Предыдущее http://proza.ru/2016/11/05/126
После того, как спало это напряжение, я захотела более подробно узнать о его намерениях на следующий день, чтобы ночью лучше обдумать своё поведение. Мне хотелось большей физической близости, чем в этот день – несколько поцелуев, коротких объятий и одно прерванное «изнасилование» на мосту никоим образом нельзя было считать «прогрессом». Я отвергла один за другим его планы продолжения ознакомления с городом, посещения музеев и даже предложение поехать на катере в ближайший город – Измаил – на экскурсию. Меня тянуло на пляж. Сладко вспоминала поросший водорослями камень, где я возлежала на нём. И вдруг он предложил:
- Давай попробуем дикий пляж.
Это слово мне очень понравилось, я даже не стала уточнять, что значит «дикий». А вдруг «нудистский»? – так же сладко заныло внутри. Но произнести вслух смелости не хватило.
Согласилась мгновенно.
Вспомнился первый «отчёт» `В` об «интиме», как она разнервничалась, когда первый раз увидела «его» обнажённым. После этого мы трое поехали на нудистский пляж, чтобы привыкнуть к этому «зрелищу». И даже после нескольких посещений мы всё равно пришли к выводу, что «интим» надо начинать в темноте.
Договорились, что он будет ждать меня в скверике в трёх кварталах от дома, а дома я скажу, что поеду на пляж сама. Как тяжело нам обоим было расставаться! Я боялась шевельнуться в его очень скромных объятиях, чтобы ему не показалось, что я хочу уйти, он целовал глаза, ушки, волосы, даже шею, но целомудренно держал меня за талию – и никаких поползновений руками в другие места. Мне даже пришлось попросить его – «сильнее» – когда он сжимал меня в объятиях. И вот я всё-таки решилась повернуться в его объятиях, чтобы предоставить ему возможность положить ладони на груди, но он все-таки расценил это, как желание прекратить затянувшееся прощание. Он слегка отстранился и тихонько спросил:
- Тебе не хочется ещё раз поцеловать меня на прощание? – на что актриса во мне ответила:
- Мне хочется тебя съесть, - а я, подумав, решилась добавить: - Всего.
Он засмеялся и сказал:
- Согласен и клянусь, я не буду больше таким невежливым и не буду больше сопротивляться, как на мосту.
Как я не хотела, чтобы он отпустил меня, но и применить снова «захват», как на мосту, я не посмела.
По возвращении домой на вопрос, где мы были, я почти без ошибок назвала знаменитые одесские места, приведя в восторг тётю и дядю, после чего огорчила их известием, что это, наверное, последняя наша встреча, и завтра я поеду на пляж сама. Тётя, дядя и мои родители стали обсуждать планы, как его задержать со мной, а я, оставив их за этим полезным занятием, приняла душ и улеглась помечтать.
Опять в мечтах сладкая сексуальная часть каждый раз надолго отступала перед необходимостью обдумывать реальность. Задача «развести его» мне уже не казалась лёгкой. Я начала понимать, что я для него пока - доступная подружка без чёткой сексуальной идеи овладеть мною. «Знаний» у него нет не только таких, как у меня, но и вообще никаких.
Что же руководит юношей почти в 18 лет рядом с доступной подружкой вести себя так - болeе, чем целомудренно?
Ничего не почерпнув из «руководств» мамы В, пришлось фантазировать самой. Самым желанным объяснением мне казалось такое – он настолько ценит легко свалившееся на него счастье моей привязанности, что боится спугнуть его поведением, которое я могу расценить, как грубость. Если бы быть в этом уверенной! Но отрава, заложенная в нас мамой `В`, утверждала, что им должна руководить похоть – мужской эквивалент желания у девушки. И его «напряжение» сродни моему. Это не любовь, и нечего надеяться на любовь с первого взгляда. Если она и проявится, то не в 18 лет. Поэтому его надо рассматривать только как «партнёра», предварительно поставив ему «оценку желательности». Если так, то следует понимать, что он, видя «привязанность» (не совсем же он идиот), задумывается над степенью моей «доступности».
Насколько же я доступна? – задала я себе вопрос.
Мне представилось, что ещё три дня назад я была доступна только для лёгкого флирта, щекочущего нервы. А сейчас я точно была готова таять в его объятиях бесконечно. А «отдаться»? Опять «порча», наведённая мамой `В`, пугала. До тех пор, пока мы, девушки, сможем выбирать, нам суждено сравнивать новых партнёров с предыдущими. Мы допустим к себе только тех, которые не проигрывают предыдущим по «оценкам желательности».
По моей «оценке» мне предстоит остаться старой девой: не может существовать более желанный любимый! Значит, придётся не допустить последней близости, если дело дойдёт до этого? Но ведь за три дня во мне произошёл такой перелом намерений, что даже ближайшее будущее уже кажется непредсказуемым.
Смогу ли я остановиться?
А что значит «остановиться»?
Не желать завтрашней встречи?
Как можно не желать того, о чём мечтаешь, к чему сама летишь на крыльях желания? Можно ли остановить своё желание? Как? Попробовать мастурбацию? Попробовала. Это оказалось ужасно – я хотела его, а не мастурбацию! Это мне показалось просто предательством, убийством самой себя, и вызвало возмущение самой собой. И – никакого отзвука изнутри. Продолжать не могла и чуть не заплакала от отвращения. Убрала руки, отдохнула немного. И снова задумалась.
Посоветоваться с мамой В невозможно.
Итак, что ясно бесспорно?
Перед «отдаться» ясно всё.
Но возможно ли остановиться непосредственно «перед»?
Я сама в это не верю. Сколько раз пробовала прервать мастурбацию перед оргазмом, никогда не удавалось. А ведь близость с ним – острее мастурбации. Значит, надо ставить с ним «точку» сегодня – завтра будет ещё тяжелее. Не встречаться больше с ним вообще и выбросить его из головы, чтобы мастурбация снова стала возможной.
Я вышла умыться холодной водой, легла снова, и – всё снова нахлынуло на меня. Если так рассуждать, то, если не ему, я никому не отдамся до свадьбы. А его удержать до свадьбы? Значит, думать о нём, как о муже, а не любовнике? Да, конечно же! Я завтра же готова стать его женой! Но ведь это значит – ребёнок на втором курсе? Но ведь можно предохраняться от беременности! Мы ведь не дети! Он такой умный – он поймёт всё! Он вообще эту проблему может увидеть иначе, чем я.
Я стала успокаиваться, как будто он уже решил эту проблему.
Как же мне вести себя с ним? Ясно – как с моим суженным – поделиться с ним моими проблемами. Но это возможно только в том случае, если он – на самом деле мой суженный. Придётся завтра же поставить его в известность об этом. Как? Я задумалась. Много разных идей разбивались на пути к фразе «Ты мой навсегда?». Наконец, нащупала первый. Надеюсь, он снова спросит: «Не хочешь ли ещё раз поцеловать меня на прощанье?». Я скажу, что уже отвечала на этот вопрос, и не изменила своего желания. А он поклялся не сопротивляться. Если он не отказывается от клятвы, то может считать себя "съеденным", т.е. принадлежащим мне. В обмен я предлагаю "съесть" меня, т.е. принадлежать ему. Я была уверена, что во время ласки, когда он будет держать меня в объятиях, мы сможем «договориться». Тогда решение нашей судьбы будет и в его руках. Если он это примет, то он станет моим суженным, а я – его суженной. Так я и скажу. А там – будь что будет.
В голове установилось спокойствие. Вскоре пришли и другие решения – более простые и не менее надёжные. Например, он часто спрашивал разрешения меня поцеловать, хотя я и предлагала никогда больше не спрашивать. Я же ни разу его не спрашивала. Теперь я скажу:
- Неужели ты ещё не чувствуешь, что я – твоя? Может быть и мне спрашивать разрешения поцеловать тебя?
Конечно, его ответ будет ожидаеым. А отсюда уже один шаг до вопроса «Навсегда?».
Ещё вариант. От моей совершенно естественной и уже знакомой ему фразы «Как мне сладко с тобой!» один шаг до фразы «Я хочу всегда быть с тобой вот так» и вопроса «А ты?».
Я понимала, что это разные варианты объяснения в любви. Единственным недостатком этого было то, что инициатором буду я, а не он. Но, в конце концов, «каждый сам кузнец своего счастья». Можно будет даже обсудить и вопрос обручения до свадьбы. Ведь отдаться, будучи обручённой – это не то, что отдаться, будучи любовницей или вообще никем. И отдаться сразу, как только будет возможно, или объяснить как-то моё состояние и просить помощи против моей природы? А как сказать, что я хочу, чтобы он "овладел" мною, но безопасно?
Успокоенная тем, что эту проблему мы будем решать вместе и обдумав разные фразы, которые я смогу сказать ему, я уснула после трёх часов ночи.
Всё произошло значительно проще, чем я «планировала».
Утром меня не будили, зная, что меня никто не ждёт. Я пришла в скверик на 2 часа позже договоренного времени. Он спокойно меня встретил, спросив только, ничего ли не случилось нехорошего. Я сказала честно, что проспала, потому что до полуночи не могла уснуть, думая о наших взаимоотношениях. Он отреагировал совершенно изумительно. Поцеловав обе мои руки, он сказал, глядя мне в глаза:
- Я тоже, только не мог позволить себе проспать. Теперь нам будет легче думать об этом вместе.
У меня мелькнула мысль просто спросить «Что же думал ты?», но актриса, живущая во мне с детства, спросила лучше:
- Мне будет приятнее, если начнёшь ты, а я клянусь, что потом скажу тебе всё, что передумала я.
Он предложил мне сесть, сел рядом и приложил мои ладони к своим щекам, задумался над моим ответом и, улыбнувшись, сказал:
- Мне будет легче начать, если ты меня поцелуешь.
Я немедленно с чувством поцеловала губы, потом глаза, потом уже начала целовать всё лицо, приговаривая:
- Если тебе тяжело начать, я готова начать сама – я уже не сомневаюсь, что это будет то же самое.
И тут произошло то, что меня и по сию пору удивляет в нём – он начинает подсмеиваться над нелепостями, которые с его точки зрения не имеют право на жизнь.
Он спросил, как мне показалось, с некоторой ехидцей:
- Значит, ты тоже уверена, что послана мне Богом?
Я просто опешила от такого поворота, но великая актриса во мне немедленно заявила:
- Конечно, это он послал меня к тебе и велел никогда не оставлять.
- А что ещё он тебе сказал?
- Он велел передать тебе, что ты теперь навсегда мой властелин и обязан меня любить и лелеять.
- Передай ему, что я принимаю этот тяжкий крест, - засмеялся он, а я схватила его за уши и хорошо отодрала.
О, как легко всё это начиналось, но ни одной моей проблемы это не затрагивало.
А он продолжал меня подкалывать:
- Если я твой властелин, то ты кто мне?
Теперь актрисе уже было легко парировать:
- Я – твоя судьба.
И вдруг он очень серьёзно сказал:
- Мне лучшей судьбы не надо.
Ну как было опять его не расцеловать? А он серьёзно продолжил:
- Я боялся начала этого очень важного разговора. Слава богу, оно позади. Совершенно не таким я его задумывал, но оно получилось значительно лучше. Никакого смысла возвращаться к моему плану нет. Но ты сказала, что тоже как-то готовилась. Если хочешь, давай обсудим то, что ты хотела сказать.
Я над ответом не должна была задумываться.
- Для меня совершенно не важно, что я хотела сказать. Важно, что я хотела, чтобы мы вместе думали о нашем будущем и нашими сегодняшними проблемами. А для этого важно, чтобы ты, как и я, желал, чтобы у нас двоих было одно будущее. Как получилось, что из этого глупого разговора стало ясно, что мы любим друг друга? Я хотела именно этой ясности. Я хотела объясниться в любви к тебе и переживала, что особенно объяснять нечего. Я не знаю, какая другая любовь может быть у меня, кроме этого сладкого страстного желания быть с тобою. Я боюсь, что ты не готов сейчас принять это простое объяснение, как объяснение в любви. Но ты так серьёзно на всё реагируешь, что мне спокойно с тобой. Твои слова, что ты не желаешь лучшей судьбы, чем я, для меня лучше тысяч заверений. Это лучше всего, что я мечтала услышать. Чтобы выразить то, что я думаю о нас, я не могу найти слов лучше, чем "одна судьба на двоих".
- Знаешь, - сказал он, - всё складывается так логично, что это не может быть неправильно. Ты замечательно точно уловила всё, более точно и правильнее, чем я. И о проблемах ты напомнила раньше и лучше, чем хотел сказать я. Кроме того, что мы хотим быть навсегда вместе, всё остальное сейчас против нас. И возраст, и несамостоятельность, и то, что в глазах всех остальных три дня знакомства – нелепый срок для серьёзных решений, и то, что через месяц ты уедешь, и то, что я не могу поехать с тобой, и то, что наши разные специальности мало способствуют единению, и то, что мы не знаем, как всё будет в разлуке.
- Да, мой родной, - сказала я, впервые прижав его руки к груди и наслаждаясь его покорностью и смущением. – Ты прав, но мы вместе и мы не безумные донкихоты, мы не будем бросаться на мельницы. Ты ведь нашёл способ, как мы безболезненно можем быть вместе. Мы так хорошо объяснились сейчас. Помнишь, ты сказал, что самое неожиданное в нашей жизни уже произошло и просто надо привыкать друг к другу и всё новое в будущем мы можем принимать или отвергать согласованно, доверяя друг другу. Что-то ты лучше знаешь, что-то я. Ты несравненно логичнее меня рассуждаешь. Поэтому считаю возможным взвалить на тебя не только наши, но и мои личные проблемы. Часть наших общих ты уже называл раньше, когда убедил меня скрывать наши отношения. Поехали на твой дикий пляж, у нас будет время там наговориться. Я уверена, что нам удастся справляться со всеми проблемами. Мне ничего с тобой не страшно.
В такси мы почти не разговаривали. Пляж был в самом городе, спускаться надо было по крутой длинной лестнице. «Дикость» его заключалась в том, что не было лежаков, лежать надо было на подстилке, положенной на далеко не чистый песок. Но зато были скалки, на которых можно было лежать без соседей, а, значит, обниматься и позволить себе даже большие вольности.
Первое, что я позволила себе, это прижаться к нему сбоку, положить голову ему на грудь и слушать его сердце. А он приспустился ниже и начал целовать меня в губы и глаза. Я улучшила момент и сказала:
- Вот это одна из моих личных проблем – мне безумно хочется наслаждаться близостью с тобой – прямо до потери сознания. А что ты чувствуешь?
Он замер, задумавшись. Потом медленно произнёс:
- Я даже не знаю, как сказать об этом. Но теперь я тоже буду хотеть наслаждаться близостью, которую ты будешь мне дарить. И я чувствую, что могу потерять сознание.
- Мой милый, тебе нельзя терять не только сознания, но и самообладания, которое я уже потеряла. Похоже, что так уж я устроена, что мне труднее сдерживать эмоции, чем тебе. Так что береги меня от самого себя изо всех сил. Ты понимаешь, что я имею ввиду?
Он опять задумался.
- Боюсь, что да. И хорошо, что ты это сказала. Как-то легче в голове стало. Охранять тебя легче, чем думать о том, как тебя завоевать.
- Глупый, я готова была сдаться сразу, как увидела тебя. Просто тогда и мысли о любви не было. Только сейчас я понимаю, что чувствовала Татьяна, и когда впервые увидела Онегина, и через какое-то время, когда писала ему письмо, решив, что она влюблена. Это и есть любовь? Меня тянет к тебе, как, наверное, бабочку на огонь. Быть ближе к тебе, даже если предстоит сгореть. Я не могу с этим справиться сама. Только ты, зная, как это опасно для меня, можешь огонь превратить в безопасное тепло. Пожалуйста, хоть как-то пойми, что я хочу сказать этими словами. Я ночью их еле придумала, чтобы они не показались тебе грубыми. И пожалуйста, не говори ничего сейчас. Помолчи и подумай над моими словами. Нам ещё не раз придётся вернуться к ним.
Он явно был ошарашен этой тирадой. А я, потратив чуть ли не пол ночи на её подготовку, и не ожидала другой реакции.
Горя от солнца, я предложила пойти в воду. Около скалки были камни, и он предложил мне лечь на спину, а он будет поддерживать меня. Потом я повернулась на его руках на живот и охладила лицо в воде. Каждый камушек был виден на дне, и за мелкими рыбёшками, стайками летавшими над ними, не успевали следить глаза.
Я взяла его руку и передвинула под грудь, заполнившую ладонь. Он не отнял её и замер. Я немножко дрожала от своей смелости, но думала только о том, что чувствует он. Встала, придерживая его руку на груди, и внимательно посмотрела ему в глаза. По теории мамы `В` я должна была прочесть там что-то. Какую-то настороженность я, кажется, там углядела, но он спутал всё, поцеловав меня и сказав, как мне показалось, недовольным тоном:
- Так ты не помогаешь мне охранять тебя от меня.
Я удивилась:
- Тебе не хочется приласкать меня?
- Мне не хочется, чтобы ты посчитала и запомнила меня грубым.
- Спасибо, мой родной! Я постараюсь, чтобы ты поскорее начал разбираться, что для меня есть грубость, а что – нет. Я ведь тоже боюсь неосторожности, которую ты можешь не желать. У нас так мало времени познать друг друга до разлуки, что мне уже хочется плакать.
Боже мой, как кратко он умеет высказать так много:
- Знаешь, я не могу представить, что я чего-то могу не желать от тебя.
Ну зачем мне нужна была вся наука мамы `В`?
Я была уверена, что всё, что он говорит – это экспромт, это то, что он чувствует сейчас, в отличие от меня, заготавливавшей и оттачивавшей фразы заранее и произносившей их в подходящий момент.
Очень скоро выяснилось, что он тоже подолгу обдумывал, что и как говорить
мне. К счастью, он признался мне в этом тогда, когда меня это уже только
обрадовало. Если бы я знала это раньше, меня бы это коробило из-за
подозрения в неискренности.
Я уже проголодалась и предложила перекусить тем, что дала мне с собой тётя. Я помирала от смеха, видя с каким страхом он пробует домашнее приготовление моей тёти – прекрасной хозяйки и кулинарки. И я увидела, что ему не понравилось. Опять у меня испортилось настроение. Долго потом я жалела, что применила запрещённый приём:
- Ну вот, а только что заверял меня, что не представляешь, что чего-то можешь не желать от меня.
Если бы я заранеe подумала, я бы ни за что не сказала этого. Его острый язык укротить оказалось невозможным ни тогда, ни вообще никогда. Конечно, мы сразу поцапались.
Он отстранил всё, что я ему дала, и спокойно сказал:
- Ну, во-первых, это не от тебя, а от твоей тёти. Во-вторых, оказывается, ты не так-то уж боишься неосторожности, которую я могу не желать.
Испугавшись, что он ещё что-нибудь выдаст в таком же духе, я прервала его:
- Я тебе говорила об одной своей проблеме, сейчас как раз время сказать о другой – я совершенно не умею готовить.
А он опять очень хитро посадил меня в лужу:
- Ничего страшного – не боги горшки обжигают – придёт время – научимся – и не только этому.
- Ну да! Как бы не так! Научиться готовить, как готовит моя тётя, десятка лет не хватит.
- Ну, знаешь, по разному можно учиться.
Я почувствовала опасность продолжать эту тему, поэтому, поцеловав, заключила:
- Мой родной, для тебя я готова на этот подвиг – с твоей помощью – когда-нибудь потом.
Я с удовольствием слопала всё, полулёжа в его объятиях, и сказала:
- Уф, объелась. Сейчас бы вздремнуть!
Его ответ вышиб из меня всю сонность:
- Пристраивайся на мне, как тебе удобнее, а я постараюсь не шевелиться.
Мне так и хотелось закричать – «Да что ты за дурак такой на мою голову? Ты мужчина, или красивая подделка?» И ответ на этот внутренний вопль ясно проявился у меня в голове «Мне придётся самой делать для себя мужчину из этого телёнка».
Этот печальный вывод подтолкнул меня к началу действий уже в этот же день.
Чего бы я не отдала, чтобы получить совет мамы `В` немедленно! Пришлось изобретать самостоятельно. Начинать без тщательного обдумывания было опасно, как бы ненароком не навредить. Поэтому даже простейшие приёмы соблазнения я начинала с вопроса «а можно ...?» И успех был замечательный! Первый вопрос «можно я положу голову к тебе на колени?» был принят без энтузиазма, зато потом, когда он одевал рубашку перед нашим уходом с пляжа, я попросила носить её навыпуск и не застёгивать пуговицы, чтобы я могла обнимать его тело, а не рубашку, он спросил меня на ушко:
- А можно, чтобы ты не одевала под платье лифчик?
Этот прогресс меня так обнадёжил, что великая актриса во мне сразу отреагировала:
- Конечно, мой властелин, ты должен знать, что любая твоя ласка мне желанна.
Выйдя из раздевалки, я у него на глазах уложила лифчик в сумку.
Теперь мы уже ничем не отличались от любовных парочек, кроме того, что женская их половина без зазрения совести заглядывалась на уже моего М.
Обедом он решил накормить меня в ресторане на их главном Французском бульваре. И там он взял для себя только мороженое. Я, конечно, выразила огорчение, что он остаётся голодным, на что он отшутился: «Ты ешь больше, потом я съем тебя». Из ресторана мы вышли через бульвар вниз в парк со странным названием «Луна-парк» (с ударением на первом слоге). Почти все скамейки были заняты парочками и нам пришлось немало походить, пока мы нашли подходящую уединённую скамейку.
И тут судьбе было угодно показать его мне с новой стороны – очень привлекательной для девушки. Только мы начали взахлёб целоваться, как два каких-то молодых лоботряса решили поглумиться над нами. Надо сказать, что я была ужасная трусиха – меня могло напугать даже неожиданное мяуканье котёнка. Конечно, у меня душа ушла в пятки от страха, а он в ту же секунду схватил их за воротники и так столкнул их головами, что они оба отпали. Увидев, что они больше не представляют дла нас опасности, он перенёс меня через кусты в более уединённое место и туда же перенёс тяжеленную скамейку. Поставив скамейку, он так смешно встряхнулся, сбрасывая напряжение, что я рассмеялась, и сразу же бросилась ему на шею. Так сладко было, прижавшись к нему и, заглядывая в глаза, спросить:
- Как тебя наградить за этот подвиг?
И услышать радостное:
- Как я исполняю свою обязанность охранять тебя?
Великая актриса не заставила себя упрашивать произнести гениальную фразу:
- Если ты так же исполнишь обязанность лелеять меня – ты заслужишь самую главную рыцарскую награду – моё сердце, и вот тебе залог.
Мой поцелуй довёл меня саму до совершеннейшего экстаза.
И вдруг этот хитрец произносит не менее гениальный ответ, о котором я и мечтать не смела:
- О, это, наверное, самая заковыристая проблема на свете. Если принцесса не поможет рыцарю тайными подсказками – ему суждено погибнуть в этом лабиринте. Будь же моей Ариадной.
Так слова – просто красивые слова (от которых предостерегала мама `В`: «как огня, берегитесь сладких речей») очень быстро ввели нас в «грех» (как она и предсказывала).
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/11/05/237