Мне легче будет исчезнуть самой, чем вытравить из головы вас всех.
Ты чудишься мне на каждом углу. Я вижу твоё лицо среди лиц прохожих, слышу твой голос, отдалённый и тихий, как с виниловых пластинок. Я же умоляла не звать меня, просто оставить в этом грешном мире, пока я не умру; неужели так сложно бросить, оставить, как потрепанную куклу, ты ведь сам знаешь, что все мы не больше, чем игрушки.
А бывает, что моя тень приобретает именно твои смутные очертания, и тянется бесплотными руками, даже пытается что-то сказать, открывая рот в немом крике.
Мне страшно. Я закрываю все двери на ключи, зашториваю окна, чтобы ни единый крохотный лучик света не мог проскользнуть в комнату. Тогда в доме становится тихо-тихо: ни звука, ни шороха, ни назойливого тиканья часов. Я специально вынимаю батарейки, чтобы не надоедали. Тишина отчаянно кричит мне в уши, бьётся кулаками о стены, молчание сдавливает мой кирпичный дом – кажется, он сейчас разрушится от такого напора – обволакивает каждый предмет такой густой пеленой, что хоть ножом режь. Тёмные чернила ночи заливают мне глаза, но я не сплю, лишь держу полу сгоревшую свечку в дрожащей руке и тяжело дышу.
Я вижу твой силуэт в непроглядной тьме. Всё в этом доме напоминает о тебе, всё пропахло запахом твоих сигарет. Жить невозможно, когда по радиоприёмнику крутят именно твои любимые песни, и это напоминает о тех моментах, которые я стараюсь забыть, стереть из памяти. А ты мешаешь, тянешь в тот же самый омут, ворошишь старые воспоминания, режешь по больному.
Я ухожу на улицу и сижу там часами, глядя на круглый диск бледной луны. Когда-то и ты на нее смотрел.
Я схожу с ума, понимаешь? Прохожие косятся на меня, перешептываются, стоит повернуться к ним спиной. Они не знают, что у меня в голове кричат твои демоны. Зачем ты только их оставил? Когда-нибудь они сожрут меня изнутри, оставят лишь безжизненную оболочку.
А может, я итак пустая? Ты высасываешь из меня всё, что можешь. Я становлюсь безвольной куклой без чувств и эмоций. Хожу по строгому маршруту дом-работа-дом, на окольные пути не сворачиваю. Ты по ним ходил. Тебя помнят стены домов.
Ты стал моей паранойей, диссоциативным расстройством личности. Твои демоны еще любят меня и крепко держаться за обрывки души. Они ищут добра, ищут участья и всем напоминают о тебе.
Друзья часто звонят мне, спрашивают, мол, как дела и что мне отвечать? Я иногда просто не беру разрывающийся на части от звонков телефон; лучше уж сломать беднягу, чтобы не мучился. Друзья шутят про дурдом, завидев меня (в такие моменты отчаянно желаю вскрыть себе вены их угловатыми улыбками), и мне действительно хочется в психушку. Там тихо и стены мягкие-мягкие…
Но ты меня и там достанешь. Я-то точно знаю.
От тебя никак не избавиться, но прошу, отпусти. Я не могу так. Не могу слушать джаз, ибо ты его пел. Не могу смотреть на небо, где летают ласточки и светит яркий шар по имени солнце – ты там летал и там же погиб, где-то среди белоснежных облаков. Мне говорили, что ты разбился.
Ты еще держишься за меня мертвой хваткой; иногда мне кажется, что я слышу, как ты скребешься об обратную сторону крышки гроба.
Все как по Эдгару По: ночь, карканье ворона за окном и я брожу по дому с фонариком. Тени изгибаются причудливыми фигурами, я слышу шорохи, стуки, скрежет со всех сторон. Твои демоны пришли забрать свое.
Я вижу себя в многочисленных осколках разбитого к чертям зеркала. Отражения мутные и напуганные; я сгребаю осколки в кучу и выхожу. Знаешь, когда я засматриваюсь на крошечное танцующее пламя спички, мне хочется сжечь вообще все, гореть ему в Тартаре, но что-то меня останавливает.
Я вижу твое отражение в отполированных бритвах.
Я хочу жить, а ты тянешь меня туда, во тьму.
Пойми, милый, я еще хочу дышать.
Опусти меня и забери с собой своих голодных демонов.
Прошу, пожалуйста.
Мертвое – мертвым.
Баста.