Белые, увитые плющом и бугенвиллией домики под черепичными крышами. Уютные улочки, не более семи метров в ширину. Живописное небо с лёгкими, как дым, облаками. Скользящие солнечные блики на стенах, в цветущей зелени, на мостовой. Экола напоминала загадочный старинный городок с картин Томаса Кинкейда.
Гельмут стоял на пятачке балкона, облокотясь на перила и вдыхая полной грудью соленый бриз с океана. Его дом, самый высокий на полуострове, располагался на холме, откуда к океану разбегались извилистые, каменистые улочки.
За оранжевыми черепичными крышами, утопавшими в сочной зелени, виднелась площадь с нарядной плиткой, витыми фонарями и фонтаном. За ней – уютная набережная с галереями, магазинчиками и кафе. Вдали сверкала голубая полоска океана, соревнуясь по чистоте оттенка с бездонным сапфировым небом.
К сожалению, пляж у набережной оказался непригодным для купания. Крупные камни и тёмная гряда кораллов почти у самого берега - живописно, но в воду заходить неудобно.
Верхаен приехал в благодатный уголок вечного лета из заснеженного Миннеаполиса. Окунуться в теплый океан, тут же, по приезде, было для него делом принципа. Глядя на каменистый берег, профессор нахмурился и Фреттхен, его верный гид и правая рука, тут же отреагировал:
- У нас есть еще два пляжа. «Рыбацкий» - там прекрасная, тихая бухта и «длинный» - белый песок, пологое дно. Вы останетесь довольны! «Рыбацкий» - вооон там, - махнул рукой Хорёк куда-то вправо, - за детским городком. А «длинный» - подальше. Он на другом конце и к нему довольно крутой спуск…
- Благодарю, но не сейчас. Я не настолько хорошо себя чувствую после перелёта, чтобы совершать долгие пешие прогулки. Пойдемте лучше, перекусим где-нибудь.
Лёгкий ужин в кафе «Бриз» порадовал свежими солоноватыми устрицами, коктейлем из креветок и лобстером с гриля.
Верхаен остался доволен, и Фреттхен, который считывал малейшие оттенки эмоций с его лица, трещал без умолку, пока они поднимались по извилистой улочке к профессорскому дому.
- Вы обязательно должны посмотреть нашу галерею! Мы ежемесячно обновляем экспозиции. А иногда и чаще!
- Завтра, все завтра, - махнул рукой Гельмут, - увидимся завтра!
Он захлопнул дверь и отправился прямиком в душ. А оттуда – в объятия Морфея.
Утро выдалось прекрасным – он рано лег и рано встал, замечательно выспался и застал удивительной красоты рассвет. Дошёл, не торопясь, до «рыбацкого», про который толковал Хорёк, и насладился в полной мере и девственной чистотой природы, и тишиной, и одиночеством. После шумного мегаполиса всё это казалось настоящей роскошью.
Если бы не пара перевёрнутых лодок на берегу и одна – замершая крохотной точкой в океане, можно было подумать, что Гельмут очутился на необитаемом острове и единолично владеет розовыми скалами, разноцветной галькой и прозрачной водой, в которой видно не только мальков, но и каждый мелкий камушек на дне.
После купания он принял душ, спустился на набережную и позавтракал под резкие крики чаек и тихий плеск волн о камни. Затем провел полдня в кабинете у школьного психолога.
- Вот этот, этот и этот. Вот ещё. Ещё один, - бросал он папки Фреттхену на стол.
Перебирал личные дела и результаты тестов, отбирая тех, на кого хотел посмотреть лично.
- Да, мистер Верхаен, - встал на вытяжку Хорёк.
- Не надо официоза. Зовите меня по имени. А это кто? Ну и ассоциации! Океан – свобода, небо – простор, пальма – одиночество, галька – твёрдость… забор – побег! Куда ни ткни – сплошная индивидуальность и свободолюбие. Что за Джереми Вильямс? Что-то я его не припомню.
- Хороший парень, - затараторил психолог. - Немного молчаливый и замкнутый, но в целом – подающий надежды. Мы с ним очень подружились – я на короткой ноге со всеми ребятами! У меня всё под контролем.
После беседы с Вильямсом и остальными, не вполне благонадёжными воспитанниками — обед в школьной столовой. Профессор пожалел, что не наведался в полюбившийся «Бриз». Там кормили вкуснее. С другой стороны – шагать под жарким тропическим солнцем, обливаясь потом, то ещё удовольствие. Лучше простой картофельный салат, но рядом со школой.
Сиеста – сладкое время послеобеденного отдыха, и вот профессор обозревает Эколу со своего балкона. Он тут главный. Он – Гельмут Верхаен, давно вошёл в круг победителей и заслужил право смотреть сверху вниз.
Профессор повернул гордый профиль направо - туда, где неспеша прогуливался утром. Корпуса детского городка, а за ними «рыбацкий пляж».
Слева, за поселковой амбулаторией, укрытой зарослями морского винограда – рабочий поселок. Длинные строения, похожие на обувные коробки с множеством дверей. С другой стороны – тоже двери, только раздвижные и выходят на крошечные участки со стандартными мангалами.
А где-то позади, за кварталом молодожёнов должен быть еще один пляж – «длинный». Тот самый, с белоснежными песками и пологим дном.
Воистину – рай на земле!
Не то, что та дыра, в которой его угораздило родиться.
Гельмут Верхаен появился на свет в семье рестораторов. Звучное слово на деле означало прокуренный зал на двадцать столиков, пьяные выкрики и потасовки, липкие столы, тяжёлые пивные кружки и грязный туалет, отмывать который, частенько приходилось будущему профессору. Бизнес балансировал на грани разорения. Об этом денно и нощно причитала госпожа Верхаен — худая женщина неопределенного возраста, с такой тусклой наружностью, что казалось, будто она давно покрылась копотью, как и все её кухонное царство. Своими жалобами она доводила до бешенства Верхаена-старшего. Стоило жене открыть рот — благоверный тут же начинал таращить глаза, багроветь, раздувая толстые щеки, и срываться на петушиный крик.
Тяжелой рукой отец раздавал детям тычки и подзатыльники, сопровождая их такими ругательствами, что маленький Гельмут краснел, как от пощёчин.
Его старшая сестра — ласковая и незлобливая — умела подлизаться к папочке и получала меньше работы и наказаний. Её брат не прощал папаше обид. Он их копил, как иной бедняк копит гроши, клянясь наедине с собой, что никогда не забудет побоев и унижений. Никогда в жизни не станет он преемником деспотичного, скорого на расправу отца. При первой возможности покинет опостылевший семейный бизнес и криминальный район, заселённый такими же неудачниками, как Верхаены.
Так и случилось.
Не успел Гельмут окончить школу и порадоваться приличному аттестату, как в семье разразился скандал. Из дома пропали деньги – вся дневная выручка, сложенная лично главой семейства в ящик пузатого комода. Ключ хранился в кармане широких, вечно облитых пивом штанов господина ресторатора. Кто и когда вынул ключ и завладел деньгами, так и осталось тайной, но отец накинулся с обвинениями на сына. А когда тот, впервые за долгие годы взорвался праведным гневом, Верхаена-старшего накрыло так, что он затрясся и пошел на Гельмута с дубовым табуретом. Подросший и возмужавший Верхаен-младший выбил табурет ногой и кинулся в бой. Как два борца, катались они по лысому от старости ковру, не слыша крики обезумевшей жены и матери. Победила молодость, и это положило конец побоям и оскорблениям. Вскоре Гельмут покинул отчий дом навсегда.
Перепуганная дракой сестра разбила копилку, а мать достала из запасников горсть золотых побрякушек, которые время от времени скупала у местных пьяниц, жаждущих опохмела.
Этого хватило на билет до Миннеаполиса, где жила родная тетка Гельмута. Она приютила симпатичного племянника и помогла ему устроиться на работу в тот же самый торговый центр, в котором сама много лет продавала элитную косметику.
Так Гельмут начал карьеру продавца в отделе подарков и сувениров фирмы Холмарк. Проводить дни среди плюшевых мишек и ярких открыток было куда приятнее, чем в дыму и пьяных визгах. Но амбициозный молодой человек мечтал о большем. Он хотел войти в круг победителей.
За спиной Верхаена раздался мелодичный звонок причудливо стилизованного телефонного аппарата – профессор любил антиквариат. Он мог себе это позволить. Под проект открыли щедрое субсидирование.
Гельмут шагнул с залитого тропическим зноем балкона в прохладу комнат и поднял трубку:
- Алло.
- Господин Верхаен, простите за беспокойство, это Марк. Марк Фреттхен.
- Марк, вы можете называть меня по имени, я же говорил.
- Совершенно верно! Простите, Гельмут. Я звоню, чтобы удостовериться, что наша договоренность в силе. Быть может, у вас изменились планы…
- Нет, мои планы не изменились, - спокойно и с достоинством ответил Верхаен, - я сейчас выхожу.
- Так я вас жду у школы, - оживился Хорёк. – Я покажу вам нашу главную галерею, познакомлю с лучшими работами, а потом мы поужинаем в «Лангусте». В «Бризе» вы уже были…
- Договорились.
Профессор положил трубку. Его взгляд упал на портрет в серебряной рамке: цветная студийная фотография, с которой безмятежно улыбались крупная голубоглазая блондинка и два похожих на неё белобрысых мальчугана – Марти и Джонатан. Сейчас они оба взрослые, а Джонатан уже обзавёлся семьей. Верхаен взял в руки более поздний портрет супруги. Да, Милена постарела. Пышные кудри посеклись и поредели, округлые щёчки стекли вниз, грудь опала. Время безжалостно ко всем без исключения.
Он спускался по лестнице, насвистывая нехитрую мелодию. Ту самую, под которую они впервые танцевали с Миленой.
Молодому продавцу из отдела подарков Холмарк сказочно повезло. Судьба послала ему дочь известного банкира. Она вошла в отдел уверенной походкой, покачивая полноватыми бедрами, и, капризно выпятив губу, двинулась к полкам с игрушками.
Гельмут с первого взгляда понял, что в его тихий залив заплыла крупная рыба. Да что там рыба! Акула! В ушах искрились бриллианты, под круглым локотком пристроилась сумка Луи Вуиттон, и даже простое на вид льняное платье выдавало безукоризненный вкус и чувство стиля.
- Разрешите вам помочь, - предложил он, почтительно склонив голову.
- Будьте так любезны, - томно произнесла она и ткнула розовым ногтем в мягкий живот плюшевого медведя, - у вас есть что-нибудь покрупнее этого?
- Секундочку!
В подсобке, в открытом ящике, лежал огромный, лоснящийся шоколадными боками мишка — неразобранный товар. Гельмут не успел навесить ценник и выставить его на продажу.
Да, - расцвела Милена, это именно то, что она искала.
- Сколько? - она вынула из сумки кошелек.
- Для вас – бесплатно, - не раздумывая ни секунды, произнес Верхаен.
Девушка закусила губу, но не сказала ни слова.
Она просто развернулась и пошла из отдела вместе с подарком, будто так и должно быть.
- Простите, - Гельмут догнал её у самого выхода.
- Вы передумали? – усмехнулась она.
- Нет, что вы. Я счастлив одной только мыслью, что буду связан с вами этим подарком. Не посчитайте это подкупом… но, могу ли я надеяться когда-нибудь увидеть вас снова?
Сколько обожания способны выразить его глаза? Чуть-чуть прищуриться, улыбнуться уголком рта — точно в смущении... посмотреть искоса... Вот так, хорошо. Милена таяла как молочный шоколад на языке.
- Позвоните мне.
В протянутую ладонь упала визитка с фамилией, известной всему городу.
«Бинго!»
Потом были танцы — да, под ту самую мелодию! - дорогое вино, романтичная прогулка. «Ах, эти новые туфли стёрли все ноги!» - «Я понесу вас на руках!»
А еще через полгода они поженились.
- Гельмут! – Фреттхен помахал носовым платком и стёр им же испарину со лба. Похоже, бедняга простоял у парадного входа школы достаточно, чтобы изжариться. – Пройдемте, я покажу вам наши лучшие работы.
- Как вам здесь? Нравится?– спросил профессор, спускаясь по разноцветной брусчатке вниз, к набережной.
- О, замечательно! Просто замечательно! Я уже не представляю, что где-то существует зима и слякоть, и грязное метро, неустроенные бомжи и прочие прелести внешнего мира. Отвык, знаете ли.
- Да, вам необыкновенно повезло, Марк. Такая удача выпадает не каждому. Надеюсь, вы сможете оценить это по достоинству и оправдать наше доверие.
- Конечно, конечно, - заторопился Хорёк, - Экола для меня – всё! И семья, и жена, и любовница. У меня ведь никого нет. Родители уже умерли. Меня никто нигде не ждёт, - горько заметил он.
- Иногда это неплохо, Марк. Вы просто не осознаете своего счастья, - криво усмехнулся Верхаен.
- Ну, что вы! Какое счастье в одиночестве…
- Да, хорошенькая подружка вам бы, наверное, не помешала.
- Наверное, - улыбнулся Хорёк смущённо, - но девушки всегда были ко мне равнодушны.
- Печально, печально, - пробормотал профессор, уклоняясь от колючего побега бугенвиллии.
- Ну, вот мы и пришли, - с облегчением выдохнул психолог и смахнул насквозь промокшим платком пот со лба. - Добро пожаловать в нашу главную галерею!
Он с гордостью подвел Верхаена к огромному стенду с золотой надписью: «Лучшие из лучших».
- Вот - это победители прошлого конкурса «Экола – энергетический центр планеты».
- Да, да, хорошо, пусть почувствуют ответственность. Они первопроходцы в оздоровлении и общества, и всего земного шара, - кивнул благосклонно профессор. - Хорошие лица, - добавил он, бегло осмотрев портреты молодых людей, вывешенные на стенде.
- Вы обратили внимание? Никаких фотографий! Все портреты выполнены нашими местными художниками. А скульпторы украшают сады и улицы. Я вам покажу наш сад скульптур.
- Хорошо, замечательно, - Гельмут взглянул на часы, - сад скульптур оставим на потом. Давайте, пройдемся по галерее и - на набережную. Я уже проголодался.
- Конечно, как скажете, - заторопился психолог. – Вот текущая экспозиция, пойдемте!
Верхаен двинулся по светлым залам, осматривая картины. Большие - во всю стену и миниатюрные – с ладошку. Прозрачные, нежные акварельки и многослойные работы маслом. Попадались рисунки карандашом и углем. Несколько залов занимали аппликации и инсталляции, их разбавляли установленные тут и там скульптуры. Все это многообразие воспроизводило Эколу, её узкие улочки, заросшие плющом, нарядную площадь и длинный пляж с медитирующими. Тема медитации была особенно популярна среди конкурсантов.
- О, похоже на вас, Марк, - профессор остановился перед гипсовой фигурой – худой и остроносой, замершей на невысокой подставке в позе лотоса.
- Да, - зардевшись, подтвердил Фреттхен, - это меня изваял наш победитель. Эрик Гудман. Большой талант!
- Ах вот как, - усмехнулся профессор, - что ж, он правильно выбрал модель…
- О нет! Победу присуждал не я! Я лишь член жюри!
- Ну, всё? Всё просмотрели? – сменил тему Верхаен. - Пойдемте, предадимся чревоугодию?
- Нет, еще остались работы к новому конкурсу «Океан и его обитатели». Мы их принимаем в правом крыле. Скоро начнем составлять экспозицию следующего месяца.
- Ну вот, когда составите, тогда меня и пригласите. Пойдемте, Марк. Как вы сказали, называется ваше кафе?
- «Лангуст», - в голосе Хорька еле уловимо проскользнула нотка разочарования.
Поблизости от кафе — слава Всевышнему — не вопили репродукторы. Музыка, доносящаяся со стороны поселка, звучала мягко, приглушенно, не лезла в уши, а создавала приятный фон. Полотняный навес отбрасывал прозрачную тень на плетёные кресла и столики.
– Я, пожалуй, закажу паэлью, - бегло ознакомившись с меню, промолвил Гельмут.
- Превосходный выбор! Я возьму то же самое. А как насчёт закусок? Может быть взять тарелку со всем понемножку? Жареный кальмар, сырные палочки, острые крылышки?
- Можно, - кивнул Гельмут, откидываясь в глубоком кресле.
- Вина?
- Белого, на ваш вкус.
Услужливый официант из работников поставил перед ними высокие бокалы с кубиками льда и бутылку газированной воды. Принял заказ, и вскоре на столе следом за водой появилось вино в темной бутылке.
- В целом, я доволен, - рассказывал профессор обратившемуся в слух Хорьку, - но есть и нарекания. Безусловно, подростковому возрасту присущи экзальтированность, потребность выделиться, даже – бунтарство. Но не до такой же степени.
Фреттхен пошел красными пятнами, но промолчал.
- Что это за повальная тяга к примитивному труду? – продолжил Гельмут, глотнув вина. - Откуда она взялась? Зачем мы вкладываем такие огромные средства в этот проект? Для того чтобы тщательно отобранные таланты деградировали до уровня гастарбайтеров? Пардон, работников?
- Это единичный случай.
- Единичный случай предполагает единственное число, а у вас желающих мести улицы, ковыряться в земле и смолить лодки с каждым днем все больше.
- Это глупость! Подростковая глупость. Ребята шутят. Уверяю вас! Я неплохо знаю каждого из них, мы проводим совместно досуг. Мне доверяют. Вот, на лодке недавно с Джереми катались.
- Джереми… такой скуластый, кудрявый парень? Тот, что спал в коробке?
- Он.
- Как раз про Джереми я и хотел с вами поговорить. Откуда взялась эта коробка? Брак — вот как это называется. И ассоциации его мне очень не понравились. Поработайте с ним дополнительно, Марк. Идеи с рыбалкой тоже надо искоренить. Если вы не сумеете вовлечь его в творческий процесс, нам просто напросто придется с ним расстаться.
- До этого не дойдет, обещаю!
- Я на это рассчитываю, - бросил профессор и развернул салфетку. - Мне бы очень не хотелось терять людей, в которых вложено столько трудов и денег.
Салфетка перекочевала на светлые брюки, а их хозяин придвинул к себе тяжёлую чугунную сковороду – в ней подавалось фирменное блюдо. Полюбовался на натюрморт из даров моря и темного, с золотым отливом риса, с наслаждением вдохнул ароматный парок и принялся за еду.
- Я всё держу под контролем, - заверил его Фреттхен, - ведь я понимаю - за нами стоят огромные средства.
- И не только средства, - невозмутимо добавил Гельмут, цепляя вилкой плотное колечко кальмара, - за нами стоят серьезные люди.
- Да, конечно, - подобострастно кивнул Фреттхен.
- Я ценю вашу понятливость, - профессор великодушно похлопал Хорька по плечу.
Психолог заулыбался и, вооружившись вилкой, принялся выковыривать из риса морепродукты.
(с) Маверик Д., Пераллес С.