Кукареку

 
    Чёрный грудастый петух по-хозяйски расхаживал по кухонному столу. Алый гребень возмущённо покачивался, клюв кривился отвращением: стол был загажен многодневными пищевыми отходами и сонмищем дохлых мух. Жёлтые сухие крошки, застывшие плямбы яичницы, обветренные луковые кольца, кофейные разводы и непонятного происхождения кляксы серой жижи. Он негодующе заквохтал и враскорячку спрыгнул со стола.
 
    Горло петуха саднило. Он уже сутки горланил, переминаясь на своём околышке. Но из избы никто не выходил. Хозяин у петуха запойный, бедовый. Весь день может взаперти просидеть. Петух голодает, но крепится. Знает, что вечером Гаврила всё-таки вынесет пшено. А тут уже вторая заря занимается, но ни Гаврилы, ни пшена.

    Другой скотины у выпивохи нет – всю пропил или уморил голодом. Бывает, выйдет на двор утром, красномордый, всклокоченный, кинет петуху пшено и заноет: «Хорошо тебе, прихлебала! Ишачить не надо – вольная птица!». Икнёт, отхаркается и обратно в дом.

   Петух своё место знал: в дом ни-ни. Но с голодом не поспоришь, а с холодом не подружишься. Не отыскав ничего съестного на кухне, петух несмело зашёл в комнату. Запрыгнул в ободранное кресло, поджал лапы, нахохлился и задремал. Вскочить его заставило душераздирающее кукареканье. Странное, хриплое. Петух взобрался на подоконник и глянул в мутное оконное стекло: на заборе на корточках сидел Гаврила, махал руками и истошно кукарекал…