ВИОЛА ТАРАЦ - http://www.proza.ru/avtor/musiktatjana - ПЯТОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ВЕРНИСАЖ 33» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
Как-то так случилось, что я умерла. Сначала я испугалась, а потом почувствовала такую лёгкость, что мой испуг с такой же лёгкостью улетучился в какие-то неведомые дали. Я улетучилась тоже. Но только в дали вЕдомые. ВедОмые к тебе...
Почему-то я оказалась сидящей в твоей комнате в моём шуршаще-соломенном кресле. Я удивилась: неужели кресло умерло тоже? А то как бы оно так легко оказалось в этих вЕдомых и ведОмых далях вместе со мной? У тебя.
Ты сидел за компьютером ко мне спиной, которая в какой-то момент резко напряглась. Не поворачиваясь, ты неожиданно спросил: «Тэтти?» Я весело рассмеялась и ответила: « Ага! Тэтти!» Правда я успела удивиться - как это ты спиной почувствовал моё присутствие? Или это прошуршало моё кресло? А почему оно прошуршало? Разве оно не привидение? А кто тогда я? Но тут ты резко развернулся ко мне и взглянул прямо в глаза. Ты увидел меня? Мне стало ещё веселее. Всё это было так похоже на наши противовзглядия на моей веранде. Я в шуршащем кресле за одним концом стола, ты – за другим. А между нами свечи, много свечей – днём незажжёных, вечером полыхающих на перехлёсте наших взглядов. Я люблю смотреть на тебя в упор. И ты это выдерживаешь. Ты много чего выдерживаешь. Особенно мои идиотские вопросы. Помнишь, когда мы расставались, я спросила тебя: «Какую часть сонаты для арпеджионе Шуберта ты бы сыграл на моих похоронах?» Дура...
Я очень люблю «Арпеджионе». Ты тоже. Или это ты любишь «Арпеджионе», а я тоже. Вообще-то правильнее было бы сказать: «Сонату для для арпеджионе и фортепиано». Но это длинно и мы любим просто «Арпеджионе», музыку, написанную для уже несуществующего инструмента. Умершего? Наверное... Инструмент умерший, а музыка такая живая-живая... Вот и я как-то умерла, а такая живая. Или я исчезла? Наверное исчезла – ведь похорон нет. И ты не играешь никакую из трёх частей. На моих похоронах. И мне это так нравится. Не люблю похороны. На них даже живые цветы какие-то мёртвые. А я сейчас живая. Очень. Главное очень воздушная, всёпронизывающая. Вот и сейчас с лёгкостью могла бы вспорхнуть к тебе на колени, чтобы теребить твою шевелюру и задавать глупые вопросы. Но не хочу. Мне нравится сидеть напротив тебя и любоваться твоим недоумевающим видом. Улыбаюсь. Ну ещё бы не улыбаться! Теперь глупые вопросы задаёшь ты. Ну откуда мне знать как я оказалась у тебя! Может быть захотела? Да! Захотела! Ведь теперь всё так легко: захотела - оказалась...
Кажется ты начал что-то понимать, потому что взгляд твой погрустнел. А что ты начал понимать? Ты подходишь ко мне и гладишь мои волосы. Двумя руками! Ты так всегда делал, когда глаза мои наполнялись слезами. Тогда я утыкалась в твой живот и заходилась рыданиями. А теперь я смеюсь. Я – Радость. Это ты меня так назвал. Только раньше я была Радостью Прерываемой Рыданиями, а теперь я Радость Беспрерывная. Без начала и конца. Радость...
Я беру тебя за руку и тащу на улицу. Мне очень хочется гулять с тобой по твоему городу. Твой город особенный. Он полон тайных смыслов. Я и сама сейчас тайна. Правда бессмысленная. Но тайна! Потому что невидима. Но ты меня видишь. Почему-то. В былые времена, когда я ещё не умерла, ты, даже не видя меня, чувствовал моё присутствие. По запаху. Странно. Тем более, что к запахам ты не особенно чувствителен. Наверное потому, что особенно чувствителен ко мне. А чувствителен ли ты к моим прикосновениям? Теперь? Всё так изменилось, с тех пор, как я умерла. Боюсь спросить тебя чувствуешь ли... Да ладно! Внушу себе, что да – чувствуешь!
Ты придерживаешь меня за руку и говоришь, что мне надо одеться потеплее – на улице почему-то снег, хотя июнь, а я босиком и в том самом лёгком «арпеджионовом» платье, в котором я под звуки этого самого «Арпеджионе» вбежала к тебе на веранду. Тогда я пренебрегла своим соломенным креслом, плюхнулась к тебе на колени и, подобно звукам «Арпеджионе», обволокла тебя всего. Ты почему-то не задохнулся и назвал меня Арпеджионе. Потом ты дал название всем трём частям нашего сонатного сосуществования друг в друге: «Встреча», «Пребывание», «Расставание». И тут же предложил: «Давай будем всегда расставаться как в третьей части - переполняясь радостью от предстоящей встречи...
Тогда под звуки первой части «Арпеджионе» я влетела к тебе на веранду тоже босиком. Ты так же боялся, что я замёрзну... Ау! Теперь я в другом измерении! В босоноговом! Могу босиком ступать по снегу и не мёрзнуть. А могу вообще не ступать, а парить. Но мне хочется идти с тобой по твоему многосмысловому городу, держа тебя за руку и осмысливать неосмысливаемое – нас и город...
Мы идём. Я тихо смеюсь – ещё не привыкла, что меня слышишь только ты. Для других я неслышимо-невидимая. Мою обнажённую спину прикрывают две длинющие тканевые полоски, шлейфом тянущиеся за мной по белому снегу. Что-то они мне напоминают... А! Спущенные струны! Когда я ещё не умерла, ты их натягивал на себя и на меня так, что ткань трещала бы по швам, если бы швы были! Ты закручивал их вокруг нас, стягивая в узел. В гордиев узел. Тогда этот узел тебя выдал – тебе тоже больно, когда, подчиняясь какой-то высшей драматургии, кто-то, разлучая нас, рубил по живому. По нам. Впрочем, как ты утверждаешь, разлук мы не знаем, потому что уже давно шагаем в друг друге... И всё же ты натягивал концы шлейфа как струны, грозящие сорваться при первом же прикосновении. Почему? Пытался тщетно продлить мгновение? Удержать неудерживаемое? Предотвратить неминуемое? Сорвать нас в бездну? В неразлучательную. Или надеялся, что на этот раз твой узел окажется не гордиевым, а значит неразрубаемым...
А сейчас эти струны расслабленным шлейфом волочаться следом за мной босоногой. Но уже не по снегу, а по ступенькам храма. Мы спускаемся в бездну. В «Глубокую темницу»! Я давно уже выучила это название на твоём непростом языке, но сейчас не выдаю своих познаний - не хочется чтобы тайные смыслы твоего города рассмысливались и расстайнивались. Тем более теперь, когда я сама тайна. Даже для самой себя тайна. Я всё ещё не поняла кто я теперь. Привидившееся тебе привидение, или привидение настоящее? Скорее привидение и такое, и сякое. Разное. И несуразное тоже. Вон как усердно, не по-привидениевски, след в след за тобой, спускаюсь по ступенькам в «Глубокую темницу» , о которой столько мечтала... А могла бы просто повиснуть в пространстве, щадя обнажённость своих ног. Ау? Ты слышишь? Я кто?
Мне нравится этот «след в след» за тобой по ступенькам «Глубокой темницы». Ты впервые привёл меня сюда, когда я ещё не умерла. И даже ещё раньше. Может быть когда ещё не родилась. Тогда я только-только начала постигать её глубину и ещё не знала «Арпеджионе» и других бездн, в которые не спускаются, а срываются, или бросаются...
Мы возвращаемся. Поднимаемся по ступенькам вверх. Опять я следую за тобой. Мой длинющий шлейф цепляется за что-то несуразное. Кажется за меня. Шлейфовые струны натягиваются до предела, начинает звучать «Арпеджионе». Все 3 части подряд. Шаг за шагом. Неразлучно. След в след. Меня, обвившую тебя всего, ты вновь, не задыхаясь, называешь Арпеджионе. Затихающее финальное арпеджио ля-мажорного трезвучия устремляет меня вверх, и я исчезаю. Струнный шлейф моего платья аккордовым фортиссимо недолго красуется в объективе твоих глаз, и, цепляясь за пиццикатное проведение второго аккорда на piano, следует за мной. Исчезает тоже. Пауза. Фермата. Бездна.
Первое, что тебе бросилось в глаза, когда ты вернулся домой, было моё шуршаще-соломенное кресло, одиноко стоящее в центре твоей комнаты. Когда арпеджио на diminuendo растворяло меня в пространстве «Глубокой темницы», оно не успело рвануться следом за мной. Или рвануться не захотело. Шурша моим смехом, оно пиццикатно цепляет тебя при всех твоих перемещениях по комнате. Издевается? Ты даже не пытаешься его немного отодвинуть. Зачем? Его слышишь и видишь только ты. Пусть издевается! Всего себя отдавая экзекуционному креслу, ты устало опускаешься в его шуршащие объятия. Закрываешь глаза. Пытаешься осмыслить неосмысливаемое - моё неожиданное появление и исчезновение. Впрочем, ты давно всё понял. Понял то, о чём только сейчас догадалась я, когда наблюдала за тобой откуда-то. Из бездны наверное... Я стала Арпеджионе! Когда умерла. Всеми тремя частями. «Встречей», «Пребыванием» и «Расставанием»...
Не грусти. Это не разлука. Только пауза. Правда ферматная. А это всё-таки не вечность. Продолжительность ферматы определяет исполнитель. Ты. А может быть и не определяет. Потому что фермата финальная. А значит ведущая в вечность. Оооо! Запуталась. Лучше я подойду к тебе, ты меня распутаешь, погладишь мои волосы двумя руками. Нет! Это я поглажу твою голову двумя руками и поздравлю с сегодняшним днём. Почему? Не знаю. Просто хочется. Мне нравится сегодняшний день. Такой арпеджионово-глубокий...Не нравится только то, что я не уверена, что ты действительно ощущаешь мои прикосновения, а не воображаешь, что ощущаешь. Мои прикосновения стали такие невесомые... Но что-то мешает мне подойти и даже вспорхнуть к тебе... Не кресло... Фермата! Финальная! Я растерянно замираю в своём таком бездонно-невесомом Нигде, вопрошающе протягивая руки к тебе, сидящему в своей комнате в несуразном кресле, шелестящем мною. Вечность? Или подвластная тебе фермата? Ну да ладно. Всё. Пока. Не грустить будем вместе...
15.06.2016, Арпеджионе.