи на проспекте Ленина! Это наше подразделение!
- Банк спермы? - уточняю.
- Ну, там в общем... - был мне неясный ответ.
Я подумал: если есть банк - то наверняка должен быть и председатель правления банка. Я имел некоторый опыт общения с этими людьми. Думаю - договоримся!
3.

По указанному адресу банка я не нашел. Зато нашел дверь с табличкой «Центр здоровья семьи». Внутри многолюдно, как на поп-концерте. В основном здесь молодые красивые девушки. Некоторые из них уже заметно беременны, другие - слегка, третьи - только-только собираются.
- Кому я могу сдать сперму? - спрашиваю шепотом мужчину в докторском костюме.
- Это здесь, на первом этаже! - тоже шепотом, понимающе, объяснил он. - Только переобуйтесь в бахилы.
Прохожу в указанный кабинет. Там девушка. Смущению моему нет конца. Как трудно, друзья, быть донором. И это только в моральном плане! От одной мысли, насколько это может оказаться трудно в физическом плане, меня пробивает озноб.
- Вы сперму принимаете? - смущенно спрашиваю я. Я уже целый день донор, а как я ненавижу эту профессию!
- Вам в 211-й кабинет. Вам на спермограмму?
- Нет! - отвечаю с достоинством. - Я для банка сдать хочу! Бескорыстно.
Девушка смотрит на меня внимательно, пытаясь найти признаки «белочки».
- Я не знаю... - растерянно говорит она. - Посидите здесь, я пойду спрошу.
И исчезла в больничном пространстве. «Санитаров из психушки пошла вызывать!» - подумал я невесело, загрустив оттого, что не доведется сегодня так чисто и целомудренно оплодотворить немного россиянок. Доктор появилась через пять минут.
- У нас пока нет банка спермы! Но скоро будет! - добавила она, заметив, как опечалило меня ее сообщение.
Дергаю за ручку таинственного кабинета 211. Именно здесь сдают сперму на анализ. На двери ничего не написано. Рядом, на стульях сидят парень с девушкой.
- Там мужчина! - загадочно улыбаясь чему-то, предупреждает меня девушка. Понятное дело: сперму сдают в основном, как правило, мужчины. Не знаю, какую бы я повесил табличку на эту дверь: «Кабинет интимной разгрузки» - слишком прямолинейно. «Путь к себе» - слишком туманно, могут с магазином спутать. «Ты и ты», «Я и я» - слишком загадочно. Прошло около получаса, когда из кабинета тайной радости жизни, опустив голову, стремительно выскочил мужчина и убежал прочь, что-то сжимая в руках. Я вошел в кабинет и закрыл за собой двери на ключ. В коридоре раздался смех. Смешно им! Камеди клаб! Я оказался в небольшой светлице: кушетка, умывальник, стол.
 

На столе прошлогодний журнал «Максим», потрепанный жизнью «Плейбой» и две непонятного происхождения черно-белые фотографии, с крестьянской рачительностью обернутых в целлофан. На них - изображения вскормленных биг-маком толстух. Не одному еще поколению послужат! В общем, прошлый век. Заниматься таинством воспроизводства в такой обстановке показалось для меня кощунственной, я даже пробовать не стал. Не удивляюсь, что мой предшественник провел здесь наедине с нелюбимой печатной продукцией более получаса своей жизни. Много тут с потрепанным «Максимом» насобираешь! Мне приятель, врач из Уэльса, рассказывал, что в Европе и Америке подобные интимные лаборатории оборудованы так, что оттуда уходить не хочется! Музыка, видео. Так бы и работал, не покладая рук, на благо популяции!
4.
По странному стечению обстоятельств, именно на проспекте Ленина, расположен магазин интимных принадлежностей. В прежние времена этот факт мог бы сильно огорчить большевиков. В шопе не так многолюдно, как в центре здоровья семьи, хотя их функции где-то пересекаются. Судя по широкому спектру эротических забав, предлагаемых здесь (многоскоростные вибромассажеры без тормозов, страстные насадки, надувные куклы, садо-мазо-приспособления), процесс зачатия предполагает в наши дни не унылую мелодраму, уси-пуси, а захватывающий экшен! В годы моей неуемной юности такого необъятного простора для воплощения заветных фантазий не было. Воплощали по старинке, как наши отцы, деды и прадеды. И ведь размножались как-то без этого разнообразия, вот что удивительно! И сегодня живут в аулах и зимовьях наивные таджики и удмурты, непродвинутые коряки и юкагиры и размножаются неспешно, не имея под рукой ни фаллоимитатора, ни элементарного вибратора с насадками.
- Наверное, основной потребитель - женщины? - спрашиваю девушку, с подсознательной завистью щупая упругую бананообразную игрушку.
- А вот и не угадали!
- Неужели мужчины?
Смеется.
- Тепло-тепло!
И тут меня стрелою пронзила мысль. Меня всегда стрелою мысль пронзает в таких случаях. Вот она, истинная причина угрозы русской демографии, - в половых девиациях!

5.
За свою долгую и счастливую жизнь я заметил, что крупные начальники, директора, инвесторы, владельцы параходов, обычно бывают с животами, с несколькими подбородками, усами и в галстуке. Директор Ивановского НИИ материнства и детства, словно в пику традиции, оказалась симпатичной и совсем не похожей на главу солидного научного учреждения, женщиной без усов, которую хотелось, склонив голову, просто пригласить на медленный фокстрот. Но, увы, корпоративная этика до сих пор не позволяет журналистам танцевать фокстрот в кабинетах директоров НИИ. А насколько могла бы быть эффективнее наша работа! Звали ее просто, как первую учительницу, Анна Ивановна
- Вы уже не сможете быть донором, - огорошила она меня пыльным мешком судьбы по голове. Это все равно, что сказать прирожденному, убежденному космонавту, что в космос он больше не полетит.
- Правила у всех медицинских учреждений одни, - пояснила она. - Донором может быть мужчина до 40 лет, здоровый, имеющий одного-двух детей.
Я опоздал на каких-то 15 лет. Кто знает, может быть, именно на этом поприще меня и ждала всемирная слава, правительственные награды, почет, достаток, автограф-сессии, фото на обложке, творческие вечера в «Олимпийском».
- Но сегодня о донорах говорить рано, ведь оборудования для криоконсервации спермы в нашем институте нет. На сегодняшний день это наша самая главная проблема. Мы бы могли намного увеличить рождаемость! - вздохнула печально Анна Ивановна. - И надо всего-то полтора миллиона рублей!
- И что, нет никакого выхода? - спросил я обреченно.
- Почему? Нам обещали в этом году выделить деньги на самом высоком уровне. Так что ждем со дня на день.
В голосе ее было столько непоколебимой веры в торжество справедливости, что и я тоже проникся ею. Тем более что российские чиновники издревле славились своим бескорыстием и обязательностью: сказал - сделал
Назойливая мысль о парадоксальности нашего бытия не давала мне покоя. Странно получается: нам бывает порой не жалко потратить пятьдесят миллионов на разгон облаков над городом, мы тратим миллиарды на новую красивую армейскую форму, чтобы красиво воевать, на развитие гольфа в России, и, в то же время, не можем найти полтора миллиона для того, чтобы подарить жизнь новому маленькому россиянину где-нибудь в Иванове или в Богульме. Странные мы, жадные какие-то, что ли...
Я написал два разворота о проблеме размножения Россиян. И что вы думаете? Деньги тут же нашли. Оборудование закупили. Россияне стали размножаться с еще большей силой. Анна Ивановна позвонила мне и чуть не плача от переполнявшей ее радости, благодарила.
- Если что – приезжайте, - Мы всегда будем рады вам помочь.
И мне, знаете, было, чертовски приятно, что, несмотря на всю несуразность и аморальность моего бытия, я все-таки, время от времени, имею возможность кому-то реально помочь, а то и внести свой посильный вклад в дело улучшение демографической ситуации в моей многострадальной и противоречивой Отчизне. И благодаря моей статье, в Ивановском институте материнства, сегодня тысячи матерей получили возможность дать жизнь новому Человеку. Сколько их, маленьких, смешных несмышленышей уже сейчас бегает по российской земле! Хорошо и тепло от этой мысли становится в моей мятежной и грешной душе!

СЕКС ЗА ЖИЛЬЁ
1.

В какое-то время я оказался творчески бесхозным. То есть у меня не было конкретного хозяина, конкретного отдела. Ко мне обращались все. Я не отказывал никому. К примеру, мог подойти редактор газеты и попросить съездить к министру печати, посидеть на совещании. Иногда уборщица просить убрать за нее мужской сортир, отчистить от говна унитазы, пока она шопингом занимается. Ну и что? Мне никакой труд не претит: лишь бы без работы не сидеть. А, порой, случались такие задания, что грех их было не использовать в личных целях.
- Слушай, а давай ты напишешь, как московские маньяки сдают жилье за секс? – столкнувшись со мной в дверях туалета, предложил мне Лешка, редактор московского отдела, - В Москве некоторые владельцы квартир берут плату за жилье с постоялиц женского рода не деньгами, а сексом. У нас Саша Маянцева напишет от лица женщин-квартиросъемщиц, а ты – от лица мужчины – хозяина квартиры, мерзкого, сексуально-озабоченного дядьки. У тебя получится, тебе даже притворяться не надо - он окинул меня взглядом кинематографиста.
Я с радостью согласился. Да я на все соглашаюсь, я же трудофил, трудоголик, работолюб, пахарь. Да и интересно стало: что за женщины становятся клиентками таких любвеобильных «хозяев», как я? В каком соотношении к рублю оценивается секс в этом секторе экономики? И тогда я дал объявление на сайте объявлений «Сдам трехкомнатную квартиру девушке за секс. Звонить по телефону…», приложил туда свою фотку топлесс с напряженными мышцами живота своего, и стал ждать обвала сообщений, писем, звонков, с настоятельной просьбой, пустить переночевать. 

2.

Первые почтовые сообщения носили явно бесчеловечный, издевательский характер. «И когда на вас мона будет залезть? Я готова пряма чичас!». «А что, Александр, так уже, без квартиры, не дают?». «Не стыдно, Александр, так унижать себя? А я так восхищалась вашими материалами!» (узнала, значит, на фотке прогрессивного журналиста!). Зато вечером раздался первый звонок, и мягкий, тенор в трубке, спросил:
- А мальчика возьмете на квартиру?
- Нет! – ответил я резко, бескомпромиссно обрубая все концы всяческой гомосячине.
- А какая разница? – искренне удивились на другом конце (простите за двусмысленность). Я был ошарашен такой постановкой вопроса, поэтому с минуту не знал, что ответить, пытаясь все-таки сформулировать разницу.
- Вы не с Челябинска приехали? – спросил, наконец, я.
- С Калининграда! – обиженно ответил мужчина, (если это слово вообще уместно в данном контексте)
- Конституция у вас с женщиной разная… - туманно пояснил я. Но разве им объяснишь!
- Да ладно, разная! – возмутился тот конец, - вы же с женщиной когда-то занимаетесь альтернативным сексом, с обратной стороны, там ведь все одинаково.
Несмотря на кажущуюся логику, он меня не убедил.
- Кончайте! -  бросил я в трубку, положив конец этой беспочвенной дискуссии. - Это вульгарная демагогия и разнузданный ревизионизм!

3.

Я не скажу, что меня буквально утомили звонки изнуренных воздержанием женщин, желающих расплатиться со мной за аренду жилья своим телом. С первой претенденткой договорились по телефону встретиться в питейном доме у Савеловской, чтобы понравиться друг другу. Она появилась секунда в секунду, крупнокалиберная, мощная как колхозница скульптора Мухиной. Возраст ее скрывал густой слой тонального крема, и яркой краски, как у японской гейши.
- Привет, - сказала она, с развязностью обитателей рабочих окраин. – Даша! – протягивает мне мозолистую руку для поцелуя. Я со сдержанностью атташе пожал ее.
Даша явно злоупотребляла Биг-Маком, чипсами и кока-колой. Одета она была как нелюбимая дочь разорившегося мусорщика. Ее розовая кофта ручной вязки, несомненно, вызвала бы падучую у короля попа Киркорова. Лицом она была похожа на Джорджа Вашингтона со 100 долларовой купюры, а ее пышная грудь, как у кормилицы, выползала наружу, через большой вырез, словно взошедшее тесто. Икры мускулистые, как у рикши. На голове, сваленная, словно пучок сорной травы, густая как пакля, поросль, незвестного колористике цвета. Единственно, что могло привлечь к  ней маньяка, это большие, голубые глазищи, «как два прыжка из темноты».  Потрясенный ее телесными чарами, я сделал несколько мощных глотков пива.
- Откуда узнали о моем объявлении? – спросил я, усомнившись, что эта пожилая сеньора подозревает о существовании Интернета.
 - В Интернете, конечно, - слегка обиделась она, -  У меня, между прочим, высшее образование. Я закончила дирижерско-хоровое отделение института Культуры. У меня был потрясающий хор. Временно вынуждена работать уборщицей в офисе. Но я освоюсь, и вы меня еще узнаете.
Я решил поразить ее поистине меценатским размахом: заказал дирижеру пельмешек и пива. Кто их знает, провинциалов: может через пару лет она будет дирижировать в Ла Скала! Пила пиво Даша весьма куртуазно, трогательно оттопырив мизинчик. Из ее доклада я понял, что она родом из Златоуста (город на Урале). Снимает с тремя подругами однушку в Выхино. Но подруги задолбали: шумят, орут. Жизнь, как на вокзале. Не отдохнешь по человечески! Нрава Даша была веселого, что она всем своим драматическим дарованием старательно пыталась продемонстрировать. (Она даже весьма удачно, подтанцовывая верхней частью крупа, подпевала сложному мотиву, доносившемуся из колонок: «Цумба-цумба-тынц-тынц») Задору у нее было, хоть отбавляй. Я похотливо вращал глазами, полагая, что ее это смутит, но она утверждалась в моей жизни с упорством обезумевшего марафонца.
- Я ремонт вам могу сделать, – сказала она после третьей кружки, - Люблю готовить! Так что со мной вы поправитесь! А то вон какой худенький! – она легонько, шутя, потрепала меня по худому плечу, отчего я затрепыхался словно гуттаперчевая кукла и расплескал пиво.
- Я воспитан в Викторианском стиле, - пытался вспугнуть ее я, - и в сексе предпочитаю содомский вариант.
- Это как? –  заинтересованно спросила она.
- Это с обратной стороны, – пояснил я. – От вас мне еще потребуется феллацио по французски! – добавил я  с угрозой.   
 - Ха-ха-ха-ха! – довольно засмеялась она, больно хлопнув меня по плечу, - Заебись! Да ты, Шурик, я вижу баловник!
- И еще я люблю это делать одновременно со своим братом  Николаем! – подлил я масла в огонь.
Дарья от смеха чуть не подавилась пельменем. Она смеялась минут пять, запрокинув голову, не в силах сказать слова, будто ничего смешнее до этого не слыхала. Подавальщицы пива с тревогой смотрели в нашу сторону.
- Уф…. Хорошо, - еле проговорила она, отдышавшись, - Я тогда подругу прихвачу…
Мы выпили с нею еще пару баррелей пива. Как только я не пытался запугать ее ужасными извращениями, но даже такой аргумент, как феллацио по-французски с братом Колькой, не отвратило эту бесстрашную сеньору от дармовой трехкомнатной квартиры.

4.
Следующая встреча была назначена на следующий день, тут же, в пельменной, через час. Очередная претендентка на место на мой одр, была юна, стройна, словом, чудо, как хороша, и, видимо, осознавала это, поскольку вела себя дерзко и вызывающе. Прикид у нее был панковский: замысловато изорванные портки и пол-майки с лицом Кайли Миноуг. Челка косая, боковые пряди мелированны в сине-зеленые тона. Глаза ярко раскрашены. В ушах и в пупке с десяток металлических колец. Дух вольтерьянства так и пер из нее. Я недоумевал: какой соблазн привел ее в лоно порока?
- Я пиво не пью. Оно воняет, и от него толстеют! – брезгливо отказалась Катя от предложенного мною «жидкого хлеба». – А пельмени едят только лохи и хачи.
После краткого собеседования я выяснил причину ее гастрономического национал-шовинизма. Катя была москвичка. Жила с мамой в «однушке», но та, на старости лет, завела себе узбекского «жиголо». Теперь они на пару кряхтят по ночам, спать не дают. Да еще, это гад, к ней пытался приставать. Катя -  профессиональный менеджер торгового зала в гастрономе, но сейчас временно не работает, живет у подруг, но со мной собирается начать новую, самостоятельную жизнь, полную целесообразности и добродетели.
- Я по матери – немец, и бескомпромиссный поклонник чистоты. - инструктировал я, - Квартиру надо будет пылесосить каждое утро. Гулять с собакой два раза в день. Ходить в магазины за продуктами. Стирать белье. Вытрясать ковры. Два.
- Ну, ладно, разберемся… - недовольно засопела Катя, прикуривая новую сигарету от сигареты. - А что хоть за собака?
- Ротвейлер. Зовут Фокс. Да и еще…. Секс мне необходим четыре-пять раз в день!
- Да ты гонишь! – с сомнением посмотрела она на меня. – Ты это…. Дуба не дашь с пяти раз?
- Два раза утром и три вечером. У меня строгий режим. – продолжал я, - Врачи рекомендовали. Последствие хронического гиперкатексиса.
- А что это? – растерялась Катя.
- Это постоянная, прогрессирующая потребность в сексе. Если вовремя не совокупиться, начинаются жуткие боли в паху…
- О, не… Пять раз! Каждый день! Это слишком. Не…. Извините…
Она торопливо ушла. Странно, - подумал я. Другая бы возрадовалась….

5.

На следующий день я встречался с сорокалетней кассиршей из Боровичей, ноздреватой худенькой дамой.
- - А можно, с ребенком? – спросила она меня робко, после короткой преамбулы - Он спокойный мальчик. Семь лет.
- - Нет. - твердо отказал я, - если бы девочка… Что ж вы сразу-то не сказали?
- - Да вы его и не заметите… У вас же три комнаты!…
- - Вы тогда уж до кучи и маму с собой прихватите…
Я отказал кассирше. (Впрочем, как и остальным) Звонки после этого прекратились, и я уже хотел сворачивать свой квартирный бизнес, но однажды вечером вдруг снова - звонок. Звали ее Люда. Говорила она с чудовищным акцентом, но это не отвратило меня. Мы встретились в полдень, на том же месте. Разливательница пива уже смотрела на меня, шалого, ветреного повесу с нескрываемым интересом: сколько же дам, у этого прекрасного старца, - думала с недоумением она. Люда, прекрасная Эвенкийка, словно пришедшая с Земли Санникова, (а на самом деле из далекого селения Тутончаны что на Нижней Тунгуски) была экзотическим раритетом в этой пестрой коллекции. Она смотрела на меня через узкие щелки глаз, с надеждой и восторгом, которого не доставало остальным претенденткам. Объявление нашла с помощью своей подруги, которая второй год живет и работает в Москве в доме у богатого старикашки-сластолюбца, любителя экзотики, который на всю старческую катушку использует ее первозданные природные прелести.   
- - Танцевать умеешь? – спросил я первым делом.
- - Что? – испуганно спросила она, узкие глаза ее при этом на секунду стали круглыми.
- - Я – танцор по профессии. Мне нужен постоянный партнер по танцам. Как боксеру мальчик для битья.
- - Ну, я так танцевала в школе…. Давно. Пять лет назад.
- - Плохо, - огорчился я. -  ну, ладно. Шаманизмом хотя бы занимаешься? Пошаманить надо мной надо. Геморрой излечить.
- - Нет! Не умею.
- - Хорошо. Значит условия таковы. Спать с тобой будем по очереди. Я и мой брат.
- - Брат? – ужаснулась она.
- - Он еще красивее меня! – сказал я скромно.
Когда через пару минут до нее дошел гнусный смысл моего предложения она посмотрела на меня взглядом председателя Рев.воен.Трибунала.
- - Нет! Брат не буду.
- - Мы же не сразу, а по очереди, - успокоил я, - Он будет доплачивать. 50 рублей.
- - Нет! Брат не буду!
Я мысленно поаплодировал этой северной красавице. Ага! Все-таки есть, ЕСТЬ еще нравственность в нашей глубинке. Только я так подумал, как мобильник вновь заверещал.
- Это Катя! – раздался в трубке знакомый юный голос, - Александр! Я согласна на пять! Александр! Только, слышите, пять раз, но не больше! – сказала торопливо она, минуя приветствие.
Мне стало, по-человечески, жаль девчонку. Я сам долгое время, до сорока лет, не имел собственного жилья, и скитался по чужим углам. Да, пусть поживет: жалко, что ли? На следующий день она приехала ко мне, с огромной, черной сумкой.
- Ты же говорил, что у тебя три комнаты? – сказала она, с нескрываемым неудовольствием разглядывая мой однокомнатный чертог разврата.
- А тебе что – танцевать что ли здесь? – вопросом на вопрос ответил я.
- А где твой ротвейлер?
- На работе.
- Ты что - развел меня?
- Почему – живи, сколько хочешь! – сказал я великодушно, - Я могу лечь на полу.
- Да, ладно уж… Просто, я собак люблю.
Мы скромно, «отметили» новоселье. К первой «брачной» ночи Катерина готовилась очень тщательно, как к экзамену. Долго плескалась в ванной. Вышла в опочивальню в невероятном, кружевном (бабушкином?) пеньюаре, как принцесса из сказки. О! Она вылила на себя пару ведер благовоний, словно пыталась забить некое чуждое зловоние! Мне показалось, что я неведомым образом очутился в разгромленной варварами, арабской парфюмерной лавке.
Она была покорна и немногословна, как индейская скво. Уборку помещения делала регулярно, но без особого фанатизма. Единственным недостатком было то, что она курила по две пачки в день. Я, терпел, молчал, дышал никотином, опрыскивал комнату еловыми ароматизаторами-деодорантами, слабо надеясь, что, когда-нибудь, она все же уйдет. Я жил в прокуренной еловой чаще. А вдруг это навсегда? – иногда врывалась в мозг шальной пулей тревожная мысль. Мы мало общались. В театры, в музеи, на футбол и на рыбалку не ходили.
Однажды пришла хозяйка квартиры, которую я снимал в эту пору, за ежемесячной мздой.
- Это ваша жена? – спросила она тоном завуча, заставшего озорного ученика курящим косяк в туалете, с бутылкой водки, бухого, без трусов, кивнув в сторону дивана, где, в раскованной позе, в трусах и в майке, лежала Катя, преувеличенно скурпулезно вникая в туманный смысл содержания глянцевого журнала.
- Это… В общем – да…
- Мы, Александр, не договаривались, что вы будете жить тут с женой. Это было главное условие!
- Это не жена, - запоздало спохватился я. – Это - гостья.
- Я не планировала сдавать жилье семейным.
- Да не жена это! Что ж теперь и гостям нельзя ко мне приходить?
- Гостям можно. Но мне кажется, что она тут живет.
Вот такое бесправие и унижение приходиться терпеть нам, понаехвашим в  резиновую Москву. Утром я стремглав убегал на работу. Катя уходила вместе со мной, в неизвестность. До метро мы шли вместе. Я не лез в ее дела. Она в мои – тоже. Фураж, продуктовую корзинку, нашей ячейки обеспечивал только я. Правда, Катя, к счастью, ела весьма мало. Следила за фигурой. На ужин могла обойтись яблочком. После работы, если случалось, что я возвращался трезвый словно депутат, то включал телек, и утыкался в него. Если пьян, то утыкался в нее. Выходные пытался что-то написать для себя, для вечности, для человечества. Но моя творческая натура требовала одиночества.

 

- Ты же говорил, что будешь по пять раз в день, - с кривой усмешкой сказала Катерина однажды утром. О! Я совершенно, как-то, за делами и забыл о сексуальном регламенте наших отношений! Увы! Я не оправдал ее невинных, девичьих надежд, и не сдержал своего обещания. Пять раз было только один раз, на тест-драйве. А потом, как у всех – по десять! Она жила ожиданием пяти раз у меня почти три недели. Потом собрала вещи и ушла в никуда, навстречу новым взгодам. По-английски ушла, не попрощавшись.  Забыла, правда, бабушкин кружевной пеньюар на одре. Я еще пару дней ждал ее звонка, но не дождался и успокоился.

(продолжение следует)