Одним из ярких впечатлений последних дней моей жизни в СССР стало чтение в самиздате переписки двух русских писателей: Натана Эйдельмана и Виктора Астафьева. Московский интеллигент еврейского происхождения, сын сидельца тех же лет, в какие сидели в ГУЛАГЕ и мои родители (1950 – 55), специалист по русской истории (сфера его научных интересов - эпоха императоров Павла и Александра Первых, движение декабристов, Пушкин и его время) обратился с частным письмом к живущему в Сибири русскому писателю, бывшему воину и инвалиду Отечественной, автору реалистической и печально-обличительной прозы Виктору Астафьеву с недоуменными вопросами по поводу явно и открыто шовинистических (антигрузинских, антисемитских и антиинородческих) выпадов в его, Астафьева, прозе. Ответ последовал не просто резкий, но резко оскорбительный, с обвинениями Эйдельману в «еврейском высокомерии», с злорадством по поводу якобы признаков возрождающегося национального самосознания русого народа, который-де «наконец-то» вот-вот выделит из собственной среды пушкинистов и прочих специалистов по русской истории и литературе (а то, читается подстрочно, их совсем-совсем не было, а царило до сих пор еврейское вредоносное засилье …)
Последовал огорчённый отклик инициатора переписки: Эйдельман сожалел, что Астафьев не ответил ни на один из предъявленных упрёков, что игнорировал их полностью, извратил суть критики, извратил и факты…
На фоне событий, сопутствовавших эмиграции нашей, да и десятков тысяч других семей из Советского Союза, фактического бегства большинсмтва евреев с территории бывшей Российской империи, на фоне Большой Алии в Израиль и очередного наглядного воплощения в жизнь сионистской идеи о возрождении еврейского государства на древней земле еврейского народа дискуссия демократа с черносотенцем выглядела очень актуально. Покидая родину с болью, неохотой и сожалением, я однозначно сочувствовал оставшемуся там собрату, и вовсе не только как еврею, а как выразителю единственно разумной антифашистской, антинацистской платформы в культуре страны, бывшей, но переставшей быть моею. Переставшей быть моею страной, но не переставшей быть моею Родиной.
Так случилось (и это – непростительное моё упущение), что на тот момент я знал творчество В. Астафьева крайне поверхностно. Фактически успел прочесть лишь его недавно перед этим вышедший «Печальный детектив» (действие которого происходит в вымышленном областном городе Вейске), да ещё, пожалуй, рассказ «Ловля пескарей в Грузии» - как раз тот, который послужил Н. Эйдельману поводом для его хотя и вполне вежливого, но и однозначно обвиняющего письма автору.
Мне были известны (но, скорее, по слухам) резкие критические мысли Астафьева по поводу лакировочного изображения в советской литературе минувшей войны с нацистской Германией, это, конечно же, вызывало уважение к писателю. Но, например, его прославленной книги «Царь-Рыба» я не читал.
В середине 90-х, живя уже в Афуле – небольшом городке израильского северного региона, познакомился с только что появившейся здесь семьёй четы литераторов, недавних москвичей, которые вскоре открыли было в своей полученной от «Амидара»* (государственной жилищно-эксплуатационной фирмы) квартире нечто вроде литературного салона. Хозяйка дома, недавняя московская учительница-словесница, один из вечеров посвятила обсуждению своей переписки с Астафьевым как раз по поводу ставшего широко известным его обмена письмами с Эйдельманом.
К моему изумлению, в споре еврея с явным юдофобом эта дама (несомненная еврейка) приняла сторону … юдофоба! Помнится, Астафьев ей написал в своём отклике на её письмо, будто Эйдельман намеренно, из зловредности и в провокаторских целях, пустил в самиздат их частную переписку… И она приняла это обвинение без возражений, заявив даже, что разделяет мнение этого писателя.
В своём недоумении (которое прозвучало в ходе обсуждения переписки) я не оказался в одиночестве. Собравшиеся корректно, но вполне однозначно возразили хозяйке дома, что, по их мнению, Эйдельман высказал позицию антишовиниста и антирасиста, а вот Астафьев, напротив, выступает во всей этой истории с позиций расейского лапотного псевдопатриотизма и хулиганства, что он грубо обидел интеллигентного и талантливого собрата.
Через много лет я решил почитать Астафьева. Нашёл в сетевой «Библиотеке Максима Машкова» целый список имеющихся там текстов, наугад выбрал мемуарную повесть «Весёлый солдат» и прочёл с огромным интересом.
Конечно, у автора очевидный и своеобразный талант. Восхищает истинно русский неподдельный, гибкий, выпукло-яркий, брызжущий свежестью язык, которым автор владеет с завидной свободой и непринуждённостью. Читая, я испытывал то же эстетическое наслаждение и любование, с каким слушал, бывало, по утрам после подъёма в солдатских казарменных умывалках импровизированные соревнования в острословии наших полковых «говорков», бо;тал, трёкал, собственных васей-тёркиных, обретавшихся и здесь, на восточной окраине Союза, - в Приморье…
Виктор Петрович рассказал в этой книге о самом начале своей самостоятельной жизни, пришедшемся на Отечественную войну, во время которой он побывал на фронте рядовым солдатом, как я понял, в разных ролях, но только рядовым и преимущественно в пехоте. Весёлым он называет себя, но я бы сказал, что в собственном изображении он не так весёлый, как обозлённый. И никого не жалеет и не боится уязвить по полной программе: ни капитана контрразведывательной службы СМЕРШ («Смерть шпионам»), ни народного маршала Жукова, ни самого Вождя Народов. Война, как мы знаем из лучших советских книг о ней, предстаёт в них как адски напряжённый, грязный, изматывающий труд. Тут автору моё полное сочувствие и благодарность .
Да и вообще, во всём он вызывает у меня уважение. По обстоятельствам своего детства и отрочества он не баловень судьбы, - она лишила его нормальных детских радостей, значительная часть этих лет прошла в детдоме, а большинство советских детдомов, насколько мне довелось сталкиваться с людьми, испытавшими жизнь в них на собственной шкуре, были далеки от образцовых… Автор сам признаётся, что только и слышал нудные нотации на тему о том, как о нём и таких, как он, заботится государство и как он ни на минуту не должен об этом забывать. И потом смолоду он окунулся в суровую жизнь, пошёл воевать и потерял на фронте здоровье, был ранен, тяжко контужен, почти окривел, вскоре после войны заболел туберкулёзом… Женившись на простой женщине из большой уральской семьи, он вместе с нею вошёл в эту семью, сдружился с тестем, стал работать на железной дороге, но, по отсутствию крепкого здоровья, на малоквалифицированной и плохо оплачиваемой работе. Автор признаётся, что от «русской национальной болезни» - пьянства – его спасла обуявшая ещё в детстве страсть к чтению. Стремясь получить хотя бы среднее образование, пошёл учиться в вечернюю школу и (по крайней мере, в пределах этой книги) успел поучиться в 9-м классе… Но из-за нужды, болезни жены, детей, да и собственных хворей учёбу оставил.
На протяжении этой повести мне не встретились ту ужасные, черносотенные выпады, какие позволил себе тот же автор в отношении евреев, грузин в «Печальном детективе или «Ловле пескарей…». Да о них, пожалуй, и вообще нет упоминаний в этой книге, если не считать отдельных и вполне терпимых. Ну, вот он пишет о том, как легко обмануть легковерного «хохла» и как всё-таки несколько труднее провести еврея, которому-де непременно надо, чтобы больше поверил, дать знать, что у тебя, рассказчика, были в роду евреи или хотя бы дружил с такими на фронте, и что был среди них неописуемый храбрец, и что вообще среди «них» тоже попадаются хорошие люди… Ничего хотя бы чуть-чуть напоминающего то злое, мстительное чувство, с которым он, говоря о еврейской происхождении Эйдельмана, приписывает тому недобрые мысли в отношении русских.
Я думаю, что в период «перестройки», когда объявлена была демократизация и гласность, когда разрешили ранее не практиковавшиеся в стране неформальные объединения и расцвели, наряду с организациями вполне культурного направления, общества псевдопатриотические и даже полунацистские, типа пресловутой «Памяти», в русских людях из простонародной среды (таких, каков В. Астафьев) взыграли, пробудились и ожили дремавшие в них предрассудки их среды и их окружения. В том числе и тот примитивный комплекс юдофобии, которым издревле жили поколения русских людей. Эти комплексы укрепились в течение первых десятилетий советской власти, которая в свои ранние годы укрепляла собственные позиции искренним провозглашением интернационалистских лозунгов и практики, благодаря чему под красные знамёна поспешили массы еврейства, оскорблённого царскими антисемитскими ограничениями типа пресловутой черты оседлости» и другими антиеврейскими законами. Ко времени начала «перестройки» эти времена остались далеко позади, после нескольких десятков лет плохо замаскированного государственного антисемитизма бо;льшая часть еврейского населения страны приготовилась к массовому бегству за рубеж, но множество остальной части «советского народа» этого не заметило и оставалось во власти представлений о «жидо-большевиках», о евреях как губителях России… Увы, среди них оказался и большой русский талант – писатель Виктор Петрович Астафьев.
Русским евреям - не привыкать: их не жаловал Достоевский, во-всю честил Гоголь, да и многие русские писатели «пропечатали» на скрижалях отечественной литературы нелестные характеристики людям нашего племени. А всё-таки многие из гигантов великой русской литературы: Лев Толстой, Горький, Маяковский, Лесков и другие – отдали дань уважения одному из самых древних народов мира, его гению, его трудолюбию, его удивительной стойкости, живучести, неподражаемому юмору. Жаль, если Астафьев этого не заметил.
Что же, после того как мы, евреи, в массе покинули Россию, там благодаря этому жизнь пошла лучше, богаче, веселее, праведнее?
Впрочем, об этом пусть судит сам народ России.