Англия моими глазами. Ч 1. Тяжелый путь за границу

                «Англия моими глазами»  

               
                Предисловие

         Представляемое уважаемому читателю творение представляет собой документальные дневниковые записи удивительных событий моей жизни лета 1990-го года. Первая его часть под названием «Тяжёлый путь за границу», была написана в том же девяностом году осенью в студенческом общежитии Ленинградского университета, в котором я получал второе, уже гуманитарное, высшее образование, и выслана в редакцию еравнинской районной газеты «Улан Туя» в Бурятию. Там она и была опубликована в декабрьских девяти–десяти номерах по полной странице с продолжением.

Прилетев домой на зимние каникулы с учёбы на спецфакультете  названного университета и зайдя в редакцию моей районки, я спросил тогда  уважаемого мной редактора Станислава Дмитриевмча Убеева, о том, как воспринимается моими земляками публикация. Ответ меня поразил!

- Геннадий! Пиши скорее продолжение! У нас за счёт твоей Англии подписка газеты на 1991-ый год выросла в два раза!

А мои ближайшие друзья из соседнего бурятского села Гонда, семья Зундуевых, приехавшие ко мне в село Погромнинское-Комсомольское в гости, на тот же вопрос ответили.
       - Читаем, как «Рабыню Изауру! Давай скорее продолжение, люди ждут.

Как вы помните, уважаемый читатель, а если, кто не знает, то поясняю, что телефильм «Рабыня Изаура» был первым захватывающим бразильским сериалом, заставлявшим буквально всю нашу страну усаживаться тогда у экранов своих телевизоров. По популярности, его не переплюнул ещё ни один из последующих, уже «мыльных» сериалов. В «Рабыне Изауре» же этим «мылом», не смотря на большое количество серий, тогда ещё и не пахло.

Окрылённый такой оценкой и вернувшись в Питер, вернее в существовавший тогда последний год город Ленинград, я ускорил написание завершающей, второй части рукописи о моём уже непосредственном путешествии по Великобритании, о множестве событий и приключений, связанных с ним, о моём участии с докладом в четвёртом Всемирном конгрессе советских и восточно-европейсих исследований. Вторая часть получила название «Встречи на туманном Альбионе»…

       В конце апреля 1991-го года я с успехом защитил дипломную работу, тема которой была необычна как для ленинградского, так и для московского университетов, где, имея свободный график посещения занятий, я тоже, часто приезжая, слушал лекции лучших экологов нашей страны. Называлась тема так: «Прямое общение с природой – ведущий фактор экологического воспитания детей». То есть я научно обосновал и защитил то, чему посвятил большую часть моей прожитой жизни – горный туризм и его мощное воспитывающее воздействие на молодежь и, особенно, на школьников. По нескольку раз в году организовывал, готовил и проводил горные походы детей в Саяны, на Хамар-Дабан, в Баргузин. Президент Красноярского отделения Академии наук Хлебирос Рэм Григорьевич, проездом присутствовавший на первых защитах студентов нашей группы, сразу же предложил мне быть у него аспирантом.

Но жизнь диктовала своё: надо было жить, растить дочерей в моей далёкой Еравне, и я улетел домой.

     Через пару лет я спохватился и написал письмо секретарю нашего спецфакультета Кате Рычковой с просьбой связать меня с Хлебиросом. Появилось желание и возможности для заочной аспирантуры. Ответ от нее пришел только через полгода и, откуда бы вы думали, - из Милана! Катя сообщала, что вышла замуж за итальянца, уехала в Италию и ничем мне оттуда помочь не может. На этом и закончились моя не особенно настаиваемая попытка хождения в науку. До этого уже было два подобных предложения по аспирантуре в геологоразведке.

      Возвращаясь в Ленинград, зашёл в Улан-Удэ в редакцию популярной тогда газеты «Молодежь Бурятии» и предложил копию моей, от руки написанной,  «Англии моими глазами». «Пусть - подумал я -  не только еравнинцы, но и жители всей республики узнают о жизни другой страны, другого народа без купюр, прикрас и политики».

       Редакция мне тогда отказала в публикации, ссылаясь на то, что я нарушил журналистскую этику, подавая им уже опубликованную в районе работу. Не зная о таких тонкостях, я нашёл тогда Владимира Гомбожаповича Митыпова,  моего любимого бурятского писателя, с которым судьба свела меня за год до этого и как раз в связи с Великобританией. Поясняю…

…Осенью, 1989-го года, на первой очень представительной  международной конференции  по проблемам Байкала (восемь стран – участниц), организованной и проводимой иркутским Лимнологическим институтом в посёлке Листвянка, я, участвовавший со стороны общественности Бурятии, встретил там известного английского писателя, эколога и публициста Джона Стюарта, которого и пригласил в первый же вечер через пять минут знакомства на фуршете ко мне в гости в Бурятию, в мою родную Еравну. И, не смотря на многочисленные препятствия и приключения, та поездка, достойная отдельного описания, состоялась.  После недельного пребывания в нашем красивейшем озёрном крае Джон вернулся со мной самолётом в столицу Бурятии, где мы и познакомились  с Владимиром Гомбожаповичем и даже имели полчаса прямого эфира на бурятском телевидении. Никогда не забуду слова Митыпова, сказанные им тогда на всю республику в защиту Байкала.

     - Если мы, наше поколение, ничего не сделаем, чтобы заложить основы для сохранения Байкала, то нас проклянут наши потомки и мы перевернёмся в своих гробах!

      Сильные слова, ничего не скажешь! После телепередачи, за чашкой кофе, там же на студии, он мне сказал, что если будет нужна помощь, чтобы я обращался к нему напрямую. Вспомнив это, я и нашёл его квартиру недалеко от площади Советов и постучался в неё не без внутреннего волнения: ведь сейчас вновь встречусь с автором уникальных «Ступеней совершенства» и «Долины бессмертников».  Но Митыпов, выслушав меня и посмотрев на пачку исписанных листов рукописи, сказал, что помочь мне ничем не может, так как только что серьёзно переболел…
      
     На этом и закончились тогда мои попытки опубликовать впечатления от почти месячной поездки по Великобритании.
   
      Конечно, в наше время поездками за границу  никого не удивишь. Но, тем не менее, мне думается, что читателю интересно будет узнать о том, с каким трудом, пройдя через невероятные испытания во времена, когда только-только приоткрылся железный занавес, отделявший нас от всего мира, мне удалось вырваться из существовавшего тогда последний год Советского Союза и почти в свободном режиме внимательно и не торопясь,  познакомиться с жизнью людей страны Туманного Альбиона, побывать в его основных городах, пожить в разных по социальному статусу семьях, познакомиться с деятельностью ряда университетов, школ и даже участвовать в огромном Всемирном конгрессе ученых.
 
     А теперь без серьёзных изменений привожу перепечатку из еравнинской районной газеты того, распахнувшего передо мной мир, путешествия. К той публикации на страницах нашей, хранящейся в моём архиве и уже пожелтевшей от времени районки, будут вставками добавляться фрагменты, впечатления и выводы, которые по известным причинам я не мог тогда помещать. Итак – в путь, уважаемый читатель.


Газета «Улан Туя», орган еравнинского райкома КПСС и районного совета народных депутатов, №147 (6675) за 8 декабря 1990 года.

               
                "Англия глазами нашего земляка"               
    «В одном из сентябрьских номеров наша газета сообщала об участии преподавателя Комсомольской средней школы  Г. Ефиркина в IV Всемирном конгрессе Советских и Восточно-Европейских исследований в Великобритании.

     Геннадий Ефиркин – страстный защитник природы, много лет занимается туризмом, увлекая за собой юных. Одержимый благородной идеей, он много времени и сил отдаёт подвижническому движению за чистоту экологии. Как, наверное, заметили наши читатели, Геннадию Витальевичу неплохо удаётся публицистика.

     На Всемирном конгрессе в Англии наш земляк выступил с докладом «Проблемы перестройки школьного образования Бурятии». Сейчас Геннадий Витальевич учится на курсах экологии в Ленинграде (информация не верна, так как это был спецфакультет того Ленинградского госуниверситета по психологии, социологии и экологии)  Как и обещал, он отправил в редакцию статью, где подробно рассказывает нашим читателям о поездке в Лондон и участии в работе конгресса.

     I. Тяжёлый путь за границу

       Перед тем, как начать рассказывать о своей поездке в Великобританию в июле этого года, немного предыстории.
               
                Предыстория
     В октябре прошлого, 1989 года, я оказался на первой подготовительной международной конференции по созданию международного центра по проблемам Байкала. Оказался, можно, сказать, случайно и не случайно. Случайно, потому что о проведении такого представительного международного форума узнал буквально за несколько дней до его начала. Не случайно, потому что вопросы экологии занимали меня уже длительное время, и на конференцию я ехал с определенной целью.
 
        Буквально дней за пятнадцать до этого я, методист по туризму и краеведению районного дома пионеров и школьников, во время проводимого мною обучающего семинара-похода для учителей нашего района побывал в центре Восточных Саян на знаменитых Шумакских источниках. Это место в Бурятии считалось и считается святым с древнейших времен. Более ста горячих минеральных ключей на одном квадратном километре на слиянии Левого и Правого Шумака, голубые ели, особый микроклимат!

Источники обладают большой целебной силой и излечивают людей от многих болезней. В доказательство этого на многих из них стоят богатые жертвенники, возраст которых больше сотни лет. Люди, в основном местные, не верили, что исцеление наступало естественно, от природы, и щедро одаривали эти ключи…
 
        Впервые мне довелось прийти сюда лыжным походом почти двадцать лет назад с группой студентов из иркутского политеха. И тогда, в феврале 1974-го, сбросив рюкзаки, мы стояли завороженные фантастическим видом курящейся долины. И сам воздух, казалось, был пропитан священной тайной…

И что же? Страшная разительная перемена произошла за эти неполные двадцать лет! Ни высокие и опасные перевалы, ни глубокие ущелья не удержали нарастающие потоки туристов. Груды гниющего мусора на территории ключей, разграбленные жертвенники! А иностранного мусора было больше всего. Банки со знаками зарубежных фирм встречались даже в воде.

(Вставка. В те дни конца сентября восемьдесят девятого Республиканская станция юных туристов, находившаяся тогда в центре Улан_Удэ, на Коммунистической 16, проводила конференцию, на которую я приехал от Еравнинского района. Кроме районных делегатов на ней присутствовали приглашённые учёные из улан-удэнских вузов, а так же председатель первой тогда и единственной общественной организации в Бурятии, «Экомир Байкала» Зяблицев Саша, мой однокурсник по иркутскому политеху, работавший тогда в геологоуправлении. Когда нас распустили на обед, Саша, сказал мне, что ему здесь скучно и что он не хочет зря терять время и уходит. Но уходя из конференцзала на втором этаже, приостановился и сказал мне как бы между прочим:

- Знаешь, я в субботу еду в Листвянку на международную конференцию по Байкалу. Съедутся лимнологи из США, Англии, Китая, ещё откуда-то… Меня мгновенно интуитивно пронзило и я взмолился:

- Возьми меня с собой!

На что Саша спокойно ответил: «Поехали…»
Пожалуй, это и было отправной точкой в последующей  цепи  невероятных  событий, совпадений и везений до самого моего появления на одном из железнодорожных вокзалов Лондона через каких-то десять с небольшим месяцев…

Я с большим трудом, после обеда того дня убедил руководство своей республиканской конференции командировать меня в Листвянку для того, чтобы обратиться там к ученым, представителям восточно-европейских стран с тем, чтобы они, в свою очередь, обратились в своих странах в турфирмы, занимавшиеся горным туризмом в нашей стране с призванием бережного отношения к нашим уникальным и неповторимым местам природы. Последним аргументом, перевесившим какую-то боязнь, стало моё заявление о том, что обращаться там буду на английском языке, так как им владею.

Колебания моего республиканского начальства прекратились и я вернулся домой в Еравну. Собравшись и одевшись поприличней, получив командировку от РайОНО на международную конференцию в Листвянку, первого октября я  выехал в Улан-Удэ, где на железнодорожном вокзале с купленными билетами меня поджидал мой друг студенчества Саша Зяблицев. В Иркутске, куда мы прибыли ранним утром 2-го октября 1989-го года, быстро добрались до автовокзала и, почти без задержки выехали в Листвянку. Найдя гостиницу, стоявшую в живописном месте берега Байкала недалеко от истока Ангары, мы зарегистрировались как делегаты от общественности Бурятии и получили прекрасный номер на двоих.

Ближе к вечеру мы уже познакомились с приехавшей из Улан-Удэ на двух УАЗиках делегацией  наших учёных из БНЦ (Бурятский научный центр). Запомнились сразу тогда только трое: Ирина Урбанаева, Владимир Федорович Белоголовов и Викулов Валериан Евгениевич, вице-президент Бурятского научного центра СОАН, руководитель делегации. Уже надвигались сумерки, когда представители делегаций были приглашены на рабочее совещание по регламенту конференции в здание Лимнологического института, в его конференцзал на втором этаже. Сложилось так, что на совещании не оказалось ни одного переводчика: не успели подъехать из Иркутска. И было интересно смотреть на умные, но ничего не понимающие, лица больших чиновников, слушавших вступительную речь на безупречном английском директора ЛИНа Грачёва, организатора и руководителя этой конференции, и последовавшее затем  бурное общение всех представителей на  том же  языке. Мне, в основном, было всё понятно  и я переводил все обсуждаемое  по их просьбе моим землякам. После установления регламента Михаил Грачёв пригласил всех на фуршет в банкетный зал столовой, находившейся выше гостиницы и все начали спускаться вниз на выход из института. Задержавшись с покупкой книги Галазия «Байкал в вопросах и ответах»,  продаваемой тут же в коридоре, я вышел на улицу и в вечерних наступающих сумерках на углу здания института увидел небольшую группу людей. Подойдя к ним, я узнал всю нашу бурятскую делегацию. В центре импровизированного круга стоял Викулов и под порывы прохладного ветра с Байкала, придерживая свою шляпу, глухим голосом произнес в этот момент следующие слова:

      - Нас никто здесь не собирается слушать. Мы можем хоть сейчас уезжать. Никого не интересуют проблемы влияния суши на Байкал….

      Вслед за его словами наступила напряженная тишина. Лишь слышался шум ветра и шорох листвы, не совсем еще облетевшей с находящихся рядом  деревьев.

      И, как будто кем-то подтолкнутый, я сделал шаг поближе ко всем  и  спросил:

      - Уважаемый Валериан Евгеньевич, а могу ли я сейчас на фуршете задавать представителям всех делегаций вопрос о том, правильно ли поставлена эта конференция, если в будущем Центре не будут учитываться вопросы влияния суши и атмосферы на озеро Байкал?

Викулов, чуть подумав, ответил:

      - Можешь. Ты – не наш.

       Все, включая Шапхаева Сергея Герасимовича, депутата Верховного Совета СССР от Бурятии, специально прилетевшего на эту конференцию из Москвы и стоявшего с земляками, это услышали. И мы направились на фуршет.

        В те времена первых международных конференций, не знаю как в центре, но в Сибири наше русское гостеприимство зашкаливало за  край.  Длинный ряд столов под белоснежными скатертями в просторном банкетном зале был заставлен на всю внушительную длину по центру высокими фужерами с каким-то супер вином, рядом с ним также во всю длину ряды бокалов пониже, затем еще ниже. Затем по бокам от центра  пошли несколько рядов рюмок с коньяками и водкой. Все это выглядело красиво и завораживающе. Ближе к краю этого длинного стола, также по бокам от центра, симметрично были наставлены всевозможные блюда корейской кухни, фрукты и открытые бутылки напитков, которых я тогда еще нигде не видел в продаже (шел, напомню, 1989-ый год).

Мы с Сашей, никогда не бывав на подобных мероприятиях, стали у стенки. Зал постепенно заполнялся людьми делегаций разных стран. Слышна была только английская речь. Довольно большой, более 30-ти человек, оказалась делегация из США, примерно столько же было англичан, меньше канадцев и китайцев. Были представители и других стран, в которых находились большие и малые озера. И почти у всех входивших, особенно у мужчин, при виде такого богатейшего стола в удивлении  поднимались брови, а у некоторых вырывался возглас, на русском языке означавший «Ого!».

И все эти иностранцы, включая женщин, смело подходили к столу, брали фужеры или рюмки, накладывали в подставные блюда понравившееся им из пищи, вставали рядом с кем-нибудь знакомым, начинали выпивать и закусывать, ведя в это же время беседу. Зал постепенно загудел. Тут и мы с Сашей решились и повторили то же самое. Первый глоток супер вина, которого я тоже до этого нигде не встречал, придал немного уверенности и я, помня о своих словах там, на углу Лимнологического института, начал знакомиться и  расспрашивать некоторых иностранцев о том, как они считают, правильно ли поставлена, конференция, призванная основать международный центр по изучению проблем озера Байкал, если на ней не  будут обсуждаться вопросы влияния суши (Бурятии) и атмосферы на него. Ну, а воду то ведь можно доизучаться до того, что и спасать потом будет нечего (съехались, как я тогда понял, в основном лимнологи). И все эти иностранные ученые, как один, говорили, что это неверно, что надо изучать все в комплексе… И тогда я их просил задавать эти вопросы руководителям конференции.

        Смотрю, в углу зала стоит Сергей Шапхаев и с переводчиком (молодые парни из иркутского иняза только что подъехали) о чем-то тоже серьезно говорит с ученым из Китая. Подойдя, я с удовлетворением понял,  что говорят о правильности постановки конференции… Увидел и Белоголовова Владимира Федоровича, тоже обрабатывавшего какого-то иностранца… Оказалось, что мою идею подхватила основная часть нашей бурятской делегации….

И на следующий день под давлением иностранных ученых, все доклады  ученых из Бурятии, отражавших влияние суши и атмосферы на Байкал, были включены в программу конференции и отдельным абзацем были выделены в заключительном меморандуме того мероприятии).

       И на этой конференции, в первый же день на вечернем приеме, который был дан организаторами, встретил английского писателя Джона Стюарта. Отсюда все и началось…

      … Высокий, с типично шотландским, слегка вытянутым лицом, с седой шевелюрой и удивительно живыми и добрыми темно-коричневыми глазами, он буквально наткнулся на меня в шумной, гудящей разноязычной толпе того фуршета. Улыбка, извинение и вежливый ответ на мой вопрос, кто он. Его сносный русский оказался лучше моего сносного английского, и мы перешли на русский. Джон Массей Стюарт, житель Лондона, свободный писатель. Эту конференцию использовал, чтобы лишний раз побывать в Сибири, на Байкале. Помогли друзья из ЮНЕСКО. И когда, узнаю, что виза у него до конца октября (конференция была со 2-го по 7 октября) говорю:
      - Джон, я приглашаю Вас посетить мой дом в далеком районе Бурятии. Будьте моим гостем.
 
      Джон, чуть не поперхнувшись каким-то кушаньем, уставился на меня своими умными глазами, в которых в первый момент отразилось неверие: «Уж не ослышался ли?». И, в этом был весь он, тут же последовало согласие.

      Надо сказать, что я тогда совершенно не представлял, что для этого необходимо было разрешение ОВИРа. И не только Иркутского, но и Бурятского.

(Вставка. Дело было в том, что на территории республики было тогда размещено много ракет средней дальности и  Бурятия была закрытым регионом для посещения иностранцев. Это было следствием напряженных до этого отношений с Китаем.).

Но на конференции оказался народный депутат Верховного Совета СССР от Бурятии Шапхаев Сергей Герасимович. Проблемы Байкала и байкальского региона, его будущее, давно стали предметом его деятельности. С этим он и прилетел из Москвы, выкроив время…

      Он и помог получить визы и в Улан-Удэ и в далекую Еравну. И полностью поддержал меня в моей задумке показать писателю без всяких прикрас простую деревенскую жизнь, рядовой полу бедный совхоз, рядовую, давным-давно требующую сноса, среднюю школу, ряд соседних сел и, наконец, саму природу Еравны - озера, леса, реки.

(Вставка. На четвертый день конференции с утра делегация ученых Бурятии исчезла из Листвянки! Вся, включая УАЗики. Но с ними исчез и Джон Стюарт! Накануне вечером меня пригласили в номер Викулова и вместе с двумя пожилыми бурятскими учеными учинили разборку…

-Ты знаешь КОГО ты пригласил!
   
        - Человека - говорю…

- Да это знаменитый английский писатель, эколог, публицист и путешественник! Кто за него будет платить???

Меня заело и я им ответил:

- Пусть я разорюсь со своей маленькой зарплатой, но этот Джон посмотрит у меня в Еравне все!

Тут у моих собеседников зашевелилась совесть и они начали обсуждать где и как найти деньги.  В черновую смету расходов, которую вел сам Викулов, обсуждалось даже примерное количество бутылок вина, которые потребуются. (Сейчас то я понимаю, что у ученых Бурятии тогда просто не было опыта принятия у себя иностранных гостей). По завершении подсчета меня с Сашей Зяблицевым попросили остаться на конференции до конца с тем, чтобы привезти им потом заключительный   меморандум. Все доклады делегации были уже прочитаны и они уехали…

Примерно к обеду того дня, когда был перерыв в конференции и все прогуливались на улице, ко мне подошли двое людей в черных костюмах и вежливо пригласили пройти с ними под навес.  Там я увидел сухощавого, но еще крепкого пожилого человека, раскинувшегося вальяжно в наклонном кресле и окруженного представительного вида людьми.

Первым и единственным вопросом его было:

- Кто ты такой?

       Я представился. На его лице выразилось недоумение. Он оглянулся на стоящих рядом и властным голосом мне произнес:

- За Джона - ГОЛОВОЙ отвечаешь! 

       И сделал знак рукой, означавший, что я свободен. Я отошел и спросил одного из молодых людей в черном костюме кто этот человек. Он ответил, что это Коптюг, председатель СОАНА (сибирского отделения академии наук) из Новосибирска. Позже до меня дошло, что высшие круги науки рассчитывали на «моего» Джона Стюарта, на его публикации в Европе и в мире о Байкале и об этой конференции (Прим. Позже, во время начавшейся в нашей стране перестройки этот Коптюг был одним из десяти, кажется, человек в президентском Совете М С Горбачева, как и Валентин Григорьевич Распутин, с которым я тоже был лично знаком. Это отмечаю не ради хвастовства, а как интересные  факты порой невероятных пересечений в моей судьбе, которым не уставал удивляться).

Еще четко помню, как на всех заседаниях конференции, в столовой, в вечерних посиделках участников в баре всегда присутствовали определенного вида молодые люди с очень внимательными лицами, которые профессионально и почти незаметно оказывались возле групп, ведущих беседы или о чем-то спорящих, и незаметно и  внимательно слушали. Мы с Сашей насчитали таких четверых… Как нас кто-то позже предупредил это оказались  «слухачи» из спецслужб тогдашнего времени. И, конечно, надо было четко следить за своими мыслями вслух…

Конференция продлилась еще несколько дней. Было много интереснейших выступлений как иностранных, так и наших, советских ученых из Иркутска, Новосибирска, Москвы, Ленинграда, Киева… Были вечера общения в баре…

Мы с Сашей решили побольше прорекламировать нашу Бурятию. Оба мы были с геологическим образованием и захватили с собой красивые образцы минерала халцедона из личных коллекций. У Саши были с собой  цветные слайды красивейших видов республики. Нашли и диапроектор в Лимнологическом институте. И каждый вечер приглашали в наш номер представителей английской, американской и других делегаций. Обычно заполнялся весь номер. И мы показывали там наши слайды с моими пояснениями и дарили в конце встречи свои камни в качестве сувениров… Все участники таких встреч были довольны простым неформальным общением и относились к нам с большой симпатией. Может быть только тем людям из спецслужб мы приносили большое беспокойство: они ведь не могли прослушать наше общение… Хотя последующие события в поездке с Джоном ко мне в район, затем по Улан-Удэ и в Иркутске, показали, что они слышали тогда практически каждое наше слово и в номере…Да, а от предлагаемых иностранцами нам долларов за наши сувениры мы категорически отказывались. За это тогда можно было и сесть…

В предпоследний день той конференции была организована увлекательная экскурсия на двух кораблях по Байкалу с высадкой и знакомством с музеем первых ученых, исследователей озера-моря, в поселке Большие Коты.

Наконец, получив на руки копию заключительного меморандума, мы с Сашей выехали в Иркутск. Саша остался по делам еще в городе, я же вечером сел на поезд в Улан-Удэ. Приехав туда утром и пройдя по виадуку на ул. Борсоева, я первым делом с переговорного пункта позвонил домой супруге. Сообщил, что сегодня возвращаюсь и что буду не один, а с английским писателем! Повесил трубку и, конечно не знал, что моя супруга Вера от последнего сообщения там пришла почти в шок. Когда отошла от него, то развила  бурную в доме деятельность, результаты которой я с Джоном увидел тем же вечером. Но, по порядку.

После переговорного на улице Борсоева, я прошел до площади Советов и ровно к 10-ти утра, по договоренности, подошел к центральной библиотеке им. Горького (сейчас Национальная библиотека). Только подошел ко входу, как рядом остановилась автомашина «Волга» и раздался голос Шапхаева С.Г.: «Геннадий, быстро в машину, опаздываем на самолет…»

В машине сидел улыбающийся Джон и какой-то журналист. Когда тронулись, Сергей наставительным тоном продолжил: - За Джона отвечаешь полностью. Через пять дней он должен вернуться в город…- и еще что-то насчет здоровья гостя, его безопасности и прочее. Не прошло и получаса, как мы, зарегистрировавшись, вылетели в Еравну на чехословацком 12-ти местном самолете Л-412. Он был наподобие наших знаменитых кукурузников, которые летали тогда под закат советской жизни на многих местных авиалиниях, но были гораздо комфортнее.

Прилетели в Сосново-Озерск. В аэропорту вопреки ожиданиям нас никто не встретил, хотя Сергей Герасимович сказал, что местные власти и милиция предупреждены. На попутке мы с Джоном добрались до моего свояка Коли Пузырева, работавшего в то время вторым секретарем райкома комсомола. Кстати, попытка Джона в аэропорту Сосновки сфотографировать самолет была жестко пресечена простым заправщиком – «Нельзя!». Джон был в полном недоумении и сказал мне, что он фотографировал во всех аэропортах мира. Почему здесь, в глухомани, нельзя, осталось для него и для меня  загадкой.
                Николай, увидев меня в калитке ворот, радушно пригласил к собранному как раз обеду. Но когда я сказал, что не один, а со мной иностранец из Лондона, очень смутился, закашлялся и не знал куда деваться. В таком же страшном смущении была и его жена – сестра моей супруги, Люда Пузырева, работавшая тогда помощником прокурора. После обеда, когда неловкость и смущение немного прошли, я попросил Колю отвезти нас в село Комсомольское, где проживал. Это около 30 км от райцентра. Что и было сделано.

Дома, в деревне, когда мы вошли с Джоном  из сеней на кухню, я был в шоке! Просто от того, что не узнал своего маленького уютного дома: все сверкало чистотой и красивыми узорами новых шторок и занавесок. Как оказалось, Вера после моего утреннего звонка из Улан-Удэ, собрала своих сестер и чуть ли не с побелкой навела такую красоту!

  Я прошел в зальчик, вернулся и громко сказал при стоявшем в дверях и улыбающемся Джоне: - Вера! Раз в год теперь привожу в гости иностранца!...

Сколько же было еще встреч, смешных и просто анекдотических эпизодов во время его пребывания в селе, в поездках по району, на огромной пресс-конференции в районном Доме Культуры, организованном комсомолом, не сосчитать!
  Например, как то мы прогулявшись по деревне, вернулись к дому и я открыл входную калитку. На крыльце дома увидел свою, когда то прибившуюся кошку, увезенную по моей просьбе свояком три месяца назад ближе к райцентру и выпущенную в лесу. У меня уже было свое такое домашнее животное и супруга больше не пожелала. Тем более, что она уже успела окотиться и котята тогда  уже подросли. Когда я увидел вернувшуюся за 25 км ту прибившуюся  кошку на крыльце нашего дома, то охнул от удивления. Джон спросил  « В чем дело?». Я ему честно рассказал всю историю. Он был огорчен моей в его понимании жестокостью и спросил о том, разве у нас не делают операции кошкам, чтобы не было котят. Я  ответил, что у нас женщинам-  то не делают, как на западе, что уж говорить о кошках. Он покачал головой: - О чем только  думает ваш Горбачев и ваше правительство? Ведь это же женское здоровье и здоровье нации… У них было уже это в порядке вещей, когда уже запланирована семья и женщинам не надо портить свое здоровье на всевозможные контрацептивы . Конец вставки).
               
     И все удалось! Хотя меня не покидало чувство неуверенности в исполнении задуманного до самой посадки в самолет в Улан-Удэнском аэропорту. Все осуществилось в самом наилучшем виде! Даже природа, казалось, пошла навстречу. На удивление все время стояли тихие, солнечные и теплые дни.

     Джон впервые в жизни жил в небольшом доме с русской печкой, мылся в простой бане, ел простую деревенскую пищу и задавал тысячи вопросов.
Вообще его пребывание в нашем селе Комсомольское (Погромное) требует отдельного рассказа. Невозможно кратко изложить сотни мелких штрихов, впечатлений, которыми он делился со мной обо всем увиденном; наконец, просто анекдотические случаи.

(Вставка.  Например, первый. Привел Джона в школу. Как раз была перемена и мы прошли сразу в учительскую. Учителя все чинно, каменные, сидели в рядок на диване, стульях. Я на английском стал представлять гостю всех предметников и он, приветствуя,  жал каждому руку с поклоном. Наконец, мы повернулись к директору школы Полине Анатольевне Хонгоровой, сидевшей отдельно за столом. Представил и ее. Рукопожатие, поклон. Развернулся и…не увидел в учительской ни души, словно ветром всех сдуло. Вот до чего все были закомплексованы!

        Второй. На третий примерно день нашего пребывания в Еравне райком комсомола организовал прессконференцию с Джоном Стюартом в районном доме культуры. Народу набралось полный зал. Джон кратко рассказал о себе, своей деятельности, я переводил. Затем более полутора часов он отвечал на вопросы из зала. Когда все завершилось, английский гость спросил меня про туалет. Я проводил. Когда он вышел из общего туалета возле нашего ДК в Сосновке, его округленные глаза выражали такое шоковое удивление, что он едва мог произнести мне следующее:                - Гена!! Если ты хочешь приглашать к себе иностранцев, - в первую очередь ту-а-ле-ты! - последнее слово было произнесено чуть не со стоном.
Не помню, было ли мне стыдно, но потом, там, в Англии, я нигде в общественных и всегда бесплатных туалетах не видел нашего обычного безобразия. И даже на загородных дорогах, вдоль трасс, туалеты сияли всегда чистотой и запахи в них были как в парфюмерных магазинах).

        По возвращению из Еравны я считал себя обязанным сопроводить Джона до конца, т. е. откуда пригласил – до Иркутска. Несколько дней в Улан-Удэ были насыщены до предела. Его интересовало буквально все, как и в Еравне. И медицина, и наука, и охрана природы, древние памятники. Была масса встреч. И с представителями фонда Байкала и с руководством БНЦ и МЖК, на телевидении, с первыми лицами города и много других. Кроме того, много поездок: на место английской миссии в Новоселенгинск, исторические места в окрестностях города… Каждое утро у гостиницы нас ожидала одна, а то и две «Волги»…

(Вставка. Из пребывания в Улан-Удэ также с десятками всевозможных случаев хочу отметить несколько.
…Только-только по прилету из Еравны мы разместились в лучшей тогда гостинице «Октябрьская», прозванной в народе «партийным бункером» за не совсем удачную архитектуру и за принадлежность ее коммунистической элите – обкому КПСС, как прозвучал звонок от председателя правительства – Саганова Владимира Бизьяевича. Когда я взял трубку, там раздалось властное и не терпящее возражений: «Срочно с ним ко мне!». Было понятно, что и обо мне ему тоже доложили.

      - Ничего себе – подумал я,-  какая же оказывается, Джон, важная птица, раз его сразу приглашает первое лицо Бурятии. Сообщил Джону и спросил, что, может быть, он хочет отдохнуть, может, попозже сходим. Там было рядом, через площадь. На что Джон ответил, что пойдем обязательно и сразу и что для него чем больше встреч, тем лучше.

В гигантском кабинете Саганова в два ряда стояли первые лица республики и, кланяясь, приветствовали, жали руку Джону и….мне. Я был очень смущен тем, что меня принимают на равном уровне с Джоном, но позже освоился. Словом, был прием, было изысканное застолье. Потом это повторилось у мэра Улан-Удэ Кукшинова, у ректоров ВУЗов, в БНЦ и еще много где. Случайно или нет, но сложилось так, что  Джон оказался вообще первым иностранным туристом в Бурятии, закрытой, повторяю, в то время для посещения иностранцев. Вот с ним и носились все, как с писаной торбой. А я вроде как уже его друг! Словом,  проехавшись, образно говоря, «на хвосте» Джона я тогда посмотрел столько и такое, чего бы не увидел и за всю свою жизнь. Прежде всего – жизнь той элиты Бурятии изнутри. Не буду утомлять читателя подробностями, но о паре тогдашних эпизодов в Улан-Удэ, расскажу.

На другой  день нас пригласила  на вечер к себе домой третий секретарь посольства США Джейн Флойд с мужем, тоже Джоном. Она проживала тогда на месте нынешнего торгового комплекса «Столичный» в двухэтажном особнячке, прозванном в народе «хрущевским домом» в небольшом парке. Там еще Никита Сергеевич Хрущев останавливался, когда посещал Бурятию. Джейн с мужем со стороны США тогда руководила контролем за демонтажем и вывозом средних ракет, согласно договору ОСВ-2 (ограничение стратегических вооружений).  С Китаем напряжение уже спало. А книги Джона она читала и знала его.  Помню, что мы с ним провели в кругу их семьи прекрасный вечер. Был хорошо обставленный стол с хорошими напитками. Ее муж, морской офицер, правда, излишне часто наполнял наши рюмки виски, на что супруга ворчала… В общем, навеселе, среди ночи мы с моим другом пешком возвращались в гостиницу. Было тепло от приема и погода тоже стояла теплой. Когда поднялись на площадь Советов Джон остановился и слегка замедленным языком сказал мне. - Генья-а! Я в Англии – такой маленький человек, а тут, в Бурятии, я – посол!- и, улыбаясь, поднял вверх указательный палец.

Хорошо запомнилась поездка в Новоселенгинск, где Джон взял землю с могилы английских миссионеров Сталибрассов, живших там во времена Петра 1, чтобы на родине вручить эту землю их потомкам).

     И, наконец, вылет в Иркутск. Если в Улан-Удэ Джону помогали очень многие люди, то в Иркутске мы были одни. И несколько дней до вылета его в Новосибирск, мне пришлось полностью обеспечить его программу, т. е. все, что он, захотел увидеть.

      Сделать это было не трудно, т. к. Иркутск почти родной город. Здесь учился и здесь много друзей. Они и помогли. И тут тоже я не уставал поражаться  разнообразию его интересов. Это были и ледоколы «Байкал» с «Ангарой», сделанные когда-то на судоверфях Англии, и различные институты Академгородка, и неформальные молодежные экологические движения, и многое другое. Например, надо было видеть, с каким волнением, дрожащими пальцами он листал древние рукописи об английских путешественниках в редком фонде библиотеки госуниверситета, как внимательно фотографировал  фирменное литье английского города Нью Касла на деталях внутри ледокола «Ангара»…Мои товарищи как-то собрались на одной квартире в мкр-не Первомайском и пригласили нас для знакомства. Прошла интереснейшая встреча с показом слайд наших походов во всех горах Союза, с песнями Высоцкого, Окуджавы, Визбора под гитару и просто с открытым общением с человеком другой культуры. И мы с Джоном тогда приехали в отель «Ангара» далеко за полночь. Гостиницы «Интурист» тогда еще не было.
 
       И вот, наконец, наступил  последний вечер. Домой мы вернулись, как всегда, глубокой ночью и еще долго беседовали обо всем, что было днем. Где-то он что-то не понял, где-то что-то упустил из информации. Все это утрясалось, фиксировалось. Это стало у нас уже нормой – далеко за полночь делать вот такое резюме дня. И вдруг он спросил:

  - Гена, а ты не хотел бы побывать у меня в Великобритании?
Я, удивившись, просто даже такой возможности, ответил:
   - Джон, честно говоря, для меня это звучит фантастично!
Он же, улыбнувшись своей обезоруживающей полудетской улыбкой, договорил:
   - И принять участие в конгрессе, который будет у нас следующим летом в июле. Это конгресс Советских исследований. Приедет очень-очень много людей, ученых со всего мира. Я думаю, что тебе это будет интересно. И я думаю, что в секции «Образование и культура» людям будет интересно послушать человека из далекого сибирского села, работающего в школе.

Я не нашелся, что ответить, т. к., сами понимаете, поездка с Джоном, близкое общение с ним порядочное время, итак для меня было уже фантастикой, а тут – Великобритания!

       Ничего я не ответил Джону в тот последний вечер, но утром, перед отъездом в аэропорт, Джон заставил меня кратко изложить свою биографию и сказал, что постарается все сделать. В условленное время за нами заехал директор Института Земной Коры из Академгородка с корреспондентом АПН и мы проводили нашего гостя на самолет в Москву: виза Джона уже заканчивалась.
Вот, собственно, предельно кратко, предыстория моего путешествия в Англию, которое состоялось и тоже было не менее интересным.

Предыстория поближе

     Хоть и сказал мне на прощание Джон, что постарается все устроить, да как-то не верилось, не укладывалось в голове. Никогда и не мечтал съездить за границу, а тут – на тебе – прямо в Англию, в самый что ни на есть настоящий Лондон! Это сейчас, когда все это произошло, когда пробыл там почти месяц, и не только в Лондоне, но и в других городах, поселках, на конгрессе, длившемся неделю, все кажется простым и естественным. А тогда – нет.

     Где-то в начале ноября я послал ему письмо со своими фотографиями о том, где и как он побывал у нас. Под новый, 1990-ый год, получил ответ и огромную посылку медикаментов и одноразовых шприцев для сельского фельдшерского пункта. Скажите, что может быть благородней и гуманнее, чем бескорыстная помощь, особенно медикаментами? В письме он запрашивал, что бы я хотел посмотреть в Англии. Я ему ответил –« Всё!»

(Вставка. И все равно в возможность поездки не верилось до самого получения вызова. И этот вызов – приглашение был мною получен в январе 1990-го. На фирменном бланке, заверенном коллегией адвокатов Лондона, на английском языке говорилось, что Джон приглашает меня, как своего друга, посетить Великобританию летом 1990-го года и что все расходы по пребыванию там берет на себя. Не успев отойти от впечатления (впервые полученный вызов за границу!) я получил второй вызов. В нем дословно тоже на английском языке и тоже на фирменном бланке  было написано: «Дорогой мистер Ефиркин. Вы приглашаетесь на IV Всемирный конгресс Советских и Восточноевропейских Исследований, который состоится с 21-го по 26 июля 1990го года в г. Харрогейт (Великобритания), с темой доклада «Проблемы перестройки образования в Бурятской АССР». Председатель конгресса доктор Морисон». (После кое-кто из районной администрации меня долго при встречах в шутку называл «мистером»). У меня аж дух перехватило, когда увидел слово «перестройка». Подумал, что дело пахнет политикой (на нее у меня была и есть всегда устойчивая аллергия). Но следующее слово «образования» (перестройка образования) сняло напряжение.

Вызовы получил. А что же делать дальше? Не идти же мне в свой районный отдел образования и в райотдел милиции. И поехал я в свою столицу Улан-Удэ! В Доме Правительства поднялся на этаж министерства образования. Министр Намсараев Сергей Дашинимаевич оказался на месте и мне сразу удалось к нему пройти до начала приема. Посетители, правда, были, но если сидеть в очереди, то можешь и за день не попасть. Тут решает небольшая напористость, а вставшая секретарша уже не успевает тебя выгнать из открытой двери в кабинет министра. Да и дело то было небольшое.

Поздоровавшись, я положил перед ним приглашение на конгресс и дословно перевел. Сергей Дашинимаевич, изменившись в лице, перевел взгляд с бумаги на меня, удивленно спросил:

- Ты кто такой?!

- Методист Дома пионеров по туризму и краеведению из Еравны – докладываю. - Министр задал еще несколько вопросов - где, что и как, помолчал  и сказал:
- Что ж, будем звонить в Москву, узнавать, можно ли нам с тобой поехать?
Не смотря на персональный вызов, он даже в мыслях не допускал, что на Всемирный конгресс докладывать об образовании республики может поехать человек, стоящий на самой низшей ступени образовательной иерархии…

       - Зайди через недельку…- добавил он и, нажав кнопку звонка вызова секретаря, показал, что разговор закончен.

Я вышел из кабинета озадаченный -  что же делать? Следуя логике, надо было подаваться к высшим силовым органам, то есть в МВД республики. Ведь от них в конце концов и будет зависеть выпустят меня или нет из Советского Союза. От друзей и знакомых, побывавших в те советские времена за границей в социалистических странах я слышал, что это дело очень хлопотное и связано с большими проверками всей твоей родни до третьего колена!

Спустившись с площади Советов на проспект Победы, дошел до красивого здания МВД Бурятии. В ОВИРе (отдел виз и разрешений) меня приняла сама начальница Татьяна Петровна Никорова. Когда она выслушала подробную историю о Джоне Стюарте, о вызовах и моих первых хождениях в городе, то сказала буквально следующее.

- Ты никогда не поедешь в Англию от нашего минпроса! Не дадут!  Но я сама очень хочу, чтобы ты там побывал! Сделаем так: у себя, в Еравне, получай загранпаспорт по частному вызову, а в Москве с визами пусть тебе поможет твой Джон.
 
И она выдала мне точный адрес и телефоны английского посольства в Москве. Сейчас, анализируя то подготовительное время к уникальной поездке в страну Туманного Альбиона, я прихожу к выводу, что та Татьяна Петровна в ОВИРе стала первым отзывчивым, принявшим доброе участие в моем деле человеком, в той последующей цепочке встреч и пересечений с подобными людьми, позволившими в конечном итоге осуществиться задуманному…

Вернувшись домой в Еравну, я подал в наш райотдел милиции в Сосновоозерске заявление на загранпаспорт и послал запрос в посольство Великобритании в Москве. Если из посольства вместительное ответное письмо пришло через неделю-полторы, то проверка моей прожитой жизни, всех родственников по запросам милиции для получения загранпаспорта длилась месяца два. Письмо было вместительным из-за высланной посольской анкеты в двух экземплярах, состоявшей из 5-6 листов. Заполнив все пункты, я отправил ее в Москву. Оставалось ждать визу. Через пару с лишним месяцев, уже  в мае, сам начальник нашего Еравнинского РОВД вручил мне первый в районе заграничный паспорт с пожеланием успехов в поездке. Надо сказать, что у себя в районе весь мой круг знакомых с благосклонностью  относились к моей предстоящей поездке. В отделе образования, правда, пожилые сотрудницы и сама заведующая Долгор Цыдыповна поглядывали на меня с некоторым страхом, когда позже я попросил выдать мне командировочное удостоверение на конгресс в Великобританию! Я же страховался и до самого выезда с Белорусского вокзала в начале июля того года меня не покидали сомнения в осуществлении, как казалось мне, фантастического предстоящего путешествия!

Кроме командировочного от районного отдела образования (позже оно было  заменено на командировочное удостоверение от министерства образования – министр в конце пошел навстречу и даже оплатил мне самолет до Москвы и назад), у меня была документально подтвержденная командировка от общественной организации МЖК г. Улан-Удэ (молодежно-жилой комплекс). Этот МЖК под председательством Хаданова Юрия, с пониманием отнесся к моему предложению установить для них в Англии связи с английскими молодежными организациями.

Нужные полномочия и документы от них (включая командировочное удостоверение) были получены. Мне выдали всю необходимую информацию, проспекты, документы на русском и английском языках. И даже хороший рекламный видеофильм о Байкале, который позже, уже там, играл немалую роль при встречах.
 
Забегая вперед, скажу, что все обязательства с обеих сторон были тогда выполнены: мне с помощью Джона, удалось тогда встретиться с Союзом студентов-лейбористов и еще рядом английских моложенных организаций. Контакты были налажены и позже, как мне говорили, состоялся обмен группами.

Это была вторая моя подстраховка для успешного выезда из страны. Я думал, что чем больше наберу полномочий отсюда, из Бурятии, тем это лучше сработает в Москве при получении виз. Ведь никакого опыта и элементарных знаний в этом деле у меня тогда, да и у моих друзей, даже высокопоставленных (председатель МЖК), не было: никто не бывал в капстранах.

Третьей подстраховкой у меня была командировка от небольшой организации при редакции газеты «Молодежь Бурятии», которой руководил мой пишущий друг-геолог Тишин Игорь).

В одном из своих писем Джон просил меня попробовать организовать для конгресса фотовыставку о Байкале и Бурятии. Здесь выручил принцип «не имей сто рублей, а имей сто друзей». Я вспомнил о Петре Поначевном, большие фотографии которого однажды увидел год назад в телестудии республиканского телевидения. Проводилась запись предновогоднего, своего рода туристского «голубого огонька». Мы тогда с товарищами с периодичностью раз в месяц готовили и проводили на бурятском телевидении свою передачу клуба путешественников «Хамар Дабан» по аналогии с союзной передачей Юрия Синкевича.  Петр же Поначевный  сопровождал эту телепередачу своими фотоработами. Они меня поразили своим высоким мастерством. Ощущения, мысли, возникавшие при просмотре, невозможно было передать словами. Особенно удавались ему портреты поморов и пейзажи различных мест Байкала. Было совершенно понятно, что Петр – большой фотохудожник.

   И я обратился к нему в кратком письме с предложением выставиться на Всемирном конгрессе. Сначала он отнесся к нему с некоторым недоверием, но потом согласился. И представил для Харрогейта большую фотовыставку своих работ, около сорока штук. Совершенно бескорыстно! Хотя из-за нехватки времени, работал над ней ночами, чтобы успеть до моего отъезда.

    Забегая вперед, скажу, что выставка на конгрессе имела большой успех. Мне приходилось часами рассказывать ученым разных стран (посетителям выставки) о Байкале, Бурятии об авторе работ. Руководство конгресса выслало Петру благодарность и выразило желание видеть его с фотовыставкой на следующем конгрессе советских исследований. Позже он сообщал мне, что к нему заезжали наслышанные о нем иностранцы с заказами.

         Неожиданно в мае мне вернули из посольства Великобритании, высланные туда необходимые анкеты для получения визы. В сопроводительном письме консул Ее величества сообщал, что для получения на выезд в Соединенное королевство необходимо лично явиться в посольство. Это очень уменьшало шансы в осуществлении поездки, так как времени уже оставалось мало.

Когда обратился в агентство «Интуриста», выяснилось, что я уже практически не успеваю с билетом на Лондон на начало июля. Так меня проинформировали работницы агентства на заявку бронирования места на поезд. Но все-таки приняли ее и направили в Москву. Здесь мне была не совсем понятна половинчатая функция несомненно нужной и необходимой организации. Оказывается, они только могут лишь забронировать какое-то место на поезд, самолет, причем за очень большое время заранее, а выкупать это место все равно надо лететь самому в Москву.

Ну ладно, заказали, послали, только ведь уверенности-то никакой, что у меня будет эта бронь и я выкуплю ее в Москве! И тут я спросил, заведующую «Интуристом» Малацагаеву Б.Д. о том, что нельзя ли, чтобы кто-то мне в Москве купил билет до Лондона заранее. Она ответила, что, наверное, можно.

Рассчитав по времени, что в Москве раннее утро – я позвонил туда человеку, которого никогда не видел в жизни. Но он – большой друг Джона, который сообщил мне его координаты с тем, что я мог бы получить от него помощь, если понадобится. Это был пожилой профессор из МГУ. Я представился и объяснил свою ситуацию. Он, записав данные моего паспорта, обещал помочь.

И, что удивительно, этот человек, никогда меня не видевший и не знавший, убивает два дня в международной железнодорожной кассе на Петровке и покупает билет на мое имя на 9 июля! О чем и сообщил после открыткой.  Это был первый из целой серии московских барьеров, которые надо было тогда преодолеть, чтобы состоялась эта поездка. Уважаемые читатели, уточняю, что билеты там продаются при наличии паспортов и виз в них. Но могут продаваться по письмам международных организаций. Что и использовал этот человек.

         Параллельно со всем этим я собирал материалы для своего сообщения по проблемам перестройки в школьном образовании. Проблемы эти сейчас настолько очевидны, что видны, так сказать, невооруженным глазом. Выводы можно сделать и на основе анализа существующего положения в своем, Еравнинском районе, а нужные цифры по республике мне приготовила наш территориальный инспектор в минпросе Шаманская Л Г, смелая, открытая и доброжелательная женщина. Конечно, она тоже была вначале шокирована тем, что на Всемирный конгресс с докладом собирается ехать какой-то всего лишь сотрудник районного Дома пионеров, а не министр…

Время летело стремительно. И, в третьей уже поездке в город, к сожалению, мне опять не удалось увидеть министра народного образования Бурятии: только что ушел в отпуск. Огорчение прошло, когда в отделе кадров минпроса мне вручили приказ о разрешении участия в Конгрессе в английском городе Харрогейте и об оплате проезда до Москвы и обратно. Это означало, что министерство заинтересовано в этом международном форуме, а в остальном, по линии школьного образования, надо будет действовать так, как разговаривал еще прошлой осенью с Джоном Стюартом. Написал ему просьбу о посещении, знакомстве со школами в городах и сельской местности.

Наконец, все точки над «и» были расставлены, сборы, как всегда, в последнюю ночь, перед автобусом до Улан-Удэ, и второго июля я вылетел ночным рейсом в родную столицу.
Не могу не поделиться с читателями этими последними предотъездовскими днями в Москве. Может, это кому-нибудь пригодится.

                Последняя предыстория

Итак, в Москву прибыл второго июля. Впереди – семь дней на оформление всех виз и покупку обратного билета. Сдав вещи в камеру хранения аэровокзала, выезжаю в посольство Великобритании, что находится на набережной Мориса Тореза, что почти напротив Кремля через Москву-реку с тыльной стороны самого посольства, расположенного на территории бывшего сахарного завода. Как и было написано в письме консула, обхожу всю территорию посольства и, выйдя из переулка на площадь Ногина, остолбенел; огромная, в несколько тысяч человек толпа народа роилась у двойного, тройного металлического ограждения перед деревянными воротами и в нище высокой стены! Это ограждение образовал своего рода волчатник, в котором дежурил большой наряд милиции. Чтобы попасть на эту площадку, нужно было пройти лабиринт из металлических стоек. Помню, такие лабиринты в армии. Здесь они были предназначены отнюдь не для тренировки быстроты и выносливости, а для сдерживания огромного количества людей, поддержания порядка. На площадке прохаживался молодой джентльмен с мегафоном и, с трудом перекрывая гул толпы, что-то выкрикивал. Я медленно с растерянным видом, подходил к этой массе людей. Вдруг из нее вынырнул человек с пачкой каких-то бумаг в руках и спросил меня:

- Ты, наверное, частник, за визой?
Я кивнул головой.

- Тогда записывайся в список, - и, порывшись в листах, нашел тот, который был заполнен наполовину.

-Т-э-эк-с! Будешь 2345-ым. Ясно? Отмечаться завтра, в 9 утра. – И исчез.

Смущенный этой четырехзначной цифрой, стою, соображая, что же она значит. Ко мне подходит женщина и, узнав, что я только что записался, толкует:

- Ну, месяца через полтора, не меньше, очередь твоя подойдет. Я, вон, каждый день езжу из Тулы отмечаться. Месяц уже, а сама – из Красноярского края с севера. Отпуск большой, а все равно придется брать без содержания. К родственникам еду. Вон и дочка со мной мотается.

Я посмотрел на маленькую, курносую девчушку, на женщину с ее усталыми, потухшими какими-то глазами и, тут только дошло, что это действительно так! Люди живут здесь и ждут месяцами, чтобы пройти в эту заветную калиточку в воротах, сдать документы на оформление визы! Как узнал после, многие бросают это дело сразу, многие не выдерживают, прождав недели.

И эту картину можно было тогда наблюдать во всех посольствах. Особенно много было почему-то людей в посольство ФРГ. Да, а кому надо, естественно, наживаются на этом. Тут же в толпе, через подставных, конечно, лиц, мне сообщили, что «виза сегодня» стоит один кусок (тысяча рублей)! Кругло и сердито! Есть деньги – и сегодня же окажешься за заветной калиточкой. Как просто!

Поскольку никогда не имел свободных «кругленьких» сумм, я ушел оттуда. И здесь, уже в который раз, я вспомнил добрым словом Джона.
Он заранее сообщил мне фамилии и телефоны людей, к которым надо обратиться и которые «вели» всех советских, приглашенных на конгресс в Харрогейте. Мне нужно было только связаться с ними, что я и сделал на следующий день и в тот же день виза уже стояла в паспорте. Но врезались в память несколько моментов, о которых хочу рассказать. Несколько стрессовых ситуаций, стоивших немало нервов.

 (Вставка. От посольства я сразу же поехал в торговое представительство Великобритании на Кутузовском проспекте. В почти пустом помещении представительства за стеклами сидели несколько молодых сотрудниц. Мне нужна была Натали Тодд, о которой писал Джон. Дежурный показал ее окошечко и подойдя к нему, я остолбенел! За прозрачным стеклом сидела девушка – точная копия  Наташи Виноградовой, двоюродной сестры моей супруги в Бурятии! Ошеломленный я молчал, пока английская Наташа меня не спросила о цели моего прихода. Первым делом я ей сообщил об увиденном удивительном факте. Она рассмеялась. Затем я ей рассказал всю свою историю, о которой коротко она уже знала от Джона Стюарта. Разговор был очень доброжелательным. В конце она написала мне номер телефона секретаря отдела виз в посольстве и дополнительно – записку своей подруге – сотруднице отдела виз с просьбой помочь. И мы расстались.

Переночевав у взрослого сына моих друзей – геофизиков из Бурятии, утром  я приехал к главному входу в посольство со стороны Москвы реки. Обратился к большому наряду милиции, состоявшему из офицеров в белых кителях с просьбой сообщить по такому-то телефону обо мне. Они отказали в этом, потому что не имели  права звонить в посольство… Не так далеко стоял телефон-автомат и я смело там набрал написанный вчера Натали номер. На русском языке приятным женским голосом после моего сообщения, мне сказали чтобы я ожидал у главного входа. Подошел. Милиция уже не гонит, поскольку узнали,  что сейчас за мной придут. Вскоре показался невысокий средних лет полный  негр, который подошел к закрытым воротам с той стороны. Милиционеры меня спрашивают, что это, наверное, за тобой? Я же ответил, что должна быть женщина, помня в телефонной трубке женский голос. Но тут негр показал над головой свою ладонь и на ней я увидел коряво написанную пастой мою фамилию на английском языке EFIRKIN.
- Это я ! – крикнул негру и меня пропустили, конечно, сначала проверив паспорт. Негр произнес «Go with me…(пойдемте со мной)» и повел по территории посольства. Я спросил его «Вы, что – англичанин?» На что он с улыбкой кивнул утвердительно. Потом, находясь уже там, я увидел, что в Англии проживает не только значительное количество негров из Африки, но и много выходцев из других стран)

На следующий день из главного входа в посольство вышел человек, их сотрудник, и провел меня, как и было договорено, в консульский отдел. Прямо к вагончику, стоявшему в арке стены, перед воротами, в которой  была та глухая калитка, которую я видел вчера с обратной стороны, с площади Ногина. Услышал я и знакомый гул толпы за воротами с регулирующими криками в мегафон. Провожавший поставил меня в очередь (было 2-3 человека) к первому окошечку, одному из трех и, попрощавшись, ушел. Когда он провожал меня и ставил куда нужно, никого из работников этой службы рядом не было. Как только он ушел, вдруг эта калитка открылась, и вместе с несколькими очередниками зашли наши, советские, двое крепких молодых парней. Они молча подошли ко мне и, выведя из очереди, потребовали все бумаги, которые я, приготовив, держал в руках. Не глядя в них, взяли с двух сторон за локти и решительно потащили к калитке, чтобы выкинуть, образно говоря, за нее. Я уперся, вырвался из рук, громко потребовал объяснений. Схватили снова – тащат. Кричу.

- У меня приглашение! Письмо!
- Знаем мы эти письма! У всех письма. Вызов, наверное, частный.
- Да нет! Приглашение на конгресс!
- Все равно – в порядке общей очереди.
- Да вы что! Очумели тут что ли! Это же значит, что я не смогу никогда поехать, хоть завтра же возвращайся домой!
  Тащат, почти не слушая. И тут вспомнив о записке, я закричал, что у меня записка от  торгпредства.
- Кому? – спрашивают. Я наугад показываю окошечко.

Записку взяли, а самого все равно пока выпроводили.
Задом, стараясь, не оглядываться, делаю шаг за калитку. Только встал, слышу… бегут. Какие-то две разъяренные дамы хватают за пиджак, за руки, пытаются оттащить меня от той калитки с криками:
- Кто ты такой (ругань)!
- Мы тебя не знаем!! Как пролез?!
-  Вот крикнем сейчас мужиков и они тебе покажут, как без очереди лезть!
Чувствую, что женщины взвинчены до предела, и действительно, настроены решительно.
-  Женщины, - как можно вежливее говорю им, - поймите! Я тут не причем.
Это распаляет их еще больше. У меня чуть не отрывается до конца надорванный ими вначале рукав пиджака. Сзади гул усилился и послышался топот бегущих к нам еще нескольких человек, прорвавшихся через наряд милиции. «Ну все – подумал я обречено. – Сейчас выкинут!».

В этот момент открылась калитка и один из тех двоих, кто забрал записку, махнул мне рукой, приглашая войти. Можно легко представить мое состояние в это время. Я не мог слушать его извинение и еще несколько минут, когда стоял уже в очереди у окошечка, у меня внутри все бурлило. И было от чего: уже в который раз поездка висела на волоске.

Девушка в окошке, как мне показалось, понимающе улыбнулась, когда принимала мои документы. Конкретно, это – анкеты посольства в 2-х экземплярах, которые мне выслали по запросу еще весной, оба вызова и свой загранпаспорт. Во втором окне, другая девушка задала ряд вопросов, касающихся цели моей поездки, моего поручителя в Англии и т. п. И все. Через 10 минут я был свободен. Прийти сказали к 5 часам вечера за получением визы.

После того, как продрался, буквально, через толпу и немного успокоившись, сидя на лавочке площади Ногина, я подумал, что совершенно не причем эти бедные женщины. Им, задерганным, измотанным месячным ожиданием, знающим очередь, уже почти подошедшую, каждого в лицо, мое появление было, как красная тряпка для быка! Да эти два парня, вероятно, подрабатывающие тут, следя за порядком, тоже, наверное, замотались с «левыми» очередниками.  Не знаю. Но понятно одно – что система получения виз ненормальная. Если люди должны подолгу лично жить в Москве, что само по себе проблема - терять свои сбережения и невосполнимые нервы. У посольства ФРГ картина наблюдалась еще помрачнее. И так было почти везде.

В тот день было еще одно остро пережитое ощущение во время получения визы.
 
Представьте себе дождь, льющийся, буквально, как из ведра. Он начался без пятнадцати пять и уже через несколько минут от него не спасали самые густые кроны деревьев, росших на аллее у отдела виз. И под этим ливнем стоят  человек 50-70, мокнут. У нескольких счастливцев оказались зонты, но все равно, ноги, брюки или платья были мокрые. Уже минут десять шестого открылась калиточка и вышли те двое. Один с ящиком, другой с зонтом, держа его над ящиком.

Наша небольшая кучка людей бегом (!) устремляется к ним. Я – за всеми. Парень вытаскивает по одному паспорту и выкрикивает фамилию. Дождь усиливается, раскаты грома. Но ни потоки воды, ни этот гром не могли заглушить вскрики радости и неподдельные, искренне счастливые лица, когда дрожащей рукой очередные брали через головы эту красную книжицу! И знаете, до того грустное чувство охватило меня после, уже когда спустился в ближайшее метро. Я понял, что эти люди не вернутся! Для них этот штамп в красной книжице символизировался со спасательным кругом! И это было грустно и обидно. Сейчас, спустя несколько месяцев после этого, многое, конечно, становится понятно любому здравомыслящему человеку. И людей тех уже можно понять. Но неприятный осадок в душе остался. В любой ситуации, как бы она не сложилась, Родина должна быть одной. Иначе – трагедия. И люди себя обрекают на это, не задумываясь.

Что еще. Конечно, впечатлений за пять рабочих дней в Москве было еще очень много. И в основном, по известным причинам, негативных. Это были пять, даже шесть, дней диких очередей. Огромные толпы у посольства ФРГ и Голландии, через которые только пробиться было трудной задачей. На транзитные визы уходило по дню. Но вот просто в нужный момент оказаться у входа этой мышеловки для того, чтобы сдать документы, а потом, к вечеру, получить визу было повторяю очень трудным делом. Иногда так сдавят, что в глазах темнело. А каково женщинам? Последний раз у посольства Голландии пришлось пойти даже на нарушение порядка и перепрыгнуть турникет, когда не было сил раздвинуть спины. Свисток милиции, подвели к старшему наряда и, разобравшись, пропустили. Дело в том, что вход в посольство Голландии был входом и в посольство Израиля. Отсюда и самое гигантское скопление народа.

Такие же толпы были во всех кассах. Два дня ушло на покупку обратного билета на самолет «Лондон-Москва». Когда на второй день, мотаясь между посольством ФРГ и международной кассой, где там и там периодически отмечался в очереди, наконец, вызвали по селектору к окошечку кассы и назвали сумму для оплаты (593 руб.) я, обалдевший,  автоматически заплатил из стремительно тающих собственных денег. А вечером, когда ночевал, наконец, на квартире, в пригороде Москвы, мой товарищ сказал, что я сошел с ума, что нечего изображать из себя некоего миллионера и что надо возвращаться поездом. Ведь это в два, в три раза дешевле. В зависимости от класса (2-ой класс стоит 182 рубля, 1-ый – 280 рублей).

    И мне пришлось, в порядке общей очереди, снова отстоять в центральном международном агентстве Аэрофлота, что на метро «Бабушкинская», и лишь на следующее утро мне вернули деньги. Невероятно, но факт. Купить и сдать нужно столько же времени и в одной очереди. Еще день ушел в железнодорожном агентстве, что по улице Петровка, недалеко от Большого театра. И под самое закрытие успеваю приобрести обратный билет со свободной датой отъезда.

      Все. На этом у меня кончился запас энергии на стояние и битву в очередях. Ее уже не хватило для обмена денег. Да я и не успевал. Так сложилось в те дни, что валюту меняли только в одной Москве (считай на все страну!) и (по разговорам у посольства) надо было на это потратить минимум три дня! У меня их уже не было. Как не было и моральных сил толкаться, спорить, пытаться поддерживать порядок очереди, наблюдать, что люди элементарно звереют и, наконец, даже дерутся! А как красиво это делают иностранцы-студенты! Наблюдал сколько раз. По крайней мере – честно!

И я решил вообще не менять деньги. Рассудил просто. На двое суток наберу продуктов, доберусь до Лондона, а там Джон поможет. Да и в приглашении он обязался меня поддержать. Это условие оговаривается обязательно, когда шлешь кому-то вызов.

Застраховался только на случай, если вдруг Джон не встретит там или мы с ним разминемся. Съездил снова на Кутузовский проспект к Натали Тодд. Цветами и большой шоколадкой поблагодарил ее за помощь с визой. Она была в курсе инцидента со мной в отделе виз, посочувствовала. Узнав, что у меня нет ни пенса английских денег и я не успеваю поменять, дала мне свою таксофонную карточку, чтобы я смог позвонить в Лондоне, если Джон не встретит. У них, оказывается, есть такие из искусственного прочного материала карточки вроде бирок, что в аэропорту выдают при посадке. Вставляешь в телефон-автомат, набираешь номер абонента и говори, пока не кончится сумма. Просто и удобно. Еще дала проездной талон на лондонское метро. На всякий случай.

Наступило 9 июля. Последний день. И последнее, самое, наверное, тяжелое для меня испытание, которое возникло неожиданно.
То ли из-за ежедневных частых стрессов, то ли из-за первых нескольких полу-бессоных ночей как придется, или из-за питания всяко-разного, (вообще бессистемного, даже который день без пищи) – у меня в то утро появились боли в желудке. А к обеду, когда они сместились вправо и начало знобить, стало ясно – аппендицит!

«Вот это да»! – думал я, с трудом двигаясь по улицам, и по долгу отдыхая на скамейках и где придется. «Вроде все прошел, и вот на тебе. Из-за какого-то несчастного аппендицита все – к чертям!»

В это время в Москве оказался в командировке родственник жены и я еще вчера встретился с ним. Звоню, сообщаю ситуацию и прошу приехать на Белорусский вокзал за час до отхода поезда, помочь с тяжелым чемоданом, сданным там заблаговременно в камеру хранения.  Мне уже заплечную сумку-то было трудно нести.

Он подъехал, помог. Очень беспокоился, закупил в привокзальных магазинах молоко и связку баранок. Посадил в вагон, помог устроиться на второй полке, так как в купе со мной оказался старый человек. Попросил его помочь мне в случае чего и наказал звонить, если снимут с поезда хоть в Бресте – он приедет. Но я в тайне надеялся, что поскольку это в первые, то пройдет само собой. Ну, а если уж действительно прижмет, то помереть не дадут, сделают операцию в другой стране, так еще может быть лучше: отлежусь и поеду дальше. Время позволяло. Пусть простят меня читатели за эту авантюрность мысли по отношению к себе. Но уж очень было обидно и досадно!

Итак, прощание с родственником лежа на полке, требовательный голос проводника покинуть вагоны провожающим и поезд трогается. Путешествие в другой, иной мир, куда вело искреннее любопытство и желание увидеть все своими глазами, началось. В заплечной сумке у меня бутылка молока, связка баранок и ни одной «копейки» иностранных денег.

        В поезде

Рассказ о самой поездке буду теперь вести в виде дневниковых воспоминаний. Иногда постараюсь делиться с читателями мыслями по поводу того или иного события, той или другой все возраставщей информации.

Забыл из московских впечатлений упомянуть о встречах со многими людьми из Белоруссии, Украины, пострадавших от последствий взрыва на Чернобыльской АЭС. Поездка в Англию для них была не утолением любопытства, а единственная возможность выжить. От их рассказов становилось не по себе.

К примеру, Тремиля Александр. В Голландском посольстве, увидев, что ему плохо, помог заполнить анкету и вывел из здания. Он рассказал о том, что уже перенес ряд операций здесь и осталась последняя надежда на операцию на спинной мозг в Лондоне. Она должна была состояться в госпитале на Хаммер Стрит. Я обещал навестить его, если совпадет время. Не получилось. Операция, как узнал уже там, была назначена на 2-ое августа. Он должен был прибыть точно к сроку, а я в это время уже возвращался.

Вспомнилась женщина с тремя девочками, пытавшаяся вырваться из страны к родственникам. «Сама-то я, - говорит, - знаю, что обречена. Вот хоть детей спасти…». И такое леденящее душу спокойствие в ее голосе, выражении лица! Непостижимо! И рассказывает такие подробности о действительном состоянии дел, о котором народ в стране почти ничего не знает. Что все половинчатые меры и своевременное невыселение людей из пораженных зон практически сравнимо с геноцидом! Кажется невероятным, но все это было. Это подтвердили вырезки из республиканских и районных белорусских газет, присылаемых мне оттуда…

Однако, вернемся в первый день путешествия.
Сосед по купе оказался добрым и отзывчивым человеком, каким могут быть люди, прожившие трудную жизнь, и имевшие в характере определенный заряд оптимизма. Теодозий Степанович из Иваново-Франковска, пенсионер, едет к брату, которого не видел почти 50 лет!
Я даже привстал на своей полке! Полвека?!

- Да, - говорит, - представь себе, 41-ый год, война, плен. Несколько раз совершал побеги, но неудачно. Работал у какого-то немца на ферме. Затем, в 45-ом, английская зона оккупации. И, наслышавшись о том, что делают советские с бывшими пленными, выехал в Англию.

Его тихий, спокойный, надтреснутый голос, седая голова и руки со взбухшими венами, лежавшие на коленях, и еще глаза, казалось, излучающие доброту и тепло, не оставляли никаких сомнений в правдивости рассказа. Вот оно, настоящее дыхание истории! Нашей, ближайшей. Гигантская бойня человечества и переломанные судьбы миллионов! И именно у нас (?) становится возможным увидеть родного брата спустя только полвека.

Рассказывает, что нашли-то друг друга уже давно, да все органы не давали разрешения на поездку. «В этом году брат, которому уже было под 80 лет, перенес тяжелую операцию. Может и жить-то осталось совсем ничего! Я уж как умолял, – сжалилась чья-то душа в ОВИРе – выдали паспорт заграничный. Купил новые сандалии, когда приехал в Москву – износил, пока там жил больше месяца, отмечаясь в очередях. Людей жалко…»

И многое еще рассказывал мне добрый Теодозий Степанович. Долго звучал его надтреснутый журчащий голос в тот вечер. И то ли его таблетки подействовали, то ли лежачее положение помогло, но боль стала понемногу отпускать, и я забылся.

Десятое июля. Постараюсь придерживаться, сколько возможно, хронологии, но, если она кое-где будет нарушаться, пусть простят меня читатели. Ведь новые впечатления и новая информация буквально потоком хлынули на мою голову. Так что вечерами, ночами порой, не хватало времени зафиксировать все виденное, слышанное, вошедшее в тебя за день. Первые дни, недели  полторы, спать даже приходилось по несколько часов…

Ночью нас разбудил требовательный, громкий стук в дверь купе и такой же требовательный приказ приготовить документы. Мы прибыли в Брест. Пришлось вставать, спуститься в низ. Очень серьезный майор, долго изучал мой паспорт, что само по себе становится неприятным. «Уж не подозревают ли в чем?». А когда сказал, что на фотографии я не похож на себя, то даже привел в растерянность.

- Что вы, - говорю, - посмотрите повнимательней.

Встал прямо, смотрю в глаза. Вроде поверил. С такой же подозрительностью изучал паспорт Теодозия Степановича.
Следующий таможенник, более приветливый, поинтересовался насчет валюты. Теодозий поменял и от него он потребовал какую-то справку на доллары, которые ему частично выдали, т. к. не хватило одного наименования валюты в банке в тот момент. А бедный старик не позаботился еще о какой-то справке и отдает ему испуганно эти немногие доллары. Он отвечает.
- Не нужны мне твои доллары… И так богат…

Совершенно непонятно, для чего надо предъявлять справку, когда там эта валюта конвертируема, т. е. эти доллары в любом обменном пункте человек может поменять на деньги той страны, куда едет.

(Вставка. Теперь то я знаю, что это должна была быть декларация, подтверждающая получение тобой валюты в таком то банке. Через три года я снова выезжал в Англию в качестве сопровождающего и переводчика детской футбольной команды на Всемирный детский футбольный чемпионат. Вся та полудетективная история со спонсорами из Улан-удэ, полетами на Боингах из Москвы в Лондон и назад, играми на 14-ти футбольных полях частного футбольного центра под Манчестером и массой всевозможных порой невероятных случаев и  приключений, связанных с ней, достойны отдельного описания. Я же хочу только остановиться на обмене валюты.

Так сложилась ситуация, что  тогда, в апреле 1993-го, я оказался один на улицах Москвы с огромным поясным кошельком с несколькими миллионами рублей под болоньевой курткой и должен был их все поменять на валюту. Валюту для детей и двух взрослых тренеров (всего 16 человек), которых уже отправил сутки назад из Шерементьево в Лондон. Спонсоры  просто вовремя не смогли доставить тогда деньги на дальнейшую поездку. Было не по себе до холода в животе от того кошеля: ведь до этого никогда не держал в руках такой огромной суммы. Когда, наконец, нашел какой-то банк недалеко от Петровки, где меняли рубли на фунты и поменял, то при выходе из того хорошо охраняемого полуподвального помещения служащая меня спросила нужна ли мне декларация? Я взял. И понял ценность той декларации (справки) на следующий день при прохождении таможенного контроля в Шерементьево-2, откуда мы улетали со спонсором догонять команду.  Если бы ее не было, то меня просто ссадили бы с того рейса).

В Бресте мне было приказано сдать оставшиеся деньги в сберкассу вокзала с выпиской сберкнижки, оставив себе только 30 рублей. Тоже потом удивлялся. 30 рублей? Зачем? Кому они нужны? Ведь на них ничего нигде не купить, Просто раздарить на сувениры? Так я и сделал потом…

        Через пару часов наш поезд «Москва-Лахси» подогнали с варшавской стороны вокзала и, пройдя еще одну проверку документов, мы сели в вагоны. Теодозий никуда не выходил, т. к. советских денег он с собой не брал. Только минимум. Рассказал, что заменили вагонные тележки, т. к. ширина пути за рубежом на какой-то десяток сантиметров уже, чем в России. Я же, пока больше часа ожидал поезда, прошел потихоньку вдаль вокзала. На мемориальной доске надпись, что его обороняли с 22-го по 29-ое июня. Где-то рядом была брестская крепость, историей ее обороны, помню, зачитывался в детстве. Времени сходить до нее не было, да и боли еще до конца не проходили. Навязался какой-то собеседник из моего вагона, алма-атинец. Долго бубнил, как можно наживиться за счет этой поездки, сколько «штук» стоят машины, да сколько он привезет видиков – словом, неприятный тип. Потом я заинтересовался, какие же пошлины здесь на ввозимые товары? Но почему-то нигде не нашел такого прейскуранта. На словах таможенники сообщили мне какие-то мифические цифры. Например, за телевизор, который ты ухитрился там купить, на скудную свою обменную сумму, берется 5 рублей с каждого сантиметра по диагонали экрана. Несерьезно как-то.

Уже почти рассвело, когда наш поезд тронулся из Бреста. За Бугом сразу же в купе вошли польские пограничники. Вежливо улыбаясь, девушка-таможенница заглянула в паспорт и, сделав отметку и пожелав счастливого пути, также вежливо попрощалась. «Приятно, черт возьми!» - отмечаем мы с Теодозием Степановичем и заваливаемся на полки спать. Не помню, сколько проспали. Поднял голод. Взяли у проводника чаю, единственное, что еще можно в поезде не на валюту. У меня были банки, прихваченные еще из дома. У Теодозия много снеди, тоже домашней. В общем, мы с ним особенно не бедствовали – еды хватило до конца.

Еще утром проводники нас припугнули, чтобы мы не открывали окна в коридоре и не высовывались в Польше. Бывает, что может что-нибудь прилететь в окно. Подчиняемся. Какие-то банды орудуют. Говорят, что редкий рейс обходится без выбитых стекол. После этих предупреждений, по другому смотришь на людей за окном.

Хотя, думается, что это какая-то мизерная часть людей, как у нас их называют – экстремисты. Когда медленно проезжали Варшаву, видели много людей, занятых ремонтом железнодорожного полотна. Рабочие  смеются – машут приветственно руками. Простой-то народ настроен, в общем, дружелюбно.

Именно на том пути, которым мы следовали, перед Варшавой пересекли широкую, с множеством мостов, Вислу. От проезда через Польшу в том направлении воспоминаний почему-то осталось мало. Те же широкие (может, совхозные-колхозные) поля, что у нас. Кое-где стоят снопы. Пасутся в основном черно-белые коровы. Словом, мало чем отличалось от наших пейзажей.

Конечно, архитектура городов иная. Да и то - современные массивы чем-то напоминали наши стандартные микрорайоны…

Перед границей с ГДР долго (несколько часов) стояли. Шла переформировка состава, который дергали туда-сюда. Стояла жара и было обидно, что нельзя выйти. Хорошо еще, что двое в купе… Оказывается, только этим и отличается у нас ; от ;; класса, что в одном и том же купе могут быть два или три человека. Купе маленькие, тесные, без особых удобств. А каково в нем втроем я почувствовал на обратном пути. Хотя билет был ; класса. Проводники (совпало, что те же самые), не реагируя ни на что, посадили меня третьим. Вернее - один был тот. Второй – другой, так как их постоянно меняют, и практически не бывает такого, чтобы хотя бы два рейса был один и тот же состав бригады. Об этом рассказал тот самый проводник.

Следующая запись дневника в 20-00. Поезд уже катит по территории Германии. И первые впечатления.
Ухоженность земли. Нет почти ни одного клочка, которого бы не коснулась заботливо рука человека. Увидел и лесопользование. Промелькнула чисто убранная территория с аккуратными стволами в штабелях. Следом идет метровый молодняк, еще дальше двух-и трехметровый. Определенный порядок и одинаковость не оставляют сомнений, что это сделали люди. В основном сосна.

Сразу вспоминаются наши хищнические, без оглядки, без всякого задела на будущее, вырубки в Еравнинском районе, приносящие выгоду только сейчас. И ссылки облеченных реальной властью людей на план «сверху» и беспомощность районных Советов. Все вспоминается.

А здесь каждая, вновь восстанавливаемая территория, периодически опахивается от возможных пожаров. Забота о будущем. Пограничники – немцы - тоже не очень утруждали себя долгими проверками наших вещей и документов. А вот, когда ночью пересекли границу с ФРГ и встали на Франкфурте-на-Одере, западные немцы чрезвычайно вежливо просили открыть чемоданы и смотрели только – нет ли сверх положенной нормы (один литр) спиртного.

И Теодозий Степанович чистосердечно признался, что на встречу через полста лет брату везет лишнюю третью бутылку водки. Бедняга! Не растрогал он их этим историческим фактом! Хладнокровно женщина – таможенница выписала ему штраф в целых семь марок! Не помогли ни уговоры, ни предложение даже забрать эту злосчастную бутылку. Как он потом сокрушался… и можно было понять: сколько ему пришлось отстоять в диких очередях, чтобы поменять эти деньги, сколько нервов… Как мог, я успокоил старого человека но осталось, беспокойство – вдруг еще сдерут голландцы и англичане. Золотой окажется бутылка! От предложения выпить вместе с соседями из другого купе, я наотрез отказался: еще давал знать о себе бок, хотя было значительно легче. Словом, так, с ворчанием Теодозия, мы и уснули в тот вечер.

11 июля. Поезд.
Проснулся. Наш состав стоит на последней станции, перед Голландией. Удивительная тишина и спокойствие. Вышел из вагона на перрон, проводник сказал, что время есть. Солнце, чистое небо. Множество велосипедов на никем не охраняемой площадке рядом с вокзалом. На каждом почти багажнике есть сумки. Чудно! Подошел прилично одетый человек, взял с багажника папку какую-то, забыл, наверное, и приветливо подняв руку с улыбкой, ушел. Оглянувшись, я понял, что это мне… Время около семи утра. Типичный небольшой германский городок с нарядной улицей из 2-этажных, в национальном стиле, домов.

Через час.
Едем по Голландии. Первое – нет ни одного клочка свободной земли. Все размерено, все разгорожено. Пастбища небольшие, максимально в стаде 10-15 коров. И в основном все так же знаменитая черно-белая порода. Вроде бы – канадская. Удивляет чистота зданий, улиц. Какие-то картинки с открыток. Успевают на ходу сделать часть снимков. В поездке было с собой два фотоаппарата. Один с черно-белой пленкой, другой – со слайдами.

Городок почти примыкает к городку. Кончается один, немного огороженных полей, пастбищ – и снова городок. Да и не понять, городок это или деревня, так здесь все перемешано и так, кажется, стерты грани между ними. Елей и сосен, как в Германии, в основном, здесь почти нет. Есть дуб, клен, ясень, попадает береза.

Травы на огороженных участках очень много. Частично скошена, но еще не убрана. Коровы же пасутся сами в отведенных (огороженных) местах.
Мелькнули теплицы – автоматы. Лет 15 назад читал, что один наш умный парень изобрел их и никак не мог применить у нас в стране.

Почти все время стою в коридоре у открытого окна. Вчера еще познакомился с молодым англичанином, возвращающимся из гостей в ФРГ. Так вот, первая для меня удивительная новость об Англии, услышанная от него.

Это то, что у них уже 40 с лишним лет медицинское обслуживание в стране (тончайшие операции, первая медпомощь, консультация и обследования) бесплатно! Дико слышать? Конечно, дико, учитывая нашу многолетнюю пропаганду стоимости всего там. Помню даже недавнее признание спецкорреспондента по ТВ, работающего много лет за рубежом. Оказывается, им, спецкорреспондентам была основная директива выискивать только «чернуху» и лучшее тоже представлять в черном цвете. Есть, конечно, и небольшой процент частных клиник. Но то, что пенсионерам, детям, студентам, любые медикаменты во всех аптеках бесплатно, это приходилось наблюдать, и не раз, там.

Хочу еще оговориться, что совсем не склонен что-то преувеличивать и расхваливать. Только факты, многократно проверенные из разных источников, от разных совершенно людей, и увиденное самим собой.
Вот и эта роскошь, благополучие, достаток для абсолютного большинства, изобилие товаров, совершенно исключающие «спекуляцию», «фарцовку».
Ведь все это не сразу свалилось на немцев, голландцев, англичан. Какое многолетнее накопление национального дохода для этого было необходимо! И главное – разумное его пользование. Поезд с огромной скоростью, почти нигде не останавливаясь, идет по Голландии.

Глядя на ухоженную везде землю, резко чувствуешь, что везде (даже леса огорожены) есть хозяин. Поражает изобилие цветов. Всюду, у железнодорожных станций вдоль дорог, у каждого дома. Море цветов.
Оказывается, как сообщил проводник, мы едем по дну бывшего моря. Еще он говорит, что все мелькающие предприятия экологически чистого производства.

Только из окна были видны городские улицы с множеством магазинов, кафе и вдруг – коровы на огороженном участке, опять улицы с асфальтом и множеством разметок на нем и снова коровы. Прямо калейдоскоп какой-то. И еще обязательная часть мелькающих картин – церкви. Большие и маленькие.
Чем ближе к морю, тем разветвленнее сеть каналов. «Голланд» означает на русском языке «низкая земля». Где-то здесь Петр ; учился корабельному делу.
Рядом с поездом поднимается в воздух серый журавль, пасутся спокойно и лениво коровы. Много химических предприятий с множеством труб, а небо чистое и прозрачное (сюда б хоть одну Улан-Удэнскую трубу для разнообразия!). показались краны портов. Проводник объявляет, что осталось 10-15 минут. Пора собираться.

Паром.
Порт Хук-Ван-Хольд – станция железной дороги одноименного названия. Уже относительно выздоровевший, выношу свои вещи – чемодан с заплечной сумкой – помогаю Теодозию с его многочисленными авоськами и корзинками. На перроне по всей длине поезда сериями стоят трехколесные коляски с двумя отделениями. Вниз, как мы тут же догадались, ложишь тяжелые чемоданы, в верхнюю корзинку ручную кладь.

Погрузились и, найдя соответствующий рычаг, спустив коляску с тормозов, покатили по перрону. Информативность знаков такая, что и языка не надо знать – итак понятно куда идти. В огромном светлом, действительно сияющем чистотой зале, никаких очередей. Чуть замедлили ход, чтобы показать билет и получить посадочный талон на пароход. Движемся в следующий подобный зал. Здесь небольшая задержка – только на написание – заполнение анкеты.  Все на английском языке, но простыми фразами. Помог все оформить Теодозию. Затем – таможенники. Секунду смотрят паспорт – штамп, вежливое «спасибо!» с улыбкой и дальше на 4-х – 5-и эскалаторах (даже идти не надо) подают прямо к входному тоннелю на 7-ую палубу парома – парохода. Только двадцать - тридцать метров и пришлось нести свои вещи.

Здесь в первый момент растерялись, но потом, спросив двух пожилых людей – мужа с женой из Норвегии – занимаем столик у огромного окна с двумя удобными креслами. Вещи оставили рядом. Хотя, как выяснилось, можно их и сдать в камеры хранения. Но мы не стали, т. к. нас было двое, уходить можно и по одному, да и таскать лишний раз не хотелось.

Сели, осматриваемся. Рядом, за соседним столиком, двое пожилых из Норвегии. Знакомимся. По совпадению – оба учителя одной из городских школ. Мне предоставляется возможность услышать, так сказать, из первых уст  о школах в Скандинавии и я этим воспользовался в полной мере. Через некоторое время, когда они узнают мой несовершенный уровень английского, настраиваются на него, беседа пошла гораздо плодотворней. Ведь любые вещи можно объяснить и непрофессиональным языком, используя другие обороты, слова, но так, чтобы сохранился смысл. Этим пользовался практически везде и, в основном, меня понимали. После, конечно, положительно подействовало погружение в языковую среду.

А норвежцы, как выяснилось, ехали навестить сына, который учился на геолога в одном из университетов Англии. Когда им сообщил, что почти семь лет отработал в геологоразведке, это еще больше сблизило нас, к концу плавания мы уже обменялись адресами и прощание было теплым.

Наши кресла стояли в довольно широкой, больше десяти метров, устланной паласами, каюте. Прямо напротив, отгороженный стеклянными стенами, находился большой магазин. Народ то и дело подходил к входу, интересовался, когда же откроется. А сам паром я осмотрел весь сразу, как устроились, наблюдал, фотографировал наше отплытие.

С огромной высоты рабочий пирса, пожилой грузный датчанин в красивой спецодежде, что-то весело крича, разматывал и отдавал кораблю канаты, которыми он был притянут к пирсу. «Швартовые» вроде называются. На самую нижнюю палубу было загнано по спецтрапам много всякой – большой и малой техники (автобусы, легковые автомобили). А народу, как выяснилось из проспекта, красочно оформленного небольшого режимного журнала по этому судну, лежащего везде на столах, было на корабле 2400 человек. Было несколько ресторанов, баров, кинозал. Везде, на крытых палубах, в углах под потолком – телевизоры, по которым постоянно шли фильмы, мультики и прочее. Магазинов – несколько. Были чисто книжные, чисто продовольственные – гастрономы, а еще сувенирные – или просто предметов первой необходимости. На самой верхней открытой палубе, в основном молодежь, разбросав покрывала, спальники прямо на полу, на скамейках – натурально спала.

    И у телевизоров – все лежат! Прямо на полу, покрытом ковровым покрытием. Дети, взрослые одинаково заразительно хохочут над проделками Джерри в известном сериале. Люди ходят, перешагивают через лежащих и мне это понравилось, честно говоря. Эта простая, непринужденная, доброжелательная атмосфера.

И эта внутренняя раскрепощенность отношений. Нет, не потому, что все лежат перед телевизорами, на этих паласах, и всем все до лампочки, а в общей атмосфере доброжелательности и добра. Как к взрослым, так и к детям. Все улыбчивы, вежливы. Ну, а дети – везде дети. Носятся – играют в свои игры. Взрослые к ним снисходительны. Вернее, держатся на равных, и это в свою очередь, как мне показалось, удерживает детей в определенных рамках.

Разговорился с соседкой – девушкой, сидящей с другой стороны от нашего стола. Оказалось, что она из Индонезии, едет к своей подруге в Манчестер, которая учится там в университете. Использует пару заработанных сверхурочных недель. Вроде наших отгулов. Вот так просто взяла две недели отпуска и поехала. Спросил, как у них с визами. Говорит, что все оформила за несколько часов (?). подробно расспрашивала меня о Советском Союзе, о жизни. Неподдельный, живой интерес…

Магазин скоро открылся, и первым пошел поинтересоваться Теодозий. Д-о-о-лго его не было! Вышел, сел в кресло, и, со смущенной улыбкой поглядел на меня.

«Интересно, - говорит, - у них везде так? Или только на пароме». Захожу я. И тоже долго бродил, переживая первое впечатление от огромного изобилия и разнообразия товаров, продуктов. В отделе спиртных напитков решил сосчитать сорта вин. Просто сбился на первой сотне, ушел! О сладостях и говорить не приходится. Одних сортов шоколада несколько десятков. Вышел.

Возле Теодозия стоит молодая семья – муж с женой и дочка. Оказались его земляками. Они тоже только что вышли из этого магазина. И у них, особенно у женщины, радость от встречи знакомого человека перекрывается удивлением и восхищением всего увиденного в этом магазине. Только и услышал со вздохом произнесенную фразу: «И когда же у нас-то такое будет…».

Ну, да ладно. Бог с ним, с этим, до ряби в глазах изобилием их прилавков и витрин. Посмотрим, что дальше будет. А пока – яркое солнце над головой, голубое-голубое небо, два альбатроса, почти не шевелящие крыльями, следующие в фарватере нашего корабля, да пенящийся след за ним, белеющий на полверсты…

(Вставка. Теодозий тогда решил побаловать меня и из своей поменянной валюты выдал мне 10 марок, сказав, чтобы я что-нибудь себе купил. Я же не стал ничего покупать, а, найдя обменный пункт, поменял эти марки на фунты стерлинги. Вышло что-то около трех фунтов. «Ну – думаю, - на такси, наверное, может и хватит до Джона, если он не встретит…»).

Через пять с половиной часов пересекли южную часть Северного моря. Показались берега Великобритании. Слева, через подзорные трубы, установленные по углам верхней палубы, на горизонте проглядываются берега Франции. Еще через час начинаем втягиваться медленно в порт Харвич по фарватеру, обозначенному небольшими судами, окрашенными в красный цвет. Оказалось, что это еще фашистские, с последней войны,  полученные Англией по контрибуции от Германии. Стараюсь уже не покидать палубу. С интересом наблюдаю и фотографирую сам порт, гигантские, не совсем обычные (к которым привычен глаз) судна, портовые сооружения, небольшой портовый городок. Наш лайнер медленно-медленно делает левый разворот почти на 90 градусов и осторожно подходит и швартуется к причалу. Бегу к Теодозию Степановичу.

Харвич-Лондон
Высадка произошла довольно бурно. Но без толкотни и взаимных неудобств. Все люди в основном спешили к подошедшему к парому поезду. Те же тележечки, эскалаторы. В таможенном зале несколько минут на заполнение анкеты и садимся в первый попавшийся вагон. Перед входом – салон (отделение для вещей). Салон просторный – столы, салфетки и разовые упаковочки сливок на подносах для кофе. Через пару минут выяснилось, что у нас билеты ;; класса, а вот этот вагон – 1-го. Быстренько переходим в другой. Отличие было только в том, что на столах не было ничего. А за кофе и за чем-нибудь съестным надо было сходить самому в буфет.

Только устроились – состав тронулся. Быстро набрал большую скорость. Мы с Теодозием с интересом наблюдаем в окно за быстро меняющимися пейзажами. Ведь это уже Англия! Как и в Голландии, вся земля перегорожена изгородями из специальной породы дерева. Об этом сообщили сидящие напротив нас парень с девушкой – англичане, ездившие на выходные к своим друзьям в Голландию. За этими изгородями постоянно следят. Для подрезки и подравнивания есть специальные машины. Фермеры, скооперировавшись, работают на них. Дерево это представляет собой очень густой кустарник. Такой, что через забор из него толщиной метр, не может проскочить ни корова, ни овца. И тянутся эти похожие на параллелепипеды заборы вдоль всех границ хозяйств, образуя картину лоскутных одеял. Местность, начиная с порта – слегка всхолмленная, мелькают небольшие лесочки, преимущественно дубовые.

Скорость, повторяю, была большой и через полтора часа ровно в 22-00 наш электропоезд вошел в огромных размеров крытый Ливерпульский вокзал города Лондона. И все. Еще казалось все нереальным. Этот залитый светом и рекламами из разноцветных огней громадный зал и вежливый голос по селектору, приветствующий вновь прибывших гостей столицы Великобритании.

Выходим, забираем свои вещи из вагона ; класса, так как оставили их там, ставим в кучку. Прошу Теодозия подождать меня и иду к голове состава со всеми пассажирами, чтобы найти, если он здесь, Джона. Вижу – стоит.
Стоит Джон скромно, с тележкой. Увидев меня, бросает тележку, идет, подняв руки к небу, с восклицанием:
- Гена! Я не верю, что ты здесь, что ты в Лондоне!
Обнялись.
- Я тоже с трудом верю, Джон!

Только тут пробивает меня реальность. Это действительно Лондон, это так! Еще мало значащие слова, добрейшие глаза, слегка изменившийся от волнения его, да и мой, наверное, голос. Он спрашивает о вещах, и я спохватываюсь.
- Джон, - говорю, - тут один старый человек из Союза, едет к брату, которого не видел 50 лет.
Джон даже остановился. Белые брови - венички поднялись вверх, лицо слегка вытянулось:
- Что-что? 50 лет? Ужас!
- Да, - говорю, - такая история. Потом расскажу. А сейчас надо бы помочь. Брат живет где-то за Манчестером…
- Идем, идем скорей…

Подошли к Теодозию Степановичу. Джон представляется ему и говорит, что он хочет помочь и что у него есть машина. Затем, погрузив все вещи на тележку, быстро идем в подземные гаражи, где на одной из стоянок стояла его довольно вместительная машина. Не теряя ни минуты, выезжаем и пересекаем весь Лондон с Ливерпульского вокзала на вокзал «Юстон». Это как раз в противоположенной стороне города. Переезд был настолько стремительным, что разглядывать особенно было некогда. Хотя нет, самое первое впечатление от вечернего Лондона – это отсутствие грандиозности и монументальности, как в Москве. Совершенно нет высоких зданий, неширокие улицы, нормально освещенные, не режущая глаза пестрота, а со вкусом подобранные светящиеся рекламы. Словом, самое доброе впечатление.

И еще было совсем не по себе, что я сидел от Джона слева и машина мчалась по левой стороне дороги, а все встречные – по правой. В Англии левостороннее движение и это в первые дни доставляло, конечно, трудности при переходах улиц: того и гляди, залетишь под машину. Потом, конечно, в голове все перевернулось, выработался рефлекс. И это, в свою очередь, опять сыграло свою негативную роль после возвращения: в первый же день в Москве чуть не попадаю под транспорт, переходя улицу.

Приехали в «Юстон». Джон с Теодозием убегают узнавать о поезде, брать билеты, оставив меня с вещами на тележке. Это здание вокзала кажется еще красивее внутри. Много магазинчиков со всевозможными вещами в дорогу, сладостями и т. д. Все абсолютно в красивых упаковках. Прокатил тележку через автоматически открывающиеся двери в кассовый зал. Любопытно. Очередей – нет. Подходящего человека обслуживают 1-2 минуты. Некоторые подбегают, видимо, опаздывая, так тех еще быстрее. И обязательно с улыбкой, опрятные и в красивой форме. Больше всего понравилось доброжелательность и внимательность, с которой относятся к покупателям. Думаю, что вам понятно, почему…

Бежит, чуть ли не бегом Джон! Оказывается, через несколько минут отходит последний поезд на Манчестер. Они дозвонились до брата Теодозия Степановича. Оказывается, Теодозия встречали на другом вокзале с названием «Виктория». Сообщили, что он сейчас выедет из Лондона таким-то поездом. Быстро покупаем билеты и опять же чуть не бегом – на платформу. Укладываем вещи в отсек.

Поезд дал сигнал, дежурный, негр, попросил выйти. Обнялись, все-таки очень сблизились за эти двое суток! Быстро набирая скорость, состав исчезает, увозя все машущего в окне счастливого, наверное, и очень волнующегося Теодозия Степановича: всего несколько часов его отделяли уже от исторической встречи.

Должен сказать, что в хлынувшем со следующего дня калейдоскопе встреч и впечатлений, я совсем забыл посмотреть своевременно свою записную книжку. Он, Теодозий, оставил там свой адрес и адрес брата в Англии. Заглянул, вернее, наткнулся на записи только в конце поездки. И страшно пожалел! Оказалось, что в этом городке Бари, где живет его брат, я находился целых полдня! И мог свободно его навестить с Теодозием. Звоню им. Ответил женский голос на украинском. Жена его брата. Позвала Теодозия, он очень обрадовался, и тоже огорчился несостоявшейся, но возможной встрече: еще сказал, что у него все хорошо, что просит передать Джону большой низкий поклон и благодарность, что они до смерти его не забудут и т. д. и т. п. Сказал, что еще пробудет здесь с месяц, так как брат еще плох.

Вот такая произошла накладка.
Проводив моего попутчика, уже не торопясь, едем домой к Стюарту. Джон, как и десять месяцев назад, взбудораженный, живой. Успевает рассказывать мне о тех местах, где проезжаем. Улочки небольшие, с частыми поворотами. Много зелени в свете фонарей. Наконец, он говорит, поворачивая в очередной раз, с нежностью в голосе:
- А вот самая красивая, самая хорошая улица. Улица Хиллвей. А вот мой родной, мой тихий и симпатичный дом, куда я люблю возвращаться…

И хоть прошедшие десять месяцев без практики русского языка, чувствовалось, что он очень любит свой родной дом, свою улицу и настоящий патриот Англии. В этом я убеждался после много раз.
Улица Хиллвей поднимается по склону холма и находится на окраине одного из больших лондонских парков. Все дома в основном здесь частные. Двухэтажные коттеджи.

Ставим тихо машину. Тихо, чтобы, говорит Джон, не потревожить соседей. Посмотрел по улице – все машины стоят возле домов. Перед каждым домом – небольшая лужайка и символический метровой высоты заборчик из всевозможных цветов. Ощущение, что вся улица утопает в цветах. К каждому дому – широкая дорожка, на которой и стоят автомобили.
Потихоньку заносим вещи в дом. Сразу на второй этаж, в приготовленную мне комнату. Пока располагался, Джон переговорил с супругой и пригласил меня в низ, на кухню. Там стоял прекрасно сервированный стол со всевозможными блюдами. Джон извинился за жену, что она не сможет спуститься, так как плохо себя чувствует. Но поздравляет с приездом…

Долго-долго мы сидели той ночью с Джоном. Я ему рассказал о последней неделе в Москве, о всех своих приключениях. Передал скромные сувениры ему и супруге и фотографии.

А Джон торжественно, со значительным видом, вручил мне несколько экземпляров программы моего пребывания в его стране. В ней по дням было расписано: где я должен быть, что меня ждало, кто ведет меня и отвечает за меня каждый день. Прямо с завтрашнего дня и до конца месяца. В конце месяца с 21 по 26 – пустые строчки – конгресс в Харрогейте, лишь 22-го стоит в плане доклад. Я представил себе, какого большого труда стоило составить эту программу. Ведь нужно было найти везде нужных людей, договориться с ними, договориться с жильем. А в самом Лондоне встречи с молодежными организациями, посещение школ и, т. п. Наконец, тщательно обсудив ближайший завтрашний день, ложимся спать…

(Вставка. Добавлю про один казусный момент, связанный с Теодозием Степановичем. Когда мы провожали его  на вокзале «Юстон» и я занес его корзинки и авоськи в вагон и поставил в первой багажной секции, Теодозий, не пришедший еще  в себя от быстрой и своевременной ему помощи, сказал про Джона:
- Такой человек! Такой человек! Как же отблагодарить…?!
Затем, что-то сообразив, залез рукой в корзину, вытащил из нее ту злополучную, третью, оштрафованную бутылку водки и протянул ее мне.
- Возьми, Гена. Выпейте там за его здоровье! Такой хороший человек, такой человек! – еще раз проговорил он.
Я растерялся, начал отказываться, но он настоял. И мне пришлось затолкать ту бутылку «Пшеничной» за пояс под пиджак. Джон же стоял на перроне, поджидая меня. Так с той бутылкой за поясом я и приехал тогда домой к своему английскому другу. Но не в этом еще был настоящий прикол.
Когда поставили вещи в комнате отсутствовавшего его сына Хамена и сели за стол в просторной кухне на первом этаже, я достал, наконец, эту, все время мешавшую мне за поясом бутылку и поставил перед Джоном на стол.
- Джон, - сказал я, - давай выпьем за нашу встречу! Я столько много пережил, пока добрался до тебя, до твоего Лондона!!
Джон достал два вместительных стакана под напитки и я, открыв ту злосчастную бутылку, наполнил их до верху. И не заметил, что глаза у моего пожилого друга слегка округлились. Поднял свой бокал: «Ну, - за встречу!» и по своему, по  сибирски, сразу залпом его выпил, чем-то закусил и вижу!…
Вижу, как Джон, поглядев на меня, тоже попытался сразу осилить тот вместительный стакан.. Не смог, поперхнулся, остановился, передохнул и допил. И произнес.
- У-у-у-х! Уважаю русский обычай…
А мне тогда  стало почему то очень стыдно! Больше я не прикоснулся к той емкости спиртного. И когда почти через месяц вернулся на квартиру Джона, видел, что она так и стояла, когда-то  расчатая нами. Так она  там и осталась.
А месяц,  проведенный в Англии, показал мне и даже уже приучил к совершенно другой, нормальной и человеческой культуре пития алкогольных напитков. За вечер в различных ресторанах, куда меня частенько приглашали все новые и новые знакомые и  друзья Джона, они обычно заказывали «дабл виски» - двойное виски и сидели с этим весь вечер, пригубливая его иногда. А объем этого «дабл виски», этой английской самогонки (ничем не отличается), был в три четыре раза меньше тех наших встречных с Джоном бокалов. Вот такая культура. Это для информации.