«С такими схватками к нам больше не приходи»... Почему в голове на годы оседают некоторые фразы? Рождение первенца было долгим. И мало что было понятно. В организме происходили процессы, которые занимали все мысли и время. Ничего внешнего, кроме, разумеется, изменившихся форм, к которым нужно было приспосабливаться и приноравливаться, все – внутри. Вот с этой стороны немножко больно, а с этой – совсем нет. Пауза. Что-то волной прокатилось по всему телу, потом сжалось, как-то само по себе дернулось, отпустило теплом.
Поскольку все сроки уже прошли, а беременность не могла быть хронической, на семейной пятиминутке решили, что, наверное, лучше переместиться в больницу, благо остановка городского транспорта была рядом с домом. В роддоме в приеме не отказали и сухо определили: «Скоро». Мест свободных не было, как не было и тех, кто собирался рожать. Но в палату и не хотелось – там было шумно, радостно, и женщины все были почему-то почти без животов. Промелькнула даже мысль, а та ли эта больница.
Лике повезло, что ей отвели место на кушетке в коридоре. Спать, правда, на ней было невозможно, зато сидеть, прислонившись к стене, было очень удобно. А еще стоять или ходить. Что она и делала, получая от дежурившей медсестры замечания: «Тебе нельзя сидеть. Ляг, полежи». Но лежать было неудобно, дискомфортно. Уже позже пришло понимание, что нужно было себя как-то пересилить – двое суток без сна сил не добавляли. К ночи обострилась психосоматика, казалось, что ожидание совпадает с теми процессами, которые бурно шли в организме. «Ура!», - после недолгого осмотра ее повели куда-то наверх, сделали клизму, и отвели в палату, где было еще три человека. Но казалось, что людей было больше – стоны, покрикивания, жалобы останавливали, и, видимо уловив состояние Лики, акушерка кому-то посетовала: «Ну вот, что ты так исстоналась. Ведь третий ребенок. Пугаешь тут только первородков. Они из-за тебя больше и рожать-то не придут…» В ответ раздалось что-то нелитературное и то, что потом было произнесено почти всеми, но только после: «И чтоб я, еще раз кому-нибудь дала…» Тут было чему поучиться и взять от жизни, поставленной на правильные рельсы – несколько грубоватой, но зато естественно текущей по известному кругу.
Время шло. Пришла другая смена. Снова осмотр и снова: «Уже скоро». Когда? В 9 утра. А потом была цифра 12, 16… в районе 11 часов пришли практиканты. Врач ласково спросила: «Как ты? Пришли ребята из медучилища. У них практика, можно они тебя послушают? Другие все отказываются» Хотелось возразить:«Какие другие, если нас только двое, и то, одну увели уже рожать?», но Лика только кивнула: «Конечно. Пусть учатся» Стайке девушек что-то рассказывали, потом единственный мальчик несмело подошел и трясущимися руками приставил трубку к белой простыне, под которой рельефно выступала гора. Подумалось: «Как хорошо, что у меня теперь есть своя китайская стена». Посторонние сковывали движения, перенастраивали на другой лад, и схватки прекратились. Вообще. В час дня врач решила подключить стимуляцию. Что они там решали, было не ясно. Сообщения переводила акушерка в те минуты, когда они оставались одни:
– Плод большой. Ну, так ведь, сейчас назаводят все крупных парней, а потом разродиться не могут.
– Так и я не маленькая.
– Не маленькая. Родишь, куда денешься.
– Назаводят… Это как? Заведут на заводе?
– Бывает, и на заводе.
– А на голове припухлость. Это что?
– Это быстро пройдет. Идет плохо, толкается. Вот и отходил себе шишку, твой сыночек.
После четырех, Капитолина Александровна села рядом и стала расспрашивать. Больно было только смеяться. Но разговоры отвлекали, и боль уходила:
– Можно я подержу вашу руку?
– Конечно. Все скоро закончится.
– Неет. Пусть уж лучше все начинается.
– Так у тебя и так, началось.
– Я уже ничего не понимаю.
– А ты считай. Считай, сколько длится схватка.
– Хорошо, буду считать.
Наверное, целый час, Лика вслух вела счет. Считать в голос было легче: Три четыре…ой-ой-ой… Пять, шесть, семь, восемь, ой-ой-ой, девять, десять» В этом перечислении было что-то от детства, классиков, соревнований.. Автоматизм счета не требовал интеллектуальных усилий. «У беременных в голове одна извилина. Как это верно сказано. А может быть и никаких. Нету никаких извилин: Раз, два, три, четыре…»
Еще через час в палате стало тихо.
– Лика, ты чего замолчала?
– Больно. И сил больше нет.
– Потерпи немножко.
– Я не могу. Скажите мне, во сколько.
– Зачем тебе?
– Я настроюсь, и мне будет легче.
– в 20 часов.
– Мне целый день называют время, и все разное…
– Но такое бывает один раз или два раза в жизни. Сейчас редко, когда три. Запоминай. Подумай о ребенке, подумай о своем Гришанчике (Акушерка уже знала имя будущего младенца, да и много всего они уже успели обсудить) Я пойду, мне бумаги еще писать.
Сквозь открытую дверь был виден луч от лампы, которая горела на столе. Казалось, что Капитолина читает книгу. «Если будет когда-нибудь девочка, назову ее Капой, как прабабушку, и как эту красивую мудрую женщину», – подумала Лика.
Наступила полная тишина.
Через каждые полчаса приходила врач, что-то беспокойно говорила, вот Лике сделали укол. Но эти процедуры уже были, и, как казалось, не действовали. Хотя нет. Внутри вдруг опять все успокоилось. Врач задержалась со своей смены, передала Лику в другие руки, строго наказав Капитолине сообщить, когда все разрешится. Мужчина-гинеколог своим появлением успокоил и даже немножко развеселил, уж слишком трагическим было выражение лица у его сменщицы. Этот пришел свежим, быстрым, решительным, обращался на вы.
– Встаньте. Присядьте несколько раз. Ложитесь.
И вдруг резко нажал, вернее, навалился всей своей массой на верхнюю часть телесной горы, которая так и находилась под белой простыней. Это было так неожиданно, что было ли больно или нет, Лика потом не помнила. Ее накрыло очень теплой и приятной волной. Было ощущение, сопоставимое с самыми приятными моментами сексуального контакта. Что-то теплое, обволакивающее тянуло за собой каждую клеточку ее организма, наполняя силой и радостью.
«Наконец-то! Посмотри, что сделал твой Гришанчик!» – различила Лика голос Капитолины. Они опять остались одни. Ночная смена, а тут на ногах было 4 человека, и еще медсестра с детского – все разошлись.
– А что он сделал? – переспросила Лика еле слышным голосом.
– Видела фартук?
Действительно, фартук был в чем-то грязновато зеленым.
– Придется менять. Кто из вас тужился – не понимаю. Наверное, он тебе помогал.
– Наверное.
Почти сразу младенца принесли и положили рядом.
– Посмотри, какой красавчик. Большеглазый.
– Ой, сколько у него подбородков.
– Зато, на человека похож. Богатырь.
Взгляд младенца был отсутствующим, казалось, что он вслушивается в то, что происходит у него где-то внутри.
– Так холодно. Он не замерзнет?
– Принести тебе еще одеяла? Все ты никак не согреешься. Но сейчас пройдет, отпустит. Отдыхай.
Все закончилось часа через два. Теперь было не страшно. Возвращалась привычная радость. За окном пели птицы, и чувствовалась весенняя теплынь.